Железная Империя

Дворец Вейдера был оцеплен, и Люк сам обходил посты, касаясь людей Силой, прислушиваясь к тревоге и ожиданию. ...Малакор Строг сам покинул кабинет Вейдера... Под истерический хохот валяющейся на полу женщины, только что пережившей пару десятков страшных смертей в огне и кипящем камне, под молчаливым суровым взглядом Императора, черной тяжелой скалой стоящего над еле ворочающейся Аларией, провожаемый свирепым желанием Леди Софии накинуться и разорвать, и под молчаливое ожидание Люка Скайуокера, которому достаточно было бы неверного взгляда, лишнего слова, неосторожного жеста, чтобы активировать сайбер и кинуться в безумную плачущую Тьму, рассекая дымные тени. Силой касаясь разоренного гнезда, взывая к носителям золотых лиц, Малакор вновь и вновь не получал желаемого отклика, и мертвая Тьма, клубящаяся в нем, словно оковывала черным льдом все его существо, туша горящий взор и наливая чернилами миндалевидные глаза, проливаясь под кожу, высвечиваясь неживыми прожилками на ровном гладком лбу, стирая всякое человеческое выражение с молодых губ, с бровей, с висков, превращая черные длинные волосы в дымное обрамление белоснежной посмертной маски, фарфорового обмана, под которым таилась жадная голодная черная бездна. — Анексус, — четко произнес он, и Алария, едва успокоившаяся, снова забилась в истерическом припадке, содрогаясь в безумном хохоте, закрывая лицо руками, катаясь под ногами Вейдера, словно перекрученная рваная тряпка. Ее волосы были совершенно мокры от болезненного тяжелого пота и липли к вискам, к разгоряченным щекам и к влажно блестящей шее, на белоснежном нежном платье, теперь измятом и испачканном, грязными пятнами проступала влага, и женщина выглядела неряшливой и какой-то оборванной. Только что она пережила несколько страшных минут, настолько ужасных, что и вообразить себе невозможно, как не остановилось ее измученное сердце. Ее крики были страшнее настоящей казни, они наполняли собой все пространство, вытесняя, выдавливая вообще все, что могло хоть как-то отвлечь от них. Ее многократно умирающее тело тряслось, изуродованное гримасами лицо словно на самом деле покрывалось пузырями, и, кажется, платье насквозь промокло от выжатой болью из женщины мочи и пота. Ее лютый вой и надсадный вопль, повторяющийся раз за разом, огнем опаляли сознание, и София до крови прикусила губу, чтобы вынести, выдержать звуки этой невыносимой жестокости, в то время как Дарт Вейдер был нем и суров, а Малакор, казалось, застыл, замер, словно схваченный и сохраненный вековой мерзлотой. Нужно отдать должное Лорду Фресу — в этой экзекуции он был невероятно быстр... И можно было только позавидовать ему — убивая, он не слышал и не видел этого кошмара и этих разрывающих грудь женщины воплей. А затем они прекратились вовсе; Алария, пуская ртом кровавые пузыри, багровая, с бессмысленным взглядом, узкими зрачками уставившемся куда-то в недосягаемую даль, лежала, раскинув руки, и ее тело лишь изредка вздрагивало, а из горла вырывалось какое-то глухое, сиплое ухание. Лорд Фрес догадался достать свой сайбер, и перед окунанием в лаву наносил удар милосердия каждому скользкому, голому клону, чтобы навсегда прекратить его сопротивление. Если быть внимательным, то можно было бы посчитать, сколько раз алое лезвие проткнуло сердце Аларии... И даже после того, как все окончилось, она еще долго лежала, распростертая, полубезумная, ничего не понимающая, и жизнь, распределенная до того по множеству тайных убежищ, крепко вцеплялась в то единственное убежище, что ей оставалось — в Аларию... Но она нашла в себе силы после всего этого подняться и сеть, опираясь руками о пол, недобро глядя исподлобья некроманту в его тухнущие, умирающие глаза, едва только услышала имя Анексус и до ее сознания дошло, что ситх-леди отправилась в небытие и черную пустоту первой. Алария не хотела таким образом выказать свое презрение к своему мучителю или подчеркнуть какое-то иное чувство. Она просто не нашла в себе сил поднять головы и взглянуть прямо. Ее взгляд, обращенный к Малакору, потерявшему власть над нею, — одержимый взгляд маньяка-убийцы, добравшегося до крови, — был полон силы, жизни и злобного торжества. — Он убил Анексус ситх, — злобно прорычала Алария, жадно изучая лицо Малакора, каждую черточку, в которых желала увидеть отражение его скорби и боли. — Твою Анексус! И отнял у тебя меня; Инквизитор разорил твой склеп! — прокричала Алария, и снова жутко расхохоталась, едва не уткнувшись лицом в пол от слабости. Ее плечи вновь вздрогнули, дикий хохот потонул в плаче, в громкой истерике, полной боли и ужаса, и Вейдер покосился на содрогающуюся у его ног в рыданиях женщину. — Клянусь, — проорала Алария, поднимая залитое слезами искаженное лицо, на котором причудливо смешивались отчаяние и вновь приливающая злорадная радость, — я отблагодарю его за такой роскошный подарок! О таком даже мечтать было невозможно — чтобы первой его жертвой стала твоя возлюбленная! Пусть остальные живы, но она — умерла! Брови Вейдера взлетели вверх, в чертах его промелькнуло изумление, но уже через миг сменилось каменным, ничего не выражающим тяжелым безразличием. Леди София, казалось, нервно вздрогнула от последних слов Аларии и закусила губу; ее бесстыдное обещание было более чем понятно - чем еще могла расплатиться эта женщина за оказанную ей услугу, кроме себя самой? — Инквизитор