Да, я улыбаюсь. Нет, я не счастлив

Мы знаем, что на нашем пути много трудностей. Наш путь не асфальтированная дорога, наш путь не усыпан розами. Г. Димитров Капли осеннего дождя непрерывно отбивали равномерную умиротворяющую мелодию по стеклу его черного Субару Импреза. Радио пришлось выключить из-за надоедливых разговоров ведущих, старающихся травить шутки через каждую реплику, и бессмысленной музыки, слова которой после первого же прослушивания застревали в полной ненужного хлама голове. И так на каждой волне, по кругу, приспособление, целью которого было поднимать настрой слушателям, действовало в точности да наоборот. Возможно, сам Накахара был виноват в своем отнюдь скверном расположении духа, но последние несколько месяцев подобное состояние стало для него привычным и даже в какой-то степени родным. На то, чтобы быть в плохом настроении, он имел все причины, и одна из них, самая главная, была, к тому же, самой банальной — сегодня Чуя работает. Темные дождевые тучи с самого утра тревожили небо, что было прискорбно, ведь день начинался с надеждой на лучшее. До того, как парень пустился по хорошо изученному маршруту, ловя по дороге каждый красный сигнал светофора, он должен был наведаться в офис к своему боссу. Посещать один из самых высоких небоскребов города было всегда волнительно, и даже не потому, что представлялась возможность ощутить себя важной шишкой — скорее, этому способствовала аудиенция с работодателем. Уверенным шагом Накахара направлялся в кабинет настоящего Демона во плоти, и рядом с его именем подобный эпитет даже не казался преувеличением. Когда рыжий зашел в помещение, первое, что донеслось до его ушей, была завывающая скрипка*, раздававшаяся из граммофона, который, если присмотреться, являлся дорогостоящим антиквариатом. Но парень не разбирался в старинных вещах, и уж тем более не был ценителем классики. Единственное что он иногда принимал от нее, так это стиль в выборе одежды. Подобная мелодия плачущего инструмента была сродни насмешек самого Дьявола, Чуя уже не первый раз слушает ее, пребывая в роскошно обставленном кабинете. Он не завидовал тем несчастным, которые имели храбрость разочаровать, а после прийти сюда просить прощения. Услышать такую музыку перед смертью было самым настоящим мучением, похуже всевозможных средневековых пыток. За массивным дубовым столом восседал мужчина, увлеченно старавшийся вплести бант в золотистые локоны маленькой девочки в бордовом платье, сидевшей у него на коленях. Мори Огай — хозяин фармацевтической компании и по совместительству босс одной из самых опасных мафиозных группировок Йокогамы. Накахара поприветствовал начальника, снимая с себя любимую шляпу, что была слегка намокшей из-за дождя, и легко кланяясь. Мужчина попросил малышку по имени Элис встать и поиграть с чем-нибудь другим, на что девчушка обиделась, показательно поворотила носом, но все же согласилась слезть. Когда же Огай развернулся, устроившись поудобней в своем, обитом винно-красным вельветом кресле, он заговорил бархатным голосом, неотъемлемой частью которого были нотки насмешки и высокомерия, прекрасно спрятанные за улыбкой. — Принес отчет? — Да. Все чисто, профессор устранен и больше вас не побеспокоит. Как вы приказывали, — парень держится строго, а тон и лицо отличаются несвойственным отчуждением. — С тобой приятно иметь дело, Накахара-кун. Что на счет его семьи? Вроде бы, у него осталось две дочери, — мужчина бросил короткий взгляд на белокурую малышку, которая играла со своими куклами у окна, совершенно не интересуясь скучными, по ее мнению, разговорами. — Они сейчас у родственников заграницей. — Хорошо, позже придумаем, что с ними можно будет сделать. Чуя не удивится, если босс отдаст приказ убрать и их тоже, но почему-то от одной мысли о детских трупах его передергивало, и побороть в себе приступ омерзительности было не просто. На работе он всегда прятал чувства и понятие о морали поглубже, выдрессированный политикой Мори-сана, но иногда им удавалось выбираться наружу. — А как там поживает Дадзай-кун? Как себя чувствует? — интересуется Огай, вставая из-за стола и приближаясь ближе к граммофону, подумывая сменить пластинку, но все же оставляет дьявольскую трель завывать по второму кругу. — Относительно нормально, — говорить сухо и туманить в присутствии человека, у ног которого лежал почти весь криминальный мир Йокогамы, было не самой лучшей идеей, но Чуя не мог иначе. Когда речь заходит о Дадзае, пропади он пропадом, следует прикусить язык, и пусть парень будет недоговаривать, чем болтать лишнее. — Попытки продолжаются. — Ты чувствуешь себя крысой или предателем, рассказывая о нем без его ведома? — Вовсе нет, — спустя короткую паузу отвечает рыжий безразлично, пожимая плечами. — Я же так волнуюсь. Мое «дитя» покинуло меня, и