bring me to life

      Тишину сонного и ленивого ноябрьского утра потревожила требовательная вибрация телефона на кофейном столике. Джерард и Томми недоуменно переглянулись — омеге довольно редко звонили, учитывая то, что у него совсем не осталось друзей с тех пор, как он… Лучше не вспоминать об этом вновь. Телефон не прекращал вибрировать, и звук начал уже сильно действовать на нервы, ведь Джерарду не хотелось отвечать на вызов, кто бы ему там не звонил, даже если это раздолбай Майки, который неожиданно вспомнил, что у него есть старший брат. Но краешком сознания он понимал, что причина состояла не только в том, что кто-то мог ошибиться номером, и не в том, что ему не хотелось говорить с докучающей родней. Все это нормально и терпимо, пусть даже немного раздражает. Может, в последние дни интуиция начала подавать признаки своего присутствия, а может, он начал осознавать, что подобное случится довольно скоро. Джерард боялся. Боялся до дрожи в коленях. Уэй не мог найти себе покоя, больше всего его пугала даже одна мысль о том, что звонящим мог оказаться он.       Томми стоял на пороге, полностью одетый и закутанный в шарф, на голову была нахлобучена шапка с пушистым помпоном и синими оленями. Мальчик с немного раздосадованным лицом оттягивал от шеи тугой воротник своей дутой куртки, который сильно давил на горло застежкой-молнией. Дети не выносят дискомфорта в одежде, и они правы: зачем терпеть ужасные неудобства лишь для того, чтобы показать себя другим людям? Ведь человек — не товар, и ему не нужны яркие этикетки, чтобы привлечь к себе внимание. Красивая, но неудобная одежда предназначена только тем, кто рассматривает самого себя с неправильной, искаженной стороны. Она создана для тех, кто смотрит только на бирку, не оценивая качество товара. У детей есть своя простая и одновременно непостижимая мудрость, но, вырастая, они в большинстве случаев теряют ее. Вновь к владельцу она возвращается лишь спустя годы, после многочисленных ошибок юности и сокрушительных падений взрослой жизни, которые сопровождаются грандиозным крахом всего, что когда-то казалось таким правильным. Надежда превратилась в старую деву, Вера, всеми брошенная и забытая, рожала пятого ребенка, а Любовь была известной потаскухой.       С их совместного завтрака прошло уже полчаса, но телефон и не думал замолкать. Джерард раздраженно заскрипел зубами, поправляя шапку на голове сына, случайно натягивая ее на самую переносицу. Томми серьезно взглянул на него из-под бровей своими большими, серыми, не по-детски умными глазами: — Может, ты все-таки ответишь? А вдруг это бабушка звонит с чьего-нибудь номера? — на прощание попросил Томми, с громким щелчком закрывая входную дверь. На улице его поджидал Майлз, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Джерард смотрел на мальчишек, пока они не свернули за угол, а потом все же подошел к кофейному столику, на котором истерил телефон. Он мог просто сбросить вызов от неизвестного номера и выключить телефон, но это показалось бы очень некультурным с его стороны. Если кто-то потратил на попытки дозвониться ему целых полчаса своего времени, то разговор, видимо, очень важен звонящему. «Ну ладно, убедил, — вздохнул про себя Джерард, — только, пожалуйста, не окажись им».       Однако, проведя пальцем поперек экрана, принимая вызов, омега осознал, что совершил грубую ошибку, возможно, одну из самых неприятных в жизни. Голос на другом конце провода было невозможно не узнать, даже просто потому, что за многие годы Джерард изучил его тональность, тембр и даже самые маленькие нюансы произношения, которые редко замечают при первом разговоре. Голос, обладателя которого, при всем своем желании, Джерарду никак не удавалось забыть. — Джерард Уэй? — перед глазами уже начал вырисовываться мысленный портрет говорящего. Самая примечательная часть внешности, которую Джерард навсегда запечатлел в своем сознании еще с их первой встречи — его глаза. Большие и бездонные серые глаза. Верхнее левое веко немного более опущено, чем правое, забавно нависая над глазницей, но этот маленький недостаток особенно выделял оригинальность формы его глаз. Идеально прямой нос с переносицей, почти ровно примыкающей ко лбу, словно на древнегреческих статуях, красиво припухшие губы. И, конечно, эта вечная скептическая складочка у края левой губы, которая очень четко вырисовывалась, стоило ему легонько улыбнуться. Волосы его бывшего альфы всегда немного вились, ниспадая на лоб аккуратными, короткими, русыми прядями, которые поблескивали рыжим на свету.       