Человек и время ~ Тень вампира

      Сакуя росла умной и весёлой девочкой, и Ремилия, похоже, не могла нарадоваться на неё. Заменяя ей одновременно родителей и сверстников, она окружила малышку как заботой и теплом, так и строгим воспитанием, в чём большую помощь Ремилии оказывала Элизабет.       Сакуя рано научилась читать, и вскоре для неё открылся увлекательный мир книг, что она в изобилии находила в библиотеке Пачули. Волшебница то и дело вручала девочке книжку за книжкой, вероятно, лишь для того, чтобы та не мешала ей заниматься очередными исследованиями. Сакуя же проглатывала всё — от «Красной шапочки» до «Сильмариллиона», и уже к семи-восьми годам имела собственное понятие о чести и совести, из-за которого она частенько препиралась с Элизабет и Джозефом, что видели в ней всего лишь обычного ребёнка, которого можно воспитывать без внимания к его собственным мыслям.       Ремилия, с которой часто играла Сакуя, однажды внезапно поняла, что в эти моменты она не ощущает ту тяжесть прожитых столетий, что, бывало, погружала её в тяжёлые размышления долгими зимними вечерами. Под недоуменные взгляды Элизабет носясь вместе по саду и хохоча, или прячась друг от друга в коридорах особняка, они обе не думали ни о чём. Похоже, что могущественная вампирша в эти моменты возвращалась в своё детство, становясь таким же простым ребёнком, что смотрит в безоблачное будущее с надеждой, как и Сакуя…       Впрочем, Ремилия была не единственным её партнёром по играм. Как-то раз, когда Сакуе было около пяти лет, она познакомила её с Фландр. Та, столетия почти не выходившая из своей комнаты в подвале и почти полностью ушедшая в свои грёзы, с радостью приняла общество улыбающейся девочки в весёлом синем платьице, так контрастирующем с красной одеждой Фландр. И хоть Ремилия немного и опасалась, но зря: наряду с сестрой, Сакуя стала для неё не очередной игрушкой, которую, не задумываясь о последствиях, можно спокойно сломать, а настоящей подругой, с которой хотелось считаться.       За эти несколько лет Ремилия чрезвычайно привязалась к девочке, и не понимала, почему. Вернула ли Сакуя ей её детство, или, может, пробудила материнские чувства? Но одно Ремилия ощущала совершенно отчётливо: эту ни с чем не сравнимую радость, когда под твоими руками распускается и обретает силу новая жизнь.       Но не бывает радости без горя. И Ремилия иногда всё же вспоминала о краткости людской жизни — но немедленно гнала эти мысли прочь.       О жизни Сакуи так думать было невыносимо.       Когда Сакуе было где-то семь лет, она внезапно заметила, что вокруг неё все чем-то заняты, и только она сама беззаботно проводит дни. И как-то раз она ошарашила Ремилию, что в тот момент размышляла над чем-то в кресле на балконе, заявлением:       — Я тоже хочу работать!       У хозяйки всё вылетело из головы: это было слишком неожиданно.       — Сакуя? Ты ещё маленькая, работать — это удел взрослых! Вот подрастёшь…       Но та была слишком нетерпелива.       — Но ты, госпожа Ремилия, тоже маленькая! И работаешь!       — О-о-о, Сакуя, ты же знаешь, я намного старше, чем ты можешь себе это представить, — вампирша расплылась в клыкастой улыбке.       — Всё равно! Ты работаешь! И я тоже хочу!       Внезапно дверь балкона приоткрылась, и оттуда появилась голова Элизабет.       — Миледи, сегодня обед будет чуть позже, Джозеф задерживается с покупками в городе…       — Ничего, Элизабет. Я подожду, — кивнула Ремилия, и дверь закрылась.       И тут Ремилию осенило.       — Сакуя, а хочешь поработать моей служанкой?       — Да! Да-да-да! — девочка запрыгала от радости. — Я буду служить вам всю свою жизнь!       Эти слова отозвались внезапной болью в сердце Ремилии: она слишком хорошо понимала, что «всю жизнь» — это не так уж и долго. И чтобы не показать своих чувств, она отвернулась и посмотрела куда-то в сторону леса, раскинувшегося за стенами, окружающими особняк.       — А ты точно сможешь, Сакуя? Быть служанкой — работа тяжёлая и порой неблагодарная. Спроси у Элизабет, она тебе расскажет, каково это.       — Я постараюсь, миледи! — ответила девочка своим звонким голоском. Она изящно поклонилась — и где только этому научилась? — и упорхнула внутрь особняка, оставив Ремилию в размышлениях.       Было так странно услышать от Сакуи обращение на «вы» и «миледи». Спору нет, дети часто берут пример со взрослых — с той же Элизабет, но чтобы Сакуя…       Как оказалось, это было не импульсивное желание. Вечером, подготавливая для Ремилии кровать, Элизабет ей даже полушутя пожаловалась, что Сакуя слишком вдохновлено её расспрашивает о буднях служанки, порой даже отвлекая от работы. Впрочем, энтузиазм девочки оказался весьма полезен: Элизабет еле справлялась с делами, и помощницы ей очень не хватало. И когда Сакуя предложила свою помощь, Элизабет с удивлением поняла, что теперь у неё самой появилось свободное время!       …Сакуя была безумно рада своему новому наряду. Чистенькое синее платьице, юбка до колен, белоснежный передник, ленточка, которой были перевязаны её волосы, заплетённые в две миленькие косички — костюм пришёлся ей настолько впору, что казалось, будто она в нём родилась. Элизабет составила для неё расписание, что и когда та должна делать — и Сакуя с удивительным рвением кинулась тут же выполнять то, что ей поручили. Впрочем, не всё ей удавалось легко…       На прогулках с Ремилией Сакуя должна была носить зонтик от солнца над своей госпожой. Однако, она, даже подняв руку высоко вверх, всё равно не могла дотянуться до нужного уровня: купол зонтика то и дело цеплялся за голову Ремилии, а когда Сакуя не поспевала за своей госпожой, зонтик, бывало, наклонялся, неосторожно бросая на Ремилию солнечный луч. Ремилия было хотела сказать Сакуе о том, что она не так хорошо выполняет свои обязанности, как ей кажется. Однако, как-то раз она случайно увидела, как новоявленная служанка в тайне от всех ночами в своей комнате, вместо того, чтобы спать, тренируется таскать этот несчастный зонтик, держа его повыше — и не посмела даже заикнуться об этом.       Сакуя имела своё представление о том, как всё должно быть устроено — и увидев спящую Мейлин у ворот особняка, она, семилетняя девчушка, бесстрашно устроила разнос незадачливой китаянке. Та только посмеялась поначалу, но вскоре поймала на себе преисполненный гнева взгляд Ремилии — и сразу поняла, что сейчас лучше не перечить.       Когда Сакуя первый раз сделала Ремилии чай, той стоило больших усилий сдержаться, чтобы не выплеснуть эту горькую гадость с балкона, а постараться всё-таки допить его до конца. Но кажется, от взгляда служанки это не укрылось — и следующие несколько дней она приставала к Пачули, чтобы та дала ей побольше книг о чае — от каталогов чайных магазинов Брюгге и до редких многотомных изданий об истории и культуре чаепитий. А после их изучения она переключилась на Элизабет — и той пришлось поделиться всем опытом, что она успела приобрести на своей многолетней службе в особняке.       И эти усилия не пропали даром.       Через несколько лет, когда Сакуя немного подросла, Ремилия с удивлением отметила, что только с ней она может совершенно спокойно гулять днём: молодая, но умелая служанка теперь с лёгкостью предугадывала все движения своей госпожи, не давая ни единому лучику света попасть на неё. Что бы Ремилия ни делала, как бы неожиданно не срывалась с места и не останавливалась — зонтик в руках Сакуи неотступно следовал за ней, предугадывая все её движения. Пожалуй, Сакуя не предугадала только внезапные радостные объятия от Ремилии, когда та это поняла.       