теперь старается выживать в этом мире самостоятельно. Мое «отцовское» сердце разрывается при одной мысли об этом. «Вы просто потеряли ценный материал, который испортился», — казалось, даже думать настолько дерзко по отношению к Мори-сану было страшно. Иногда в голове назревал вопрос, есть ли у него способность читать мысли? Но, возможно не мысли, но язык тела, эмоции — на этом он точно специализировался. Поэтому Накахара старался во всем сохранять дистанцию, но даже тогда его преследовало чувство, что мужчина в черном плаще не просто так скалится в гаденькой ухмылке, а уже замышляет что-то неладное. Если бы семь лет назад ему сказали, что свое будущее он свяжет с мафиозной группировкой, он бы послал этого человека куда подальше, но теперь, когда это стало реальностью, невольно задумывался, а где же он, в свое время, сделал неправильный выбор? Наверное, все случилось в тот момент, когда Чуя, будучи шестнадцатилетним подростком с амбициями, подружился не с теми людьми? И еще втянул в ту банду (большинство из членов которой давно разлагаются на кладбище, а другое большинство по частям вывезено за границу) Осаму, ведь он был не против острых ощущений и совершенно ничего не боялся. Тогда им определенно стоило выйти из игры сразу же, сделать десять, а то и больше шагов назад, но, как известно, однажды ступив в болото, оно начинает медленно затягивать с головой. Так что же держало Накахару в этом омуте под названием Портовая мафия? Он сам не мог дать точного ответа, но, по большей части, он привык от него уходить. Когда Дадзай завязал с криминалом, не очень вежливо попрощался со всеми и залег на дно, при этом ни от кого не скрываясь, Чуя тоже думал последовать за ним, но тогда он уже был слишком привязан к этому злополучному месту, ставшему для него вторым домом. В том, чтобы работать на мафию и преклоняться перед Мори Огаем, были и свои плюсы, свои соблазны, от которых нереально отказаться, как от наркотического вещества. Был еще один факт, который железными цепями удерживал парня на поводу: он делал это не только ради себя. Если бы не существование Осаму, парень бы сиюминутно сказал такой жизни «оревуар». — Он уже догадался? — спрашивает Огай, от чего рыжий хотел бы засмеяться, но даже в душе он не мог себе этого позволить. — Что я работаю на вас? Скорее всего, да. Он чувствует кровь на моих руках за версту, даже если ее не видно. Дадзай никогда не просил его уйти вместе, но при этом не одобрял его решение остаться. Никогда не говорил вслух, но смотрел на Чую так, словно тот был единственным монстром на всей планете, а брюнет теперь — безгрешный ангел. Так, однажды Накахара стал придумывать себе легенду о том, что он завязал со всем и устроился работать офисным секретарем. Сначала в шутку, но искреннее удивление, которое в тот момент он увидел на лице Осаму, заставило его самого поверить в собственное вранье. — Есть какое-нибудь задание? — вопрос, касающийся работы, чтобы сменить тему про личное. Он не любил говорить с Мори о себе или Дадзае, просто не видел в этом смысла, ведь мужчина без него знал все подробности. На каждую крысу находилась своя крыса, держать что-то в тайне было непосильной задачей, но, к примеру, тот же Осаму с ней прекрасно справлялся, а секрет его был прост: держи фальшивые тайны на виду, а настоящих не держи вовсе, и пусть гадают, что есть правда, а что — ложь. — Ну, раз уж ты все равно здесь… — босс призадумался, а после посмотрел на наручные часы. — Тогда вынесешь мусор. Накахара прекрасно знал, что подразумевалось под невинным, на первый взгляд, «мусором», и это не всегда означало избавляться от бесполезных людей. — Заглянуть к вашему другу? — он даже не заметил, как губы расплылись в улыбке. Такое часто бывало, и он уже не удивлялся защитной реакции, что возникала каждый раз, получая он все новые и новые задания, темнее и хуже предыдущих. Ему все это не нравилось. — Именно. И, если поторопишься, возможно, он похвалит тебя наличкой. Услышав такое заявление, одна сторона парня приободрилась, а другая пребывала в разочаровании, но отказываться он не собирался. Чуя намеревался уточнить детали, но его опередила Элис, шустро подбежав к Мори и щебеча своим тоненьким голоском о том, что ей надоело сидеть в офисе и она хочет пойти в торговый центр. — Сейчас же, Ринтаро, — капризно протянула она, при этом топнув ножкой. По одному взгляду босса Чуя понял, что ему пора покинуть помещение и приступить к работе. Пальцы Накахары касаются дверной ручки, но мужчина останавливает его, тем самым заставив обернуться в его сторону. — Когда увидишь Дадзай-куна, передай мое приглашение встретиться, — Огай делает свой голос ниже, продолжая ухмыляться, а Чуя в очередной раз убеждается, почему Дадзай после тет-а-тета с боссом горел желанием умереть в два раза быстрее.

