Железная Империя

*********************************** Изломанный берег угольно-черной холодной реки ослепительно блестел битым крошевом льда, прозрачного и тонкого, как тонкое прозрачное стекло, и крохотные пластинки его звонко лопались под сапогами бредущих прочь от мертвой реки людей. Казалось, эта черная река уносила вместе со своими быстро бегущими, перекатывающимися на камнях водами силу и высасывала саму жизнь своим холодным дыханием. Воздух в подземных пещерах был не очень холодный, но мокрая одежда, облепившая тело, сковывала, сжимала ледяными железными нитями кожу, ранила при каждом движении, разрывала, резала, и боль пронзала до костей. София недовольно морщилась, ее колотило так, что она не могла попасть рукой и убрать прилипшую к щеке мокрую прядь. Ее руки замерзли и пальцы не разгибались, туго обтянутые замерзшей кожей, и ногти ломило и покалывало, наверное, перед тем, как они перестанут чувствовать что-либо вообще. Инквизитор шагал впереди, практически не оборачиваясь. Вероятно, не мог — обледеневший плащ тогда впился бы ему в шею, в горло. Или, что еще вероятнее, просто берег силы и тепло. При каждом движении воздух проникал под одежду и сжимал ледяными тисками тело, сковывал дыхание, вычерпывая тепло из живых тканей. — Или мы сейчас остановимся и попытаемся отогреться, — глухо промолвил Инквизитор, оборачиваясь к Софии всем телом, — или умрем. Иного не дано. От ледяного дыхания пещер на его бровях застыл иней, губы посинели и дрожали, лицо превратилось в неживую бледную маску, на которой холод острым резцом обострил черты, соскреб плавные и мягкие линии, оставив после себя множество угловатых заломов. — Как мы это сделаем, — прошептала Леди София, отгоняя тяжелую дрему, наваливающуюся на ее лоб, сдавливающую виски и морозящую веки. Вот если их закрыть... — Откройте глаза, — резкий голос Инквизитора всплыл в ее сознании, ледяной иглой больно взрывая мозг. — Не спите. Идемте. Вон там устроим себе лежанку. София с трудом разлепила смерзшиеся ресницы и побрела вслед за Инквизитором. Сейчас нужно было только одно — двигаться, хоть немного двигаться. И не спать. Подальше от черных вод, у подножия наполовину срытой скалы, или замерзшего в камень песчаного холма, Инквизитор разрешил леди Софии остановиться. — Не спать, — выдохнул он, и из его губ вырвалось совсем крошечное облачко пара. Силы и тепло покидали и его тело. — Собирайте мох. Вот эти длинные ленты. Складывайте сюда, в это углубление. София молча повиновалась, хотя ее скрюченные руки уже не слушались ее совершенно. Сам Инквизитор обошел холм кругом и приволок какой-то обрубок дерева, сухого, мерзлого, вымороженного до волокон, тонких, как бумага. "Огонь,— подумала София. — Если бы можно было развести огонь, это спасло бы нас". — Больше нет, — произнес Инквизитор, снимая с пояса сайбер. Кажется, его бесчувственные окоченевшие пальцы не сразу нашли кнопку активации, и луч его оружия зажегся с некоторой задержкой. — Идите сюда, — велел он, пару раз полоснув по дереву, высекая огонь из его высохшего нутра. — Встаньте ближе. София сделала несколько шагов в каком-то оцепенении и присела над разгорающимся пламенем, протянув к его играющим языкам ничего не ощущающие руки. — Я согрею вас, — произнес Инквизитор сипнущим голосом, — а вы согреете меня. Он говорил это тихо, почти без выражения, но на миг в его словах промелькнула такая угроза, такая свирепая жестокость, что София поняла: если она посмеет сказать "нет", он убьет ее и напялит ее еще теплую кожу. Рывком он содрал с себя плащ и накрыл ее, отчего распространяющееся от костра тепло стало гуще и отходящую кожу начало остро и невыносимо покалывать болью. Дрожь усилилась, и София застонала от ломоты, наполнившей сведенные судорогой мышцы. Иссеченные осколками плечи, чуть отогревшись, начали нестерпимо болеть, и София еле сдержала рыдания, рыча и разжимая над огнем руки. Инквизитор, дрожа всем телом, меж тем начал раздеваться, с трудом справляясь окоченевшими пальцами с застежками и пуговицами. — Что вы делаете? — произнесла София. Ее лицо налилось румянцем, и подсохшие волосы отстали от щек. — Раздевайтесь, — велел он, игнорируя ее вопрос. — Совсем. Освобождайтесь от мокрой одежды. Или умрете. Стащив мокрый алый шелк, Инквизитор швырнул одежду поближе к костру, на оттаивающую землю, и рывком поднял Софию на ноги. От его обнаженных плеч поднимался тонкий пар, на груди мелко-мелко сокращались мышцы, и его руки, срывающие с нее одежду, были ледяными, словно неживыми. Ее отогревшиеся пальцы попытались было распустить шнурки корсета, но она не успела сделать это полностью. Он вцепился в края ее одежды на груди и рывком разодрал декоративную шнуровку, освобождая от сковывающего ее ледяного куска кожи. Быстро, рывками, он сдирал с нее мокрые вещи, иссеченную рубашку и швырял на землю, рядом с огнем, и ее начавшую отходить от холода кожу снова начал колоть мороз. Ее босые ступни, освобожденные от сапог, ступили на подтаявшую землю, и мелкие камешки впились в подошвы. Без церемоний, абсолютно не смущаясь, он сорвал с ее бедер штаны вместе с бельем, нетерпеливо подцепляя мокрые холодные трусики ледяными пальцами, проводя белые полосы по ее коже. Обнажив ее абсолютно, он отправил ее одежду вслед за своей, к огню. — Ложитесь, — скомандовал он, кивнув на ворох мха. — Живо. Сбившись в комочек, она, стуча зубами, легла на колкий мох, и он сверху завалил ее длинными серыми лентами и накрыл их плащами. На Софию навалилась плотная тяжесть, и тепло начало разливаться в ее замерзшей груди. Даже боль в ранах не шла ни в какое сравнение с тем наслаждением, которое она испытывала, ощущая, как ее тело прекращает бить судорожная дрожь. Разглядывая меж волокнами мха и краем тяжелого плаща движущийся силуэт Инквизитора, она увидела, как он поспешно избавился от сапог и скинул штаны, оставшись абсолютно обнаженным, как и она. В неверном, ломающемся свете костра, сквозь опущенные ресницы София разглядывала мужчину, краснея и смущаясь оттого, что так беззастенчиво рассматривает его наготу. Лишенный своих черных доспехов, зрительно делающих его стройнее и тоньше, Инквизитор оказался не таким уж хрупким, напротив, он был хорошо и крепко сложен и