Человек и время ~ Тень вампира

      — …Вот, короче, вам теперь сюда, — за всё время пути, что они проделали от опушки Бамбукового леса, девушка заговорила с ними второй раз. Всю дорогу трое — эта странная угрюмая проводница, молодой парень — кажется, он работал в сувенирной лавке в деревне людей, — и маленькая девочка лет пяти, провели в тягостном молчании.       Ещё утром, поддавшись на назойливую рекламу в газете, которую распространяла в деревне не менее назойливая крылатая журналистка, эта девочка требовательно дёргала своего отца за рукав и голосила:       — Папа, ну папа, ну пойдём! Я хочу на выставку, представь, там можно посмотреть на луноходы и поесть моти, что делают лунные кролики! Ну папа, ну пойдём!       Сейчас же несчастный отец выглядел не так бодро, как утром, когда легкомысленно согласился на уговоры дочери, и его можно было понять — бродить в полном ёкаев лесу, пусть даже и с проводницей, которая заявила «Я знаю этот лес как свои пять пальцев, а чё, разве чё-то не ясно?» — всё равно немного боязно. В любой момент что-то могло пойти не так…       Впрочем, сейчас всё было позади. Девушка пренебрежительно показывала на открытые ворота, сквозь которые внутрь ограды из бамбуковых стеблей вела тропинка. Большое полотно с надписью «Grand opening — Lunar Expo’120», висящее над воротами, не оставляло сомнений: они наконец-то добрались.       — Идите уже, чё уставились? Мне скоро новых людей собирать на опушке, не заставлять же их ждать!       — Э-э-э… Спасибо вам большое, Моко-сама! — кажется, девушку было легко разозлить, поэтому парень, поблагодарив проводницу, как умел, скорей схватил дочку за руку и с виноватым видом прошмыгнул внутрь.       …На самом деле она немного лукавила. Путь до опушки для неё, действительно идеально знающей этот лес, занимал не более пяти минут — напрямик через чащу. Она умела летать, поэтому завалы и заросли не представляли для неё проблемы. В этот раз она довела посетителей до ворот Эйентея чуть более, чем за пятнадцать минут, а поскольку в расписании, что висело на опушке, значилось, что отправление групп посетителей каждые полчаса, у неё сейчас был законный десятиминутный отдых.       Небрежно опершись на ограду, она достала из кармана своих штанов помятую пачку, и, вытащив последнюю сигарету из оставшихся в ней, с досадой сжала в кулаке пустую упаковку.       — Ёкай бы их всех побрал с их выставкой, до чего ж нервная работа… — использовав вместо зажигалки свои магические силы, она задумчиво вздохнула, распространяя вокруг себя клубы дыма.       Бамбуковый лес, ставший столетия назад для Моко домом, казалось, нисколько не изменился за это время. Но такое впечатление было обманчиво: каждому из этих растений было отведено природой не более нескольких десятилетий, в течение которых оно копит силы для того, что станет в его жизни главным — и последним событием. Множество растений одновременно зацветает, совершенно меняя вид леса, а уже на следующий год он заметно обновляется, и место погибших растений занимают новые. Даже бамбук — и тот добивается постоянства непременным циклом жизни и смерти.       Пожалуй, это и есть настоящий, правильный способ остаться в вечности для всего живого — однако, Моко давным-давно сделала свой выбор не в его пользу.       Впрочем, если говорить о вечности…       Эйентей, «дом вечности», ныне совсем не напоминал что-то вечное и неизменное. Его обитатели, судя по всему, еле справлялись с заботами, которые принесла им идея провести эту выставку — и об этом свидетельствовала суматоха, творившаяся на территории. Туда-сюда бегали толпы кроликов, Эйрин, с помощью Теви, пыталась отдавать им указания, но судя по тому, как она сердито размахивала руками, действия кроликов, похоже, мало соответствовали её ожиданиям. Да уж, каким бы она ни была лунным мудрецом, её мудрость, похоже, бессильна перед своеволием этой ушастой и хвостатой толпы.       