***

Alex Clare — Damn Your Eyes Чуя не знал, кого именно — мужчину или женщину — он везет к Взломщику, да и особого любопытства не испытывал. Когда он сел за руль, в багажнике уже лежал так называемый груз, и все что ему оставалось — быстро и без лишних вопросов доставить его в пункт назначения. Этот вконец повернутый мужик со странным прозвищем, что подчеркивало его талант «взламывать» человеческие тела, жил за городом. Он был одним из темных друзей Мори, с которым лично никто не хотел знакомиться, и с котором был договор: регулярно поставлять трупы или, когда попросит, живые образцы. Накахара считал, что такая работа, с которой может справиться даже неопытный юнец, уже не положена ему по статусу. Он не какой-то второй сорт — в доверительных отношениях с боссом, но, почему-то, тот все чаще стал поручать ему пустяковые задания, которые, иногда, даже смешно было сравнивать с убийством. Он не боялся опасных миссий, не боялся лишиться жизни на одной из них. Единственное, что вселяло в него страх, были мысли о том, что станет с Осаму, а предположить можно было всякое. «Дадзай в гневе — мир в огне», — говорили люди, которые даже не знали его самого, но знали его имя. Он успел поиметь репутацию жестокого мафиози, когда они вдвоем зависали в мафии и считали все компьютерной игрой. «У тебя еще много жизней — делай что хочешь, проигрывай сколько хочешь». Да, вот только со временем этих «жизней» становилось все меньше, азарт убавлялся, как и желание продолжать быть втянутыми в криминальные делишки взрослых. Ехать по дороге, смотреть на гипнотизирующие дворники, было невыносимо скучно, даже сменяющиеся один за другим пейзажи не в силах разбавить подкошенное состояние. То ли из-за погоды он начинал ощущать себя разбитым, то ли от накапливающихся большими стопками дел, которые запирали его, словно животное, в клетку. Куда он тратит свою молодость? Почему все не может быть так, как когда они были безбашенными молокососами, оборванцами, и были свободны, насколько позволял контроль родителей? Почему нельзя изменить?.. «Нас изменит только смерть» В такие моменты вспоминать слова Осаму было не лучшей идеей, но его цитаты всегда подходили для размышлений о вечном, даже если и были пропитаны невероятным горьким привкусом то иронии, то сарказма, а то и всего вместе, искусно смешанных, с соблюдением пропорций. Свернув на развилке направо, Чуя, через считанные минуты, припарковался у двухэтажного дома, построенного в европейском стиле. Он посигналил три раза, нарушая при этом стоявшую тишину, и заставляя хозяина выйти во двор. При первом взгляде на него никому бы и в голову не пришло, чем занимается этот человек в своей «крепости». Его внешность была самой обычной для мужчины средних лет, в вязанном зеленом пуловере и темных брюках, он ничем не отличался от докторов в больницах, учителей или тех прохожих, что каждый день можно встретить на улице. — В гараж, — сразу перейдя к теме визита, сказал мужчина, когда Чуя опустил тонированное стекло машины. Заехав в указанное место, парень открыл багажник, и они оба увидели большой черный пакет, в котором лежало тело. Мужчина достал из рукава своего свитера скальпель, подобно фокуснику. Он так же не знал, кто там находится, поэтому каждый раз для него был похож на беспроигрышную лотерею — приз отличался лишь полом, что было не столь важно. Он разрезает мешающую оболочку с таким предвкушением, с искрой в глазах, словно ребенок, открывающий подарок на день рождения. Что же, сегодня на его столе окажется девушка. Слишком молода, навскидку, даже двадцати не дашь. Чуя ничего не чувствовал к ней, но мерзко было представлять, что может сделать этот мужчина с ее бледным лицом, которое когда-то, бесспорно, улыбалось. Взломщику обычно привозили тех, кто перешел дорогу мафии, или пациентов из клиники Мори-сана, на смерть которых всем наплевать. Так чем же провинилась эта юная леди? Или она относится ко второй категории? — Превосходно. Думаю, можно будет тебя вознаградить. Зайдешь внутрь? Накахара знал, что это чревато последствиями, так как уже однажды, по «счастливой» случайности и неопытности зашел к нему в гости. Не то чтобы помещение