по-своему притягательно красив. У него были широкие, хорошо развитые плечи, сильная спина, крепкие руки с хорошо развитыми запястьями, узкие бедра. В какой-то мере он был даже изящен и строг. Он был высок, почти так же высок, как Дарт Вейдер, но в его фигуре не было той массивной угрожающей тяжести, что отличала фигуру Вейдера, напротив, он был строен и подтянут. В каждом повороте его головы, в порывистых рваных движениях, в торопливых жестах чувствовалось какое-то отстраненное внутреннее достоинство. Даже находясь в такой незавидной ситуации, Инквизитор оставался собой. Мороз жестко очертил мышцы на его теле, от его прикосновений подрагивал живот с дорожкой темных курчавых волос. Разложив одежду вокруг горящего костра, он обернулся к притихшей под ворохом одежды женщине, мелькнув мертвенно-бледным телом, и уже через миг его ледяные ладони скользнули по ее боку, в медленно нагревающемся коконе. София застонала от прикосновений его замерзших рук, когда Инквизитор жадно прижался к ее согревающейся груди, часто дыша, словно сковавший его мороз не позволял ему вдохнуть полной грудью. — Так себе способ, — пропыхтела она сквозь сжатые зубы, через силу терпя его ледяные прикосновения, когда он придвинул ее вплотную к себе и прижался своим ледяным жестким животом к ее теплому животику, обнимая ее ножки своими ногами. — Наоборот, — огрызнулся он. — Это самый лучший способ. На минутку забудьте, что мы греемся, а просто подумайте о том, что мы лежим, тесно обнявшись, обнаженные. Ничего не чувствуете? Неприкрытая ирония в его голосе, казалось, немного разозлила Софию, и на миг ей показалось, что вся эта затея ничто иное, как месть Инквизитора за ее побег, однако другого способа согреться прямо сейчас она придумать не могла — в этом странном месте Сила была доступна лишь иногда, яркими вспышками, остальное время ситхи были ее лишены; и если София отчасти к такому положению дел была привычна — проводя много времени в лаборатории в обществе ящерицы исаламири, она чувствовала себя обычным человеком, — то Инквизитора подобная ситуация доводила до крайней степени бешенства. В такие моменты, даже будучи лишенным своей Силы, он был... очень опасен и... непредсказуем. И София была вынуждена признать, что испытывает что-то сродни страху, когда он таков. Когда Инквизитор прижался еще плотнее и накрыл ее крохотное теплое тело своим, все еще дрожащим мелкой дрожью, а холодная рука Фреса бесцеремонно влезла меж ее согревшихся бедер, София ахнула, чуть не задохнувшись от прилившей к щекам горячей крови. "Да как он смеет!" — возмущенно подумала леди-ситх, пытаясь хоть немного отстраниться от Фреса, выскользнуть из его цепких объятий. Но то ли Инквизитор был слишком тяжел, то ли в ее израненном замерзшем теле не осталось столько сил, но она так и осталась под ним, прижатой к нему обнаженной грудью, а его рука, только удобнее устроилась между ее мягких бедер, наполняясь желанным теплом. — Был бы признателен, — произнес он, выталкивая слова вместе с короткими рваными выдохами, прижимая свое лицо к ее шее, зарываясь холодными губами и носом в ее волосы, — если бы вы растерли мне плечи и спину. Я почти ничего не чувствую. Пылая от стыда и злости одновременно, София все же несмело провела рукой по ледяной спине Инквизитора; он тихо простонал, прижимаясь к ней, пряча лицо в ее длинных шелковистых волосах, словно пытаясь согреться в них. В этот миг Софии показалось, что он вымотан, выжат досуха дракой и иссушающим морозом; непобедимый Инквизитор, не знающий ни усталости, ни страха, словно огромный фелинкс, прижимался сейчас к ней, прося, требуя, чтобы его обогрели, погладили. Эта мысль показалась Софии забавной — она снова провела руками по его вздрагивающей спине, уже плотнее, мягко растирая ее своими уже теплыми ладошками, от самой шеи до поясницы. Ее ладони, трущие его спину, были жесткими и сильными, и все же это были руки женщины. От этих смелых прикосновений, угадывающихся на пояснице, на плечах, на мелко дрожащих боках, Инквизитора бросало в жар, и он тщательнее прятал лицо, чтобы она не заметила его вспыхнувших глаз. Тонкий аромат ее отогревающегося тела приятно ласкал его обоняние, и он еле сдержался от того, чтобы не застонать от удовольствия, незаметно сжимая руку на ее бедре. Как давно он желал этого, как сильно! Уже давно все его мысли были заняты одной только навязчивой идеей — обладать этой женщиной, прижаться к ее беззащитному телу, прикасаться к ней, не встречая сопротивления! Стоило смерти отступить, отогнанной разгоревшимся костром и пожаром в его груди, и он тотчас вспомнил о своем желании, так долго лелеянном в мыслях. Казалось, даже принимая сенаторов и тех немногих чиновников, которые еще что-то решали в Империи, хмуря брови и наказывая провинившихся или одаривая благосклонным кивком головы верных слуг Империи, он все равно краешком мысли прикасался к соблазнительной мечте о черных волосах Софии, в которых утонули бы его пальцы... И вдруг такая удача... Бой, ранения и выживание на грани смерти — все это было ему знакомо и обыденно. Даже занимая высокий пост, он в первую очередь ощущал себя тем, кем являлся до недавних пор — наемником, чья жизнь может быть непредсказуема и может повернуть в любую сторону. Эта переделка, куда они попали, была всего лишь одной из многих, подобных ей, из которых он выходил без потерь. Но то, что сейчас с ним была София... То, что эта заварушка, изрядно их потрепавшая, позволила им вдвоем оказаться на одном ложе... Инквизитор вновь вспыхивал, его тело вздрагивало, и он глубже зарывался в ее волосы, наслаждаясь мимолетной властью над ее ослабевшим телом. Пусть так, пусть не во дворце, не в роскошном наряде, а измотанная и израненная, со спутанными волосами, в которые вплелись тонкие ленты мха, с серым от усталости лицом и прозрачная от изнеможения, да хоть бы и полумертвая, бесчувственная, но в этот момент она была с ним. Руки Софии бродили по спине Инквизитора, плотно прижимаясь, сильными движениями растирая его кожу до ледяного покалывания; согреваясь, приходя в себя, он заметил, что остальное тело женщины, кроме ладоней, было не намного теплее его собственного, и, словно оказывая ей ответную услугу, Фрес несколько