Лицо, которое Джерард успел возненавидеть за восемь лет. Лицо, которое он настолько безумно любил когда-то, что оно появлялось в каждом его сне. — К-Крис, — омега почувствовал, как горло начинает сжиматься, а голосовые связки объявляют забастовку, — Крис Эйвери.       Последовала долгая минута молчания, пока обе стороны обдумывали что-то свое. Джерарда на данный момент интересовал лишь один вопрос: как оказаться за тысячи миль от телефона, от своего дома, города, от, черт побери, всего Нью-Джерси. — Почему ты не отвечаешь на вызов? — холодно поинтересовался Крис. Этот тон никогда не предвещал ничего хорошего. Когда-то, Джерард убегал и запирался в своей комнате, едва расслышав его у порога. — Откуда у тебя мой номер, я же поменял его? — Джерард настолько яростно сжал руку в кулак, что ладони намокли от напряжения. — Твой брат дал, — «Майки, ты дебил! — омега яростно пнул ножку кофейного столика, отчего с него скатились две ручки и слетела газета с кроссвордами, что лежала на самом краю. — Ну, ты подожди, яйца тебе оторву и гвоздем к входной двери прибью!» — Что тебе надо? Мы официально в разводе, ты не имеешь права что-либо требовать от меня! Тем более узнавать мой новый номер у брата и доставать своими звонками. А еще ты обязан платить алименты… — Кстати, насчет алиментов… — бывший муж запнулся и замолк. Может, он хотел подготовить Джерарда к последующему заявлению, а может — просто придать театральности своей речи. — Я собираюсь забрать у тебя Томми. Заявление уже подано в суд… — Никогда, блять, в жизни его не отдам! Сдохни, сука! — закричал омега и яростно швырнул телефон на пол. Он не разбился, приземлившись на мягкий махровый ковер, но крышка и батарея отлетели в разные стороны. Джерард со всех сил ударил кулаком по стене, по пальцам потекло что-то теплое, видимо, кровь. Всю тыльную сторону ладони мгновенно пронзила острая вспышка боли, разливаясь вдоль левой руки, неприятно покалывая на костяшках. Омега застыл, тяжело дыша и не спуская взгляд с почерневшего экрана, будто ему неожиданно сообщили, что это бомба замедленного действия. Минуту спустя, когда весь адреналин улетучился, он без сил съехал вниз по стене и впервые за долгие годы, прижав лицо к коленям, отчаянно зарыдал.       Крис даже сейчас имеет огромную власть над ним. Он богаче, старше, его связи паутиной покрывают весь штат. Джерард до последнего отчаянно наделся, что Эйвери решил начать новую жизнь, отдельно от семьи, и Томми не представляет ему никакого интереса. Криса нельзя назвать очень плохим человеком, его трудно даже обвинить в чем-то. Просто он был таким рожден и воспитан. Холодный, расчетливый, высокомерный, гордый, он совсем не умел и не был способен любить. Альфа просто добивался того, что требовала жизнь от любого среднестатистического человека: семья, бизнес, дом. Он всегда старался выстраивать все под ровную линеечку, иногда насилием, иногда подарками. Главное — не выходить за пределы ровной линии его жизни. Или ровной станет кардиограмма человека, которому пришло в голову пойти против установленных им правил.       Томми, вероятно, понадобился ему как потомок, способный унаследовать его бизнес, продолжить карьеру. Джерард был уверен, что заявление Криса отклонят, но это не облегчало сложившуюся ситуацию. Альфа всегда добивался своего, а если не получалось законным путем, он шел против закона. Омега невольно вздрогнул, вспоминая, как однажды вечером повстречал двух громил у себя на кухне. У него тогда едва сердце из груди не выскочило от неожиданности и ужаса. Оказалось — их нанял Крис, чтобы справить свои грязные делишки, связанные с долгами. Это случилось семь лет назад, когда омега вынашивал сына. Спрятавшись за ширмой, отделявшей кухню от гостиной, Джерард мог расслышать каждое слово, особенно тихое: «Просто избить, или убить можно?». В ответ послышалось: «Если будет сопротивляться — убейте. Только не забудьте замести за собой следы, мы же помним, чем все закончилось в прошлый раз?»       Джерард вздрогнул, тарелка, которую он нервно крутил в руках, упала и разбилась о паркет. Он и сейчас где-то глубоко в воспоминаниях слышал глухой дребезг, который с трудом прорывался в сознание сквозь пелену безмолвного ужаса. Ноги подкосились, перед глазами начало темнеть. Омега в тот день впервые осознал, что ступил на очень скользкую тропу. Один неправильный поступок — и Крис сорвется, выплеснув злость наружу на первого попавшегося человека. И этим человеком окажется Джерард. Долго ждать не пришлось… — Блять, уйди, свали, пожалуйста, забудься! — отчаянно завопил Джерард, истерично колотя кулаками по коленям. Лимонные обои за его спиной забрызгали маленькие капельки крови.

