Super Psycho Love

Я никогда не упускаю из рук контроль — это первая заповедь первоклассной шлюхи. Никогда не позволяй клиенту брать над тобой верх, не признавай его власть. Пусть платит он — правила устанавливаешь ты. Это портовым и плечевым проституткам позволено «давать» клиентам без резинки, профессионал сферы эскорт-услуг всегда на шаг впереди. Эти слова были все три года выжжены у меня в мозге, высечены на граните, и, даже будучи в «контрактных» отношениях с Оливером, я все равно соображал и анализировал. Где нужно — притормаживал Стрелу, иногда давая ему необходимую видимость контроля. И хватка на бедрах становилась чуть сильнее, на шее расцветал пурпурный засос, а сперма стекала по моей груди (в моем прайсе нет пункта «Кончить на лицо», я этого не приемлю категорически). Куин получал то, что хотел, а я — часовую ставку в двойном размере. Честно сказать, с Оливером держать ситуацию в своих руках достаточно просто. Несмотря на свой солидный статус, Куин довольно неприхотлив в плане секса, все всегда по четкому плану: душ, кровать, коленно-локтевая, а потом неспешные долгие поцелуи. Лежа рядом с ним на развороченной постели, я думаю, что мы со стороны похожи на глубоко женатых супругов, один из которых домохозяин, а второй делает карьеру, по вечерам жалуясь на нерадивых работников. Не то чтобы я ворчу, правда, но, как я уже говорил, иногда мне скучно до одури. Спасает лишь периодическое отсутствие Оливера, я успеваю одичать и чуть ли не сам на него набрасываюсь. Потом все снова входит в привычную колею, и я опять начинаю изнывать от скуки. Блин, многие шлюхи о такой работе только мечтают — клиент воспитанный, лишнего не позволяет, денег дает с лихвой, всегда обходителен, голоса не повышает. Наверное, я просто зажрался. Надеюсь, что встреча со Снартом сможет немного меня встряхнуть, а то Куин рано или поздно заметит, что я думаю о чем-то не очень хорошем, и это выйдет мне боком. А вообще, мне стоит держать себя в рамках. Если припомнить, как восторженно я реагировал на своих первых мало-мальски симпатичных клиентов, то природа этой ломки ясна — чистый адреналин, настоящий наркотик, хуже едучего порошка (я эту дрянь не пробовал, но наслышан от копов, которые пару раз у меня бывали). В конце концов, Оливер не так уж и плох, во всех смыслах, я привык к нему и не собираюсь размениваться на парня с придуманным Рамоном дурацким прозвищем Капитан Холод. Барри Аллен — хороший мальчик, не зря Стрела все время это повторяет. Тем более у хорошего мальчика — приличный контракт и достаточно высокая почасовая оплата. И я еще не совсем дурак, чтобы терять то, что имею. Я снова вытираю намокшие волосы и нацепляю полотенце на бедра. Оно тут же сползает, держась на честном слове, и открывает тазовые кости — до чего же я худой, кошмар. Последний раз кидаю взгляд на зеркало и выхожу из душной ванной, собираясь заказать еду прямо в номер, а заодно и просохнуть как следует. Первое, на что натыкается мой расфокусированный от горячего пара взгляд, — это ботинки. Я почему-то представлял, что глава преступного мира Централ Сити предпочитает что-то вроде пары темно-коричневых Berluti со светлой строчкой вдоль носка, по цене пять тысяч за пару, такие носили братья Кеннеди и Энди Уорхол. Но на деле оказывается, что Леонард Снарт выбирает практичную и удобную обувь, если не сказать банальную — высокие черные армейские ботинки со шнуровкой. Они стоят аккурат на светлом ковре, но грязных следов рядом я не вижу, что странно: пока я мылся, на улице забарабанил дождь, и Снарт, даже преодолевая крошечное расстояние от парковки до входа в С.Т.А.