раз быстро и сильно провел холодной ладонью по ее плечу, растирая, и она вскрикнула, ощущая, как наливаются болью порезы. — Т-ш-ш-шшш, — змеиным шепотом раздался его голос возле ушка Софии, а его губы, казалось, уже согрелись и касаются ее щеки. — Потерпи немного... сейчас все пройдет... Леди ситх ощутила, как ее израненные руки буквально начали гореть, наливаться раскаленным огнем, а многочисленные раны на плечах ощутились все одновременно, словно тысячи иголок вонзались в них, раздирая кожу на мелкие части. Так бывало, когда раны заживают... слишком быстро. Инквизитор. Мерзкие холодные чудовища, эти толстые драконы-ящерицы, напуганные светом и огнем, вероятно, проснулись в своей норе и предпочти убраться подальше, отодвинув границы аномалии, и Сила вновь нашла их, двоих людей, затерявшихся в подземных катакомбах. К нему, очевидно, к первому вернулась его Сила, и сейчас он водил рукой по плечам Софии, едва касаясь пальцами ее ран, заставляя измученное тело стягивать края порезов, покрывая их новой нежной тонкой кожей. Одновременно с этим он торопливо наполнял свое тело энергией, и уже через несколько секунд ей показалось, что на ней лежит раскаленная плита, и в их небольшом коконе стало жарко. Ей захотелось отстраниться, самой попробовать согреться, подобно Инквизитору, казалось, теперь нет надобности в таком тесном контакте, но она была слишком вымотана. Сила вернулась, она теплым маревом маячила на границе сознания, но София была слишком слаба, чтобы дотянуться до нее, чтобы наполниться ее целительным жаром. — Обнимайте меня смелее, — безо всякого выражения произнес Фрес, расслабляясь. Его ставшее теплым, живым тело словно сделалось еще тяжелее, и его жесткие сухие руки вдруг стали странно мягкими. — Ваша кожа холодна, как лед. Нравится вам это или нет, а нам придется провести эту ночь вместе, вот так. Одежда приведена в негодность. Вероятно, к утру немного просохнет. Ящерицы вернутся, и Сила уйдет вновь. Поэтому нам придется вот так согревать друг друга. София что-то жалобно пробормотала, что-то похожее на отборные ругательства, но Инквизитор не расслышал какие. Нехотя, она прижалась к Фресу плотнее, пряча багровеющее лицо на его шее, положив ладони на его спину; ее ноги, до того целомудренно сжатые, сплетенные плотно, расслабились и, раскрывшись, несмело обняли горячие бедра ситха. В таком положении она была открыта, беззащитна, но стоило признать, что так, прильнув к нему всем телом, было... теплее. Тепло от его раскаленной, обжигающей кожи; тепло от пробегающей по телу редкими вспышками затухающей дрожи; и тепло, даже горячо, до пожара в груди, от накатившего понимания, что сейчас она лежит в объятьях обнаженного мужчины, чья рука покоится меж ее бедер, чуть вздрагивая. Того самого мужчины, от которого она так стремительно сбежала, страшась, а еще больше — не желая близости с ним. Того самого коварного искусителя, который не знает слова "нет". Того самого ситха, который берет то, чего хочет. Всегда, любыми путями. Ее сердце билось слишком быстро, выдавая ее мысли. Она лежала неподвижно, словно боясь, что неосторожное движение выдаст ее напряжение, сделает еще более уязвимой. Жар в груди, казалось, сжигал ее изнутри, но тело по-прежнему хранило могильный холод реки, который, казалось, достал до самых костей и теперь очень медленно покидал ее нежное тело. Очевидно, первое ощущение было обманчивым — чтобы по-настоящему отогреться, требовалось гораздо больше времени. Постепенно ее дыхание стало глубоким и медленным, так, словно она надеялась вдохнуть тепло через тонкие ноздри и блаженная полудрема разливалась по телу; на миг ей показалось, что Инквизитор тоже уснул; его дыхание, которым он наполнял ее волосы, выровнялось, а глаза были закрыты. Время замедлило своей ход или наоборот, текло слишком быстро. Нельзя было сказать с точностью, сколько времени они провели так - в тесных объятиях, лаская друг друга теплым мерным дыханием. — Черт! Как же нас так угораздило?! — гневно прошептала София сквозь полудрему. От пережитого кружилась голова, и ей казалось, что это все происходит не с ними, что это лишь сон — страшный, странный, нереальный. Безумная фантазия ее воспаленного сознания. Или его видение, посланное Силой. Но не реальность, нет. Этого не может быть. Вместе с желанным теплом приходило так же и сладостное расслабление и, кажется, София, устраиваясь поудобнее, нечаянно губами прикоснулась к плечу Инквизитора. Это было неожиданно. Для него. От этого случайного... нет, даже не поцелуя — всего лишь невинного шелкового прикосновения прохладных губ Софии он вздрогнул, и по его телу прокатилась волна жара, его рука, до того неподвижно и спокойно лежащая на ее плече, спустилась ниже, и, коварно обняв ее талию, проскользнув под поясницу, прижимая леди-ситх к себе, Инквизитор хрипло прошептал: — Да... если так делать, то скоро будет очень жарко. Его рука, лежавшая на ее бедре, на внутренней мягкой стороне, тоже ожила, двинулась чуть выше, и ладонь осторожно накрыла гладкий треугольничек и раскрытое лоно, отчего Софии показалось, что ее окатили кипятком, и жар, мгновенно вспыхнувший внутри ее дрогнувшего живота, разлился по ее телу. Нет, это был не сон. От этого бесстыдного вкрадчивого касания она интуитивно попыталась сжать колени, но лишь сильнее обняла Инквизитора, задыхаясь от обжигающего ее щеки стыда с доброй толикой злости. — Сию минуту уберите руку, — прошипела она, вонзая ногти в его спину, но он только сильнее сжал пальцы, отогревая ее прохладную кожу и вызывая следующую удушливую волну горячего стыда, от которого, казалось, запылали даже ее губы и горящие огнем пальцы. — Чем больше вы сердитесь, — все тем же глухим голосом произнес он, все так же ровно дыша в ее просыхающие волосы, — или стыдитесь, тем лучше. У вас даже уши горячие, — он приподнял голову и чуть коснулся красной мочки губами, словно возвращая Софии ее нечаянное прикосновение. Прикосновение Инквизитора было невыносимым для леди-ситх, и хотя его рука всего лишь лежала неподвижно, лишь слегка прижимаясь к нежной коже, ей хотелось провалиться сквозь землю, сделать что угодно, лишь бы разорвать это странное приятное прикосновение. Делая усилие над собой, она