Человек и время ~ Тень вампира

      Когда я впервые осознала себя, мир был молод и интересен.       Когда я впервые осознала себя…       …я ещё не представляла, как устроен этот мир, и что ждёт меня в нём.       Когда я впервые осознала себя, я не могла подумать о том, кем я буду сейчас.       В те дни вершились большие дела, и я со своими братьями и сёстрами подготавливала этот мир. К чему? Я тогда и сама не знала…       Я помню свет Иллуина и Ормала, пустые пространства Валинора, слишком огромные для нас, и первых разумных жителей земель за океаном, как говорят, пришедших откуда-то извне, а не составляющих, как мы, одно целое с тогдашним миром. Я помню сражение с Фенриром, поимку Ёрмунганда, пленение Локи. Я помню исход Цукиёми и Омоикане на Луну и рождение Аматерасу. Я помню, как мудрый Мирддин свёл меня с молодым Артуром, с которым мы тогда сдружились так, что он не брезговал называть меня сестрицей. Я помню, как мои последователи, сойдя на неприветливую скалистую землю, то и дело поливаемую дождями и хлестаемую ветром, день и ночь дующим с запада, объявили её своей — и первыми же обагрили её своей кровью в битве при Маг Туиред. Я помню то, как скромная и до того зажатая Ююко-тян в печали о своей потерянной Айко Сорадере сводила себя с ума — и я, несмотря на все свои силы, не могла при этом ничего сделать. Я помню знакомство с творцами других вселенных — и первые созданные мной новые миры. И конечно, я помню становление барьера Хакурей, наконец-то давшего мне покой на очередные несколько сотен лет, как я тогда думала.       …Я слишком много всего помню.       Я, пожалуй, первая поняла, что этот мир самим своим устройством был предназначен людям.       Люди… Это были первые существа, которые могли прекрасно обходиться без веры и магии, которые умели добиваться всего своими силами, а не силой природы и фантазии — и тем самым стали так же сильны, как и мы все…       Нет. Они стали сильнее нас.       Ведь на что способны были бы в сегодняшнем Внешнем мире, лишённом магии, сильнейшие ёкаи прошлого — те же Феанор, Мирддин, Кухулин, Селестия? Ха! А я ведь предвидела это. Предвидела ещё тогда, когда томимые успехами людей, большинство наиболее могущественных ёкаев садились на корабли и уплывали к нам, на Заокраинный Запад. Я не могла не заметить этого и тогда, когда люди силами известнейших тогда пророков облекли свою веру в несколько крупнейших религий, в которым не было места колдовству. Я молча наблюдала за тем, как сбываются мои предсказания, когда даже против этой, формализованной веры восстали наиболее активные личности в Европе.       И предвидя всё это, тысячелетия назад я начала свою программу по спасению ёкаев в многочисленных заповедных мирах — от затерянной в горах Тибета Шамбалы до проекта «Море Спокойствия», который так и остался проектом: к сожалению, последователи тех самых сбежавших на Луну Цукиёми и Омоикане оказались хитрее меня, как ни стыдно мне было тогда это признавать.       Но и не сказать, что я противостояла людям. О, это было бы большим преувеличением: они меня боготворили, почитали и уважали. Сколько праведных и подлых, героических и самолюбивых, прекрасных и кошмарных поступков было сотворено именем Элберет, Дану, Лурлины? Мне всегда было неудобно находиться в центре внимания, и я устала от этого.       Я попыталась стать незаметной — но тут меня ждала неудача. Под разными именами я была вписана в множество людских книг, и след, что я оставила, нельзя было вырвать из человеческой истории.       Я попыталась стать ненавидимой ими — и объявила себя ведьмой, ведьмой Пространств. О, это было весело — со сколькими такими же, как я, мне пришлось бороться за место под солнцем этой ненависти, ха? Беатриче, Вергилия, Лямбдадельта, и особенно ты, Бернкастель, мне по-прежнему есть, что сказать вам. Но и это тоже не сработало: пусть испокон веков людские герои боролись с ведьмами, и история сохранила многие их имена — Клеопатра, Жанна Д’Арк, Химико, Анна Франк, Шарбат Гула, Брунгильда, Хомура Акеми, Мадока Канаме — но лишь побыв одной из их противниц, я поняла, что не все деяния ведьм заслуживают ненависти. Кажется, я была слишком мягка, и потому догадалась, что не ненависть правит людьми, а несоответствие ценностей.       И тогда я решила сделать вид, будто бы меня вообще не было.       Не сказать, что я была одинока в этом. Мои братья и сёстры, которые были со мной с самого момента создания мира, тоже испытывали похожие чувства.       