Мастерство Сакуи в приготовлении чая вскоре взлетело до таких высот, что Ремилия быстро поняла: отведать такого чудесного напитка в жизни мало кому доводилось. Ей удавалось так сочетать компоненты — будь то чай разных сортов, кипяток, молоко, сахар, лимонный сок, корица, что ей порой завидовала Пачули: алхимик бы из Сакуи получился отменный.       Многие секреты служанки-горничной ей рассказала Элизабет, стараясь научить её как можно большему количеству полезных вещей. Сакуя тем временем приняла на себя почти все заботы по поддержанию порядка в особняке — что оказалось весьма кстати. Свободное время, появившееся у Элизабет, заставило её по-новому взглянуть на Джозефа — и вскоре они сообщили порядком удивлённой Ремилии, что на старости лет они надумали создать семью и отправиться жить на родину Джозефа, в Алабаму. Пусть это и выглядит немного странно, когда жениху за шестьдесят, а невесте пятьдесят с небольшим, но своей долгой службой в особняке они, определённо, заслужили право на личное счастье, как рассудила хозяйка.       Осенью Джозеф с Элизабет собрали вещи, и за день до их отъезда в Брюссель, где они собирались сесть на самолёт до Атланты, Ремилия предложила устроить им пышные проводы. В конце концов, почему, расставаясь, всегда нужно страдать?       Пожалуй, первая настоящая вечеринка в особняке той, кого позже назовут Алой Дьяволицей, случилась в тот день. Хоть народу было и мало — меньше десятка, но тем не менее, недостатка в улыбках, радостном смехе и шутках, безобидных и не очень тогда не было…       Была даже одна гостья, которую не приглашали. Эта гостья, никем не замеченная, задумчиво высунулась из щели в пространстве на потолке зала, в котором проходила вечеринка, оценивающе покачала головой, потом раздвинула пространство рядом со столом, на котором стояли заблаговременно вытащенные из подвала бутылки с вином, и высунув оттуда руку, как бы невзначай забрала одну из бутылок. Закончив эти манипуляции с пространством, она уселась у стоящего посреди её комнаты котацу и позвала:       — Ран! Тащи бокалы. Сегодня празднуем, хи-хи. Мало того, что вчера эти товарищи из «Aperture Science» подписали весьма выгодный для нас контракт, так сегодня, как я вижу, дело повернулось к тому, что у нас здесь скоро появится ещё один клиент, определённо. По моим расчётам, вероятность уже перевалила за восемьдесят четыре процента.       — И как вы это всё считаете, Юкари-сама? — спросила, войдя с парой стеклянных бокалов в руках, девушка в странной шапке, за спиной которой лениво колыхались девять лисьих хвостов. Поставив бокалы на котацу, она уселась рядом и вопросительно посмотрела на Юкари.       — Ран, ну я же тебя учила. Неужели для тебя предел математических возможностей — это доказательство гипотезы Римана или иррациональности постоянной Эйлера-Маскерони?       — Ну, Юкари-сама, куда мне до вас…       — Ладно, не грусти, — Юкари едва заметно кивнула головой в сторону Ран. — У нас сегодня весёлый день, так будем праздновать! — пробка добытой в особняке бутылки немедленно исчезла в очередном пространственном кармане, что Юкари использовала вместо мусорного ведра, и бордовая жидкость зажурчала по стенкам бокалов.       …А в особняке продолжалось веселье. Джозеф выпил в одиночку целую бутылку вина и теперь рассказывал о своих бравых юношеских похождениях по северной Франции и Бельгии во времена Второй мировой, вместе со своей невестой сидя за одним столом с Ремилией — об этом, пока они были слугами, мечтать не приходилось, так уж было заведено. Элизабет то и дело вставляла реплики, но всё время стеснялась и краснела — несмотря на то, что будучи в ранге служанки, она за собой такого не замечала. Ремилия слушала их с улыбкой, будто забавляясь тем, как они пытаются войти в свою новую роль, и медленно потягивала вино из своего бокала, куда его то и дело подливала Сакуя, для которой эта вечеринка, пожалуй, была импровизированным экзаменом на роль служанки. Мейлин, выпив свою порцию, ожидаемо уронила голову на руки и заснула прямо за столом, а Пачули в это время занималась тем, что развлекала Фландр, которая по такому случаю даже покинула на время свою комнату и умудрилась чем-то перепугать порхающую тут же крылатую помощницу волшебницы.       