опустила ноги, обнимавшие Инквизитора, и попыталась их сжать снова, закрыться. — Уберите руку, — тихо, с угрозой прошипела она. На самом же деле она боялась. — А то что ты сделаешь, девочка моя? Отомстишь мне? — прошептал Фрес, и его пальцы вкрадчиво пошевелились, скользнув между мягкими, слегка припухшими от его касаний теплыми складочками, осторожно проникая в ее влажное теплое лоно. — Или выберешься вон? На мороз? Наденешь мокрые вещи и пойдешь дальше? Ирония в его тихом бархатном голосе обжигала, но его пальцы были нежными и ласковыми, как и тогда, той бессовестной ночью; их прикосновение, разжигающее невозможное желание и наслаждение, живо напомнило Софии, как они могут толкаться внутри ее тела, вырывая гортанные крики из ее губ, и от этого головокружительного воспоминания сладкой судорогой обожгло живот, запульсировало обласканное лоно. Впрочем, его рука словно нехотя медленно покинула ее тело, проведя влажный след на ее дрожащем бедре, и Инквизитор, с нескрываемым удовольствием потеревшись носом о ее напряженную шею, все так же спокойно произнес: — Я не трону вас, миледи. Да, я помню ваше непробиваемое "нет", — его тело осторожно сдвинулось с нее, освобождая. — Повернитесь ко мне спиной, если желаете, и прижмитесь поплотнее... — София так и лежала неподвижно, прислушиваясь к взбесившемуся сердцу, выбивающему дробь в ее груди. Казалось, она боялась пошевелиться, лишний раз прикоснуться к Инквизитору, случайным прикосновением разбудить в нем ту страсть, с которой она совладать будет не в силах. Словно читая ее нерешительность, он добавил: — Не волнуйся, я не буду делать ничего... чего ты сама не захочешь. Но все-таки та позиция, которую ты занимаешь, более выгодна. Для обоих. София поежилась от холода, проникшего холодной струйкой между их разгоряченными телами, стоило только Инквизитору отодвинуться даже на такое небольшое расстояние. Она вынуждена была признать, что быть в непосредственной близости рядом с ним... прижиматься нему так, чтобы не оставалось ни миллиметра между ними — это жизненная необходимость. Ей вдруг снова захотелось ощутить то обжигающее тепло, которое прогоняло ледяной холод из ее тела, и его руки, крепко сжимающие ее в объятиях. Леди ситх осторожно перевернулась, поворачиваясь спиной к Инквизитору, и его горячая ладонь, вкрадчиво скользнув по ее боку, обхватила ее за животик и притянула к себе, прижимая крепче. Его грудь прижалась к ее обнаженным плечам, он прижался лицом — губами, носом, — к ее шее так, словно делал это тысячи раз, и София жалобно зашипела, когда ее израненное плечо соприкоснулось с его горячей кожей. — Таааак. Что тут у нас? — серьезно произнес Инквизитор, слегка отклоняясь, чтобы иметь возможность взглянуть на то, что так потревожило Софию. Его взору открылся огромный багровеющий порез — глубокий, с рваными краями, потому так и не затянувшийся от его манипуляций, а рядом с ним темнела уродливая нить шрама. Его шрама. Его след был совсем рядом со свежей раной, из которой до сих пор сочилась мелкими капельками кровь. Инквизитор хищно вдохнул щекочущий ноздри волнующий запах крови. — Здорово вам досталось, миледи, — произнес он спокойно, но стальная нотка ярости прозвенела в его голосе, смешанная с какой-то странной грустью, сожалением. — Заживет, — глухо ответила она, стараясь не шевелиться под его рукой, которая сжимала ее животик и, казалось, едва заметно поглаживала его. — Останется грубый рубец, — заметил Инквизитор, приподнявшись на локте, чтобы внимательнее рассмотреть ее ранение. — Ничего страшного, — простонала она, уткнувшись пылающим лицом в жесткий сухой мох. Это было невыносимо: острая ноющая боль в плече, холодной дрожью разливающаяся по телу, и его рука, которая вкрадчиво пробиралась все глубже под ее живот, словно питон, обнимающий своими кольцами жертву, рождая сладкие спазмы в ее животе. "Сила всемогущая, да я же хочу его". Эта странная мысль молнией оплела ее мозг, и она вцепилась зубами в собственную руку, стараясь то ли унять волнение от этой странной близости, то ли сдержать стон наслаждения от простого прикосновения. Хочет оттого, что он рядом; хочет оттого, что он обнимает ее так бережно и нежно, словно свою возлюбленную. Хочет оттого, что им удалось вдвоем переступить границу, за которой осталась их смерть, и оттого, что вновь ощутила себя живой, отогревшись под его телом. Он спас ее; он мог кинуть ее, но он спас. Как может он... ситх, убийца, Инквизитор, не знающий жалости, прикасаться так, словно желает не только тело? Так, словно им руководит что-то иное, а не похоть или страсть, сжигающая дотла? Рассматривая в ней союзника, воина, он предлагал подлатать ее раны, так, как сделал бы, скажем, приближенным офицерам, вливая в их раненные тела свою Силу через разламывающее болью прикосновение. Ощутив щекочущие нос слезы — боль от пережитого или смятение настоящего, София отвернула лицо, уткнувшись в мох как можно глубже, чтобы ни вздохом, ни всхлипом не выдать своих рыданий. — Ничего страшного? — насмешливо переспросил Инквизитор. — Да бросьте. Ткани срастутся и стянут кожу и мышцы грубым толстым рубцом, и голову набок скосит. Вы этого хотите? Скрывая душащие ее слезы, София вдруг подумала о том, как близко сегодня смерть подобралась к ним, и всего несколько метких ударов Фреса, высеченных на последнем издыхании, направленных самой Силой, спасли их от верной гибели. Никогда, никогда раньше леди ситх не думала о том, что Инквизитор может умереть... Он рисковал жизнью постоянно, но, казалось, у него свой собственный уговор со смертью, и она милостиво обходит его стороной, как верного слугу, приносящему ей щедрые дары. Это казалось таким естественным... Лорд Фрес может убить кого угодно, но разве можно было предположить, что разъяренный клинок врага может пронзить его самого? Невозможно. Но сегодня он был так близок к этому. Сегодня Триумвират мог навсегда закончить свое существование. На фоне этого полученные ранения были мелочью, какими бы болезненными и уродливыми они ни казались. Шумно выдохнув, София лишь дернула плечом, не смея оторвать мокрого лица от шуршащей колкой подстилки. — Так вы позволите? — настаивал Инквизитор, разглядывая рану слегка раздраженно, кривя