Человек и время ~ Тень вампира

      Солнце зашло за верхушки елей, растущих за стеной, которой был окружён особняк с прилегающим садом. По земле протянулись длинные тени, птичьи голоса начали постепенно смолкать, а дневная жара — сменяться прохладным ветром, что дул с морского побережья. Природа постепенно готовилась к наступлению ночи.       Как и много раз до этого, Ремилия вышла на балкон особняка и села в привычное кресло, поставленное там несколько лет назад, и с тех пор, казалось, передвигаемое с места на место только при очередной уборке, которую по одному им ведомому графику делали слуги.       Девушка в переднике с готовностью подскочила с пузатой бутылкой из зелёного стекла и налила Ремилии в бокал тёмно-красную жидкость. Кажется, это было красное бургундское. Хозяйка, как обычно, не обратила внимания: её занимали совсем другие мысли.       Она поблагодарила девушку кивком и расслабленным жестом подняла бокал, задумчиво поднеся его к губам…       За десятки лет, что прошли с того момента, когда Каталина предоставила дочерей самим себе, многое успело смениться. Ремилия не переставала думать о том, что если бы она не сделала тот роковой выбор, то её жизнь, наверное, сложилась бы весьма просто: она, быть может, стала бы одной из горожанок близлежащего Брюгге, нашла бы мужа, завела бы детей, а потом и внуков, и в почтенном возрасте отправилась бы на покой — туда, куда уходили те, кто её окружал. И тайна её семьи, скорее всего, ушла бы вместе с ней.       Ремилия уже привыкла к потерям, что сопровождали её всё время. Много лет назад от руки сумасшедшего «рыцаря веры» погибла одна из её самых близких служанок, ставшая ей почти матерью; другая, Мария, делившая эту судьбу с Войчей, дожила до преклонных лет и один раз просто не проснулась в своей кровати. Многие работающие здесь ныне слуги ещё мальчиками и девочками приходили устраиваться в особняк, презрев все недобрые слухи, что ходили вокруг него и объясняя свою храбрость тем, что «здесь платят получше, чем где бы то ни было»: Ремилия не гнушалась тратить то немногое, что ей досталось от Рутвена, а учитывая то, что через этих же слуг получилось выйти на некоторые торговые гильдии в соседних городах, и использовав способности Ремилии, провернуть несколько чрезвычайно удачных сделок, в деньгах недостатка особняк не испытывал. И эти слуги на глазах Ремилии постепенно взрослели, заводили семьи и в конце концов уходили, уступая место другим. И лишь одна хозяйка оставалась вечной девятилетней девочкой — да её сестра, что уже под сотню лет была заперта в одной из комнат подвала.       Судьбы людей плыли мимо Ремилии, словно рыбы в быстром горном ручье, и порой она даже почти поддавалась соблазну попытаться угнаться за этим течением, что-то изменить в нём — но в последний момент отступала.       Если вмешаться в установленный порядок вещей — сделаешь хуже, не так ли?       Этот вопрос она уже устала себе задавать.       Впрочем, Ремилия не теряла времени даром. За эти годы она изучила множество книг из богатой библиотеки особняка и теперь была способна отразить, пожалуй, любую агрессию, направленную в её сторону. То, что происходило в её молодости, когда в особняк заходили незваные гости и причиняли беды его жителям, теперь уже не могло случиться: мало того, что из-за слухов, ходивших в городе об «учтивой, но очень опасной, если её разозлить» хозяйке особняка, мало кто рисковал сюда соваться, так и сама Ремилия была готова дать достойный отпор. Заклинания, что она в таких случаях применяла, поражали своей мощью, а кроваво-красные блики, что плясали на стенах особняка, когда по ночам Ремилия тренировалась в саду, могли бы навести неосторожного наблюдателя на мысль, что здесь разверзлись врата ада, в которые лезть уж точно не стоит.       Мать, если бы могла, наверное, гордилась бы ей.       Впрочем, тех, кто правда мог гордиться Ремилией, в этом мире осталось не так много. Среди людей таких уж точно не было: прожить сотню лет человеку не под силу, и теперь о тех временах оставались лишь истории да предания разной степени достоверности. И потому те люди, что работали в особняке, уже не могли беседовать с Ремилией о её ранних годах, а лишь понимающе кивали и старались побыстрее вернуться к делу, чтобы не прогневать госпожу своей неспособностью к участию в разговоре.       Ремилия постепенно поняла, что здесь ей уже не с кем поделиться мыслями.       Оставались только её товарищи по судьбе.       Те самые, за кем в прошлом веке рьяно охотилась церковь, и которые ныне, когда авторитет её оказался подорван прошагавшим по Европе Возрождением, нашли своё место как великие философы, гениальные художники, скульпторы, писатели и музыканты. Возглас «Это магия!» в отношении многих из их творений был чистой правдой, о чём не подозревали большинство зрителей, говоривших так. Это было то мастерство, в котором можно было почувствовать что-то, что нарушало границу между мирами живых и неживых, то, что стирало саму смерть — именно так, как смерть была стёрта для авторов этих произведений.       