Когда на следующий день силуэты двух бывших слуг скрылись за деревьями, что стояли вдоль дороги, Ремилия повернулась к Сакуе и сказала:       — Знаешь, Сакуя, у меня бывали времена, когда за особняком следили десятки слуг. Кто-то из них уходил, кто-то приходил, и они не знали проблем. Но со временем их становилось всё меньше и меньше. Теперь вас осталось двое: ты и Мейлин. О безответственности китаянки ты знаешь, поэтому я надеюсь только на тебя. Отныне ты становишься главной — да и, пожалуй, единственной, кто будет поддерживать особняк в порядке. Мне не на кого больше надеяться, и ты сама понимаешь, что отпустить тебя так же, как их — я не смогу. Ты — по-настоящему первая хранительница моего особняка, и я надеюсь, что эта должность будет тебе по плечу.       — Рада вам услужить, миледи, — Сакуя лишь учтиво поклонилась в ответ.       Как ни странно, Сакуя прекрасно справилась и за двоих. И когда, наконец, пришла зима, Ремилия решила её чем-нибудь отблагодарить. В конце концов, в эти времена было популярно дарить детям подарки на Рождество от лица Синтерклааса, так почему же Сакуя должна оставаться без такого подарка? Несмотря на то, что она сама взвалила на себя груз взрослой работы, она по прежнему оставалась девочкой лет двенадцати…       Впрочем, только добравшись в компании с Мейлин до Брюгге, Ремилия внезапно осознала, что она никогда никому не делала подарков — кроме, разве что своей сестры, которой она в своё время вручила Лэватейн. Да в общем-то и не подарок это был вовсе: Ремилия просто делила трофеи, добытые ею в Свартальфхейме.       Попав на какую-то уличную рождественскую ярмарку, они долго озирались по сторонам, не в силах выбрать что-нибудь. Со всех сторон предлагали какие-то красивые безделушки, которые Ремилия упорно отвергала: они, определённо, не были достойны её служанки. На город уже ложилась ночь, когда на одном из многочисленных перекрёстков их занесло в странное заведение, над которым висела вывеска «Антикварная лавка Колина Фореста». За прилавком их встретил флегматичный мужчина в вязаном свитере, что сидел, прислонившись к стене и читал какую-то книжку.       Когда покупательницы начали осматривать товар, он, наконец, заметил их, отложил книгу и, поправив очки, уставился на них.       А в магазине было много странных вещей. Различные коврики с непонятными рисунками были развешаны по стенам, на картонной коробке у окна примостилась стопка книг, похожих на те, что у Пачули в обилии имелись в библиотеке, а в углу стояло опасно выглядящее копьё с красной зигзагообразной прожилкой на наконечнике.       — Только тот, кто готов презреть здравый смысл и послушаться лишь голоса совести, может обладать этим цепным копьём, — прокомментировал мужчина.       «Не больно-то и надо, — подумала Ремилия, — мне и Гунгнира хватает».       Мейлин потрогала висящее на гвоздике кольцо размером с небольшую тарелку, которое, казалось, слегка светилось от падающего из окна лунного света.       — Только тому, кто готов открыться себе самому и не боится покидания гнезда, позволено носить его, — заметил мужчина.       Мейлин не поняла этой глубокомысленной тирады и развернулась, увидев, что Ремилия с интересом рассматривает элегантные карманные часы, лежащие на прилавке вперемешку с подобной мелочью.       — Только тот, чьё сердце чисто, и кто готов преданно, без остатка посвятить себя другому, сможет открыть истинную силу этих часов, — прокомментировал продавец.       Быть может, Ремилии надоели эти комментарии, а возможно, она решила, что часы вполне подойдут Сакуе. Так или иначе, но она подняла глаза на продавца и произнесла:       — Сколько они стоят?..