***
Из всех предстоящих гостей Накахары первыми были донельзя пунктуальные Дадзай и Ацуши. Чуе было несколько любопытно, какую очередную подстилку прихватит с собой Дадзай. Когда же, переминаясь с ноги на ногу, сзади Осаму неловко стоял молодой юноша с белыми, как молочный опал или кахолонг, волосами, Накахаре показалось его лицо смутно знакомым. Он не мог вспомнить точно, где же уже встречал эти опущенные скромные глаза, но стоило перевести взгляд на ухмыляющегося Осаму, в его памяти всплыла давняя встреча в квартире художника. Чуя не думал, что они до сих пор поддерживают общение. И, если это действительно так, то, скорее всего, они встречаются, ибо такие долгие отношения у брюнета были разве что в старшей школе, если ему не изменяла память. — С наступающим! — сказал Осаму и протянул хозяину квартиры бутылку первоклассного вина, купленного заранее. — Не отравил хоть? — косо поглядев на брюнета, спросил Чуя. — Ну не в праздник же, обижаешь. — Это ты меня своими открытками* обижаешь! — высказался Чуя, вспомнив, что нашел одну сегодня в почтовом ящике от любимого друга. — Я тебя повешу, если снова пожелаешь мне «подрасти и возмужать, а то все как девка ходишь». — Но, Чуя, я тебе каждый год этого желаю, пишу, а оно никак не исполняется! Как же я изменю нашей с тобой традиции и не напомню тебе об этом снова? Вдруг, исполнится. Помнишь, как я в детстве подменил твой рисунок «мечты»** под подушкой? Я уже тогда проявлял свои способности художника и прекрасно изобразил тебя под два метра ростом и с огромным количеством шляп на одной голове. — Ты тогда проявлял свои симптомы даунизма на ранней стадии, не ври. — Видел бы ты его наутро, когда он заметил подмену, — хихикнул Дадзай, от чего настроение у Ацуши так же поднялось, чего нельзя было сказать о Накахаре, хотя он, видимо, вовсе не обижался на подколы со стороны. Когда они, миновав одну ступеньку, проследовали по дугообразной, слегка закругленной прихожей за Чуей в гостиную, Накаджима сразу отметил, как значительно отличались апартаменты Накахары-сана от его близкого друга-художника. Здесь чувствовалась сдержанная, присущая японцам изысканность, хороший вкус и явное наличие немалых денег в кошельке хозяина. Юноша готов был признаться, что в такой дорого обустроенной квартире он находился впервые в жизни, и раньше считал самое престижное место — кабинет ректора с его излюбленными мраморными статуями богов римского пантеона. И, так же как в случае с ректором, он боялся прикоснуться к любой представленной мебели, будь то белый кожаный диван посреди кухни-студии, широкий плазменный телевизор на флизелиновых матовых обоях стального и темно-бардового оттенков или выполненное замысловатым стилем панно в роли декора. Боялся он ступать по шкуре с мягким ворсом нежно-кофейного, ненавязчивого цвета, что покрывала пол гостиной и смягчала общую строгость; подходить к панорамному окну, украшенному жалюзи. Да и, ко всему прочему, эта винтовая лестница, ведущая куда-то ввысь, на второй этаж, что, не исключено, таил в себе еще больше интересных глазу вещей и секретов двухуровневой квартиры вспыльчивого парня. Европейский стиль хай-тек наряду с галантным дизайном — Ацуши, что плохо был знаком с Накахарой, никогда бы не подумал, что его привлекает холодная, аристократичная роскошь постмодернизма с одной стороны и некий сухой минимализм с другой. — Вот позерство, правда? — шепнул ему на ухо Осаму, заметив реакцию и округленные наблюдающие за каждой деталью глаза блондина. Но, видимо, Чуя услышал этот наглый голос, поэтому поспешил прыснуть. Так же Дадзай не мог не высмеять предположительно главное украшение — ивовые ветви***, одетые в шарики из моти и пестрые цветы, что, должен был он отметить, вписывались в интерьер квартиры, создавая некий фьюжн