Фальшивка

— Я вижу, у вас хватает вопросов, — вздохнул я. Неловкое молчание, воцарившееся за небольшим церемониальным столом, начало угнетать даже меня. — Говорите. Я пришёл сюда, нуждаясь в ваших услугах, а не наоборот. Простые в общем-то слова произвели должный эффект. Сидящий напротив меня настоятель храма прикрыл глаза. Чашка с чаем у его губ застыла лишь на мгновение. — Вы знаете обо мне много, почтенный гость. Но я не ведаю о вас практически ничего. — Голос пожилого мужчины был спокойным, поза сохраняла странную грацию. По нему было видно, что ему было куда привычнее сидеть за подобным столом чем мне самому. Единственное, что стоит отметить, человек не осмеливался встречаться со мной взглядом. Оно и не удивительно. Гордыня, тщеславие, власть — это тело излучало их вместе со своим сверхъестественным присутствием, как солнце излучает свет. Встретиться взглядом с Гильгамешем уже ощущается практически как попытка бросить вызов тому авторитету, что он излучал без каких-либо усилий. Взгляд моих глаз был интенсивным даже когда я скрывал свою суть, а сейчас он был откровенно подавляющим. Жрец же был особо восприимчивым к тому давлению, что я излучал, просто находясь со мной за одним столом. И сейчас он пытался сохранить ясность мыслей. — О, ты без сомнения слышал обо мне, старик. Просто, вероятнее всего, не можешь сопоставить образы. — Как я и хотел, настоятель наконец поднял взгляд, получив от меня маленькую улыбку. — Жизнь ваша гремела действительно громко, значит? — осведомился жрец. Стоящие за спиной мужчины девушки, что и подали напитки пять минут назад изображали элементы интерьера. Младшая даже не старалась, она просто не привыкла проецировать эмоции, когда их не испытывала, и её лицо застыло вполне естественной маской. Старшая же скрывала нервозность осознанным усилием, довольно хорошо, к слову. — Можно и так сказать. — Вопреки принятому в этой стране этикету я опёрся локтем на стол, возложив свой подбородок на ладонь. — Ну а отвечая на заданный ранее вопрос… я знаю о вас благодаря уже своему дару. Мужчина моргнул. Спокойствие на его лице дрогнуло лишь на секунду, показывая намёк на удивление. Конечно, предыдущая часть нашего разговора уже навела его на схожие мысли, но он не ожидал от меня прямого признания. — Ясновидение? — тихо спросил он. Я покачал головой. — Близко, но нет. Ясновидение подразумевает умение видеть больше, чем доступно глазу, пусть дар этот и принимает многие формы. Я же «знаю» больше, чем должен. Да, у моего дара есть некоторые параллели со способностями твоей внучки. — Я хитро улыбнулся девочке, что застыла на середине вдоха при этих словах. — С поправкой на то, что моя особенность куда… глубже. — Даже так… — пробормотал пожилой жрец. И вновь установилось молчание. — Как справляетесь вы с этой ношей? — тихо спросила младшая Мико. — Рейму! — Старшая сестра попыталась было одёрнуть малышку, но… Простым жестом поднятой руки я заставил её застыть. Я перевёл взгляд на девочку, что так плохо умела обращаться со своими эмоциями. — Говори. — В моём голосе не было одобрения или сочувствия, только капелька любопытства. Маска горделивого короля, дозволяющего кому-то открыть рот в его присутствии. — Вы молвите, что ваша способность похожа на мою… как? Как вы… Как вы можете это выносить? — Капелька надежды, смешанная с такой же капелькой отчаянья. Даже слова она подобрать толком не смогла. Крик души ребёнка, которому трудно понимать людей, и которого почти никто не может понять в ответ. Страшная участь, полная одиночества, с которой девочка уже смирилась. Всего на мгновение во мне она увидела свой шанс наконец что-то изменить. Наивно. — Я — царь, — просто констатировал я. И тот нёс за собой вес способный заставить любого услышавшего принять это как факт, не подлежащий сомнениям даже в мыслях. — И ты наивна, Уэда Рейму, если думаешь, что можешь идти по моим стопам. — Холодные слова обожгли душу ребёнка как касание арктического холода. Это не доставляло мне удовольствия. Но я не могу ответить по-другому. — И всё равно!.. — Вся тяжесть веков что лежала за моим