Последним сдался один из моих старших братьев, которого люди и ёкаи, как и многих из нас, звали множеством имён — Ульмо, Эгир, Нептун, Ахти, Посейдон, Мананнан мак Лир, Оватацуми-но ками… Люди вообще любили давать нам разные имена.       Я помню, как он, пылающий злобой и ненавистью, не желающий принять то, что люди стали самостоятельной мировой силой наряду с нами, и мы им больше не нужны, стоял рядом со мной на южном побережье Суматры. И наш с ним разговор…       — …Нет, сестрица, ничего ты не понимаешь. Этот мир — уже не тот, в котором мы достойны жить. Нас вытеснили на периферию, и относятся к нам, как к ресурсам. Они подчистую вылавливают всю рыбу из озёр и рек, они сливают в моря и океаны всю ту гадость, что после них образуется, они нисколько не следят за тем, что творят. Мне слишком больно на это смотреть. Отныне они больше не получат моей поддержки. Я покидаю этот мир.       — Но ты не можешь вот так, просто, взять и исчезнуть! В конце концов, мы и люди всегда жили сообща!       — Вот именно! Они больше не стремятся жить сообща с нами, они стремятся покорить нас.       — Они просто слишком многого добились сами. Может, стоит предложить им равноправный союз, а не пытаться сохранить своё влияние на них?       — Тебе легко говорить, ты не связана ни с одной стихией. Но разве ты не чувствуешь, что даже с этими твоими союзами в этом мире нам больше не место?       Я не смогла ему ничего ответить, и лишь молча смотрела, как он уходил, не оборачиваясь, всё дальше и дальше в глубины сердитого моря, в гневе бросающего свои пенистые волны на усыпанный камнями серый песчаный берег. И когда он исчез где-то вдалеке, словно растворившись в водах океана и навеки превратившись в одно целое со своей стихией, его гнев последним словом слабеющей мировой силы разнёсся по окружающему миру в виде чудовищной волны, сметающей всё на своём пути, не разбирая, кто свой, а кто чужой, как не разбирает этого ненависть, непокорная и нерациональная. Он попытался показать, что люди — пока ещё ничто по сравнению с природой… Но даже причинив им этим множество смертей, он всё равно не добился своего: уже через несколько лет люди почти забыли об этом инциденте.       Впрочем, пожалуй, он никогда не любил этот мир.       Может быть, только я смогла понять и принять людей? Они, ничто не представляющие по отдельности в масштабе мира, несмотря на короткую жизнь, ничтожные физические возможности и почти никакие магические, подчинили себе земли, моря и океаны, ветер и солнце, растения и животных — и продвигались всё дальше и дальше. Мы стали им просто не нужны — и были обречены на забвение. Но лишь я задумалась о том, чтобы стать равной людям, а не выше их…       Как бы то ни было, через два года после тех событий я, наконец, поняла, что вынести это одиночество мне тоже не по плечу.       Тогда я и создала свой последний из миров, моё, наверное, окончательное убежище — Генсокё. Страну, где может спокойно жить то, что было забыто во Внешнем мире — в том числе и я сама.       Однако, тогда другая напасть навалилась на меня всей своей силой.       Скука.       О, не сказать, что я не развлекалась. В конце концов, здесь была, как нигде во Внешнем мире, сильна магия, и я могла без проблем найти себе ёкаев, которые бы скрашивали моё одиночество — и даже сделать их своими фамильярами, ну или сикигами, как тут их зовут. Вот, к примеру, эта сильная кицуне с девятью невероятно пушистыми хвостами — кто б знал, как тепло и приятно спать, укрывшись ими! Или её личная сикигами — да, я люблю рекурсию, — смешная и милая, но всё равно опасная для недоброжелателей бакенеко. Пока я жила тут, я поняла, насколько сильно привязалась к ним — когда они вдвоём уехали на конвент сикигами Генсокё, Макая и Луны, почти забытое одиночество вновь навалилось на меня невообразимой тяжестью. Эх, насколько же несамостоятельной я стала…       Кстати, раз уж я задумалась про них. Ран! Ран, где ты? Ага. Так вот, пойди сделай мне чаю, но… Нет, подожди, не уходи. Да, повернись ко мне своими хвостами. О, какие же они у тебя мягкие. Что значит «что вы делаете, Юкари-сама»? Просто решила ненадолго использовать их в качестве подушки. А чай… Чай подождёт.       Так вот, о чём это я…       Мне достаточно быстро наскучило спокойное времяпрепровождение в моём мире, по сути, резервации, что я создала для себя самой — как я создавала множество подобных миров для других, когда магия начала пропадать из моего родного мира. Всё чаще я просто валялась целыми днями, а то и месяцами без дела, почти ни о чём не думая и банально смотря сны. И куда делся мой былой энтузиазм?       