Р., был просто обязан уляпаться дорожной грязью до ушей. Наверное, он вообще никогда не оставляет никаких следов — издержки профессии. Я поправляю полотенце и наконец поднимаю глаза на Снарта, нет, на Капитана Холода. Почему-то я избегаю смотреть ему в лицо, поэтому утыкаюсь взглядом в широкую грудь, обтянутую черным свитером крупной вязки. Образ Снарта, который я себе придумал (высокий, мрачный, в костюме с иголочки и с пистолетом, запрятанным под пиджак), диссонирует с тем, что я вижу перед собой, и это пугает. Теперь я точно не знаю, чего от него ожидать. Мой взгляд скользит ниже, к широкой пряжке ремня, цепляется за ширинку, так и оставаясь на уровне члена, четко проступающего под обтягивающими джинсами. Черт, такие штаны нужно запретить как преступление против морали. Между мной и Капитаном Холодом расстояние всего в несколько метров — два, может даже меньше, — потому что он сидит не на постели, как Оливер, а на кресле у окна, где я обычно читаю, маясь в ожидании приезда Стрелы. И место такое Леонард точно выбрал не случайно, в комнате еще есть небольшая тахта у стены и пара стульев, но только с кресла лучше всего просматривается дверь ванной комнаты. — Барри, — неприлично бархатным голосом произносит Снарт, и меня тут же прошивает крупной дрожью, кровь горячей волной устремляется к паху, а мокрые волосы на затылке встают дыбом. В этой интонации перемешано буквально все: нескрываемая похоть, интерес, ехидство и власть. Именно последнее я ощущаю сильнее всего — от Капитана Холода веет силой и уверенностью, ледяным спокойствием и собранностью. Наверное, он и сексом занимается так, будто открывает бутылку шампанского. Я против воли прикидываю рядом со Снартом Оливера, пытаясь представить, может ли Леонард так же, как и Стрела, сетовать на своих подчиненных и ругать застройщиков-неумех. Оливер всегда был спокойным и уравновешенным, но бремя власти над гражданами Централ Сити сделало из него чокнутого перфекциониста. Я же говорил, что иногда чувствую себя не только шлюхой, но еще и психологом, когда дело касается копания в чьих-нибудь проблемах. Конечно, мозгоправ из меня так себе, я просто умею слушать и кивать в нужных местах. Но Снарт мне не кажется человеком, которому требуются разговоры, он скорее молча пристрелит того, кто нарушил установленные правила. — Добрый вечер, — отвечаю я как можно нейтральнее, но голос подрагивает, хорошо хоть петуха не дал. Снарт улыбается уголком рта, и, блин, сколько же в этой почти дьявольской ухмылке подтекста. Мы оба ведем себя так, будто давно знакомы, и мне нравится эта игра, почему бы не поддаться? — Вижу, что ты принял душ, — констатирует Снарт, намеренно растягивая слова так, что даже «душ» звучит как «отсоси мне, Барри», и во рту у меня пересыхает, как в пустыне Сахара. — Мне тоже стоит, я не успел заехать домой переодеться. Не возражаешь? — Ничуть, — безразлично отвечаю я, дергая полотенце за край, оно так и норовит сползти и позорно сдать меня со всеми потрохами — на этого чертового Капитана Холода у меня бессовестно стоит, хотя он ко мне еще и пальцем не прикоснулся. Я хочу его до дрожи в коленях, и одновременно боюсь, что он одним неловким движением переломит мне хребет пополам. Оливер тоже проводит много времени в спортзале, но его крепкие мышцы не идут ни в какое сравнение с тем, что я вижу перед собой. Снарт поднимается с кресла и начинает раздеваться, а я окончательно утрачиваю способность говорить. Я только сейчас замечаю, что на Леонарде — потертая кожаная куртка, слишком неопрятная для человека, который держит в железном кулаке половину города. Он снимает ее так медленно, что это больше похоже на стриптиз, не хватает только