***

But does anyone notice? Хоть кто-нибудь заметил? But does anyone care? Хоть кому-нибудь не безразлично?

— Сьюзи, что случилось? Почему такой гам? — Взгляни вверх. Видишь, на крыше какой-то парень перелез через ограждение, забрался на парапет и готовится спрыгнуть. Кажется, это Ник, мой сосед сверху, хотя я не уверена, видела его всего пару раз. — Он, что, дурак? Чем ему жизнь не угодила? Устроил здесь представление! Спорим, не спрыгнет? Он просто хочет привлечь к себе внимание, поверь мне.       Вокруг многоэтажки по соседству с домом Джерарда, собралась огромная толпа. Все взгляды были устремлены вверх, на крышу, над которой поспешно пролетали тяжелые синие тучи с белой «ватной» кромкой, исчезая одна за другой под куполом горизонта, двигаясь удивительно синхронно, будто гигантский часовой механизм. Иногда, на долю секунд, выглядывало солнце, но вскоре новая огромная туча загораживала долгожданный источник света и тепла. Ветер усиливался, подгоняя тучи к западу, словно огромный табун синих лошадей. Он трепал подол пальто Джерарда, взлохмачивал его черные волосы, пряди так и норовили залезь в рот и залепить глаза. Девушка поблизости благоразумно сжимала свою расклешенную юбку на уровне колен, ее короткие светлые волосы летали за спиной пушистым облаком, она чем-то напоминала некую современную Мерлин Монро. Мужчина справа одной рукой прижимал к голове шляпу, а другую засунул в карман, под его левой ногой лежала оброненная пачка сигарет, несколько штук вывалились в лужу, но он еще не заметил пропажи. Людей было много, но все их внимание было приковано к одному человеку.

Грядет представление, поднимайте свои бинокли, дамы и господа, это будет незабываемое зрелище!

      Джерард вновь вскинул голову вверх, чуть прищурив глаза. А вот и он, источник шума — маленькая темная фигурка, одна рука прижата к бедру, другая судорожно вцепилась в металлический стержень кровельного ограждения за спиной. Носки ботинок (или кроссовок) едва умещались на тонком бетонном парапете. Несколько лет назад, благоразумный мэр города отдал приказ закрыть все крыши и отгородить кровлю невысокой решеткой по краям. Но молодые парень или девушка способны легко взломать замок и перелезть через ограждение. Причем многие это делают только для того, чтобы сфотографироваться и выложить селфи в социальных сетях, типа: «Смотрите, какой я смелый герой, покоритель крыш и высоты!» Фотография неизменно набирает сотни лайков и десятки одобрительных комментариев. Но в целом это то же самое, что фотографии «страдающих суицидальных девочек» с растерзанными руками. Глупые игры подростков, которые делают отчаянные попытки возвысить себя в обществе, хотя бы на день почувствовать себя знаменитым, будто надеясь изменить свое настоящее место во взрослой жизни.       Но иногда встречаются другие «покорители крыш». Это «пустые» люди. Они или потеряли свое истинное место в жизни, запутавшись в бесконечных петляниях и получая у финиша неизменное «ты тупое дерьмо, не туда свернул». Или же это несчастно влюбленные, в их груди засела черная дыра, поглощающая все светлое и доброе, все надежды и мечты, сосредоточенные на одном человеке. Одним прекрасным утром человек просыпается с мыслью: все кончено. Это последняя страница романа, повествующего о его жизни, драмы, над которой никто не плакал, книги, которую никто не читал. И ни один человек не будет рыдать над концом этой трагедии. В неком безжизненном состоянии он идет заваривать чай, чтобы немного подкрепить организм перед концом, потому что кушать бессмысленно, ведь ты идешь умирать. Можно убрать квартиру, чтобы после смерти знакомые не сказали с издевкой: «Ну, неудивительно, что подох, ведь в таком свинарнике жил!»       