из-за смешивания культур разных стран. Ацуши казалось, что Чуя всегда выглядит нахмуренным и недружелюбным, но когда в дверь вновь постучались, его лицо переменилось и расплылось в озорной, немного нахальной ухмылке. Пока хозяин квартиры встречал новых гостей и перекидывался с ними разными фразами с порога, Накаджима старался слиться с атмосферой. Он ближе всего стоял к книжным полкам неправильной геометрической формы, заполненных необычной литературой. Его взгляд прошелся по названиям книг и остановился на напечатанных на иностранном языке. И вовсе не английском, юноше было накладно разобрать, что же в себе таили эти красивые буквы. Ему хотелось дотронуться до одной, но присутствовало такое чувство, что ему сделают за это замечание. Мысли опережает подошедший Осаму, что первый берет в руки незнакомый роман и с любопытством рассматривает его. — Накахара-сан знает французский? — Он учил его раньше. Ого, как преуспел, уже и книги в оригинале читает. Хоть кто-то из нас развивается. Юноша собрался ответить ему, но не успел. Вошедшие гости, в лице четверых парней и двух девушек держались уверенно, под стать Чуе и, должно быть, Осаму, когда он еще был с ними. Дадзай не говорил ему, кто они такие, и что общего раньше их связывало с печальным художником, но интерес его был подогрет до точки максимума. — Так-так, кого я вижу, Двойной черный снова вместе? Кто бы мог подумать, что ты придешь, Дадзай. Выглядели они как группка панков с неблагополучными судьбами, хотя трудно было представить, что Осаму когда-то имел с ними что-то общее. Парень, что обращался к Дадзаю носил серьгу в брови и немного циничную улыбку. «Неужели тоже из мира искусства, как и Осаму?», — предполагал Ацуши. — Хоть сегодня с вами встречусь, Сатору-кун, — он пожал протянутую руку, при этом была ощутима заметная дистанция между ними. На столе их ждало море выпивки, в этом плане Чуя был щедр, как никогда, но ничего из его эксклюзивной коллекции, что была, по большей мере, для удовлетворения духовной потребности наедине с самим собой. Из еды красовалась осечи рёри**** в нарядной коробочке, что Накахара заказал из ресторана. Как и предполагал Дадзай, сперва все налегли на спиртное, которое имело сегодня цель быть спутником каждого гостя в течении всей ночи. Исключением являлся Ацуши, что, вопреки сперва деликатному предложению Осаму попробовать немного сакэ, после дружным уговорам Карателей и «шутливым» угрозам Чуи, все же отказался. На это девушка по имени Хана засмеялась и сказала, что Ацуши просто не умеет пить и пойдет в отрыв от одного глотка, а вот она, хоть и девушка, может употреблять алкоголь без остановки и не хмелеть. Что удивляло Накаджиму — на вид Хане было не больше восемнадцати лет и, похоже, она была всего лишь пассией Сатору. Но даже на такие провокации юноша не велся, а между тем успел украдкой напомнить Осаму, чтобы тот не перегибал палку, насколько это было возможно. Как обычно бывает на застольях, держались скромно все первые полчаса-час, а дальше, по мере прибавления пустых бутылок, убавлялась вся скованность и элементарные нормы приличия. Вместо телевизора с однотипными программами и комедийными шоу, стереосистема Накахары позволяла слушать любые аудио на любой громкости. Кислотная музыка, которую Осаму крайне не любил (наверное поэтому ее выбрал Чуя) била по невесомым, хмельным мозгам, поэтому он старался абстрагироваться от нее, облокотившись о мягкую спинку дивана и придерживая стакан скотча в руке. Чуя зачем-то последовал на кухню (он пропустил мимо ушей, зачем именно), некоторые ребята курили возле окна, глядя на успокаивающую ночную Йокогаму, но вот его милый Ацуши по-прежнему остался сидеть рядом, по правую сторону. Накаджима был увлечен беседой с той разукрашенной, легкомысленной