не собирает падали, — резко произнесла София, не отдавая себе отчета в своих словах. — Оставьте при себе свою благодарность. Эта странная ревность, этот горячечный протест вырвались из ее сердца внезапно, прежде чем София поняла, как выглядят ее слова для присутствующих. Однако, она не стушевалась и с честью выдержала обращенные к ней взгляды, словно отгораживаясь от чужого удивления и брезгливых издевок, пренебрежения и издевательских намеков мыслью о Триумвирате. — Лорд Фрес равен Императору, — отчеканила София. — Он Один из Триумвирата. Невозможно просто так пойти и... отблагодарить его. Алария, все так же не поднимая головы, перевела взгляд на вспыхнувшую румянцем Софию, и ее темные глаза на бледном лице, смотрящие недобро, пристально, внимательно, показались Софии ужаснее разверзшегося ада. В них, помимо темной похоти и развращенной распущенности, можно было увидеть лютую жестокость и целеустремленность такой силы, что позавидовал бы и сам Император. "Я доберусь до Инквизитора, — словно шептала лютая злоба, сквозящая в этом взгляде, — и лягу с ним, и он будет делать со мной такое, чего не делал ни с кем и никогда. И ему понравится, еще как понравится! Ты никогда не дашь ему этого; а я дам. И тогда посмотрим, кто будет иметь больше влияния и кто окажется ближе к трону Императора..." София вздрогнула, ее рука легла на рукоять сайбера, однако в следующий момент веки Аларии дрогнули, мигнув, и словно стерли с темных радужек весь этот кошмар, всю порочную коварную вязь, выписанную Силой, превратив темные глаза женщины в уставшие и мутные, почти ничего не понимающие. И эта быстрая смена масок, казавшаяся наваждением, от которой начинаешь сомневаться в себе — а видела ли? А не показалось ли? — была страшнее, чем мертвенное присутствие Малакора. Меж тем Вейдер, выступив вперед, закрыв собой обеих женщин от мертвого взгляда Малакора, произнес: — Алария моя. Я не отдам ее тебе. Я лучше убью ее сам, но ты больше ее не получишь. Я выслушал тебя и решил, что твои претензии ничтожны. Нет. Мой ответ — нет. Малакор смолчал, но его Тьма, лающая и ревущая безумными голосами, оглушая Силу Вейдера, черными тенями расползлась по комнате. — Я могу ее обменять? — ничего не выражающим голосом произнес Малакор. В его устах эти слова прозвучали не как вопрос, а как набор холодных, рассыпанных по Вселенной слов, сказанных когда-то кем-то разными голосами, а теперь просто собранных вместе в одну фразу, словно нанизанных на нитку разномастных бусин. Так, словно Малакор поглотил души тех людей, давным-давно, и его наполненная смертью оболочка просто говорила их голосами, жила их воспоминаниями и мыслями. — Да, — быстро ответил Дарт Вейдер, сверкнув глазами. — Принеси мне Фобис, и я отдам тебе Аларию. От фигуры Малакора нестерпимо пахнуло лютой стужей, воздух дрогнул от выброса Силы, и мертвые тени прошлого, глядя затухающими неестественно-яркими глазами, произнесли разными, страдающими во тьме голосами: — Хорошо... я покажу тебе мощь Фобиса... Люк лично проводил страшного гостя за двери и сопровождал его через весь замок, наблюдая, чтобы некромант ничего не натворил. И последней из покоев Императора Леди София вытащила Аларию, больно ухватив ее за локоть. Протащив ее, еле волочащую слабые ноги, через всю приемную, София раскрыла двери в коридор и брезгливо вышвырнула девушку вон, словно пыльную грязную тряпку, словно ненужную никчемную вещь, давно утратившую свою ценность, отчего Алария пролетела по инерции несколько шагов и врезалась в стену, налетев на нее всем телом и распластавшись по темному алому, с черными прожилками граниту. У нее не было сил даже остановиться; но вот хохотать, тихо и страшно, сползая по стене вниз — сколько угодно. Дарт Вейдер остался слеп и глух ко всем ее уловкам, уговорам и слезам. Даже наблюдая ее муки, раз за разом, когда на другом конце галактики Инквизитор жег ее тела, связанные с ее духом невидимыми связями, свысока глядя на ее судороги, слушая ее крики, которые, наверное, одинаковы у всех людей, которых когда-либо сжигали на кострах, он остался равнодушен. Только пламя Мустафара отражалось в его горящих глазницах на суровом бесстрастном лице, наблюдая, как следом за искалеченным Энакином в лаву погружается и Падмэ, вопя от боли и отчаяния, не желая пройти его путем вслед за ним и жалея о том, что ее ноги вообще ступили на этот путь. Ведь в итоге он приведет их в разные концы Вселенной... Поэтому его голос после, когда все кончилось, когда уползла всепоглощающая тьма Малакора и отступил ужас, был страшнее всего, хотя он произнес такие простые, такие спокойные слова. — Я выполнил свое обещание, — тихо сказал Дарт Вейдер, и в его на миг поникшей фигуре, опущенной голове, в его движении как будто ожил Энакин, страдающий, готовый уйти и прощающийся, может быть, навсегда. Склоняясь к маленькой Падмэ, он чуть согнул колено, и она тотчас узнала это движение, навеявшее ей горько-сладкие воспоминания, от которых рвались внутри тонкие нити, связывающие настоящее и прошлое, раскрывая пропасть настоящего. — Я отнял у Малакора все, что вас связывало. Клоны твои уничтожены. Ты свободна. — Энакин, — позвала Алария дрожащим голосом, порываясь встать, подняться с пола, чтобы упасть на его грудь, вцепиться в его одежду, повиснуть на нем и плакать, молить о прощении за свои проклятья, за грязные слова, за все то, что вылезло