Конечно же, эти произведения ценились теми, кто был таким же, как и авторы.       И однажды, поинтересовавшись у одного из живших в особняке слуг — Ханса, что отвечал, в том числе и за связи с торговцами, Ремилия услышала знакомую фамилию адресата одной из картин, что собирались перепродать в городе.       Хартандерблейд.       Фамилия, напомнившая Ремилии о том, что её путешествие ещё не закончено.       И тогда Ремилия решилась.       По просьбе Ремилии Ханс прознал всё о том, где находится то место, куда должны будут доставить картину. Луиза, старшая служанка особняка, собрала хозяйку в дорогу, Ян, кучер кареты, в которой ездила Ремилия, доставил её с несколькими сопровождающими к порту. Там они каким-то чудом сумели найти корабль, отправляющийся в Англию этим же вечером, что было несомненной удачей, и уже через несколько дней были на острове. Оставалось ещё немного потрястись по размытым вечными дождями дорогам Англии — и вот Ремилия, наконец, стояла перед роскошным дворцом, что, пожалуй, мог бы сравниться красотой если не с королевским Уайтхолльским дворцом в Лондоне, то с большинством своих собратьев — уж точно.       Ремилия, прикрывшись зонтом от солнца, осторожно вошла в парадный холл дворца, пройдя мимо стражников, дремлющих на своём посту, а может, просто не увидевших угрозы в гостье. Прогуливавшийся в зале швейцар подскочил и небрежным тоном поинтересовался:       — Девочка, тебе кого?       «Девочка» внутренне возмутилась, но не подала виду.       — Мне нужна госпожа Лола Хартандеблейд. Она ведь здесь живёт, верно?       — Ха-ха-ха! Ты угадала, но что у тебя к ней за дело? Может, ты вырастешь сначала, а потом придёшь? Госпожа не любит случайных прохожих, и я не советую к ней напрашиваться.       — Я не «случайная», — процедила сквозь зубы Ремилия, — и она мне нужна. Вообще-то моя семья… — Ремилия вдруг поняла, что сейчас чуть не сболтнула лишнего, и поправилась: — Они мне сказали, что я к ней всегда могу обратиться. Скажите, что я — Ремилия Скарлет и желаю её видеть!       Швейцар согнулся от смеха, и Ремилия серьёзно начала раздумывать, чтобы применить на нём одно из несильных заклинаний — так, чтобы он хотя бы понял, с кем имеет дело. Однако вновь сдержала себя: не очень хорошо начинать визит в чужой дом с драки.       — Бетти, гляди: к нам пришла эта милашка и хочет увидеться с госпожой! — крикнул швейцар проходящей мимо служанке. — Красная Эмилия, это что, такая кличка у тебя?       Ремилия стиснула кулаки, пытаясь из последних сил сдержаться.       — Ремилия, там «R» в начале. И поверь, — она взглянула швейцару в глаза, — я знаю, что если у меня не получится увидеть госпожу Хартандерблейд, то твоё будущее сложится плохо, и не из-за меня, а из-за твоей госпожи.       Швейцар, казалось, увидел что-то устрашающее во взгляде Ремилии, и улыбка сползла с его лица. Он повернулся к Бетти, но та заговорила сама:       — Джеймс, в конце концов, она назвала своё имя и свою цель. Я не против сообщить о ней госпоже, а потом я приду и сама её выпровожу, идёт?       Ремилия промолчала, а Джеймс кивнул и вновь повернулся к Ремилии. Когда Бетти ушла, швейцар проговорил:       — То есть ты хочешь сказать, что ты мне угрожаешь? Не думаю, что меня впечатлит то, что ты можешь мне предъявить… И знай: сейчас, когда госпожа даст свой ответ, я сам лично спущу тебя с лестницы: вот так вот вламываться в этот дворец и грубить нам — ещё никому не сходило с рук.       Гостья продолжала хранить молчание.       — Да, если что, — швейцар взглянул на часы, — у тебя ещё есть время, чтобы покинуть это место и избежать гнева госпожи.       Ремилия так ничего и не ответила — и в повисшей тишине отчётливо зазвучали быстро приближающиеся шаги. Мгновением позже из-за мраморной колонны коридора показалось белое, как мел, лицо Бетти.       — Госпожа… Госпожа сказала, что она готова принять госпожу Ремилию сейчас же, как только ей будет угодно!       Джеймс с выражением смеси удивления и ужаса на лице начал переводить взгляд то на Ремилию, то на Бетти. В конце концов он догадался поклониться и пробубнить что-то вроде «Прошу принять мои извинения за сию чудовищную ошибку», но Ремилия, которую испуганная Бетти со словами «простите нас, пожалуйста, сейчас всё будет улажено» повела по коридору куда-то в глубину замка, уже не слушала.       …Слуги, поклонившись, отворили перед гостьей богато отделанные двери в конце коридора — и та вошла внутрь.       Пожалуй, Ремилия ожидала какого угодно великолепия, но уж точно не такого. На секунду ей показалось, что быть может, она и вправду перепутала это место с королевским дворцом.       