Ханой, даже жестикулировал, подтверждая свои слова, на что она удивленно хлопала глазами. По обрывкам фраз Дадзай понял, что разговор шел об учебе. — А я провалила экзамены, — ныла девица, — но потом я познакомилась с Сатору-куном и он сказал мне, что необязательно учиться во всех этих университетах. Главное — прибыльная работа, а в нашем городе ее пруд пруди. Верно, Эри-чан? — ткнув в бок свою подругу, задорно проговорила Хана. Эри никак не отреагировала на ее слова, зависая в своем смартфоне. — А что ты делаешь? — Отслеживаю маршрут нашего заказа, чтобы наутро пришить его по-тихому. В этот раз подстроим все под несчастный случай, в праздники такое не редкость. Дадзай чуть не подавился виски. — Ой, ты такая смешная, Эри-чан, — громко и звонко засмеялась девушка, на что Осаму выдохнул. Конечно, свести все к пьяному бреду и никто не поверит. — Несчастный случай так банально. Тем более, мы же уже договорились, что оставим им подсказки, чтобы они узнали наш почерк. — У Эри-чан такие забавные шутки, — направил Дадзай свой обворожительный взгляд на обеих девушек, из-за чего они немного поежились и замолчали, перестав раскрывать все карты сразу. Ацуши же моргал, немного не догоняя, где и над чем нужно было смеяться, но для приличия тоже улыбнулся и сделал свой смех как можно естественнее. У всех разное чувство юмора, ничего страшного в этом нет. Немного устав от общества юных дам и их слащавых голосков вперемешку с терпкими удушливыми парфюмами (он уже хотел прямым текстом намекнуть Сатору, чтобы они занялись своими девочками наверху в спальне Накахары), Дадзай решил пойти проведать своего друга с глазу на глаз, пусть поговорить о какой-нибудь ерунде — сегодня ему действительно впервые за несколько месяцев было легко, а не грустно от алкоголя. Он не боялся оставлять Накаджиму одного в цепких нарощенных коготках тигриц, что являлись лишь пешками, не представляющими никакой угрозы. — Ты все подготовил, прямо-таки идиллия в традиционном стиле. Напоминает мне мое детство в доме отца, — горько усмехнувшись, сказал Дадзай, в то время как Чуя открывал новую бутылку за барной стойкой, что огораживала кухню и гостиную. — Все люди до сих пор собираются семьей и только мы, подобно изгоям, одни. Эту традицию я не смог соблюсти. Извини. Дадзай мог винить в резкой сентиментальности и перемене характера Накахары большое количество употребленных напитков, но с другой стороны создавалось такое впечатление, что ради этого разговора Чуя и пригласил его на эту вечеринку. — Перестань, — Осаму попытался приободрить его, кулаком коснувшись плеча. Он так почти никогда не делал, но этот жест сработал и Чуя немного повеселел. — Мы не одни. А те, кто нас выбросили и забыли — пусть идут на все четыре стороны. Бродячим псам лучше живется на улице, чем на домашней цепи, — подмигнул он в конце. — За бродячих псов! Слова, сказанные Чуей, донеслись до всех присутствующих и не оставили никого равнодушным, поэтому каждый так же поднял свой стакан и осушил его.***
Время незаметно близилось к позднему вечеру, когда Сатору, в окружении своих друзей переместился в кресло напротив Накаджимы, приобняв свою Хану за талию и следом зажигая новую сигарету. Сбегать от этих подозрительных личностей юноша не собирался, вместо этого строя располагающее к общению лицо. — А ты тоже художник? — спрашивает парень со шрамом на левой скуле, что подсел рядом с бутылкой в руках. — Нет. Я никак не связан с искусством. — Тогда что именно вас связывает? — вопрос от другого парня, чье имя он не запомнил, так как оно больше походило на очень своеобразный псевдоним. В тот момент Ацуши впервые на полном серьезе задумался об этом. Имели ли они с Осаму вообще что-то общее? Соединяло ли их вообще будущее? — Мы друзья. — Он его подстилка, видимо, — смешок