губы, хмурясь. Его тонкие, изящно вырезанные ноздри гневно вздрагивали, словно эта алая полоса несказанно его бесила, как шлепок грязи на фарфоровой белизне ее кожи. — Будет немного больно, но зато... — Делайте что хотите, — прошептала она еле слышно, думая о чем-то своем, и он вздохнул с удовлетворением. Его рука выбралась из-под ее живота и скользнула по ее вздрагивающей спине, чуткие пальцы чуть коснулись застарелого шрама, словно здороваясь со старинным знакомым, запоминая подушечками его грубую неровность, и откинули с ее плеча рассыпавшиеся волосы. — Будет больно, — повторил он. Его рука вновь скользнула по ее телу, обхватывая ее под живот жестко, цепко, и Инквизитор, став вдруг грубым, тяжелым, быстро навалился на нее всем телом, словно подавляя сопротивление, и припал к ране губами... Его Сила впилась в ее кожу яростными раскаленными иглами, с каждым его вздохом сшивающими кожу воедино тонкими, самыми прочными во вселенной нитями, и София взбрыкнулась, вскрикнув и зарычав, ощущая, как жжет огнем ее тело этот яростный поцелуй, как безжалостно его язык вылизывает ее кровь и боль. — Терпите, — прорычал Инквизитор, и его острые зубы, словно выкусывая грубые рубцы, впились в мгновенно бледнеющую рваную полосу на ее коже. От гнева глаза Софии раскалились до алого отблеска в зрачках, она рвалась из рук Инквизитора, стараясь скинуть с себя терзающего ее человека. — Достаточно, — прорычала она, сходя с ума от боли. Из ее глаз катились слезы, лицо побагровело, и, собрав все остатки своей Силы, София направила ее в свое горящее плечо, стараясь скорее залечить его самой, чтобы избавиться от болезненных укусов Инквизитора. Ей показалось, что вдруг под кожей лопнула какая-то струна, давно уже стягивающая ее мышцы, и внезапно стало свободнее, а горящая боль уходит, хоть Инквизитор и прижимается все еще к ее плечу губами. Успокаиваясь под его навалившимся телом, отходя от ярости и напряжения, расслабляя мышцы и покорно укладываясь в ставший колким от ее пота мох, содрогаясь от бешеных ударов сердца, София ощутила, что теперь текущий через ее тело поток Силы был теплым и ласкающим, и прикосновения Инквизитора к ее горящей, истерзанной коже напоминают скорее ласки и долгие неторопливые поцелуи, перемежающиеся с укусами, словно он и впрямь разглаживал грубо сросшиеся и выкусывает огрубевшие мертвые ткани... Вот только теперь Сила, словно холодный горный родник, струей проливалась совсем в другом месте. Не там, где было уродливое длинное рассечение. — Что вы делаете? — прошептала София. От его прикосновений в ее ушах звенело звездное небо, и хотелось, чтобы эти поцелуи взобрались вверх по шее, чтобы его пальцы зарылись в ее волосы, лаская затылок, и осторожно повернули бы лицо женщины навстречу его жадным губам. — Исправляю свои огрехи, — прошептал он, языком стирая последнюю боль. — Ваш старый шрам. Его больше нет. Почти. Странное воздействие оказал на него вкус ее крови. Она сводила с ума своим запахом, и на вкус была солона и полна ярости, как капля войны, но затерев ее, проглотив железный привкус, разгладив шрам Силой и касаясь губами к нежному тонкому шелку кожи Софии, Инквизитор вдруг ощутил непреодолимое желание поцеловать ее. Не направлять потоки исцеляющей боли, не велеть клеткам быстрее выстраивать цепочки белков, а поцеловать, вызвав приятную истому. И он сделал это, хотя только что обещал не касаться Софии, поцеловал страстно и жадно, стиснув ее округлое плечико и лаская губами подрагивающую спину, избавившуюся навсегда от напоминания о его ударе. Опасность отступила, причудливо трансформировавшись в жгучее желание жить, ощутить жизнь каждой клеткой своего тела... и ее тело хотелось ощутить по-новому. Хотелось жаркой страстной возни и сладкой истомы, хотелось услышать ее голос, полный глубокого настоящего чувства, хотелось раскрыть ее, как бутон цветка — вероятно, неправильно и насильно, — чтобы увидеть недоступную, запретную еще красоту... Страсть и желание разгорелись в нем так же неумолимо и быстро, как пожирающий сухое древнее дерево огонь. Такая вожделенная и недосягаемая женщина лежала сейчас в его объятьях, слабая, уставшая, податливая, и можно было развернуть ее к себе лицом и поговорить с ней с позиции силы, поговорить о ее упрямстве и о той ночи, когда она оставила его ни с чем, убежав. Власть над нею, строптивой, яростной, сопротивляющейся, вырывающейся, была бы сладка, но... от его неторопливой страстной ласки она и сама вдруг расслабилась, словно жаждала этих поцелуев; ее выравнивающееся дыхание снова дрогнуло, и тонкий полувздох, полустон слетел с ее губ; ему показалось, что она, доверчиво уткнувшись головой в жесткие серые волокна их подстилки, выгибает спину навстречу его жадным устам... Такая открытая. Такая... Его губы снова припали к ее тонко подрагивающей, абсолютно чистой и белой коже, и долгий головокружительный бессовестный поцелуй повторился, София могла поклясться в том, что Инквизитор больше не лечит ее рану, а просто ласкается, делая вид, что занят ее шрамами. Это было очень странные, тайные ласки. Он словно боялся вспугнуть ее, и время от времени его Сила все же касалась ее, проливаясь в ее тело, словно он, опомнившись, старался сделать вид, что занят ее ранениями. — Мне кажется, там больше ничего нет, — смущенно произнесла София и попыталась приподняться, но Инквизитор настойчиво уложил ее обратно, навалившись еще полнее, подминая ее под себя, и опять бесстыдно припадая к ее подрагивающей коже горячими жадными губами, целуя и гладя языком то место, где еще недавно были раны... и выше, выше, тонкими нежными прикосновениями опаляя шею, и снова вниз, к плечу, выводя языком причудливый узор, покусывая, заставляя женщину тонко постанывать. После этих нежных прерывистых вздохов, после рук, скользящих по приподнявшейся из мха груди, после пальцев, нащупавших сосок и осторожно поглаживающих его быстро твердеющую вершинку, оба уже не могли притворяться, и их игра становилась все более прозрачной, а ласки — все более смелыми. Он откинул волосы с ее спины, обнажил ее шею, и чуть куснул кожу под самым затылком, вызвав шумное "ах!" у женщины, затрепетавшей от этой хищной, агрессивной, откровенной ласки. — Нет... нет. Еще