взглядом опустились на это дитя. Я не пытался на неё давить, просто моя несдержанная суть подавляла сама по себе, и она оказывала ещё более страшный эффект на кого-то вроде неё, кто мог ощущать моё бытиё куда более глубоко и чётко. Особенно когда всё моё внимание фокусировалось на ней. И всё же Рейму не дрогнула, безмолвно отстаивая свой вопрос. Дерзко, но эта та дерзость, что резонировала даже с душой Гильгамеша. Чего уж говорить про меня. — Наши с тобой дары кардинально отличаются, — начал медленно пояснять я, мой тон равнодушный, но проникновенный. — Ты ограничена человеческим разумом и своим телом… это спасает тебя. Ты теряешь связь с человечеством, окружающими тебя людьми, которых тебе сложно понять. Они же не понимают тебя в ответ. Но сама ты остаёшься неизменной, то, что называется «человеческой сутью» не покидает тебя. Я был рождён с даром, что делал меня чем-то большим, чем человек. Дар проницательности что был встроен в мою суть, позволял смотреть на мир с ракурса, что был недоступен даже многим богам. В отличии от тебя, в известном смысле, я не был рождён человеком. — Мои глаза едва заметно сузились. — Я стал им по собственной воле. — Мои слова опустились с весом и силой боевого молота в руках гиганта. — Потому что вести людей должен был человек, а не существо, неспособное даже понять сердца тех, кто живёт во мраке неведения. Я говорю именно об этом, ребёнок. Ты не можешь идти по моим следам, потому что мы начинали с абсолютно разных направлений. — Гильгамеш не позволял себе пояснять свои мысли тем, кого считал дураками. Он тоже имел привычку давать советы, мудрые слова что били в саму суть вопроса, если, конечно, у него было на то настроение. Но он не любил разжёвывать и пояснять. Лишь позволял людям самостоятельно забирать из сказанного ровно столько, сколько позволял им разум и желание слушать. Но я всё же был другим человеком. Я хотел помочь по мере сил. Ведь мне было жалко этого ребёнка. Ведь тот я, что прожил обычную и неброскую жизнь, мог с куда большей лёгкостью понимать её сердце и те испытание, что её ждут. — То, о чём вы молвите… — Привлёк моё внимание старик, вглядывающийся в мои глаза. — Отказаться от возвышения и уникального взгляда на все мирские материи, дабы вести людей, понимая их по-настоящему… То знакомый мне мотив. — Я моргнул. Слова старика действительно выбили меня из колеи. Я не сразу понял куда он ведёт. — Бодхисаттва, так называют тех, кто выбирал идти этим путём, — закончил он, изучая мою реакцию. Мои плечи дрогнули. Затем ещё раз. Наконец, я больше не мог сдерживать тихий смех. Медленно, но планомерно, он превратился в искреннее веселье. Я решил взять себя в руки только спустя десяток секунд. — Кха-ха-ха, а я уж было думал, что ты не умеешь шутить, старик. Ох… — Одним движением я чуть отодвинул прядь волос с головы, демонстрируя золотые серьги в моих ушах. — Я правда так похож на кого-то отказавшегося от прелестей материального мира, а? Кха-ха-ха!.. Жрец лишь на секунду нахмурился. После чего вздохнул, ожидая пока я закончу смеяться. — Тем не менее сказанное вами само говорит за себя. — Усилием воли я подавил порыв спонтанного веселья окончательно. Ведь… Аналогия была весьма колкой. Бодхисаттва. У этого понятия есть несколько толкований. Но я видел, что именно подразумевал священник. Бодхисаттва, аналог святого в Буддизме. Человек, что близок к достижению просветления, но решает оставаться среди людей. Дабы помочь другим ищущим гармонии обрести её. Кто-то жертвующий, в сущности, божественной судьбой и возвышением ради других людей. Действительно тонко. Я никогда не думал об этом. Сам образ Гильгамеша был ярким контрастом учению Буддизма, визуальным противопоставлением ему, я бы даже сказал. Многие мелочи также отличались. Гильгамеш наслаждался удовольствиями тела и духа, разница для него была не существенна. Чувство внутренней гармонии было им достигнуто, но далеко не в понимании этого восточного учения. И произошло это уже значительно позднее его решения оставаться человеком. И всё же… Глупо отрицать некоторые параллели. Старик