на поверхность из гнилых могил только что, но Энакин, закрыв свои синие глаза и накрепко сжав губы, чуть качнул золотоволосой головой и порывисто отвернулся. Нет, он не был слеп и глух, напротив. Он видел и слышал все, абсолютно все, намного яснее, чем двадцать пять лет назад. На губах его играла горькая усмешка, и слезами его было не обмануть. Его Императрица никогда не плакала. Она никогда ни о чем не просила у Императора. Она брала сама. Или гордо отказывалась. Этим они были схожи. Они были едины. Алария же с каждой своей смертью по крупинке теряла свою гордость, и в этом ее нельзя было упрекнуть. Кто не потерял бы... Но вместе с потерями были и приобретения; и эти неряшливые, грязные отпечатки ее жизни сегодня проступили, как пятна липкого пота на ее платье. И они были отвратительны. Падмэ Амидала Наберрие, кто же мог подумать, что ты будешь когда-то рассчитываться своим телом с каждым, кому должна? Кто же знал, что ты превратишься, выродишься в элитную шлюху, красивую куклу? Кто же знал, что ты отречешься ото всего, что было в тебе, что так влекло, и станешь выживать, не брезгуя никакой грязью и не видя, как много уродливости в том, что ты делаешь, и что тебя окружает? — Энакин... Цепкая рука ситх-леди ухватила Аларию под локоть и рывком заставила подняться на ноги. Где-то треснуло белое платье, на подол которого наступили неловкие заплетающиеся, трясущиеся ноги, и призрак золотоволосого Энакина, отвернувшегося от нее, чуть покачивающего горько головой, растаял, унеся с собой огни давнего Корусата, уступив место черной огромной фигуре Императора, облаченного в броню ситха, стоящего к ней спиной, заложив руки за спину и рассматривающего панораму Бисса, расстелившегося у его ног. — Аудиенция окончена, — злорадно прошипела сквозь сжатые зубы ситх леди, и в ее недобрых глазах мелькнуло выражение торжествующей мстительности. — Пшла! *********************************** Инквизитор появился только когда над Императорским дворцом зажглись первые звезды. Их особенно хорошо было видно из панорамного окна в кабинете Императора, огромные белые огни в черной высоте. Император любил звездное небо; об этом знали все. Что думал о белых звездах Инквизитор, не знал никто, и поэтому к его приходу никто не задернул штор на огромном бронированном стекле, за которыми далеко внизу горел праздничными драгоценными огнями город, а наверху, на расчерченном неслышными полетами авиации небе, зажигались первые ночные светила. Инквизитор, стрельнув глазами в сторону блестящей холодной прозрачной поверхности, недовольно дернул углом рта, но на этом выражение его недовольства и окончилось. Своим неслышным шагом он пересек расстояние от дверей, закрывшихся за его спиной, до своего привычного кресла у стола Императора, и его рука осторожно, с долей благоговения и даже уважения, положила на полированный стол тяжелую золотую маску, тяжело и громко грохотнувшую об драгоценное дерево. На сей раз Инквизитор не смеялся; откинув шлейф, он опустился в свое кресло, глубоко и удовлетворенно вздохнув, и его руки, тяжело опирающиеся на подлокотники, казалось, чуть вздрагивали от усталости, а все движения Инквизитора были чуточку замедленными. На миг он прикрыл глаза, хмуря широкие брови, тяжело потирая лоб. Дарт Вейдер, мельком глянув на ситха, отметил, что на костяшках его пальцев, обычно таких безупречно чистых, выхоленных, как будто бы темнели следы от недавно заживших ран. — Анексус ситх, — произнес Дарт Вейдер, чуть касаясь металлическими пальцами золотой поблескивающей маски, которая, казалось, запела под его прикосновениями. — Первая. — Да, она, — ответил Инквизитор глухо. — Это не могло быть совпадением. Ее нарочно выставили вперед, Дарт Берт ушел, словно сарлакк в свою нору, подсунув ее мне. Теперь Малакор никогда не уйдет. Он будет кружить возле нас. Мы избежали основной ловушки, которая несла бы нам гибель, но попали в другую, не менее опасную. И расставил сети не Малакор. Он сам на крючке у того, кто дергает за ниточки. Он называл какие-нибудь имена? — Нет, — ответил Вейдер, задумчиво выстукивая пальцами по своему обыкновению. — И разум его чист. Вероятно, он не знает. Но, скорее всего, ему просто все равно. Он пришел убивать — и он убьет, рано или поздно. И тот, кто дергает за ниточки, просто ускорил этот процесс, всего-навсего заслав нам Аларию. Так просто. Твои предложения? — Убить, — резко ответил Инквизитор, не колеблясь ни минуты. — Убить ее, Владыка. Все ее слова — ложь, от первого до последнего, ложь, искусно сплетенная с правдой, петля к петле. Она играет, манипулирует вами, ведя к гибели, и ее нужно убить, чтобы прекратить ее игру. — А как же тот, кто стоит за нею? Разве ты не хочешь узнать его имя? — хитро прищурившись, произнес Вейдер, но Инквизитор остался непоколебим. Прикрыв глаза, он упрямо мотал головой, отрицая всякие доводы за то, чтобы продолжить эту странную лживую игру с Аларией. — Убить, убить, убить, — упрямо и зло твердил он, и гнев закипал в его ледяных глазах. — Убивать всех, кто осмелится прийти и заявить о себе. — И оставить идею завладеть Фобисом? — все так же насмешливо произнес Дарт Вейдер, пряча улыбающиеся губы за сцепленными руками. Лорд Фрес нервно дернул плечом: — Где гарантии, что она знает об этом? Где гарантии, что Фобис у того, кто дергает за ниточки, а не у Малакора? Где гарантии, что он так могуч, как говорят? И