немного... Мне виднее, дорогая, — пробормотал он, лаская ямочку у нее на шее у ключицы языком, и его рука вкрадчиво легла на грудь разомлевшей от его жарких поцелуев женщины, чуть сжавшись. — Но еще спереди остался. Да, остался, — скользнув ладонью по острому соску, рука Инквизитора поднялась вверх, до ключицы, и нащупала круглое жесткое пятно ожога. — Вы позволите? Не отдавая себе отчета, в полубессознательном состоянии, София обернулась к нему, и его рука властно легла на ее колено, раскрывая перед собой ее бедра, когда он снова опустился на ее тело, снова лицом к лицу. Глаза в глаза. Почти касаясь раскрытыми губами губ друг друга и слыша напротив своей груди быстро бьющееся сердце. Этот взгляд длился всего мгновение, и никто из них не сказал ни слова, но слов и не было нужно. Ее бедра осторожно двинулись, обнимая его, ее ладони чуть сжали его тело, нависшее над ее замершим телом, и этот осторожный, несмелый жест был понятнее и громче самого откровенного "да". Раздвинув ее ноги, ложась на нее и глядя ей в глаза, он задал этот молчаливый вопрос, и безошибочно угадал ответ на него. Да. Хочу. "Я хочу тебя", — говорили ее глаза. Лорд Фрес с едва слышным стоном припал губами к ее груди, залечивая и этот шрам, стирая с ее тела свой удар и всякое воспоминание о нем. Потоки Силы, перемежаясь поцелуями, лились в ее тело, лаская грудь, заставляя соски гореть и покалывать от острого удовольствия, и София извивалась, ее дыхание рассыпалось на горячие частые стоны, а руки, словно выдавая свою хозяйку, жадно обнимали и хищно вцеплялись в плечи мужчины, оставляя красные полосы на его коже. Страсть ослепила его, растворяя разум в своем красном потоке, и он, уже не помня себя, жадно и яростно вылизывал шею женщины, запустив руку в ее волосы и открыв перед собой ее беззащитное горло, раскаиваясь и тщательно затирая горячими поцелуями черные пятна синяков, оставленных его пальцами. Его Сила тонкими плетями обвивавшая тело женщины, ласкала ее, стирая следы недавнего сражения, затягивая, словно заполняя сладким теплым нектаром, старые раны. На миг София ощутила себя так, словно не было ничего этого — ни колючего ложа из мха, ни пронзающего до костей холода за пределами их теплого убежища, ни выматывающей безумно долгой погони; все события последних месяцев словно слились в единый поток, в котором не было ни страха, ни хождения по тонкой грани жизни и смерти, не было ни тяжелого одиночества, от которого леди-ситх пряталась за стенами своей лаборатории, даже ее цель — избавиться от этой проклятой Силы, — словно размылась... перестала быть такой значимой. Она отдавалась его ласкающим рукам и тысячам прикосновений его Силы, растворяясь в них, но когда теплый поток скользнул по ее животу вниз, тысячами искр касаясь самого чувствительного места, София вся сжалась, напряглась словно струна — в ее голове черной болью вспыхнули страшные картины прошлого, отчего ее блаженно закрытые глаза распахнулись и заалели, наливаясь страхом и яростью. — Нет, — почти выкрикнула она, вцепившись ногтями в напряженную спину Инквизитора, ласкающего ее шею губами. — Нет! Только не Силой! Ее вскрик и боль донесли до его сознания ее просьбу, и он, подрагивая всем своим телом, шумно дыша в ее ушко, прикусил горячую мочку острыми зубами, и ей показалось, что он смеется, тихо и озорно. Без Силы; как простые мужчина и женщина; не зная наверняка желаний друг друга, не читая, не предвидя накатывающего или отступающего удовольствия, не усиливая ощущений до звезд, взрывающих мозг. Только два тела. Таким пресным блюдом Фреса было не соблазнить; для него удовольствие всегда граничило с безумием, но не на этот раз. Он на миг представил, как это — в глубине его памяти еще хранились воспоминания о том, как это бывает, — и ощутил, что все равно хочет эту женщину. Даже так. Без Силы. Потому что хочет именно ее. — Согласен, — хрипло выдохнул он, целуя ее напряженную шею, и его Сила вкрадчиво отступила, откатилась подобно волне, оставив их на пустынном берегу небытия и пустоты. Он мягко коснулся ладонью ее напряженных бедер, разводя их пошире, потому что София, испугавшись, попыталась сжать их, вывернуться из-под его тела. Его горячая плоть коснулась ее там, где давно никто не прикасался, раздвигая нежные складочки, и она вздрогнула и непроизвольно сжалась, спрятав лицо на его груди. Можно было бы войти одним толчком в ее узкое, сжавшееся лоно, причинив боль. Пожалуй, после этого первого сопротивления она ярче чувствовала бы последующие его ласки; но панический ужас накрыл ее с головой, он был силен настолько, что Инквизитор чувствовал его практически физически, не прикасаясь Силой к ее мыслям. Силой можно было бы легко расслабить женщину, заставить ее забыть свой страх, вселив в нее легкую эйфорию, но он принял условия ее игры, пожалуй, с чересчур горячим азартом, и отступать от них был не намерен. — Расслабь бедра, — прошептал он, чуть поглаживая напряженную ножку женщины, обнимающую его. Мышцы на ее ноге дрогнули, но это помогло мало. Жесткое колечко на входе ее лона не желало пускать его. Словно лишившись этих вкрадчивых блаженных прикосновений Силы, она так же потеряла и то сладостное опьянение, то невыносимое желание, которое сжигало ее изнутри, оно словно рассеялось, уступая место лишь суровой реальности. Сухой мох неожиданно больно впивался в поясницу, а тело Инквизитора вновь казалось тяжелым. Чуть приподнявшись на локте, он просунул руку между их телами и погладил чувствительную точечку между разведенных ножек Софии. От этой откровенной ласки женщина вздрогнула и сжалась еще сильнее, а он, скользнув пальцами по ее раскрытому лону, снова вернулся к этому чувствительному бугорку и, зажав его пальцами, стал осторожно гладить, снова склонившись к подрагивающей шее женщины. Чувствительная ласка заставила Софию извиваться и дрожать под его рукой, она даже попыталась вывернуться, закрыться, но он лишь сильнее надавил, удерживая ее тело соединенным со своим, и его пальцы все равно продолжали свою жестокую игру, заставляя ее живот и бедра дрожать мелкой тонкой дрожью, а дыхание разбиваться на быстрые хриплые вдохи. Стоны женщины стали громкими и умоляющими, ее руки цапали, хватали его