действительно наблюдателен, и наделён острым умом. Из пары разрозненных предложений он вынес и сопоставил ключевые кусочки пазла, смог отследить сходство несмотря на визуальные различия. Это смешно хотя бы потому, что сам я никогда не привёл бы подобной параллели. Хотя те без сомнения были. В начале жизни Гильгамеша перед ним был выбор. Мировой порядок тогда висел на лезвии ножа, и именно он был последней песчинкой на грани незримых весов, что могла определить судьбу человечества и этой планеты. Гильгамеш мог исполнить свой долг как того хотели боги, не становясь ни человеком, ни богом, являясь лишь идеальным «Царём», сущностью, существующей лишь в роли посредника между Волей Небес и Человечеством. Он мог бы возвыситься и стать Богом, с его дарами и с учётом его роли, это было бы не особо сложно. Но был и последний выбор. Встать на сторону человечества целиком и полностью, повернувшись спиной к богам. Самый рискованный выбор. Самый сложный. Он неизбежно вёл к трагедиям, боли и был одним большим испытанием, от начала до конца. Король Героев выбрал последнее, конечно же. Он увидел в людях что-то, чего не было больше ни в одних существах на этой планете. Искру, что могла обратиться полноценным пламенем, затмевающим огни вулканов, лесных пожаров и само солнце. Безбрежный потенциал. Возможность оставить за спиной и богов, и эту ненавидящую этих своих детей планету, устремившись к звёздам. Человечество могло пойти путями, что были закрыты для всех остальных обитателей этого мира. Именно ради воплощения этого потенциала, пусть это и была авантюра, граничащая с безумием… Ради этого Гильгамеш избрал дорогу Короля Героев. Таков был его путь, его план. Дать людям шанс, который он должен был у них забрать, как посредник воли Небес. — Это забавная мысль, жрец. — Я прикрыл глаза. — Ты проницателен, и я удивлён как быстро ты смог провести параллели с религией, что не имеет отношение к твоей. Старик только покачал головой. — Буддизм… давно является частью нашей культуры, наших традиций. — Его слова звучали несколько отстранённо. — Даже нашего храма коснулись эти изменения. Религия которой посвятил себя я и моя семья учит тому, как взаимодействовать с миром, с Ками и их посланниками, с явлениями природы, бедствиями и дарами небес и земли. Буддизм же учит просветлению, потенциалу что скрыт в каждом отдельном человеке, он учит жить с собой. Я питаю некоторое уважение к этим учениям. И извлёк для себя из него много важных вещей. — Жрец положил руку на красные бусы, висящие у него на груди. — Интересные изменения произошли со жрецами по прошествии эпох, — подметил я совершенно серьёзно. Едва ли Боги этих земель, имей они возможность взаимодействовать с материальным миром, были бы столь же… толерантными, пусть и к чужой мудрости. Боги эгоистичные существа по своей сути, а Боги этих земель, кроме всего прочего — недалеко ушли от чудовищ. Тысячелетиями на этой земле жили Ёкаи и Люди. И Ёкаев некогда тут было действительно несчётное число. Сложно сказать, что было причиной, а что следствием. Монструозные ли Боги этих земель создавали для Ёкаев плодотворную почву, или наоборот. Нет, даже местные Боги оставались Богами, этого не отнять. Они всё ещё были могущественны, их сердца и разум были близки людским. Но я, вернее Гильгамеш, действительно имел сомнительную честь встретиться с несколькими Божественными Духами, которых позже стали здесь почитать. Богиню Солнца что здесь знают как «Аматерасу», олицетворяет не только мягкие лучи светила, несущие жизнь всему живому в этом мире. Она также была бедствием, существом хуже любых демонов, чудовищем, пожирающим людей и обращающим города в руины из-за мимолётных желаний. Конечно, эта страна славилась огромным числом Ками, сильных и невероятно слабых. Среди них хватало как строгих, так и беззаботных духов, тех, кто любил человечество, и тех, кто смотрел на людей как на грязь. Но я могу говорить лишь о сущностях, которых видел своими глазами. Почитаемое здесь Солнце было существом, которое заставляло даже мои волосы на затылке шевелиться. И, конечно, до нынешнего