музыки, но мелодией служит мое судорожно колотящееся сердце. Сначала высокий воротник открывает шею, потом куртка неаккуратно повисает на локтях и наконец с шелестом оседает на пол, возле ног Снарта. Он перешагивает ее, приближаясь, и мне в нос ударяет смесь непривычных запахов: острый ментол, жгучий перец и, кажется, порох. Я понятия не имею, как пахнет порох, но почему-то уверен, что это именно его аромат, ничем другим от Снарта пахнуть не может по определению. Этот причудливый коктейль кружит голову, я втягиваю воздух, моментально пропитавшийся холодным ментолом, и ощущаю, как деревенеют легкие, а сердце сжимается в ледяных тисках, сразу перестав стучать о грудную клетку. Я никогда еще не чувствовал ничего подобного, жизнь словно разделилась на до и после, и до встречи с Леонардом не было вообще ничего — ни Джиттерс, ни Циско, ни Стрелы, ни быстрого минета меньше часа назад. Все словно ластиком стерло, и я впервые в жизни наслаждаюсь тем, что в голове пусто, как в поле. Снарт своим присутствием оставляет вокруг себя только ничто и нигде. Тем временем Снарт одним плавным движением снимает с себя свитер, бросая его на кресло, и теперь я воочию вижу его тело, представляю, как у меня сейчас расширились зрачки, а лицо так и вовсе невменяемое. Черт, я люблю секс, люблю красивых мужчин, а если это все еще и сочетается вместе… — Барри, — повторяет Леонард, и мое имя из его уст звучит как самое непристойное слово, которое я когда-либо слышал в своей жизни, а через мои уши прошло такое количество похабщины, что меня достаточно сложно смутить. Теперь уже он скользит по мне взглядом, и мне кажется, что моя кожа начинает расходиться по швам и я теперь полностью обнажен — не телом, а душой, обнажен до самых нервов, до сокращающихся мышц. Я боюсь его, боюсь, что он прочтет меня как открытую книгу, заглянет в потасканное жизнью нутро, и от этого сковывающего страха у меня сгорает последний предохранитель. Я делаю бесконечно длинный шаг и оказываюсь почти вплотную к Снарту: дрожащий, дерганый, не Флэш, а Барри Аллен, обычный я. Не тот Барри, принадлежащий Стреле, а я настоящий, нервный, пугливый, одновременно смелый и трусливый. Снарт рывком хватает меня за шею и притягивает к себе, меня на несколько секунд оглушает, словно я нырнул с вышки под толщу воды, я захлебываюсь, задыхаюсь, и единственное, что может помочь мне выжить, — это его губы, высасывающие из меня ту самую душу. Полотенце летит на пол, и теперь нас разделяют лишь жесткие джинсы Снарта, царапающие кожу, как наждак. Чужой язык скользит мне в рот, прямо в самое горло, вырывая задушенный стон на грани визга, я безотчетно пытаюсь схватиться за плечи Леонарда, но он вдруг с силой сжимает мне руки за спиной, не давая прикоснуться к себе, подчиняя, тем самым ломая не хребет, а мою волю и попытки к сопротивлению. Это не просто поцелуй, это капкан, который с лязгом захлопывается, я почти что слышу скрежет металла о металл и звон цепи. Я пойман, бьюсь в его руках как птица в силках, но у меня переломаны крылья, лопатки болезненно сведены, а язык Снарта лишает меня возможности соображать. Господи, если он так целуется, как же он тогда трахается? Когда Леонард наконец выпускает меня из тисков объятий, меня колотит — пальцы ходят ходуном, пока я пытаюсь расправиться с его неподдающимся ремнем. Но он даже не пытается мне помочь, просто смотрит, чуть прищурившись, и теперь, стоя совсем близко, я вижу, что глаза у него голубые. Помните, я говорил, что взглядом Кейтлин можно убивать? Забудьте к херам, потому что настоящее ярко-синее ядерное оружие убийственной силы сейчас прямо передо мной. И стоит мне на секунду