где гарантии, что он вообще существует? — Он существует, — произнес Вейдер с такой страстью, что у Инквизитора не осталось ни единого сомнения касательно желаний и помыслов Императора. — И я хочу его. По губам Инквизитора скользнула ироничная усмешка, его светлые глаза сделались непозволительно непочтительными, и взгляд стал отчасти издевательским. — О, я понимаю вас, — подчеркнуто вежливо произнес ситх, склоняя голову и пряча насмешливые глаза под опущенными веками и темными ресницами. — Это в вашей натуре — стремиться к невозможному. К освобождению; к абсолютной силе, которую невозможно отрицать. Вейдер снес колкое замечание Инквизитора со все той же насмешливой ухмылкой, хотя все эти почтительные витиеватые слова, сложенные в хвалебное предложение, практически означали — "бывший раб, желаешь стать выше всех, подложив под свою ногу Фобис?". — Вам никогда не понять меня, Инквизитор, — все так же улыбаясь, мягко произнес Император, но в его ласковом голосе прозвучала яростная сталь, и глаза полыхнули огнем. — Тот, кто рожден в высшем обществе, никогда не научится так настойчиво хотеть брать и так добиваться своих целей, как бывшие рабы, приложившие все свои силы, чтобы расчистить себе путь наверх. Инквизитор обаятельно улыбнулся, проглотив изящно возвращенную ему колкость касательно своего аристократического происхождения. — Спорно, — сладко пропел он, щурясь. — И те, и другие, могут многому научить друг друга, потому что преследуют абсолютно разные цели. Рабы желают освободиться от своих оков, а аристократы... они стремятся к чему-то другому. Но в итоге каждый стремится освободиться от оков, которые находятся здесь, — Инквизитор выразительно коснулся виска указательным пальцем. — В голове. И у каждого оковы свои. Их безмолвный поединок взглядами словно взлетел до самой высшей точки накала и замер там, словно не найдя больше сил для продолжения, и ситхи практически одновременно потушили пламя в горящих упрямых глазах и свели острый разговор к светской болтовне. Инквизитор рассеянно качнул головой, думая о чем-то о своем. Пожалуй, он был зол, и от этого осмелился на небезопасную дерзость в адрес Императора, но злость его была хорошо замаскирована под тяжелыми мыслями о предстоящих боях. Он думал о том, сколько еще раз ему придется встретиться лицом к лицу с повелителями Ужаса, но боялся и жаждал этих встреч, так, словно отведал родной крови. — Что? — резко поинтересовался Император. — Все ли здоровы? Виро Рокор вернулась? — Да, да, — рассеянно ответил Инквизитор, глянув на Дарта Вейдера отсутствующим взглядом. Ноздри Императора гневно вздрогнули, и Лорд Фрес ощутил раздражение, волнами расползающееся от старшего ситха. — Кто? — прямо спросил Император, сверля Инквизитора тяжелым взглядом, и тот, вздохнув украдкой, так же прямо ответил: — Главком Лора Фетт. Ранена, но легко. Доставлена в медицинский центр. Проходит лечение в бакта-камере. Думаю, пару дней — и она снова вернется в строй. Ничего особенного. Его ледяные глаза, не мигая, вызывающе смотрели в гневные глаза Императора. Инквизитор лгал, и Дарт Вейдер знал это. Но Лорд Фрес лгал не потому, что хотел обмануть Императора, а потому что у стен бывают уши. Инквизитор не мог сказать вслух, что главком Империи упустила одного из врагов. Вспугнув его, словно дикого зверя, напугав его светом, шумом и громкими голосами, штурмовики вынудили золотолицего монстра в темных доспехах, схожих с одеяниями древних инквизиторов, истекающего силами и липким потом, который обычно выступает на выкрученном болью теле, покинуть его тайную нору, и гнали потом по лабиринтам академии, отрезая всяческие пути к отступлению, вместе с жалкой горсткой сопровождающих его асассинов. Дарт Берт был далеко; Анексус — мертва, и тот, кто скрывался под очередной золотой уродливой маской, был ослаблен. Его тело каждый миг терзали страшные боли, кожу словно разъедало до самых мышц и дальше, обнажая белые, еще живые косточки под раскисающей кашей мяса. Постанывая, завывая, монстр, ухмыляясь своим ненастоящим острозубым ртом, еле уползал, цепляясь ладонями за стены, и его обожженные пальцы оставляли кровавые пятна на холодных старых камнях, а длинные полы старинного одеяния из пыльных, утративших первоначальный цвет тканей, были разлохмачены и на глазах расползались, рассыпались, облитые кислотой. Он выбрал страшную смерть и умирал медленно, с каждым своим клоном, превращающимся в кислоте в густую зеленоватую кашу, снова воскресал, хрипло втягивая воздух в легкие, но лишь для того, чтобы умереть вновь. Но иного выбора у него не было. У того, кого тайно называли Повелителем, не осталось времени, чтобы лично прикончить свои запасные тела милосердным коротким ударом в сердце и скинуть их, уже мертвые, во всепожирающий колодец Малакора. Он ожидал нападение Вейдера, но не сейчас, не сегодня, не тотчас же. Он ждал вестей от Аларии, гадая, согласится ли Император отомстить за ее мучения, остались ли в этом бронированном монстре хоть какие-то человеческие воспоминания о прошлой жизни и хоть какие-то человеческие слабости, вроде сострадания, милосердия и маленькой толики привязанности к той, которую он когда-то боготворил. На это сделал ставку золотозубый Повелитель, и он почти не прогадал. Но кто же знал, что Вейдер так коварен и скор? Золотозубый думал, что Дарт Вейдер будет размышлять, ведь тот славился своей