со стороны парней и изумленные вздохи от девушек. — Весь вечер от него ни на шаг. — Да? — не слишком удивленно, скорее даже радостно и улыбчиво спросил Сатору. Его это веселило. — И сколько вы вместе? — А-цу-ши, — услышал юноша свое спасательное имя, проговоренное по слогам. Этим человеком, на удивление, оказался не Осаму, а уже слегка подвыпивший Накахара. Он навис над ним сзади, подобно тени призрака, и положил свои руки на его плечи, слегка надавив. — Сходи купи еще вина. — Но мне не продадут, я еще не… — стал оправдываться Накаджима, но Чуя его перебил: — Тогда найди и попроси этого придурка Дадзая. Шатается по моему дому один, наверное, думает куда бомбу подложить. Компания молодых людей рассмеялась и кто-то даже не поленился произнести: «Так в его стиле». Оставаться с этими ребятами блондину резко расхотелось, поэтому он направился на поиски своего невесть куда пропавшего возлюбленного, будто специально бросившего его на корм голодным пираньям. По дороге в прихожую он услышал недовольный голос Осаму. Да, вне всяких сомнений, это был Дадзай, но с кем он разговаривал, если все собравшиеся сидели в гостиной? — Кто тебя сюда позвал? — вновь уловил он сердитый, грубый тембр брюнета. — Мне плевать, хотел ты увидеться со мной или еще кем-то — уходи. Ему не отвечали и тогда Ацуши всерьез насторожился, мог ли Осаму из-за излишества алкоголя говорить сам с собой? Это было слишком жутко, поэтому юноша, не думая о последствиях, прошел по закругленному проходу и оказался в прихожей. Тут же он наткнулся на две пары любопытных карих глаз. Одни принадлежали Осаму, но другие… Их обладателем был не кто иной, как молодой парень с черными волосами, выбеленными на концах. «Рю…так он его называл», — юноша вспомнил его по тем рисункам. Парень из его прошлого, парень, у которого с ним была связь и, интуиция подсказывала Накаджиме, что не просто дружеская. — Что случилось, Ацуши-кун? — обратился к нему Дадзай своим привычным мягким тоном. — Ааа… — блондину понадобилась секунда, чтобы вспомнить цель прихода. — Накахара-сан просил тебя сходить за вином. — Вот как? Прекрасно. Ты, — он кивнул на незнакомого парня, — пойдешь со мной. Я недолго, — это уже было обращено к Накаджиме.***
thomas crossbone — toska До празднования оставалось чуть меньше двух часов, тем не менее, это не мешало людям спешить по своим делам, хлопотливо и радостно, не обращая внимания ни на что, кроме своих забот. Дадзай шел не спеша по многолюдной улице, будто и вовсе его путь был одинок и за ним никто другой не следовал. Тихий кашель сзади заставил его остановиться и настороженно обернуться. Акутагава приглушал свой приступ вязанным шарфом, что на вид казался очень теплым. Прочистив горло, он возвел свои темные, будто покрытые затмением, глаза, и в них Осаму мог прочувствовать негласную мольбу, упокоение души его былого возлюбленного, которого он никогда таковым не считал. — Ну и? — Дадзай изогнул бровь и скрестил руки на груди. Внешний вид его говорил о нежелании и открытом презрении предстоящего диалога, от которого он, в случае остатка былой совести, не мог отказаться. — Я хотел вас увидеть, — проговорил Рюноскэ, не отводя от Осаму взора. Ему нужно было уловить малейшую деталь, хотелось разглядеть, что изменилось от их последней встречи, что была…год назад? Полгода? Казалось, это было слишком давно, крайне давно, миллиарды лет тому назад они еще говорили вместе без этого яда в словах и жестах. — Это я уже понял. Увидел? Жив, здоров, что тебе еще нужно? — Тот парень обращается к вам так фамильярно, — игнорирует он колкий вопрос со стороны Осаму. — Конечно, ведь он мой. Как ему еще ко мне обращаться? А ты, милый мой Рюноскэ, мне никто, поэтому до конца своих дней будешь превозносить меня на «вы» и шепотом. Так? Он