Чтобы развеять скуку, я стала развлекаться тем, что сталкивала жителей различных миров с Генсокё — будь то Макай, Ад, Хиган, Мейкай, Бывший Ад, Лунная столица… Иногда ситуация почти что выходила из-под контроля, и мне приходилось брать всё в свои руки — как в том инциденте с жителями Эйентея, но всё же моей силы тогда хватало для того, чтобы сохранять баланс.       Ещё я любила развлекаться отправкой в Генсокё всяких интересных личностей из Внешнего мира, подыскивая их по тому, как они были способны преодолеть границы. Из наиболее значимых для Генсокё случаев можно было бы отметить ту парочку из вампирши и волшебницы, которых я подметила, когда они пересекали границу со Свартальфхеймом, тот храм с двумя богинями и жрицей, что так жаждали веры из любых доступных им миров… А ещё Сумиреко-тян, на которую я ещё в её школьные годы положила глаз: она явно была способна на всё, что нужно, ей не хватало лишь маленькой подсказки. Это у неё было, судя по всему, семейное, потому что, пусть с Сумиреко у меня мало что получилось, но вот её дочь, Ренко, оказалась гораздо более интересной кандидаткой.       Ладно, Ран, можешь идти, а то я сейчас совсем засну.       Так вот. Ренко… Я старалась следить за своими потенциальными «клиентами» с детства, к Сумиреко я втёрлась в доверие ещё, так сказать, со школьной скамьи — мне не стоило особых трудов изобразить из себя во Внешнем мире школьницу и поступить с ней в один класс. В этом была моя ошибка: Сумиреко-тян слишком много о себе возомнила и решила, что она сама готова вершить судьбы миров так же, как и я. Она решила отобрать у меня Генсокё и вновь объединить его со Внешним миром.       Ха-ха, тогда мне эта идея казалась верхом глупости…       Кто же знал, что через пару десятков лет я буду думать так же, как и она тогда?       Глаза мне открыла её дочь, Ренко. К ней я начала приглядываться, когда она поступила в университет. Мы вместе с ней организовали там такой же клуб, что и её мать в своё время у себя в школе, и начали заниматься тем же, что и тогда: «изучать» взаимоотношения между мирами. Ну, изучала их, конечно же, Ренко: я-то знала гораздо больше неё.       И вот тогда меня поразило, насколько наука Внешнего мира продвинулась вперёд по сравнению с магией, которую я, как реликт древнего мира, хранила в Генсокё. Я долго размышляла об этом, но не смогла додуматься ни до чего, что было тогда, по словам Ренко, неподвластно человеку.       Более того, если маг может лишь призвать силу и использовать её, учёный властен не только над выбором «делать или не делать», но и над самим процессом. Он видит самое главное: не только почему что-то возможно, но и каким образом это происходит.       Сколько раз я видела тех, кто сожалел о магических ритуалах, что провёл давным-давно? Истории Моко из Бамбукового леса, Ююко из Мейкая или Койши из Дворца духов земли давно стали хрестоматийными в Генсокё. Для человека же на пороге середины двадцать первого века не осталось, пожалуй, ничего невозможного, и конечно же, он легко мог вернуть назад всё то, что сделал. Именно в этом было различие между магией и наукой, и поняв это, я ощутила, насколько не права была в отношении к Сумиреко.       О, Ран, спасибо за чай. Нет, можешь не беспокоиться за свои хвосты, иди. Что? Чен опять разодрала бумагу на веранде? Ох, Ран, мне-то зачем об этом знать? Твоя сикигами, вот и присматривай за ней. Да, я знаю, что она настолько мила, что рука не поднимается её наказывать, но если так, то сейчас я тебя накажу своим зонтиком. Вот, так-то лучше. Давай, иди, покажи ей, кто у неё хозяин.       Так вот, Ренко показала мне многие возможности науки — вплоть до того, что она назвала весь список различных миров, с которыми я её знакомила, рассказывая о них, будто о своих снах, «лишь наглядным примером интерпретации квантовой механики по Эверетту» и ошарашив меня тем фактом, что люди додумались до этого без малого столетие назад!       И тогда я рискнула.       Я ощутила, насколько глупой была идея заставить весь мой мир, страну фантазии и забвения, магии и жестокости, чистоты и порока остановиться в своём развитии. Я и сама как-то подсознательно чувствовала это, когда приносила в Генсокё различные интересные штуковины из Внешнего мира, которые там постепенно выходили из моды и забывались, или когда советовала той же Канако устроить промышленную революцию на одной отдельно взятой Ёкайской горе.       Я решила воссоединить Генсокё с Внешним миром, почувствовав в науке и технике несоизмеримо мощный по сравнению с магией источник силы, который, к тому же, казался гораздо более надёжным. Можно сказать, я тогда осознала, что смысла в существовании моего мира-резервации больше нет.       