осторожностью. Он думал, что Вейдер сам явится посмотреть на то место, где в его любимую Падмэ насильно впустили самую грязную тьму, что Вейдер в ярости пожелает лично разнести это гнездо порока, где окончательно сломалась его светлая старая сказка. Но Император переиграл его, отвоевал одну позицию, нанеся удар тотчас же, не раздумывая и не медля. Ухмыляясь, развалившись в своем кресле, постукивая пальцами по столу, Вейдер одну за другой брал пешки, принадлежащие золотолицему, и небрежно швырял их во всепожирающий ад, наблюдая за бессильной злобой врага синими злыми глазами. Золотолиций просчитался; нет, нет, не осталось в Вейдере ни капли трепетной памяти о Падмэ, он изничтожил ее, изжил, и ему было все равно, где протекали ее самые страшные дни. Он исполнил ее просьбу, но выслал своих слуг, не удосужившись встать из своего кресла. В память о былом и этого было чересчур много, говорили синие безжалостные глаза Императора, и он недобро усмехался, через пространство огромной галактики рассматривая поражение золотолицего врага. Казалось, по ничего не выражающему золотому лицу струится пот и острые зубы смыкаются, скрежеща от боли. Даже сидя спокойно в своем полутемном кабинете, Дарт Вейдер умудрялся выигрывать. Но ничего; ничего. Это временно. И потеря клонов — это болезненная вынужденная мера, но не поражение. Нет. Нельзя было допустить, чтобы Императору достались его тела, его клоны, его новые лазейки в этот мир, оставленные на всякий случай, если темная душа вдруг отлетит в небытие и пустоту. Вглядываясь в оформляющиеся черты человека, запечатанного в банке, касаясь его Силой, догадался бы Вейдер, где таится наибольшая угроза? Откуда она придет? Вглядываясь в оформившееся лицо, плавающее в питательной среде, обрастающее первой, только начавшей пробиваться щетиной на щеках и подбородке, узнал бы Вейдер его черты? Осознание того, что этот тяжелый, огромный, похожий на неповоротливый "Экзекутор" человек так легко и изящно обыграл его, приводило золотолицего в ярость, и Сила мощным селевым потоком проносилась через его тело, но тотчас же впитывалась в боль и раны, горящие на распадающейся в кислоте коже, и золотолиций монстр вновь ослабевал, его еле передвигающиеся ноги подгибались, и он со стоном падал на колени. Но лишь для того, чтобы вновь найти в себе силы подняться и продолжить свой адский путь к свободе. Его мощь утекала как вода из сосуда без дна... Он не хотел и не мог драться, снова и снова чувствуя, как его тело растворяется и распадается на ничто, на отдельные атомы и молекулы; он слышал Лорда Фреса, но у него были свои планы, в которых Инквизитор стоял далеко не на первом месте, и даже не на втором. Его появление в академии взбесило золотолицего монстра, и он в ярости ударил Молнией Силы в стену, расколов древние камни с письменами, прочесть которые Малакор так и не смог, но наверняка очень желал бы. Теперь никто не прочтет их. Впрочем, золотолицего это не трогало никоим образом; странно, но в его мыслях не было ни капли почтения к учению Малакора Строга. Адепт Ордена, как и Фрес, свято верил в силу оружия, и точно знал, что сегодня его оружие будет побеждено оружием Инквизитора, если Лорд Фрес все же нагонит его в этом бесконечном долгом коридоре, ведущем прочь от имперских палачей. Это бессилие ощущалось так же явно, как холодный воздух, ледяной обжигающей струей пролившийся по ногам уходящего от погони. Особенно когда вся Сила утекала, как вода в песок, на поддержание ускользающей жизни, которая хотела оторваться вслед за теми чадящими искрами бытия, что еле теплились в растворяющихся в кислоте телах. Сила нашептывала ему о разъяренном Инквизиторе, рыскающем в подвалах Малакора, крушащем оборудование и бьющем шкафы. Инквизитор опоздал; он понял это и впал в ярость, но ничего уже не мог исправить. Его ярость, запредельный гнев превзошли все мыслимые границы, запах паленых волос и горелого мяса довел его, брезгливого чистоплюя, до бешенства, как и хрипы клонов, почувствовавших свою скорую кончину, и Сила лилась ему в душу черной рекой. Черной, как подземные холодные источники в лабиринтах под академией... Эту черную реку нельзя было ни остановить, ни вычерпать, ни победить, как не отогреть подземных быстрых вод. Это был шанс; у Фреса было много солдат, намного больше, чем осталось асассинов, подвластных золотолицему, и он был чудовищно силен, напитавшись яростью, вызванной ранениями, полученными в бою с Анексус. Но он не знал лабиринта подземелья; не знал, что там, прячась во влажных промозглых коридорах, жили подопытные животные Малакора, и целая колония ящериц исаламири, которых так ненавидел Фрес. Туда можно было уйти, спрятаться за аномалией, созданной напуганными животными, и выйти каким-нибудь коридором, пока ослепший и оглохший Фрес будет плутать в промозглом мраке. И золотозубый монстр все быстрее, все настойчивее цепляясь руками за ускользающие, пляшущие перед его глазами стены, шел к потайному лазу, который скрывался в центре лабиринта под темной маленькой пирамидой, со всех сторон испещренной старыми письменами. Одной лишь Силе известно, что свело их вместе — убегающего золотолицего монстра и Лору Фетт, проверяющую все помещения академии наравне с простыми штурмовиками. Обычно Лорд Фрес свирепел, если узнавал, что Лора шла напролом, и, подобно простым штурмовикам, не оберегая себя, рвалась в бой