спину, и он почувствовал, какой она стала влажной, горячей. Казалось, что ощущения ее стали невыносимыми, граничащими с мучением, она уже вскрикивала от его настойчивых прикосновений. Его пальцы внезапно отдернулись, оборвав эту острую сладкую пытку, и тело женщины, до того изгибающееся под ним дугой, внезапно опало, мгновенно расслабилось, лишившись этого острого раздражителя. И Фрес тотчас вошел в ее расслабленное тело, одним коварным сильным движением, выбив из ее губ шумный вздох. София вскрикнула, широко раскрыв глаза, в которых плавал страх, ощущая это проникновение, наполняющее ее тело забытым чувством удовлетворения, и ее ногти в который раз оставили красные следы на его коже. — Я уже в тебе, — шепнул он, медленно накрывая ее всем телом, зарываясь лицом ее волосы, стирая поцелуями ее затихающие страх и дрожь. — В тебе... Страх отступил внезапно, словно оттесненный этим властным проникновением; осталось лишь чувство сладкой заполненности и обжигающий жар желания, который с новой силой разгорелся в груди Софии. Он чуть приподнялся над нею, заглядывая в ее глаза, желая рассмотреть в них подсказку, но она закрыла их, словно желая скрыть свои истинные чувства, желая привыкнуть, распробовать это сладостное, почти забытое ощущение абсолютной заполненности; при первом же его движении, при первом же толчке в ее узкой бархатной трепещущей глубине она прикусила губу, и он, склонившись, чуть коснулся губами ее уст, словно спрашивая ее согласия или одобрения. Это было так странно... Инквизитор обычно был сосредоточен на своих ощущениях, удовольствие его любовниц было словно побочной ветвью его собственного, естественной закономерностью того, что он брал то, что хотел, и делал то, что нравилось ему. Сейчас же он вынужден был прислушиваться к ощущениям другого человека, будучи почти лишенным Силы, довольствоваться одним лишь языком тела, его тихим, едва слышным шепотом. И он хотел это слышать; он хотел разобраться в подсказках. Он хотел не только эту женщину; он хотел попробовать ее неги, ее наслаждения, ее любовного беспамятства, хотел, чтобы при воспоминании о нем или при случайном взгляде в зале заседаний она краснела и прятала взгляд от него. "Только ты и я; только двое; без Силы. Я сделаю тебе хорошо, моя девочка. Я еще помню, как это — заниматься любовью..." Его рука скользнула по ее мягкому телу, и пальцы чуть сжались на бедре, приподнимая его и делая женщину более открытой для проникновений. Он хотел ее всю. Без остатка. Осторожно, вкрадчиво, медленно, входя в нее глубоко, до самого бархатного чувствительного донышка, он мягко и гибко двигался над расслабленным, податливым телом Софии, нежно толкаясь в ее лоно, словно боясь вспугнуть; он прижимался к ней все теснее и теснее, ласково прикасаясь животом к ее животику, вжимался в ее раскрытые бедра, просунув руку под ее мягкую круглую попочку. Его неторопливые, какие-то бережные движения были осторожны, словно на периферии сознания все еще маячила мысль о том, что в любой момент это хрупкое нежное прикосновение может быть разрушено — к ней снова вернуться ее страхи, и она оттолкнет его, забьется в истерике, и все кончится криком и яростной дракой... А ему этого не хотелось бы. Странные ощущения — слишком тонкие, слишком невесомые, — внезапно понравились ему, как и тот короткий нечаянный поцелуй в лабораториях, приятно кольнувший его самолюбие. Прерывистое дыхание обласканной женщины с каждым толчком в ее тело становилось все громче, то и дело сбивалось на стоны, и ее искреннее наслаждение приятно щекотало нервы и заставляло шуметь кровь в висках, когда возбуждение накатывало с новой силой и приятной судорогой сводило живот. Склонившись к запрокинутому лицу Софии, целуя ее раскрытые губы, дыша ее горячим дыханием, ощущая несмелые касания в ответ, он толкнулся сильнее, смелее, вжавшись в ее мягкое тело, и еще, и еще, быстрее, глубже, почти на грани боли, погружаясь в так долго сдерживаемую страсть, и удовольствие от страстного свидания не заставило себя долго ждать. Оно накатило вдруг, обняв его тело, и стремительно понесло его ввысь, к приближающемуся удовлетворению, подстегиваемое ее ласками, ее криками, руками, то царапающими его спину в кровь, то ласковыми ладонями сглаживающими боль. Он, забывшись, целовал и кусал ее плечи, шею и грудь, зарываясь руками в ее волосы, властно запрокидывая голову назад, находил ее подрагивающие губы, и снова осторожно припадал к ним, замедляя этот безумный, безжалостный ритм, чуть приостанавливая свою яростную атаку, и ответом ему был ее голос, рассыпавшийся на хриплые нетерпеливые стоны, глубокие гортанные крики, частое горячее дыхание. Ее горячая атласная кожа стала влажной, ее ногти впивались в его спину и безжалостно чертили на ней красные полосы, и женщина, извиваясь, стала прижиматься к нему все сильнее, словно стараясь вобрать его в себя еще больше, еще полнее, до пресыщения, его страсть словно передалась ей. Он вызвал ее, разбудил, растрепал, заставив вылиться багровым вином из сердца, прорезаться алыми лепестками мака. Кажется, в какой-то момент, совсем забывшись, София особенно остро провела ногтями по спине Инквизитора, ничуть не щадя, царапая до крови, так словно это была не живая гладкая кожа, а прохладная обивка бархатного дивана в его покоях. Того самого, на котором до сих пор хранились следы той ночи — отметины ее острых ноготков, следы безумного, пьянящего удовольствия. От такого безжалостного касания Инквизитору стало не по себе. Признаться, подобное выражение страсти ему даже понравилось поначалу, ведь никто из рабынь не смел прикасаться к нему так — все они с величайшим почтением относились к его телу. А обычные женщины... даже испытывая невыносимое удовольствие, все же не решались проявлять свою страсть так... Или он попросту не позволял им? Его Сила контролировала каждый миллиметр их тела, и да... они делали то — только то, — чего хотел он. Должно быть... если бы Сила была, он бы даже не заметил это яростное прикосновение леди-ситх, но лишенный ее, он чувствовал, как покалывает и наливается болью оцарапанное плечо, и не сказать, что эти ощущения были ему приятны. Но еще более его задело другое... София. Беззащитная и открытая, трепещущая