Но я получила вероломный удар в спину — или, быть может, отрезвляющую пощёчину? — от тех, от кого я этого менее всего ждала.       Люди. Именно люди, населяющие Генсокё, первыми встали на пути у меня. Хотя, казалось бы, что им-то угрожает? Для них приспособлены оба мира, не то, что для ёкаев — которым предстояло либо влиться в человеческое общество, либо исчезнуть, как порождению фантазии: люди теперь верили только в себя, но не в ёкаев.       Более того, возглавляла их немногочисленную армию, обречённую на поражение, если бы не подоспевшие вовремя жители особняка Алой Дьяволицы, та из людей, чьей профессией было бороться с ёкаями, и та, кого я до тех пор считала своей единомышленницей.       Даже сейчас в страшных снах я ярко вижу это перекошенное не завистью, не чувством несправедливости, а настоящей ненавистью лицо Рейму, самой близкой мне из людей Генсокё — и настолько далёкой в тот момент.       И я прекрасно помню сказанные ею тогда слова.       «…Это — мой мир, и пока я жива, никому не изменить его порядок».       «…Если речь идёт о судьбе Генсокё, о судьбе моего мира — мне терять нечего».       Спустя полтора века, что просуществовало Генсокё, я поняла, как я была не права, считая, что этот мир принадлежит мне. Я увидела, насколько много готовы поставить на кон люди, и как самоотверженно, не задумываясь о своих шансах, они готовы бороться за то, что им кажется правильным — даже если прекрасно понимают всю бесполезность этого.       Я тогда первый раз усомнилась в себе. Сколько я ни строила планов, всегда всё шло по тому пути, который я считала наиболее вероятным. Но тогда я впервые почувствовала, что нить событий выскальзывает у меня из рук, и сколько бы я ни старалась за неё ухватиться, словно за спасительную соломинку, меня всё равно утягивает прочь. Я не была хозяйкой ситуации в тот момент.       Да, тогда было до безумия интересно — но я не думала об этом. Тогда я в первый раз в своей жизни ощутила то, что люди называют страхом.       …Что же, всё так и случилось, как желала Рейму. Люди, именно люди свергли меня с этих высот. Я перестала быть силой, управляющей миром, и теперь я лишь обычный ёкай, пусть и сильнее многих, но не отличающийся чем-то от них, разве что возрастом. Забавно, но я, как и желала в давние времена, до создания Генсокё, стала на одну доску с людьми и другими ёкаями.       Именно в ночь той битвы я поняла, что движет людьми — и осознала свою ошибку. Но было уже поздно.       Они знают, что они все — одно целое.       Именно это у людей называется человечеством. У нас такого нет. «Ёкайство»? Не смешите мой зонтик, это даже не звучит, как воплощение какого-то единства, скорее, наоборот — это похоже на название какой-то черты, что отличает нас от людей.       Конечно, с точки зрения своей силы я тогда была чрезвычайно близка к победе, ещё чуть-чуть — и будущее Генсокё пошло бы по предначертанному мной пути…       Но все мои карты спутала она.       Горничная Алой Дьяволицы, Сакуя.       Когда она мгновенно возникла прямо на пути моих пуль, не просто зная, что попадёт под мощнейший удар моей последней спелл-карты, а специально подставившись под него, чтобы дать Рейму последний шанс — я уже поняла, что для меня всё кончено.       Пока люди способны на самопожертвование во имя общей цели — они непобедимы.       Прошли тысячи лет, а глупый ёкай разрывов понял это только сейчас. Все считают меня до жути умной, но какая же я растяпа, если не смогла до этого дойти самостоятельно?..       …Ну, конечно, несмотря на всё это, пока что не стоит списывать старушку Юкари со счетов — хоть я и не люблю, когда меня так называют. Я пока что способна многое создать и многое разрушить, и четвёртая стена — не исключение. Так что знай, читатель: если ты вдруг почувствуешь себя лишним в своём мире, если мир готов будет забыть тебя — не удивляйся, когда однажды тёмной тихой ночью в твоей комнате пространство разрежет тонкая линия фиолетового света, и из разрыва явится миловидная, пусть и немного старомодная по твоим-то меркам девушка, представится Марибелью Хёрн и протянет тебе руку. И согласившись на моё предложение, ты не окончишь своё существование в серости и забвении в своём мире, как мог бы, а окажешься там, где жизнь сложна и опасна, но несоизмеримо интереснее той, которой ты живёшь сейчас. И кто знает, пока ты читаешь эти строки, может быть, я, Юкари Якумо, сейчас стою прямо за твоей спиной и мило улыбаюсь?..       Готов ли ты обернуться?