первой. Так было и на этот раз; игнорируя то, что штурмовики отстали от нее, оставив личную охрану далеко позади, оставшись практически одна, она бежала по полутемному коридору, слыша впереди себя глухие стоны, и то и дело замечая кровавые следы на стенах, с которых соскальзывали ослабевшие руки. Она нагнала золотолицего у самого потайного хода, и это даже было удачей, потому что иначе никто и никогда не узнал бы, не угадал, куда он уйдет. Несколько странных теней возились рядом — Лора не успела понять, что они делают, но, по-видимому, они отодвигали в сторону закрывающую проход пирамиду. Их повелитель ждал, скорчившись у стены, держась окровавленными руками за грудь и живот. На мгновение Лоре показалось, что он ранен и совершенно обессилен, практически на грани смерти, и она даже обрадовалась, что так легко настигла Повелителя Ужаса, но это первое впечатление, основывающееся на горячем сбивчивом хриплом дыхании, было ошибочно и далеко от истины. Парой отличных выстрелов Лора хладнокровно сняла тени, шевелящиеся у подножия пирамиды, но тут крепкая невидимая рука ухватила ее, да так, что треснули ребра, и Лора, вздернутая в воздух резким рывком, вскрикнула и забилась, не в состоянии даже дышать свободно. От этих страшных тисков, крошащих ее кости, весь ее мир сжался до размеров дрожащей ладони со скрюченными хищно пальцами, окрашенной темной кровью. Золотолиций, превозмогая собственную боль, делился своей Силой и своими страданиями с Лорой, и его дрожащая рука, протянутая к ней, словно сжималась на ее хрипящем горле, и от его ярости, пронизывающей ее тело, ее кровь закипала в венах, вспенивалась в задыхающихся легких. Казалось, вместе с воздухом из ее тела выжималось сознание. Никогда ранее Лора не испытывала на себе воздействие Силы, Лорд Фрес даже не пытался прикоснуться к ней таким образом. И ей показалось, что поток Силы, убивающий ее, просто стирает ее из реальности, слой за слоем убивая клетки ее тела. Вероятно, еще несколько мгновений, еще немного, и кровь хлынула бы из раздавленных легких через рот, но выстрел, громко взвизгнув в каменном мешке, яркой вспышкой откинул золотолицего монстра, и тот, отдернув свою кровавую руку, мотнулся, как кукла на веревочках, и рухнул вниз, в черный провал. Лора кулем свалилась на пол, выплевывая вязкую кровь, наполнившую ее рот; Виро — а стреляла именно она, припав на колено и хладнокровно прицелившись, хотя на линии огня, наполовину скрывая убийцу, в воздухе висела ее подруга, — бессильно уронила руки, сжимающие оружие, и ее рыжеволосая голова склонилась, словно повядший цветок. — Готов, кусок говна, — процедила она сквозь зубы, тяжело поднимаясь с колена. Пирамида медленно двигалась, каменно грохоча, закрывая собой темный провал, где исчез подстреленный Повелитель, но Виро не особенно заботило это. — Никуда он от нас не денется, паленый ублюдок, — произнесла она. ************************************** Проведав Лору Фетт в больничном секторе, Инквизитор сам не понял, как его занесло в лаборатории, находящиеся на самых нижних этажах императорского медицинского центра. Вероятно, беспокойство за жизнь Лоры вело его, и он желал получить информацию из первых уст — от ситх-леди, которая лично осматривала главкома, находящуюся в беспамятстве, и сама назначила лечение. Но так или иначе, а в лабораторию Софии он вступил в глубокой задумчивости; привычная циничная самоуверенная улыбка покинула его губы, взгляд льдистых глаз был строг и сдержан, и, останавливаясь перед столом, за которым работала ситх-леди, он не отпустил ни единой из своих обычных шуточек, и даже не прошелся по поводу ее внешнего вида, хотя на женщине был надет тот самый наряд, открывающий соблазнительную грудь, в котором она красовалась вчера, так удачно отвлекая внимание Аларии от отсутствия самого Инквизитора. — Миледи, — ситх склонил в приветственном поклоне голову, и его руки скользнули ему за спину. Раздражен; вне себя от ярости, хотя внешне этого не скажешь. — Рада видеть вас в добром здравии, — София, не отдавая себе отчета, поднялась с кресла, хотя до сего момента не собиралась этого делать. Словно что-то подкинуло ее; словно его возбуждение, его ненависть, не дающие ему покоя, передались и ей, и она теперь не могла оставаться равнодушной. — Что привело вас ко мне? Инквизитор, чуть покачиваясь на носках сапог, рассеянно рассматривал стеллажи с оборудованием, и его спокойное лицо ничего не выражало. От этого неловко повисшего молчания руки Софии вздрогнули, она стушевалась, и зачем-то дотронулась до комлинка, на котором до этого искала какую-то информацию, поправила кожаную папку с документами, лежащую немного небрежно... "Словно виноватая девочка, — сердито подумала она, — вот как я себя чувствую!" Однако Лорд Фрес не торопился озвучить цель своего визита, и София, кашлянув, словно прочищая горло, решилась взять инициативу в свои руки. — Если вы беспокоитесь о Лоре Фетт, — немного насмешливо произнесла она, — то совершенно напрасно. Ее, конечно, здорово потрепало, но не смертельно. Ее жизни ничто не угрожает, лечение назначено, и ваша очаровательная Лора скоро поправится. В голосе Софии прозвучала острая ирония, и она сама удивилась этой странной, ревнивой ноте. При всей своей эгоистичности и жестокости Инквизитор все же выказал совершенно неординарную заботу о раненой. Сила всемогущая, да какая вообще разница, что