Денег на таблетки нет, да и идей покрасочнее тоже. Резать вены — клише, да и не всегда помогает, в большинстве случаев всего лишь поврежденные сухожилия. Сбрасываться с крыши тоже, конечно, устаревший метод, но более действенный, чем перерезание вен. Можно еще веревку на шею, или голову в духовку засунуть, как делали самоубийцы в Германии во время великой инфляции в двадцатых годах. К сожалению, пропан не очень ядовит, чаще всего самоубийцу с ожогами в глотке удается спасти. И сама мысль о том, что тебя найдут с башкой в духовке в сплошь продымившейся комнате, не очень радует, как-то глупо будет выглядеть, хотя какая разница?       И теперь этот парень держится рукой за решетку, с боязнью и некоторым сомнением глядя на двенадцать этажей внизу, под дрожащими коленями. У дома собралась целая толпа, а все потому, что какой-то случайный прохожий поднял взгляд со смартфона на небо, проверяя правильность предсказания синоптиков. Переменная облачность, плюс тридцать девять градусов по Фаренгейту*, влажность воздуха восемьдесят пять процентов. Возможно падение самоубийцы с крыши. Тотчас же набежали другие прохожие, одним из них был Джерард. Он краем уха прислушивался к болтовне двух девушек возле, не спуская глаз с фигуры на крыше. — Если не ошибаюсь, его отвергала девушка. Ее, кажется, Элинор зовут. Работает кассиршей в рекламном агентстве поблизости. Он пару лет назад навязался за ней, как собачка руки лизал, все ее прихоти исполнял. А она возьми и пни его ногой; парень так расстроился, что заперся дома на несколько недель. Все надеялись, что он успокоился и начал нормальную жизнь, как вдруг снова выкидывает фокус — хочет сброситься с крыши. Смотри, кажется, у него левая нога вот-вот соскользнет с парапета. — Он в последний момент струсит, я уверена. Зачем выкидывать такое ради какой-то тупой девицы? Он или слишком глуп, или ему жизнь надоела, а может просто решил повыделываться, напомнить о себе окружающим людям, — вторая девушка небрежным жестом смахнула назад длинную черную косу и скрестила руки на груди, скептически глядя на парня.       Джерард перевел взгляд на часы, у него еще оставалось немного времени, чтобы посмотреть, чем закончится эта история. Однако она может затянуться надолго, поэтому лучше поспешить на работу. Вновь оглядев толпу и парня на крыше оценивающим взглядом, омега обернулся, чтобы уйти.       Но как только он отошел на несколько шагов, за спиной послышались крики и испуганные причитания. А потом раздался звук, который отпечатался в сознании Джерарда на всю оставшуюся жизнь. Этот звук невозможно забыть. Звук удара тела об асфальт, симфония смерти, навязчивый лейтмотив которой преследует до конца жизни. Когда голова разбивается как гребаная яичная скорлупа, а тело превращается в мешок с дроблеными костями. Говорят, что иногда человек умирает во время полета: сердце разрывается от сильного притока адреналина, мозг попросту не может осознать, что ему конец.       Джерард застыл на одном месте, не желая оглядываться на страшную картину. Позади кто-то верещал, возможно, это была девушка, которая скептически заявляла, что у парня не хватит смелости сделать последний шаг в своей жизни. Кто-то едва не сбил омегу с ног, люди сильно толкались: кто-то спешил убраться с места происшествия, кто-то, напротив, бежал с телефоном, чтобы наделать фотографий, слетаясь к дому, будто стервятники на труп. С опозданием приехала полиция, за ней — скорая помощь. Над крышей кружили птицы, облака продолжали скользить по небосклону, сгущаясь, а люди проходили мимо с безразличными лицами, так, будто совсем ничего не случилось.       Омега обернулся на толпу, взглянул на носилки, на окровавленное покрывало, сжал руки в кулаки и побежал. Он мечтал убежать от чужих проблем и уйти от себя. Но пока ты жив, они сомкнутся в огненный круг, не выпуская за свои пределы.