от каждого его касания, нежная, теперь казалась совсем иной. — Не смей, — прошипел он, перехватывая ее ручку, переплетая пальцы, жестко сжимая ее своей ладонью. Он замедлился, остановился, прижимая Софию к себе сильнее, а затем сделал несколько быстрых резких глубоких толчков, пронзая ее тело таким же острым удовольствием. — Никогда. Что ж, стоило признать — Лорд Фрес умел быть убедительным. Это маленькое наказание София вынесла, закусив губу и вздрагивая от каждого его проникновения. Но стоило ему вновь замедлиться, перестать терзать ее, как ее зажмуренные глаза раскрылись, и пламя желания горело в них нестерпимым светом. — А то что? — хриплым голосом прошептала она, вызывающе усмехаясь, чуть облизывая покрасневшие искусанные губы; открыто и с вызовом глядя ему в глаза она, обвивая его ногами, обнимая горячими руками его шею, приникла к нему всем дрожащим телом, низом живота, не в состоянии больше сдерживаться и скрывать свои чувства, она со страстью прижалась к его губам сама, целуя его яростно и жадно, прикусывая его ласковые губы, лаская укушенную атласную гладкость языком, словно сойдя с ума. В ее поцелуе было столько страсти, столько откровенного желания и искреннего наслаждения близости с ним, что на миг он замер, потрясенный, опираясь на локоть и практически на весу удерживая прижавшееся к нему тело, осторожно, по глотку, выпивая это бушующее пламя в раскаленной тишине, ласково прикасаясь к ней губами. Это было намного слаще, чем высекать вопли экстатического, нереального наслаждения у твиллечек Силой; это было намного вкуснее, чем ужас и сладкое предвкушение соблазнительных рабынь, купленных Лордом Фресом на долгую ночь. Это не имело ничего общего с его Силой, это принадлежало только ему. Это было его. Это был долгий поцелуй, слишком долгий, слишком сладкий, слишком возбуждающий и трепетный, слишком нежный и изощренный, чтобы можно было объяснить его одной страстью. Желая продолжить, послушать еще ее сходящее с ума сердце, ее сладкие стоны, он снова двинулся вперед, не отрывая губ, словно хотел попробовать ее дрожащий голос на вкус. Она вскрикнула голосом, полным удовлетворения и какого-то ликования, безудержного, почти безумного, и откинула голову, рассыпав спутанные волосы по серой подстилке. "Это стоило того, чтобы подойти к смерти так близко... чтобы ощутить твой вкус на своих устах, Инквизитор... тот, кто несет смерть", — думала София, сходя с ума от близкого и столь желанного удовольствия. Два слитых воедино тела, тесно прижавшись друг к другу, двигаясь в одном ритме, неторопливыми плавными движениями, дышали одним дыханием, передавая из губ в губы и перемешивая свои стоны, крики, так, словно были одним целым. Наслаждение подкрадывалось как взбирающаяся вверх по волокнам ткани вода. София в изнеможении в который раз откинула голову назад, задыхаясь от поглотившего ее удовольствия, и вновь прижалась к Фресу, со стоном припав в страсти губами к напряженному плечу мужчины. Там, на разгоряченной коже, тонкой белой нитью виднелся шрам, след от ее язвительного укола, поцелуй ее кинжала. Наполненная ласками, растворившаяся в наплывающем удовольствии, она прильнула к нему губами, даря ему прощение и откровенную ласку, смешанную с обожанием. "Ты, безжалостный любовник, нежный и яростный, я так боялась и желала тебя, ужасного, недосягаемого, холодного и высокомерного, с твоими прозрачными глазами, глядящими свысока, с твоими строгими губами, которые часто становятся твердыми и злыми, с твоими прекрасными руками, которые одинаково щедро дарят смерть и ласку!" Она покрывала его плечо страстными поцелуями, затирая языком отметину на его теле, как до этого делал он, ощущая сильные безжалостные толчки в своем теле и зажигающиеся в мозгу ослепительно-белые вспышки наслаждения, от которых хотелось кричать. Она впилась зубами в уже гладкую, лишенную тонкой отметины кожу, кусая его плечо хищно и нежно, словно мстя за удовольствие, которое он дарил ей. "Как можно не желать тебя, такого опасного и острого, как кинжал, отметивший тебя? Как же можно не пожелать тебя, такого яркого и зловещего? Как же можно не пожелать тебя, когда ты заглядываешь в глаза, и твой горячий взгляд касается души?" Словно в подтверждение своих мыслей, она откинулась назад, на его сильные руки, и взглянула в его пепельные глаза, утопая в них, растворяясь в их обжигающем океане. "Проклятый властный повелитель, как же ты прекрасен в своей недосягаемой высоте и жестокости... как самый соблазнительный смертный грех. Ты и есть самый сладкий смертный грех," — она коснулась пальчиком его губ, откровенно, блаженно, развратно улыбаясь; волна крупной дрожи прокатилась по ее телу, разливая острое сладостное удовольствие до самых кончиков пальцев. Миг спустя к ее наслаждению присоединился и он, стиснув ее маленькое шелковое тело почти до боли, вжимаясь в него, выдохнув удовольствие, разрывающее его изнутри; лаская жесткими пальцами ее затылок и волосы, он простонал в ее горячую шею, что-то, от чего София смутилась и разозлилась одновременно и чувствительно укусила мочку его уха. Бешено бьющееся сердце сотрясало его, любовники вздрагивали, не торопясь расплетать объятия, сжимая друг друга в плотных змеиных объятиях и самые последние, самые нежные и ленивые ласки были уже не обязательны — они наполнились ими изнутри. Страсть, найдя выход, реализовавшись, все равно не отпускала их, хотя уставшие тела молили о пощаде и уже не хотели двигаться. Любовно переплетая отогревшиеся пальцы, лаская руки друг друга, продолжая касаться губами друг друга, уже почти засыпая, они в полудреме шептали слова, которые были тише звездной ночи, ласковее теплой реки. — Маленькая девочка моя, — шептал Фрес забывшись, целуя волосы Софии, засыпающей на его груди, — маленький хищный зверек с атласной шкуркой... ты бархатная там, внизу, просто бархатная... Не бойся меня; я ведь и сам тебя боюсь... твоей странной власти надо мной... Склонившись над ее грудью, он осторожно прикоснулся к подрагивающей ямке на ее шее, и на это горячее, невыносимо нежное прикосновения ее тело откликнулось каждой клеточкой, наполняясь радостью и теплом. "Там живет душа", — подумала София перед тем, как сон сморил ее.