там его связывает с Лорой! Вокруг него всегда будет виться море женщин, и не потому, что он так уж неотразимо хорош — это София подумала с долей издевки, — а потому, что он подманивает их, гипнотизируя сладкими словами и обаятельными улыбками. Их будет много всегда, да; и, использовав каждую, он поставит где-то в своих воспоминаниях галочку и перейдет дальше, к следующей. Сомнительное удовольствие — быть одной из ряда таких побед. И даже мимолетная забота, этот интерес ее здоровьем, не стоят того, чтобы стать одной из этого бесконечного ряда... "Таких, как я, нельзя ревновать"... Так, кажется, он сказал. Но отчего-то эта самая ревность тупым ножом распиливает ее сердце на белоснежной фарфоровой тарелке. Вероятно, это было потому, что точно так же, как любой понравившейся женщине, он недавно шептал ей приятные слова, но не постеснялся схватить ее за горло, стоило ему разъяриться. И в этот миг ее здоровье его совсем не интересовало. С Лорой все было иначе. Она была иной. Не такой, как безликие женщины, которых когда-либо касался Инквизитор, или на которых он просто обращал свое внимание. И к ней Инквизитор действительно испытывал трепетные чувства, скрыть которые от посторонних он не мог, как бы ни старался. Впрочем, он и не скрывал, кажется. Инквизитор резко перевел взгляд на леди-ситх, и ей показалось, что ей влепили хлесткую пощечину, она отшатнулась, опуская глаза и боясь встречаться взглядом с его глазами, почерневшими от расширенных до предела зрачков. — Лора Фетт, — отчеканил он очень спокойно, но воздух завибрировал от его Силы, словно разрезанный лайтсайбером, — моя сестра. Побольше уважения, миледи. — Вот как, — произнесла София. Ей стало неловко, но одновременно с этим свербящим чувством она испытала злость, которая снова поразила ее своей новизной во вкусе. Словно ревность пробралась и туда. Это как назойливый аромат, распространяющийся по всему помещению, которым потом начинает пахнуть любой элемент одежды. Или как приправа, которая попала во все блюда и делает их одинаковыми... — С ней все будет в порядке, — сухо произнесла София, потирая щеку. — Я не за этим пришел, — вновь отведя горящий взгляд от женщины, продолжил Инквизитор. — Я хочу узнать о вещах, которые вам доставили из академии. Вы смотрели их? — Да, да, — София оживилась и выскользнула из-за своего стола, и торопливо пробежала постукивая каблучками к одному из застекленных шкафов, на блестящих полках которого были разложены старинные артефакты. — Что вас интересует? — Все, что касается Повелителей Ужаса и их масок, — бесстрастно ответил, Фрес, все так же бесстрастно рассматривая лабораторию, словно ничего интереснее в жизни своей не видел. На миг Софии показалось, что он нарочно избегает смотреть на нее, чтобы ненароком не выказать свою слабость или иные чувства так не вяжущиеся с натянутым на него образом непробиваемого, бесчувственного палача. Однако... — Маски? — задумчиво протянула София, раскрывая стеклянные дверцы, и перебирая тонким пальчиками потемневшие от времени вещи, приборы. — М-м-м... зачем вам это? — Я хочу знать, — зло и с ноткой истерики в голосе, такой неожиданной и стервозной, ответил Инквизитор, вновь глянув на женщину, — я наверняка хочу знать, кто это был. Кто посмел это сделать. Это злое и решительное "хочу" заставило Софию неуютно поежиться и снова кольнуло ревностью ее сердце, ее руки, достающие нужный голокрон, дрогнули, и темный массивный предмет громко стукнулся о стеклянную полку. — Но как же вы узнаете, — в нерешительности произнесла она, но, встретившись со взглядом Инквизитора, тотчас осеклась и замолчала. Узнает; он узнает. Виро видела его; и Инквизитор распластает ее мозг на атомы, но достанет из глубин ее памяти точный образ обидчика... гхм... его сестры. София установила голокрон перед Инквизитором и отступила на шаг, словно не решаясь находиться с ним рядом в тот миг, когда он увидит обидчика Лоры. — Вот, — произнесла она почти робко, и Инквизитор с усмешкой глянул в ее растерянное лицо. — А вы не поищете со мной? — произнес он, разглядывая ее так, словно только что увидел. Его брови удивленно взлетели вверх, когда он перевел взгляд на ноги, на бедра женщины, и она испытала непреодолимое желание спрятаться, зажать рукой слишком высокий разрез на алой шелковой юбке. — Какой удивительно знакомый костюм, — меж тем продолжил Инквизитор, и на его напряженном лице внезапно появилась легкая насмешливая улыбка, разгладилась глубокая морщина меж бровей, и в оттаявших глазах засверкал неподдельный интерес. — Кто это надоумил вас так одеться? Нет, определенно, вам идут эти цвета. Когда его бессовестный взгляд скользнул по ее открытой груди, София вспыхнула до корней волос, и поспешила отвернуться, обхватив руками плечи, словно ей было зябко. — Ну, знаете! — выдохнула она голосом, полым возмущения. — Я сама так решила... одеться. Эта уловка помогла мне усыпить бдительность... — Да полно, — прошептал Инквизитор прямо у нее над ухом, и она нервно вздрогнула, не ожидая ощутить его так близко. — Я же сказал, что вам идет. Мне нравится, как вы выглядите, и очень льстит, что вы... подумали обо мне, — эти слова он интимно выдохнул, казалось, прямо в ее сознание, чуть касаясь губами ее пылающего ушка. Одна из трофеев... Гадость какая. София брезгливо передернула плечами и практически выскользнула из рук Инквизитора — еще миг, и его