Отсюда было прекрасно видно главное здание поместья — и импровизированное крыльцо-балкон, опоясывающее его по периметру, где и стояла Эйрин. Сейчас, кажется, она окончательно смирилась с бессмысленностью своих попыток навести хоть какой-нибудь порядок в действиях кроликов, и лишь положив локти на ограду, закрыла ладонью лицо с выражением полной безнадёжности. Теви, стоящая снизу, судя по всему, оправдывалась перед ней, но Эйрин лишь отстранённо кивала.       Моко, наблюдая из-за ограды за этой ситуацией, молча ухмылялась — со стороны ситуация действительно казалась весьма комичной. Но…       Но вскоре ещё одна из жительниц Эйентея вышла на балкон и, подойдя к Эйрин, о чём-то с ней заговорила. Одно появление этой жительницы мигом испортило Моко всё настроение. Даже смотреть на неё было невыносимо — и один её вид пробуждал неутолимую жажду убийства.       Конечно же, это была Кагуя, нахальная, самонадеянная и до ужаса самолюбивая бывшая лунная принцесса.       Что поделать, за день до начала выставки Кейне попросила свою подругу не ввязываться в драки с Кагуей хотя бы до окончания всего этого мероприятия — ведь это наверняка могло бы навредить посетителям выставки, многие из которых были из деревни людей. А одним из главных жизненных принципов и Кейне, и Моко было то, что ни один человек в Генсокё не должен пострадать ни при каких условиях. Кейне посвятила свою жизнь защите деревни, а Моко — выведению заблудившихся из Бамбукового леса. В этом они не скупились ни на какие методы: всего лишь год назад Кейне, чтобы спрятать деревню от разбушевавшихся ёкаев, решила, ни много ни мало, временно стереть её из истории. А Моко ничего не стоило ради спасения жизни нерадивому путнику, например, выжечь дотла гектар леса… Да и это не было пределом — Моко, конечно, пока была не в курсе, но менее чем через два десятка лет ей доведётся ради спасения одного такого случайного путника в буквальном смысле разделить с ним свою душу, сделав его, пусть и не зная того, своим сикигами.       Но сейчас забота о людях не так занимала Моко — в конце концов, здесь сейчас не было кого-то, кому бы угрожала опасность, а вот жажда в очередной раз испепелить Кагую потоком своего даммаку её терзала гораздо сильнее. Эх, дотерпеть бы до конца выставки…       Впрочем, это будет потом, а сейчас ей пора отправляться за следующей партией посетителей.       Моко затушила остатки сигареты о бамбуковую изгородь поместья ненавистной ей лунной принцессы, проследив за тем, чтобы от огня ничего не осталось — не хватало здесь очередного пожара, а то Ая вновь обвинит её в пренебрежительном отношении к технике безопасности. Секундой позже она взмыла вверх и полетела к опушке, туда, где собирались группы посетителей.       …Как ни странно, в Эйентее все эти несколько дней не было отбоя от посетителей. К последнему дню даже неугомонная Рейсен окончательно вымоталась, и в итоге готовку моти лунным кроликом последним посетителям так и не довелось увидеть: Рейсен трудилась без отдыха все дни до этого, будучи единственным лунным кроликом в поместье, и даже несмотря на то, что Эйрин накормила её каким-то своим странным лекарством от усталости — голубоватыми кристалликами, про которые Юкари, как обычно, таинственно улыбнувшись, сказала, что некий мистер Уолтер Уайт из Внешнего мира тоже знает секрет их приготовления, Рейсен всё же не выдержала таких издевательств над её несчастным кроличьим организмом.       Тем не менее, последний день выставки завершился весьма зрелищно. Эйрин, дабы отвлечь внимание от «вышедшей из строя» Рейсен, устроила для посетителей целое путешествие по звёздному небу, превратив внутренний двор Эйентея в некое подобие планетария, на магический купол которого она спроецировала все те миллионы звёзд ночного неба. Посетители, просто приглядевшись к любой заинтересовавшей их планете, звезде или туманности, могли узнать про них всё, что хотели: Эйрин с охотой рассказывала про всё это.       