***

      Джерард рассеянно и неуклюже приземлился за свой рабочий стол. Перед глазами все еще висела картина: любопытные зеваки, безразличные прохожие, напуганные зрители, машина скорой помощи, а в центре суматохи окровавленные носилки. И этот противный шлепок об асфальт. — С тобой все в порядке? — послышался такой знакомый и одновременно далекий голос из-за стола напротив. — Все отлично, — отрезал Джерард, чувствуя, как колени нервно подрагивает, а по спине струится холодный пот. Мышка вылетела из его рук, врезавшись об основание принтера, клавиатура съехала в сторону. Омега не знал, куда девать взгляд, перед глазами на экране мелькала бесконечная череда цифр — арифметическая прогрессия экономики. Но боковым зрением Джерард замечал, как Айеро заинтересованно и с некоторой насмешкой наблюдает за ним. Он даже не подозревает, что пришлось увидеть Джерарду. Он не может почувствовать, как его сердце с невероятной скоростью бьется где-то в пятках и услышать этот проклятый звук… — Плохо выглядишь. Если успеешь доделать всю работу, отпущу тебя пораньше, — голос немного лениво и безразлично несколько раз постучал в сознание Джерарда, пока тот все же принял сказанные слова. — Спасибо, мистер Айеро, — сердечно поблагодарил омега, принимаясь за дело с еще большей настойчивостью. Ему хотелось поскорее удалиться от всего этого, запереться в своей комнате и больше не выходить оттуда никогда в этот гадкий, неприветливый мир.       Три часа спустя, Джерард с наслаждением нырнул в ноябрьский туман, который сгустился настолько, что ближайшая миля была окружена серой мутной занавесью. Самый легкий способ впасть в депрессию — оказаться в бетонных джунглях ноябрьским днем. В ноябре каждого поджидают затяжные ночи, тоскливые рассветы, холод, простуда, частые дожди и высокая влажность, пронизывающая до костей. В ноябре рождаются грустные люди. В ноябре мир меркнет в преддверии зимы.       Он обошел тот дом, где случилось самоубийство, пусть для этого ему пришлось пройти длинную улицу, свернуть несколько раз, чтобы добраться до другого края своей. Ему не хотелось ни о чем размышлять, вместо него думал влажный воздух, туман и грохот машин. Почему-то он вспомнил Кроули, которого повстречал в похожий день, и который пусть ненадолго, но внес радость в его до невозможности серую жизнь. Иногда он невольно завидовал таким людям, как Сильвия — живым, веселым, солнечным даже в самый хмурый день.       Омега замер у подъезда. Как он мог забыть: Сильвия совсем недавно вручила ему пригласительное на вечеринку! А Джерард миллион лет назад был на вечеринках, он почти забыл, как когда-то давно, еще в школе, веселился со своей маленькой компанией: Сильвией, Джонни, которого все в школе называли «Джонни Макаронина» из-за одного неприятного инцидента в третьем классе. Их маленький клуб неудачников, потому что даже Сильвию не принимала в свой коллектив «элита», хотя со временем, она достигла небывалых успехов и поднялась в глазах одноклассников. Так же в их компанию входили еще несколько похожих неудачников, но они затерялись в пятидесяти штатах, заблудились, петляя по запутанным тропам жизни.       Визитка нашлась в левом кармане штанов. Джерард невольно улыбнулся, взглянув на забавные узорчики, нарисованные вручную. Вечеринка — это как раз то, что ему нужно после череды неприятностей. Ему надо развеяться и успокоится, чтобы с чистой головой и несокрушимым упорством отгородить Криса от своей с Томми жизни.       Час спустя он, одевшись в давно позабытую выходную одежду, состоящую из растянутого свитера, потертых джинсов и конверсов вышел на улицу, никем не замеченный и довольный. Воспоминания о Сильвии и их клубе неудачников грели сердце, пока он уходил в холодный туман, пару раз останавливая прохожих, чтобы спросить, как пройти к нужной улице.       А тем временем мелкий дождик смывал кровь с асфальта, навсегда унося с собой воспоминания о жизни, которая закончилась в этот хрупкий своей тишиной четырнадцатый день ноября