времени дожили лишь клочки историй о её настоящей ипостаси. Как могло быть иначе, если она одна из центральных фигур местных почитаний? — Но это не столь уж важно, — закончил я. — Ты считаешь меня Бодхисаттвой? Но что, если я решил выбрать путь человека по своим причинам? Что если меня вели далеко не чистые побуждения? — Я встретился с твёрдым взглядом старика. — То лишь догадка этого старика. — Жрец склонил голову. — Коли вы не желаете представиться, лишь время покажет, как близок я был к правде. И он не врал. Но жрец был странным образом уверен в своём предположении. Он думал, что я мог прийти из эпохи, когда учение, о котором он говорит, не существовало. Но это не меняло бы сути. Его вели не столько логические доводы, информации я дал слишком мало, да и допускал старик что я мог лгать. Его вела интуиция. Да, теперь я вижу, что веду переговоры с одной из самых древних родословных жрецов этой страны. В членах этой семьи текла божественная кровь. Невероятно разбавленная, но именно из-за неё у некоторых из их рядов были такие интересные таланты. Я лишь надеюсь, что они не потомки глав местного пантеона. Я ценю злую иронию, но не когда я являюсь её жертвой. — Полагаю, я могу дать совет в знак доброй воли. — Я снова перевёл взгляд на младшую внучку. — Но я не скажу тебе ничего нового. Ты отличаешься от обычных людей, Рейму. Ты не сможешь отстраниться от того, что ныне зовётся сверхъестественным. Ты видишь уникальность каждого человека, так обрати же внимание и на свою собственную. Не пытайся идти проложенными другими дорогами, живи так, как посчитаешь нужным. Презирать людей, ненавидеть людей, восхищаться людьми, любить людей… решать тебе. Какое место каждый встречный может занимать в твоём сердце, зависит лишь от тебя самой. Не оглядывайся на других, на их критерии и оценки — это глупо. Доверяй своим чувствам, ты видишь этот мир куда чётче чем остальные, используй это. Я мог бы сказать больше. Но это бессмысленно. Девочка слишком юна, слишком неопытна, она не поймёт сути сказанного, даже попытайся я отвадить её от возможных ошибок кого-то с её даром. В конце концов она была человеком. А люди могут взрослеть, опираясь лишь на свой опыт. Я окинул взглядом старика, и видел, что он испытывал смешанные чувства относительно сказанного мной. Но в то же время он не мог спорить. Уникальная природа его внучки — не столь уж заметна. Уже то, что я правильно разглядел её проблему, в его глазах означало, что я вполне мог знать, о чём говорю, куда лучше, чем он сам. Но он беспокоился. Сама ситуация была… тонкой. Меня воспринимали всерьёз, потому что Божественная Природа что я нёс в себе была ясна как день. Потому что я вёл переговоры со жрецами, а не простыми магами этой эры. Тот факт, что я выдал о себе больше информации, чем, строго говоря, должен был — тоже играло роль. Не заставляло проникнуться ко мне доверием, но как минимум давало намёк на возможные… более глубокие взаимоотношения. Оставалось лишь закрепить это впечатление. — В конце концов остался один единственный вопрос. Хотите ли вы помочь мне, и что я могу дать взамен. — Я окинул долгим взглядом стоящих передо мной обитателей храма. — Я продемонстрирую наглядно свою позицию. Пространство за моей спиной дрогнуло. Золотой свет осветил комнату. То, что упало в мою руку, не было талисманом или амулетом. На первый взгляд то была небольшая серебряная пластина, украшенная сапфирами, но и самоцветы и драгоценный металл — были лишь декорациями. Причудливый камень находился в центре этого сокровища. Он излучал странный, мистический свет, блеклый, но в то же время слепящий. «Упавшая Звезда», так можно было перевести имя этого драгоценного камня. Один из даров, что был подарен Королю героев тогда ещё безымянной богиней далёких земель. Богиней, тесно связанной со звёздами. Многие боги так или иначе дарили что-то Гильгамешу. Ведь он был их надеждой, тем, кто должен был чётко поставить человечество под их начало. По крайней мере такая надежда была лелеема, пока Король был юн. Я положил одно из своих сокровищ на всеобщее обозрение. — Это — то, что