Le rendez-vous

      Старк потом рассказывал мне, что-то, что произошло в маленьком ни в чем неповинном немецком лесу было форменным светопреставлением. Я была склонна ему верить. Однако на момент нашего возвращения на Гелликарриер мне было не до этого. Я ликовала. Мои посиделки в воскресной школе не прошли зря. Я была гласом Божьим! Это было потрясающее чувство! До своей э-э… Кельи (комнатой это назвать язык не поворачивался) я чуть ли не прыгала. Ох, бедная моя койка, она чуть не проломилась, когда я грохнулась на неё со всей своей дури, которой у меня, к слову сказать, было не мало. Да, я не ощущала себя такой счастливой уже больше полугода. Но, как известно, Бог дал—Бог взял. На смену безграничному восторгу пришло страшное осознание того, что случилось то, что мне снилось в самых жутких моих кошмарах. Мой Локи меня не узнал. Локи, с которым мы были в состоянии в общем-то счастливого брака (порядка семи самых счастливых дней моей жизни то бишь), с которым мы решились на такую дурь, как попросить пилота истребителя подвезти нас до Сицилии, как будто это не военный самолёт, а самый что ни на есть гражданский. Локи, с которым я стала… Настоящей, меня не узнал. Я тихо всхлипнула и через мгновение окончательно потеряла выдержку. Слезы катились по моим щекам, это был мой личный Апокалипсис, мой персональный Страшный Суд. Мой Девятый Круг. Моё озеро Коцит. Мой самый страшный кошмар.

***

      Через полчаса ко мне постучалась Наташа. Ну то есть как постучалась — пообещала выломать дверь, если я её не открою. Я дверь пожалела и отодвинула щеколду. Наталья немедленно оценила моё состояние, тихо ругнулась по-русски и спросила:       — Не узнал?       Я отрицательно покачала головой, удивляясь способности окружающих задавать риторические вопросы в самые неподходящие моменты. Наташа села рядом и вздохнула.       — Знаешь, сегодня звонила Лора, жена Клинта. Она спрашивала, почему он не отвечает на звонки. Я снова ответила, что он на задании. Не могу уже ей больше врать.       Я с ногами забралась на койку. Наташа ободряюще сжала мою руку.       — Поверь, он вспомнит. Если любит — обязательно вспомнит, — тихо заметила она и вышла.

***

      Тем временем Локи был заперт в стеклянной камере и теперь размышлял о личности подставной монахини. Почему он тогда не убил её? Почему он на мгновение внял ей? Отчего тогда, в театре, улыбнулся? И имя, её имя. Оно было очень знакомо. Локи встал со скамейки и подошёл к двери камеры.       — Эй, смертный, передай своему боссу, что я хочу поговорить с той монахиней! — бросил он. Охранник, услышав просьбу, кивнул и сказал что-то по рации. Через десять минут в отсек спустилась худая, бледная девушка с тёмно-каштановыми волосами. Она тихо попросила одного из охранников о чем-то. Тот отрицательно покачал головой. Тогда девушка всхлипнула и что-то прошептала. Это было слово «пожалуйста». Охранник помялся, подошёл к пульту управления и открыл дверь.       — Двадцать минут, — только и сказал он. Лжемонахиня бесшумно проскользнула в камеру, оглянулась на закрывающуюся дверь, а затем снова обернулась к богу.       — Здравствуй, Магдалена, — поздоровался принц.       — Здравствуй, Локи, — тихо отвечала Магдалена. Бог оглядел её и заметил:       — Ты плакала.       — Это так, — кивнула девушка.       — Отчего же? — заинтересовался принц.       — Мой муж меня не узнает. Его будто подменили, — тихо ответила Магдалена, глядя куда-то в сторону.       — Мне тебя почему-то жаль. Скажи, кто этот человек, — предложил бог.       — Это ты, — горько улыбнувшись, сказала девушка.       — Я женат? Я кого-то люблю? Кто-то любит меня? — искренне удивился Локи.       — Верно, — прошептала Магдалена.       — Но я этого не помню. Ты лжёшь, — бросил принц и отвернулся.       Девушка молча встала и вышла, даже не обернувшись. А Локи показалось, что он сделал что-то не то.

***

      Я, как можно быстрее, покинула проклятый отсек. Эмоции во мне медленно умирали. Я сама тоже постепенно истощалась. Не в силах больше идти, я сползла по стене на холодный металлический пол и медленно наблюдала, как перед моими глазами смыкается тьма. Я уже, кажется, слышу мольбы грешников о пощаде.