отличалось особым интерьером или наличием странных вещей, но запашок там стоял знатный. Стопроцентный спирт, вперемешку со специфической химией, словно в больнице, витал в воздухе, въедался в легкие и одежду. Было немыслимо, как в таком доме можно жить, при этом не задохнувшись. — Если позволите закурить. — Нет, даже не вздумай. Ненавижу запах табака, — брезгливо сказал он, скривившись. «Так значит запах трупов тебе больше по душе, а, животное?», — неимоверно хотелось плюнуть ему это в лицо, но Чуя еле сдерживался. — Тогда я подожду на улице, — говорит он, намекая, что не уедет без чаевых. Дождь ни на минуту не переставал орошать землю, но парень предпочитал свежему воздуху никотин, вкус которого давно перестал различать. Вредная привычка была просто вредной привычкой, ничего лучшего для описания процесса курения он придумать не мог, да и оправдываться, даже перед самим собой, было не в его характере. Стоя на чужом крыльце под козырьком, он достает сигарету дорогой марки, поджигает маленьким огоньком и затягивается, наконец, удовлетворив свою потребность. Делает вид, что он крайне задумчивый и занятой молодой человек, но, по правде, в его мыслях кроется лишь сплошная неразбериха, смесь из таких противоречивых чувств, как волнение и полное равнодушие ко всему, что происходит вокруг него. После работы он не прочь развлечься с красавицей, которая недавно переехала по соседству, и уже несколько раз приглашала его на «новоселье». Сегодня он не будет связываться с Дадзаем, желая полностью погрузиться в отдых, но будет надеяться, что тот еще жив. Кто-то считает, что Осаму несладко? А вы не задумывались о тех людях, которые имеют с ним близкую связь? Они несли груз потяжелее, ведь были непригодными существами, помощь которых художник пресекал на корню. Вроде, необходимы Дадзаю, ведь в одиночестве он бы сошел с ума раньше, но в тоже время лишь пустышки. Если бы брюнет знал, как морально он насилует его своим существованием… Хотел бы Накахара побыть настоящим эгоистом хоть раз, как Осаму, а не только на словах, стараясь покрасоваться перед ним. Чуя не состоял в секте «ненавистников собственной жизни», как брюнет, поэтому вытащить его из этого ночного кошмара он пытался неоднократно, но, к сожалению, насилие в таком случае было в проигрыше, а другие методы он не воспринимал всерьез. Но иногда художник просто нуждался в хорошей встряске, и тогда добрый друг был незаменим. Добрый друг был с ним всегда, какой бы ужас не приключился, но иногда этот друг тоже имел свойство совершать ошибки. Как, к примеру, когда он предложил переступить через свою гордость и юношеский максимализм, и вступить в группировку, тем самым подписав себе приговор на всю оставшуюся жизнь. Дадзай тогда слепо пошел за ним, не отговаривал, но продолжал втирать какие-то глупые идеи на счет создания своей собственной банды. Сначала байкеров, потом, что хотел бы сделать из него рок-звезду, раз уж у того так «круто» получалось играть на гитаре. «А когда ты станешь знаменитым, я буду подпольно продавать твои интимные фото и зарабатывать миллионы», — говорил он мечтающее, а после рассказывал план успеха по пунктам. Чуя злился на его шутки, но ему самому нравилось иногда фантазировать и пребывать в сладком мире грез. И сейчас он, вспоминая юность думал, что было бы неплохо послушать Осаму и вложить всего себя в музыку. Возможно, тогда бы им обоим не пришлось страдать от подарков судьбы и жить так, как во второсортном фильме — на первый взгляд неплохо, но сюжет и исполнение оставляют желать лучшего. Парень тушит окурок подошвой ботинка и морщится. Во рту остается привкус родных сигарет, а в душе — разочарования в самом себе. Слишком жалким он выглядел, сожалея о необратимых вещах, и слишком многое он на себя брал, будучи не в силах изменить элементарное. — Как мы разбили наше прошлое, так же мы продолжаем разбивать наше будущее, — тихо шепчет он себе под нос. Осаму часто так говорил, а Чуя специально не слушал его дрянную философию, делая вид, что засыпает от скуки. Он никогда не признается, что следует за ней, как за своим смыслом жизни, который он когда-то похоронил на кладбище, рядом с душой лучшего друга.