ладони опустились бы на ее плечи. — Я всего лишь создавала видимость вашего присутствия на Биссе, — сухо произнесла она, отступив за стол. — Давайте вернемся к нашим делам. Что вас интересовало? Маски? Давайте глянем. Анексус, Малакор, Алария... Троих можно было отмести простым методом исключения, все они не могли сделать этого, и Инквизитор без интереса пропустил их шелестящие истории, даже не удосужившись взглянуть. Берт, к чьему имени никак не желал присоединяться титул "Дарт"... Суетливый трусливый человечишка, которого Инквизитор мельком рассмотрел в видениях умирающей Анексус... По его призрачному изображению, рожденному в воображении песней голокрона, пальцы Инквизитора скользнули, словно желая ощупать каждую бороздку на золоте его маски, словно желая запомнить каждую черту золотого уродливого лица... Но это был не тот, кто интересовал Инквизитора. Прищуренными внимательными глазами он изучал причудливые сплетения золотых линий, составляющих лицо Повелителя ужаса, и какие-то детали не ложились, не совпадали с искомым... — Дайтер и Пробус, — шептал Инквизитор, рассматривая последние изображения, и на его лице выписалось сомнение. — Чересчур похожи...чересчур... который из них? — Убейте обоих, — кровожадно предложила София, и Фрес перевел на нее насмешливый взгляд. — Убить? — переспросил он. — Это не так-то просто. Особенно если они будут вдвоем. Одна Анексус довела меня практически до безумия, и мне не стыдно в этом признаваться. Если бы я на своей шкуре не испытывал все прелести ее чар, я бы сказал, что это было великолепно. Дарт Берт сбежал, и я ощутил его облегчение, с которым он избежал боя со мной, но теперь я сомневаюсь в том, что правильно его истолковал. Вероятно, это был не страх, а какое-то задание, которое он должен был выполнить, и эта миссия была намного важнее, чем бой со мной. А эти двое... одного в Академии не было, а второй... вот второй меня очень интересует. И если бы они были там вдвоем, то, с большой долей вероятности они прикончили бы меня. От этих спокойных рассуждений Софию бросило в жар, и она с удивлением подняла глаза на задумчивое лицо Инквизитора. — И вы... вы так просто об этом говорите?! — А зачем переживать о том, чего не произошло? — Возможно, оттого, что речь идет все-таки о вашей жизни? — предположила София. — И, вероятно, вам следовало бы не являться на встречу с ними одному? Я могу составить вам компанию, если пожелаете. — Вы?! — усмехнулся Инквизитор и вновь смерил женщину таким взглядом, от которого ее кинуло в жар. — Благодарю покорно. — Что?! — от возмущения София даже осипла, и на ее щеках выступил пунцовый румянец. — Одно поражение в обучающем поединке еще ничего не значит! — Не значит, — согласился Фрес. — Но я не об этом поражении говорю. Кстати, пользуясь случаем хочу принести свои извинения за тот поединок. Я был непростительно груб и теперь раскаиваюсь. — Да идите вы к сарлакку со своими извинениями! — взвилась София, багровея так, что, казалось, ее раскаленные щеки сейчас лопнут, пойдут трещинами. — А о чем вы говорите, черт вас дери?! Я, по-вашему, совсем ничего не стою?! Да идите вы в задницу, господин непобедимый Инквизитор! Не слишком ли много вы о себе возомнили?! Да я... — Не слишком, — перекрывая одним словом поток ее злой брани, произнес Инквизитор, и его ледяные глаза вновь стали злобными и из них исчезли смешливые искры. — Я не мню о себе много, и цену вам я знаю. Насчет ваших умений я не заблуждаюсь; я знаю, что вы способны вцепиться в глотку и не отпускать, даже умерев. — Но?! — вскричала София, требуя ответа на свой вопрос. — Только не говорите мне о своей заботе обо мне и нежелании подвергать меня опасности, не то меня вырвет прямо на ваши начищенные сапоги от ваших сладеньких лживых речей! — Но я не самоубийца, миледи,— мягко ответил Фрес. — Кто угодно, только не самоубийца. Я хорошо помню о вашем желании избавиться от Силы и о вашем потаенном желании умереть. Так вот, меня не устраивает такой компаньон. Где гарантия, что во время боя, защищая мою спину, вы снова не пожелаете этого? Я убийца, миледи; большую часть своей жизни я был им. Знаете, сколько мне лет? — Фрес обаятельно усмехнулся, и его серые глаза потемнели, словно отогреваясь. — Если сравнивать нас с Владыкой, я не знаю, кто из нас будет старше. Я же говорил, что Силой можно продлевать молодость сколь угодно долго. А молодость мне нужна... чтобы сохранять достаточно привлекательную, безобидную внешность и послушное, здоровое тело. Я убиваю уже более тридцати лет. И я точно могу сказать, что кроме умения и силы убийце нужна еще и удача. Я — удачлив. Поэтому я до сих пор жив. А тот, у кого за спиной стоит самоубийца, об удаче и заикаться не смеет. — Что, — зашипела София, гневно стискивая кулаки, и глаза ее налились пламенем. — Что вы сказали, а ну, повторите. По-вашему, я истеричка, которая не может себя контролировать? По-вашему, в момент, когда надо заниматься важными делами или драться, я могу впасть в меланхолию и все провалить только потому, что мне... взгрустнулось?! — Я не говорил этого, миледи, — бесстрастно ответил Инквизитор, принимая вид отстраненный и безразличный. — Я лишь предположил. Я не отказался бы от помощи в этом деле, конечно, но я должен быть уверен, что в самый последний момент вы не отступите и не вздумаете закончить жизнь трагически и бессмысленно. Как свою, так и мою.