уже привык, насколько нормальным и естественным является привыкнуть к тому, что тебя считает пустым местом один из самых дорогих людей, один из тех, кто когда-то понимал его лучше родной семьи, которой он не помнил. Дадзай привязал его к себе коротким поводком, а после разорвал его. Но он забыл, даже не побеспокоившись о том, что ошейник на шее Рюноскэ остался вплоть до этого дня. — Я уже один раз сказал «нет». Чего ты хочешь? Как раньше уже не будет. Прими это наконец, иначе будешь продолжать страдать до своего последнего вздоха. Он понимал, что «как раньше» навеки зачеркнуто, закрашено непрозрачной черной краской, что так любил использовать в своих картинах Дадзай. Он знал, что больше никогда не услышит от этого человека: «Рюноскэ, милый мой Рюноскэ, попозируй для меня еще». И он больше никогда не будет чувствовать себя живым благодаря этому человеку. Но он не ощущал горький вкус обиды или предательства от того, что Осаму заменил его новой «незаменимой» игрушкой. Ему не интересен тот блондин и чем он зацепил холодное, недоступное простым смертным сердце художника. Акутагава питал любопытство только к самому Дадзаю. О чем он думает? Зачем ему очередной любовник, от которого он вскоре избавится? Почему им нельзя было побыть вместе подольше? — Что я вам сделал? — Ничего. В этом и проблема. Со мной ты чувствовал себя живым, но с ним — живым чувствую себя я. Его слова горчили, как дешевый коньяк, их было невозможно слушать. Акутагава хотел бы выдавить из себя чуть больше, чем простое молчание, хотел привести их диалог в нормальное русло и обсудить поистине насущные проблемы с человеком, вокруг которого крутился весь его мир, его планета Земля, что отличалась от других. — Идите, вас там ждут, — напомнил ему Рюноскэ сухо, голосом, что отдавал хрипотцой и глазами, что вот-вот могли наполниться чем-то пострашнее апатии и грусти. — А куда ты пойдешь? — вдруг спрашивает Осаму. — Вернись, если тебя позвал Чуя, возможно, он хотел тебя видеть. Я погорячился, прогоняя тебя даже не с моей вечеринки, — чуть успокоившись, произнес Дадзай. — Нет, все правильно. Накахара-сан хотел видеть вас, а не меня. Этот вечер для вас. Худая фигура Рюноскэ, скрытая под тканью облегающего пальто, медленным темпом стала удаляться от него в неизвестном направлении, следуя за толпами прохожих, шум от которых немного приглушал его слова, но они все равно долетали до ушей Осаму, что боялся потерять, обронить или не услышать хоть одну фразу. — Эй, у тебя все тот же номер телефона? Акутагава остановился, ошарашенный таким недвусмысленным намеком и, когда он развернулся полностью, чтобы быть лицом к своему собеседнику, тот уже стоял рядом, нагло изогнув бровь. Рюноскэ мог только неуверенно кивнуть, полностью обескураженный и не представляющий, к чему таким образом клонил Дадзай. Осаму был слишком близок к нему, буквально дышал в его бледные губы, но при этом умудрялся смотреть свысока. Пытался разглядеть каждый сантиметр его кожи в таком тусклом свете от магазинчика неподалеку. Все ли было в Рюноскэ так, как раньше? Определенно, он остался прежним. Все такой же измученный, отрешенный, все так же надеется на что-то и верит в несбыточное… — С наступающим, — тихо проговорил он. Осаму долго не задерживается на щеке Акутагавы, опаляя ее своими горячими губами лишь на долю секунды, касаясь впалой кожи, словно ходячего скелета. Но этот поцелуй нельзя было расценивать как прощальный или дружеский — определенно таким образом Дадзай говорил о продолжении, и когда оно наступит, парень мог только гадать и смиренно ждать команды «хозяина». Впредь Осаму не уделил Рюноскэ ни единого взгляда, уходя по-английски, при этом не забыв одарить парня своей коронной полуулыбкой, от которой холодок пробегал по телу. Но именно это выражения