Моко, как и всегда, наблюдала за этим из-за ограды Эйентея — и настойчиво старалась убедить себя, что это ей нисколечко не интересно, и что счастье и воодушевление на лицах посетителей, покидающих выставку после её закрытия, вызвано какими-нибудь средствами сродни тем, которыми Эйрин пичкала своих, по сути, подопытных кроликов. В конце концов, последние тринадцать столетий Моко каждую ночь лицезрела над собой звёздное небо — и не сильно задумывалась над тем, что же может быть такого особенно интересного в этих миллионах светящихся точек, что были рассыпаны, словно мука, по небу над ночным Генсокё.       Тем не менее, этим вечером выставка наконец-то завершилась, и Моко начала в предвкушении расплаты, что ожидает теперь Кагую, потирать руки, сидя в зарослях недалеко от ворот Эйентея и наблюдая за тем, как крольчихи-помощницы Теви снимают с арки приветственный плакат Лунной выставки.       И кажется, Моко сегодня улыбнулась удача — быть может, от соседства с той самой Теви? Так или иначе, Кагуя, видимо, намереваясь прогуляться по лесу после выставки и слегка отдохнуть от только недавно закончившейся суматохи, вскоре вышла за ворота и неторопливо отправилась куда-то. Моко, по-прежнему не веря своему счастью, увязалась за принцессой, осторожно пробираясь сквозь заросли по бокам тропинки, надеясь, что Кагуя её не заметит.       Принцесса Эйентея вышла на прогулку в том же одеянии, в котором она проводила свои дни в поместье. Пусть этот наряд был под стать знатной лунянке, но не сказать, чтобы он подходил для прогулок по лесу: подол длинной юбки собирал пыль и грязь, волочась по земле, лёгкие туфли, даже почти тапочки ограничивали её путь утоптанными тропинками, а тоненькая рубашка была совершенно бесполезна против ветвей, сквозь которые Кагуе пришлось бы продираться, если бы она пожелала свернуть с тропинки в чащу. Моко даже слегка похихикивала над нерадивой принцессой, которую она неотступно преследовала. То ли дело её собственная одежда, простая и неприхотливая, в которой чувствуешь себя в лесу, как дома?..       Тем временем Кагуя, дойдя до одной из полянок в лесу, неспешно расстелила на земле кусок ткани, принесённый с собой — Моко тут же признала в нём тот плакат, что не так давно висел над входом, — и, безмятежно зевнув, громко спросила, словно в пустоту:       — И кто же меня преследует всю дорогу от Эйентея? Ясно, что это не Эйрин — если бы она боялась того, что со мной что-то случится, она бы просто отправилась вместе со мной. И конечно же, это не кролики — на такое долгое целенаправленное преследование они не способны. Кажется, круг подозреваемых сужается до одного человека… — Кагуя хитро улыбнулась, и хотя отсюда, из кустов, её улыбка выглядела слишком зловеще в лунном свете, окутавшем лес, Моко решила, что скрываться дальше нет смысла.       — Не знала я, что наша лунная, так сказать, принцесса записалась в сыщики, — язвительно заметила она, выбираясь из зарослей.       — Твоя жажда убийства, похоже, настолько возросла за эти дни, что ты забыла обо всякой скрытности. У тебя под ногами так трещали ветки, что не услышать это было невозможно.       Моко презрительно фыркнула.       — Вообще-то, я особо и не пыталась скрываться, делать мне больше нечего, кроме как прятаться от таких, как ты.       — Какая же ты смешная в гневе, Моко. Ты даже не понимаешь, как своими оправданиями только больше подтверждаешь первоначальную догадку.       Кагуя многозначительно посмотрела на свою противницу, и та умолкла: в самом деле, ей было нечего возразить.       — Ладно, не бойся. У меня нет настроения тебя убивать прямо сейчас. Я так умоталась на этой выставке, что ни о чём, кроме отдыха, думать не могу. Да и ты не стесняйся, присаживайся, — Кагуя похлопала рукой по расстеленной ткани рядом с собой.       Моко поначалу подумала, что это какая-то очередная ловушка вероломной Кагуи, но попытавшись соблюсти все меры предосторожности, всё же присела рядом.       Пару минут они провели в молчании. Моко всё ожидала какого-нибудь подвоха от принцессы, но та, казалось, была совершенно расслаблена и даже не думала о том, чтобы уничтожить свою противницу. Кагуя, вероятно, просто наслаждалась этой прохладной лунной ночью, не придавая никакого значения тому, что рядом с ней, на расстоянии не более полуметра, сейчас сидит её самый главный враг.       — Ты горячая, — отчего-то произнесла Кагуя, первой нарушив молчание. — От тебя так и идёт жар.       — Это во мне кипит ненависть к тебе, чё я могу сказать? — пробубнила Моко.       Кагуя в ответ мило хихикнула. В обычном случае она бы за такое тут же получила бы по-полной, но сейчас ситуация была странной. Слишком странной. Моко сбивало с толку прежде всего то, что принцесса, похоже, совершенно не испытывала к ней какой-то особенной ненависти. По крайней мере, сейчас…       Моко осторожно, не поворачивая головы, скосила взгляд на принцессу и отметила про себя, что так близко ей ещё никогда не доводилось видеть свою соперницу. Бездонный взгляд её коричневых, кажущихся в лунном свете почти чёрными, глаз, смотрящих куда-то вдаль перед собой, длинные, ухоженные тёмные волосы с аккуратно подрезанной горизонтальной чёлкой — «химе-кат», одежда без особых претензий, но явно дающая понять, что её носитель — не простолюдин, а весьма знатная особа. Всё было так непохоже на Моко, предпочитающую практичность во всём, однако, если раньше это было лишь символом их непримиримости во взглядах, сейчас она, приглядевшись к Кагуе вблизи, начала задумываться над тем, что у той тоже есть свои причины выглядеть так. В конце концов, было бы глупо предполагать, что она это делает исключительно ради контраста с Моко.       И всё же было странно. Вот эта самая пришелица с Луны неоднократно убивала её, да и сама была убита ею не меньшее число раз — но сейчас это всё воспринималось как нечто, принадлежащее другому времени. Без сомнения, это был тот же самый человек — насколько это понятие было применимо к лунной жительнице, выпившей Хорайский эликсир — что и та Кагуя, которую она презирала всем сердцем, ненавидела и стремилась уничтожить. Но сейчас Моко казалось, будто она забыла повод для этого, и в её душу начали закрадываться странные сомнения.       Точно ли она полностью права в своей жизненной позиции?..       Две жительницы этого бамбукового леса, две бессмертные девушки, два непримиримых и вечных врага сидели рядом друг с другом и думали каждая о своём.       — Ответь мне, какую цель ты преследуешь? — будто угадав её мысли, вновь прервала молчание Кагуя.       — Э? Чё? — непонимающе уставилась на неё Моко.       — Почему всё время убивать меня для тебя так важно? Даже несмотря на то, что ты знаешь, что это бесполезно.       — Чего тут непонятного? Ты нанесла моей семье смертельное унижение, и этого я не смогу тебе простить, даже если весь мир перевернётся.       — Но подумай сама, у Фухито-куна была вполне счастливая жизнь и без меня. В конце концов, это же он сам попросил моей руки, и я поставила условие…       — Невыполнимое условие, начнём с этого, — поправила её Моко.       — Какая разница? Я имела право так сделать, разве нет? Он не был кем-то особенным, помимо него было ещё много…       — Не сравнивай моего отца с другими!       — Почему нет? Для меня он был таким же, как все остальные.       Моко нахмурилась.       — Тем не менее, кое-кому ты просто так подарила Хорайский эликсир.       — Но именно этот экземпляр всё равно достался тебе, не так ли? Мне порой интересно, не мучает ли тебя совесть…       Моко почувствовала, как гнев вновь закипает в её сердце.       — Что бы ты только ни знала об этом, лунная беглянка!       — О, знаешь, быть может, я знаю об этом намного больше тебя…       Нет, всё-таки Кагуя слишком самоуверенная.       Хотя, пожалуй, если бы кто-то сказал Моко, что она когда-нибудь будет сидеть вот так рядом с Кагуей и, пусть в презрительном тоне, едва сдерживая себя, но всё же говорить с ней словами, а не языком даммаку, она бы рассмеялась ему в лицо. Но сейчас, как ни странно, Моко не чувствовала в этом чего-то неправильного. В конце концов, все эти три сотни лет они с Кагуей лишь убивали друг друга, стоило одной из них лишь увидеть другую, и даже не пытались решить вопросы словами.       Быть может, этот принцип не настолько непоколебим?..       Кагуя была до отвращения самоуверенной, но сейчас отчего-то Моко начинало казаться, что даже она может быть хоть немного, но права в этой своей самоуверенности. Моко же не признавала никаких компромиссов. Если некто — враг, то он должен быть уничтожен. Даже если это бессмысленно. Даже если это невозможно. Однако не компромисс ли — вот так сидеть и разговаривать со своим врагом?..       — Посмотри, — Кагуя показала рукой вперёд и чуть вверх, туда, где сквозь листья бамбуковых деревьев просвечивала луна, медленно поднимающаяся из-за горизонта.       — Ну, луна это, и чё такого?       — Когда-то там был мой дом. И меня тоже в своё время оттуда выгнали. И знаешь, что? Я не очень долго сокрушалась по этому поводу. В конце концов, прошлое — это прошлое, и сейчас я вполне довольна тем, где я живу — и не держу зла на тех, кто меня выгнал из моего прошлого дома.       — Поди, не в первую очередь потому, что ты сама виновата в том, что тебя, как ты говоришь, «выгнали»?       — Кто знает… Однако, как бы то ни было, если в твоём сердце властвует злоба, это означает лишь то, что ты не можешь примириться сама с собой, а не с кем-то другим. Как только ты соглашаешься понять и принять саму себя — ты становишься свободна. В твоей душе может остаться недовольство, ощущение несправедливости, но злоба исчезнет. Я это поняла благодаря Такэтори-сама, а тебе, похоже, не у кого было научиться этой мудрости.       — Чего-то мне твоя философия непонятна.       — Что ж, надеюсь, ты когда-нибудь всё-таки поймёшь. Хи-хи, мне тоже такое нередко говорит Эйрин, когда я делаю что-то не так, а потом прошу её о помощи. А теперь я сама передаю эти слова тебе. Символично, не находишь?       Моко опустила взгляд и тяжело вздохнула.       Как ни прискорбно было ей это осознавать, она чувствовала, что Кагуя понимает её лучше, чем она сама, да и не просто понимает — а пытается ей помочь. Помочь своему собственному врагу…       Зачем она это делает?..       Они еще некоторое время сидели молча. Ветер, что шелестел листьями бамбука и гнал по небу тучи, выглядящие чёрными кляксами на фоне звёздного полотна, игрался бантиками в волосах Моко и то и дело норовил задеть ими плечо Кагуи. В Генсокё многим казалось, что эти двое настолько непримиримы, что стоит им соприкоснуться — и гибель мира неизбежна, но похоже, этому миру абсолютно плевать на то, что друг к другу чувствуют эти двое. У мира свои проблемы, и ему нет никакого дела до мыслей двух «хорайских людей» друг о друге.       Ведь нет никакого закона мироздания, что гласил бы, что Моко и Кагуя обязаны вечно сражаться друг с другом. Такую задачу себе выдумали они обе, и вину за это им не на кого свалить, кроме как на себя.       — Э-хе-хе… — Кагуя внезапно нарушила молчание, подняв руки вверх и потянувшись. — Что-то я устала слегка, надо бы подкрепиться…       Принцесса пошарила у себя где-то в складках юбки и извлекла на свет маленькую коробочку.       — Вот, Эйрин мне всегда даёт на прогулку, говорит, если устанешь, проголодаешься — можешь покушать, к тебе сразу вернутся силы, — она сняла крышку с коробочки, вытащила оттуда одну из двух пар палочек и протянула их Моко. — Будешь?       — Т-ты… Ты хочешь меня отравить?       Кагуя хихикнула.       — Ты же прекрасно должна понимать, что даже если бы я хотела тебя отравить, у меня бы это не получилось — ты же бессмертна, как я. А во вторых, я же не отдаю всё тебе, я сама тоже собираюсь этим же перекусить. Ну, конечно, если не хочешь, то не надо, просто скажи…       Моко еще несколько секунд недоверчиво сверлила Кагую взглядом, после чего неуверенно взяла предложенную пару палочек.       — Хе-хе, запасные палочки наконец-то пригодились, первый раз за эти сотни лет. Похоже, мудрая Эйрин рассчитывала на такое развитие событий… — как бы между прочим заметила Кагуя.       Моко тем временем взяла палочками одно из онигири, что лежали в коробочке, и отправила себе в рот — и попутно заметила, что её руки отчего-то дрожат.       Как же давно она не пробовала чего-то, что было приготовлено кем-то ещё!..       Нет, конечно, изредка ей удавалось ужинать в таверне в деревне людей с Кейне, или наведываться в гости в храм Хакурей. Но это было не в счёт: это были либо отношения в стиле «услуга за услугу», либо чёткие каноны гостеприимства: поступить по-иному означало выразить неуважение к гостю, в роли которого тогда выступала Моко.       Сейчас же Кагую ничто к этому не обязывало, но она, похоже, даже не допустила мысли о том, чтобы дистанцироваться от своей вечной противницы.       Почему?..       Моко, пожалуй, первый раз в жизни почувствовала, что путь отшельницы, избранный ей, не идеален. Всю свою жизнь она полагалась только на свои силы, и даже к тем, кого она могла назвать своими знакомыми или друзьями, она относилась, пожалуй, слишком равнодушно. Она готова была их защищать, если это понадобится, готова была принять их помощь, если того требовали обстоятельства, ей было интересно проводить с ними время — но не более того. Она не позволяла себе почувствовать себя слабой.       Но сейчас она ощутила нечто, давным-давно забытое. Нечто, что она испытала лишь единственный раз в жизни — когда её, выбившуюся из сил при подъёме в горы, некто Ивакаса напоил водой, и почти что втащил на своих плечах на вершину — ничего не прося взамен.       Тот самый Ивакаса, которого она днём спустя…       Это было слишком больно вспоминать, гораздо больнее, чем те раны, что наносила ей Кагуя, когда они сражались. Та самая Кагуя, которая сейчас сидела рядом, и будто между ними и не было никакой вражды, разделяла с Моко свою трапезу…       Моко была несчастным ребёнком, с самого детства не ощущавшим заботы.       Она была нежеланной дочерью в семье Фухито — от незнатной женщины. Ей с самого рождения была заказана дорога к императорскому двору, в отличие от более удачливых её единокровных сестёр: Мияко, Нагако и особенно Асукабе-химе. Лишённая какой-либо особенной материнской любви, она считала отца единственным авторитетом, а его жён — лишь средством достижения целей для него. И отказ Кагуи ещё тогда не столько обидел её отца, сколько возмутил саму Моко.       С самого детства она вбила себе в голову, что, как представитель рода Фудзивара, она обязана, как и её отец, всего добиваться своими силами и терпеть любые невзгоды, что поджидали её на жизненном пути. Когда она обрела бессмертие, она стала вести себя крайне аскетично, даже можно сказать, небрежно относиться к себе. Зная, что ей не страшны болезни и смерть, она ночевала в лучшем случае в кое-как сделанной хижине, а чаще всего — под открытым небом, она приучила себя не обращать внимание на усталость и боль, не пыталась спрятаться от дождя или от зноя, мучила себя отсутствием сна и еды, если это было необходимо — а если нет, проводила ночи в полудрёме в неудобной позе, отдавая предпочтение быстроте пробуждения и довольствовалась тем, что можно было быстро добыть в лесу — чаще всего это были побеги бамбука, наскоро приготовленные на костре.       