гарантирует успех моей просьбы. Таинство этого камня вы используете как сердце ритуала. — Я широко улыбнулся, осторожно наблюдая за благоговением другой стороны этих переговоров. — Это… — Немыслимо… — Старик и старшая дочь озвучили свои мысли почти в унисон. Если мой дух излучал связь с Божественной сферой, то этот камень был её частицей. Совершенно немыслимой в этой эре. Это сокровище действительно было уникальным, даже по меркам Короля Героев. Свет далёкой звезды, заточённый в камень… шутка ли? — А что скажешь ты? — Перевёл я взгляд на младшую Мико. — Красиво… и одиноко… — Девочка была в трансе. Она действительно видела слишком много. Мгновение, и украшение рассыпалось золотыми искрами, возвращаясь в мою сокровищницу. — Такова участь звёзд, — улыбнулся я девочке, что потеряно подняла на меня взгляд, моргая. — Нечто подобное… разве оно может существовать в наше время? — Старик, знающий чуть больше о правилах этого мира, задал мне искренний вопрос. — Ты так говоришь, словно «это время» чем-то уступает былым эпохам. — Я позволил своим губам изогнуться в намёке на улыбку. — Это не так. Многие чудеса были силой вырваны из осязаемой реальности, иные были потеряны, и мало кто может воспроизвести то, что некогда было посредством магии. Магии, искусства, что подразумевает лишь повторение явлений искусственным путём. — Я фыркнул, показывая своё отношения к этому «искусству». — Но это всё тот же мир. Он не может отрицать то, что фундаментально является его частью. Как он не может отрицать меня. — Это была настоящая реликвия… — поражённо заключил священник, словно пытаясь найти ответ в моих глазах. — Не призванный её фантом… Он был прав. Мой Небесный Фантазм — Врата Вавилона, открывал путь в сокровищницу Короля, что была утеряна. Но эта сокровищница была реальным, физическим местом, где были собраны все сокровища мира, в котором жил Гильгамеш. Всё призванное оттуда — настоящие артефакты, мистические коды и Небесные Фантазмы. Все они являются оригиналами. — Святой Грааль вернул меня к жизни. — Я прикрыл глаза. Ложь и правда сплетались на моих устах словно тончайшие нити шёлка. — А вместе со мной, он возродил и мою Легенду. Это лишь вопрос времени, когда монстры этой эпохи, слишком долго гуляющие по этому миру словно хозяева, осознают своё место. — И потому вы обратились за нашей помощью, — констатировал пожилой жрец. — Да. — Я вновь открыл глаза, позволив в них отразиться капле того пламени, что разгоралось в Гильгамеше при мысли о состояние нынешнего мира. И вместе с ним — во мне. — Потому что вы ещё помните монстров. А значит не ударите в спину тому, кто является их убийцей по своей природе.

***

Я уже привычно оглядывал ночные огни Фуюки с высоты крыши Церкви Котомине. Город засыпал, трагедии последнего месяца оставили после себя уродливые нарывы, но они заживали. Медленно, пока ещё являя глазу уродливые шрамы, но всё же. Смотреть за жизнями людей со стороны — успокаивало. И навевало чувство меланхолии. Эта эпоха и правда выглядела уродливой по сравнению с эрой Короля Героев. Но в темпе жизни современного человека было что-то… медитативное. Размеренное, и неизбежное. Как кораблекрушение. — Мне стоит лучше подготовиться, — озвучил я давно уже пустившую корни в моём сознании мысль. Со вздохом, я заставил пространство за моей спиной разойтись в сторону. Сокровищница Короля Героев была огромной, безбрежной, и находилась в полном хаосе. Гильгамеш не знал всего, что находится по ту сторону. Многие дары, что удостаивались места в его сокровищнице, попадали туда через его доверенных людей, что оценивали их ценность самостоятельно. Арчер не врал, заявляя, что с высокой долей вероятности «Святой Грааль» уже принадлежит ему. Речь, конечно, не о ритуале в Фуюки, что был построен на стыке двух Магий, которым не место в руках смертных. Нет, Арчер говорил о том артефакте, что позже был повторён как «Чаша Господня». Осталось лишь порыться в безбрежных горах золота, и попытаться её найти. … Я просто надеюсь, что смогу отыскать что-то действительно полезное к началу следующей Войны Святого Грааля.