подумать, что мне придется отпустить его в душ, пол под ногами начинает качаться, как маятник, а в моей голове что-то оглушительно взрывается, и я снова чувствую это. То самое. Адреналин. Видимо, мое лицо резко меняется, потому что Снарт цепко хватает меня за подбородок и заглядывает в глаза, изучает мои черты, как книгу, прочитывает по ним все, что скрыто в моей голове, прочитывает, насколько сильно я его хочу, насколько сильно я пьян происходящим и обдолбан адреналином. Я могу прямо сейчас свернуть горы, спасти миллионы жизней, бежать быстрее, чем гепард, думать быстрее любого суперкомпьютера. Я чувствую себя гребаным супергероем. Снарт творит со мной что-то невообразимое, превращает меня в другого человека, доселе незнакомого, но, черт побери, мне нравится быть таким. Но только здесь, за закрытой дверью. — На колени, Барри, — чуть слышно шепчет Снарт, и мне сначала кажется, что у меня слуховые галлюцинации на почве перевозбуждения, поэтому я упрямо тянусь к нему губами, целуя пустоту, потому что Леонард отстраняется, сжимая мое плечо. Глаза у него блестят, а губы покраснели, но дыхание все такое же размеренное, будто он сейчас не трахал мой рот языком, а читал научно-популярный журнал. Я же совершенно забыл, как дышать, я даже своего имени не помню. Снарт надавливает мне на плечо, заставляя опуститься на пол. Колени мягко проезжаются по ковру, а в моих мокрых волосах знакомо хозяйничает рука, только в этот раз движения совсем не такие нежные — Леонард тянет меня за волосы до рези в глазах, дергает на себя, и я с глухим писком впечатываюсь носом в его ширинку, ощущая через плотную ткань джинсов, как сильно он возбужден. Но несмотря на то что я нахожусь в своей любимой позе для орального секса, шестое чувство мне подсказывает, что одним минетом дело не… Что-то вдруг неприятно давит мне на висок, что-то холодное и жесткое, вдавливается в разгоряченную кожу, будто дыру у меня в голове высверливает, но рука Снарта жестко давит мне на затылок, не давая отстраниться и понять, в чем же дело. Я мычу, упираясь лбом ему в пах — Леонард в ответ сыплет проклятиями и оттаскивает меня за волосы, дергая изо всех сил. Глаза заволакивает слезами так, что я перестаю видеть вообще, сердце несется вскачь, по спине течет холодный пот. Мне страшно. Господи. На задворках сознания появляется еле оформившаяся мысль, и я, надсадно всхлипывая, даю ей обрести форму, стать четкой и пугающей настолько, что я, пару раз дернувшись в хватке Леонарда, который не сводит с меня пристального взгляда, покорно затихаю. Барри Аллен — хороший мальчик, никогда не нарушающий правила и имеющий свои принципы. Вот только что ты будешь делать, Барри, когда к твоему виску приставят пистолет? — Тебе страшно? — спрашивает Леонард, прочерчивая холодным дулом полосу по моей щеке, оставляя влажный след, наверное, ствол мокрый из-за воды, стекающей с моих волос. — Барри, отвечай. Я смотрю на него мутными от слез глазами и мотаю головой. Черта с два, Капитан Холод. — Барри, — теперь его голос звучит мягче, а касания пушки делаются более плавными, словно он ласкает мое тело теплой ладонью, а не проводит по ключицам металлическим стволом пистолета. — Глупый мальчик Барри. Тебе нравится играть в игры? Адреналиновые игры, Барри. Отвечай. С этими словами Снарт сильно надавливает на рукоять пистолета, и дуло вжимается мне в грудь — прямо в сердце. Никакого ритма пульса я больше не чувствую, меня сковало страхом по рукам и ногам, не могу даже двинуться, попытаться отползти. Мне нужно ответить, и я медленно киваю, чуть слышно выдыхая. Киваю, признавая полную и безоговорочную капитуляцию, признавая его власть