***

«Как же это классно», — Накаджима чувствовал себя самым счастливым человеком на всей планете. Он впервые испытывал фриссон. Мурашки, легкими касаниями пробегающие по коже, будоражили и заставляли идти по улицам с нескрываемой улыбкой на устах. Красные наушники приятно прикрывали уши, а звук в них был настолько чистым и пробирающим, что его даже не волновал разнообразный репертуар песен. Провод тянулся к миниатюрному плееру, который юноша прятал в кармане куртки, и в которым было больше двухсот композиций, прослушать коих блондин еще не успел. Такой невероятно удобный и, словно космический, гаджет Ацуши достался почти что даром. Его университетский приятель, которому по семейным обстоятельствам срочно пришлось вернутся в Киото, попросил Накаджиму в течении нескольких недель приходить к нему домой и кормить кота. Юноша охотно согласился, хоть квартира парня располагалась в другом районе, и добираться до нее почти что каждый день было затратно. В благодарность ему подарили наушники в комплекте с плеером. По дороге из университета Ацуши заглянул проведать персидского котика по кличке Орандж, и теперь возвращался в свою квартиру. Сегодня его легкомысленность сыграла с ним злую шутку: только когда заряд батареи в плеере достиг нуля, юноша вернулся на Землю и поспешил осознать, что забрел в совершенно неизвестный квартал. Ничего знакомого, только обычные жилые дома и магазины. Доверившись своей интуиции, он наворачивал круги, пока не очутился во дворе, который имел в себе смутно знакомые черты. «О нет», — подумал юноша, когда до него дошло, куда его привели собственные ноги. — Ну, и что мы тут забыли? — откуда-то сверху раздался насмешливый голос, который был совершенно не тем, что Накаджима ожидал услышать. Он поднял голову, чтобы посмотреть на источник звука, и встретился со знакомым лицом. На балконе третьего этажа ему приветливо махал Осаму. — Ничего особенного, — причина казалась Ацуши довольно смешной, а смешить Дадзая и рассказывать ее на весь двор, привлекая лишнее внимание, не хотелось. — У меня к тебе есть одно дельце. Поднимайся. Слова Осаму подогрели интерес парня, ведь он говорил загадочно и не переставал улыбаться. Похоже, что его даже не волновало, что у Ацуши могли быть дела. Да он и не думал об этом — один взгляд на блондина вызывал чувство затянуть его в свою обитель проклятых. Накаджима не заставил себя долго ждать, поспешно преодолев расстояние от улицы до квартиры брюнета так, что последний успел только подойти к двери, как в нее уже скромно постучались. — Вам от меня что-то нужно? — спрашивает юноша с порога, даже не подозревая о намерениях брюнета. Он лишь надеялся, что ничего серьезного не произошло. — Мне неудобно говорить, но… — Дадзай напоследок взглянул в глаза блондина, которые предавали ему уверенности. — Я собирался рисовать одного парня, но он очень некстати подхватил простуду. Поэтому, если тебе будет не сложно, я прошу попозировать для меня. Осаму смотрел на юношу с долей веры, но он все равно не рассчитывал на положительный ответ. Для брюнета уже было счастьем, что он встретил его именно в тот переломный момент, когда все планы рухнули и просить помощи было не у кого. Сперва художник злился, хотел было наведаться к парню, который посмел его подвести, но, осознав бессмысленность идеи, вышел на балкон, чтобы остыть. И как же удачно все сложилось, оказывается, бывают и в его жизни белые полосы. Ацуши действовал как успокоительное, притягивал все внимание к себе и думать о каких-то там натурщиках, пусть и симпатичных, не было желания. — Хорошо, без проблем, — легко соглашается блондин. Он старается не показывать этого, но предложение Осаму слишком заинтересовало его. Конечно, сперва поразило, но это чувство быстро сменилось любопытством перед самим процессом. — Когда начнем? — Если у тебя есть время, то можно прямо сейчас, — произносит Дадзай, а после одаривает юношу благодарной улыбкой, но в душе он ощущает себя демоном-искусителем, в преддверии первородного греха. Спустя минуту он уже приглашает доверчивого блондина в студию, который даже не представляет, чем может обернуться его искреннее стремление помочь.