И только сейчас она почувствовала, что может быть по-другому. Что может быть кто-то, кто бы ждал её в месте, которое можно назвать домом, кто-то, кто бы заботливо готовил ей еду, думая о том, что она может проголодаться на прогулке, кто серьёзно переживал бы за неё — не так, как Кейне, которая, хоть и считала своим долгом помогать подруге, но всё же оставляла ей свободу действий — и необходимость расплаты за совершённые ошибки. Кто-то, к кому можно было бы прийти и просто получить поддержку…       Что это за капли в уголках глаз? Неужели она… Нет, этого не может быть, она же не плакала, наверное, с рождения…       — Моко?       Она вздрогнула, когда принцесса участливым тоном произнесла её имя. Было очень странно это слышать — даже во время их многочисленных драк Кагуя не снисходила до того, чтобы звать её по имени.       — Ты… Ты запутала меня вконец, вот что я могу сказать. Как-то так, что ли…       — Мне кажется, что это ты сама в себе запуталась, но решила не разбираться и заменить в своей жизни здравый смысл на принципы.       — Без принципов я перестану быть собой, — парировала Моко.       — Ты ошибаешься. Ты — это не только то, что о тебе думают другие, ты — это ещё и твои собственные решения. И никто не волен запретить тебе принимать новые решения взамен старых. Ты не хочешь этого делать — поскольку вечность давит на тебя, и ты боишься перемен. Но лишь где-то год назад мне самой объяснили, что прятаться в этой вечности — бессмысленно. И тогда я смогла заставить себя изменить кое-что в моей жизни и в жизни тех, кто меня окружает. Эйентей более не укрыт завесой вечности, и для нас наступила новая эра. Это было тяжёлое решение, но я не жалею. Я надеюсь, что и ты сможешь справиться с собой.       — Я… Я, кажется, кое-что поняла. Мне нужно подняться на Яцугатаке, ну, то есть, на вершину Ёкайской горы и перед кое-кем извиниться.       Принцесса понимающе глядела на Моко и молчала.       — И, Кагуя, это самое… Знаешь…       Моко, будто стесняясь, сверлила взглядом бамбуковую чащу в противоположной стороне от своей собеседницы.       — …Наверное… Мне стоит тебя поблагодарить за то, что ты вернула смысл в мою бесконечную жизнь. Главный и единственный смысл — убивать тебя снова и снова, такие дела. Тем не менее, пусть этот смысл и весьма призрачен, он — то, что придаёт мне силы и всё-таки делает меня собой. Не знаю, если б не ты, то я бы, быть может, уже сошла бы с ума от безысходности. Ты вольна думать, что я ошибаюсь, но всё же я привыкла держаться однажды проложенного пути, даже если он неправилен, даже если он глуп или безнадёжен. Свернуть с него — значит предать себя, Кагуя.       — Я понимаю. Что ж, если таковы твои слова — я не буду с ними спорить. Быть может, ты тоже в чём-то права: лучше неправильный смысл жизни, чем никакого вообще. А, и да, с тобой тоже весьма интересно драться, благо со всеми остальными мне приходится сдерживать свою силу, — Кагуя зевнула.       — Ну что ж, раз так… То ты, надеюсь, не против того, чтобы развлечься? — Моко встала, и повернувшись к Кагуе, протянула ей руку.       — Не могу тебя разочаровывать, — улыбнулась Кагуя, и взявшись за руку, поданную ей Моко, поднялась. Та отметила про себя, насколько ледяной показалась ей ладонь Кагуи. Раньше она бы списала это на холодность и безразличие, свойственные лунной принцессе, но сейчас она скорее готова была искать проблему в себе. Неужели она… Неужели она после сегодняшнего разговора стала уважать Кагую?..       — Ну что ж, да начнётся битва! — почти одновременно прокричали обе девушки и, взмыв в воздух над пологом бамбукового леса, в какой уже раз раскрасили усыпанное звёздами ночное небо в яркие цвета своими даммаку-узорами.