над собой. Чертова пушка. Чертов Снарт. Ствол скользит по моей шее обратно к лицу и больно вдавливается в щеку, а потом в губы. — Открой рот, Барри, — просит Снарт, но я упрямо сжимаю зубы, внутренне трясясь от страха и нарастающей паники. Леонард прекрасно видит, что я его боюсь, и усмехается, опускаясь на ковер, все так же проводя дулом по моим сжатым губам. Я зажмуриваюсь и чувствую металлический привкус, так похожий на кровь, и тут меня пронзает еще одной мыслью: скольких человек он убил выстрелом из этого пистолета? Десять? Двадцать? Больше? А если он убил кого-то сегодня? Додумать я не успеваю, потому что к моим губам прижимаются теплые сухие губы Снарта, они как глоток живительной влаги, поэтому я выдыхаю прямо в его приоткрытый рот и с готовностью впускаю его язык. Но поцелуй длится всего несколько секунд, и я готов проклясть себя прямо на месте: холодное дуло пистолета тычется мне в рот, а Леонард снова вцепляется мне в волосы, сдавливая голову пальцами. Мне не вырваться. — Поработай ртом, Барри, — шепчет Снарт мне в ухо. — Покажи, как ты хорошо им работаешь, тебе же хочется, правда? Удиви меня, Барри. Шепот у него влажный, пробирающий до костей, посылающий волну дрожи вдоль спины. Мурашки кусают мое тело, добираются до члена, я перестаю соображать окончательно, сдаваясь на милость взбесившихся гормонов. Меня встряхивает от ощущения собственной руки, оттягивающей мошонку, — мне нельзя возбуждаться, нет, никак нельзя, я отчаянно пытаюсь себе помешать окончательно сойти с ума. Но распаленное тело меня предает, ствол во рту стукается о зубы, упирается во внутреннюю сторону щеки, пошло оттягивает губу, горячая слюна течет вниз по подбородку, капая мне на грудь, — кажется, что она сейчас зашипит, как раскаленная сковородка. Леонард пристально смотрит, наблюдает за мной, словно я экспонат в долбаном музее. Ничего не остается, кроме как подчиниться — я оплетаю ствол пистолета языком, пытаясь заглотить его глубже, скольжу вверх, оставляя во рту только дуло, совсем выпускаю его изо рта, очерчивая по кругу, чувствуя горький привкус. Блядь, я делаю минет пистолету… — Подрочи себе, Барри, не нужно стесняться, — вкрадчивый голос Снарта проникает мне под кожу, как каленый, нет, ледяной металл, змеится по венам, устремляясь в мозг. Стоны и хрипы, вырывающиеся из моей груди, я больше не могу контролировать, сдавливаю член в кулаке, болезненно натягиваю крайнюю плоть, с силой давлю пальцами на ставшую слишком чувствительной головку, резко двигаю ладонью вверх-вниз, замедляю темп, а потом все быстрее и быстрее. Снарт ловит мои движения и точно так же ритмично трахает мой рот пистолетом. Кажется, что Леонард одновременно передо мной и сзади, внутри меня, в голове, между ног, стоит комком в горле, проталкивается через сердце кровью, горячей пульсацией устремляется вниз живота, собираясь взорваться оглушительным оргазмом. — Хочешь кончить, да? — шипит Снарт, сжимая в кулаке мои волосы. Я хриплю в ответ, но пистолет во рту мешает издавать членораздельные звуки, а подступающий оргазм скрутил голосовые связки. — Давай, Барри, — впивается мне в мозг еще одна фраза, яйца резко поджимаются, и я вдруг слышу щелчок передергиваемого затвора, с трудом успеваю открыть слезящиеся глаза, чтобы увидеть хищную улыбку на лице Леонарда, и меня тут же выламывает в крышесносном оргазме, с громким хрустом разрывающем мой исстрадавшийся позвоночник. Выплескиваясь в собственную ладонь, шальными глазами глядя в точно такие же бешеные глаза Снарта, я слышу или даже ощущаю, как во рту вхолостую дергается дуло, а звук спускового крючка молнией врезается мне в мозг. Твою же бога мать.