Богато убранный зал, чей свод поддерживали шесть мраморных колонн, стоящих по краям. Окна вдесятеро выше человеческого роста — но затянутые полупрозрачной золотистой тканью, чтобы не пропускать прямой солнечный свет. Свисающие с потолка люстры причудливых форм, дорогущие восточные ковры на полу и картины на стенах — по сравнению с такими богатствами особняк Ремилии казался жалкой лачугой.       А посреди всего этого великолепия, спиной к окнам, на возвышении в несколько ступенек, на самом настоящем троне восседала девушка такой красоты, что даже это чудесное убранство меркло по сравнению с ней. Волосы золотого цвета до середины спины, тёмно-бордовое бархатное платье с чёрной меховой оторочкой и глубокий, даже чарующий взгляд, способный расположить к себе, определённо, кого угодно…       Однако… Что-то в ней было не так.       — Ремилия. Ремилия… Скарлет, — представилась гостья, поклонившись, когда наконец смогла прийти в себя и перестать широко открытыми глазами изучать детали интерьера.       Девушка привстала с трона и поприветствовала гостью рукой.       — Графиня Ацеролаорион, из рода Хартандерблейдов, — представилась она. Грациозно опустившись обратно, графиня вопросительно посмотрела на Ремилию. — Если тебя такой титул смущает — можешь звать меня просто Ацерола, в конце концов, ты одна из немногих, кто если не равен мне в этом мире, то близок к тому. Я, не скрою, рада видеть тебя, ровесница моя, — улыбнувшись, Ацерола решила перейти к делу. — Какова причина твоего визита ко мне?       Но Ремилия молчала. Только сейчас она внезапно поняла, что хоть её путешествие теперь и закончено, она не знает, что сказать Ацероле.       — Я… — выдавила она из себя, но снова замолчала.       Ацерола посмотрела на неё слегка удивлённо, после чего рассмеялась.       — А знаешь, ты чем-то напоминаешь бесчисленных людей, что приходили ко мне и не могли вымолвить ни слова, увидев меня. Правда, для них это хорошо не заканчивалось… — улыбка на миг пропала с лица графини, но, мотнув головой, она вновь приняла весёлый вид. — Если тебя так сбивает с толку подобная обстановка, — она обвела рукой зал, — то давай пойдём в более спокойное место.       Ацерола встала со своего трона и спустилась вниз, к Ремилии. Жестом указав гостье следовать за ней, она дождалась, пока слуга откроет перед ними двери и направилась по коридорам своего дворца.       Графиня привела Ремилию в одну из менее внушительных, но всё же обставленную не хуже прочих комнату дворца, в которой уже уютно потрескивал горящий камин, наполняя её расслабляющим теплом. Здесь не было окон, и мягкий полумрак укутывал стены и потолок. В центре стояло два резных кресла и небольшой столик между ними.       Ацерола указала гостье на одно из кресел, а сама опустилась в другое. Бросив взгляд в сторону дверей, хозяйка махнула одной из служанок рукой — и та немедленно растворилась в дверях.       — Ну, давай с тобой немного познакомимся. Я сразу поняла, кто ты, несмотря на то, что знакома с тобой лишь заочно, да и назвалась ты другим именем. Не хочешь рассказать, почему так?..       Ремилия немного смутилась, и на мгновение задумавшись, тихо проговорила:       — Так сложилось, да и сейчас я понимаю, что не могу считать себя полноправной наследницей своей семьи, пока не стану этого достойна. В конце концов, нам с мамой и сестрой пришлось сбежать с нашей родины, просто для того, чтобы не разделить участь наших союзников, что остались там…       — Это не страшно. В конце концов, мне как-то пришлось сбежать от себя самой… И самое печальное, что к такому бегству ведут лучшие намерения, не правда ли?       Ремилия задумалась.       В этот момент раздался стук в дверь, и служанка, что покинула комнату некоторое время назад, с поклоном вошла и поставила на столик перед Ацеролой и Ремилией поднос с двумя фарфоровыми сосудами, от которых поднимался пар. Ремилия недоверчиво посмотрела на тёмную, и судя по всему, горячую жидкость в одном из них.       — Это называется «чай», его совсем недавно начали привозить из далёких заморских стран. Пьют его из таких вот штук — это чашки, — Ацерола откинулась на спинку кресла и взяла свою чашку в руку. — Он хорошо расслабляет и даёт мыслям течь своим чередом. Попробуй, удивительная штука.       Ремилия немного удивилась и постаралась ухватиться за ручку своей чашки. Чем-то эти сосуды напоминали большие кружки, из которых слуги её особняка пили пиво, но было бы, наверное, тяжело представить того, кто мог бы взять подобную чашку так, как кружку, учитывая миниатюрность ручки.       В конце концов Ремилия осторожно взяла сосуд двумя пальцами и поднесла его ко рту. Жидкость на вкус оказалась странной — но при этом удивительно приятной.       И когда Ремилия почувствовала, как тепло от чая начало лениво растекаться по её телу, пробуждая и воссоздавая образы из далёкого детства — детства, когда Ремилия ещё была человеком, она наконец-то вспомнила, зачем пришла.