лица и любил Акутагава, будто он был действительно единственным человеком, кому это могло понравиться и кого такие глаза не пугали, а лишь зарождали непреодолимое возбуждение. Дадзай не собирался заставлять ждать других, поэтому вернулся довольно быстро, не забыв при этом прихватить еще одну бутылочку спиртного. Медлить ему в принципе не позволяли мысли о том, что Ацуши один скучает где-то в омуте из старых знакомых, но рисковать уж было в порядке вещей. Ведь он уже ранее имел глупость рискнуть, собственноручно приведя Накаджиму сюда. Все тот же юноша встретил его, слишком раскрепощенно вешаясь на шею, похоже, уже не стыдясь посторонних лиц. — Ты что выпил? — вопрошает Осаму, заметив слегка покрасневшие щеки юноши и едва уловимый, едкий запах, что он чувствовал при каждом чужом выдохе. На его лице светилась улыбка, которая слегка поникла после вопроса, преобразив его мимику в виноватом виде. — Совсем немного. Они, — он кивнул на ребят из банды, что уже играли в карты, создавая своими недовольными и восторженными возгласами большой шум, — заставили. Дадзай закатил глаза, но возмущаться на Ацуши или бывалых друзей не намеревался. Вроде бы все проходило мирно, никто никого не убил, это уже несказанно радовало. На прибытие Осаму отреагировал Чуя, процент алкоголя в крови которого уже близился к финишной прямой. — О, купил-таки, — нагло выхватив бутылку из рук, пробормотал Накахара. — Дешевое, — заметил он, сделав свой голос расстроенным и капризным. — У меня с собой были одни гроши, если бы ты дал своих денег — купил бы подороже. Осаму, сказав эти слова, прижал к себе одной рукой Ацуши. Происходящее здесь ему, безусловно, навевало воспоминания о былых гуляниях, хоть сегодня все и проходило более цивильно и не так развратно. Из огромной телевизионной плазмы доносилась веселая и задорная болтовня новогодней программы со звездами, да и уют, хоть и почти мнимый, будто собранные здесь люди были ему чужды, присутствовал, но после недавней короткой прогулки до ближайшего комбини ему хотелось выйти на улицу снова. — Ну что, может, сходим в храм? — постарался громко провозгласить Дадзай, чтобы все собравшиеся его услышали. — Там сейчас не протолкнуться, людей слишком много. — Да ладно, пойдем в какой-то ближайший. Мы никогда вместе этого не делали, — тут он обращался даже больше к Накахаре, хотя и посвящал эти слова частично Накаджиме тоже. Каратели недоверчиво уставились на него, будто он нес пьяную чепуху, однако и вовсе не был пьян. — Я пас, — Чуя было развернулся и отсалютовал, но Осаму схватил его за плечо и намеренно потащил к двери, задорно крикнув Ацуши напоследок: — Возьми его и свою верхнюю одежду! — Мы вас догоним, — было сказано следом Сатору. Тащить и отдирать в буквальном смысле упирающегося о каждый дверной косяк и стену Чую было не так уж и трудно. — Дадзай, ты сумасшедший! Оставь меня в покое! — Не советовал бы я держаться за дверную ручку этой квартиры. А то люди, спокойно празднующие, еще полицию вызовут. Ацуши уже успел надеть свою куртку и теперь держал только пальто Накахары-сана, что довольно странно и, в тоже время, удивительно дурачился с Осаму. В конце концов его удалось дотащить до первого этажа и даже вывести на улицу. — Чтоб тебя машина не сбила. — Чтоб ты никогда не вырос. «Интересные вещи желают самые близкие друзья друг другу, — заметил Ацуши, наблюдая за всем этим со стороны. — Хорошо, что мы с Осаму больше не друзья…» Город гудел, отсчитывал часы, после минуты до наступления заветного времени, а они неспешно шагали вдоль дорог — два «взрослых» парня, что никак не могли забыть детство и один удивляющийся всему юноша, что просто рад быть с ними. Не хватало только снегопада, что мог скрыть былые погрешности, тайны и неудачи от любимых и дорогих людей.