Исправляя ошибки

      «Кайло Рен — это мой сын, и он у нас на борту».       Пока «Радужный шторм» несся на сверхсветовой, рассекая пустоту пространства, которым заполнена Вселенная между отдельными островками бытия, Лея восседала в кают-компании среди лучших друзей и глухо, не сбиваясь, рассказывала.       Окружившие слушали, не шелохнувшись, с ледяными лицами, и, казалось, не смогли бы сейчас связать и двух слов. Большинство из них не имели понятия о материнстве генерала Органы. Иные слыхали, что в молодости она жила гражданским браком с прославленным героем Альянса повстанцев генералом Ханом Соло — и только. В сенате находились те, кто без стыда полоскали славное имя бывшей принцессы Альдераана, утверждая, будто она испытывала запретные чувства к собственному брату. Некоторые приближенные Леи утверждали, будто в юности между близнецами Скайуокер было отнюдь не родственное тяготение.       Такие люди, как покойная канцлер Мон Мотма, — добрые и бесхитростные, привыкшие глядеть на глупые поступки молодости через призму собственного жизненного опыта, с душевной снисходительностью и со слезами смеха на глазах, — не вкладывали в свои краткие обмолвки никакого побочного смысла. Они имели в виду лишь милое безумство, которому высшие силы так и не позволили вылиться в нечто, куда более значительное и плачевное. К тому же, юноша и девушка в ту пору еще и знать не знали о своем столь близком родстве. Однако злые языки способны извратить все, что угодно.       Правда о личной жизни главы Сопротивления скрывалась за разнообразными мифами и слухами, иной раз самыми неприличными. Даже в рядах ее товарищей генерал тактично избегала откровенностей на эту тему, так что среди молодых людей: вроде По Дэмерона, вроде погибшей на Хосниан-Прайм девочки Корри, вроде лейтенанта Конникс и других — бытовало мнение, будто генерал Органа — одна из тех трагических личностей, чей женский потенциал так и не был реализован. Не зря они свободно именовали Лею своим символом — по сути, бесполым и не имеющим претензии ни на какие личные чувства.       И вот пожалуйста! Тайна ее жизни открылась самым неожиданным и жестоким образом. Настоящий сын. Несчастное дитя, отринутое, похищенное, околдованное врагом. Таким мыслила Бена его несчастная мать, и таким он теперь заочно предстал перед ее друзьями.       В разговоре Лея не упоминала ничего подобного. Однако эти выводы резонно проистекали из ее суховатого, полного скрытой печали голоса, в котором не было злобы к пленному юноше, из болезненного блеска ее глаз и легкого трепета рук. Что и говорить, госпожа Органа была полна величия самоотверженности и бесконечной материнской любви. Сам ее вид наполнил тайным смыслом простую фразу:       «Кайло Рен — это мой сын, и он у нас на борту».       Вот так просто она сумела облечь в слова то, что много лет не давало ей покоя. Так проявилась вся отвага души генерала Органы — то свойство, которое окружающие ценили в ней больше всего. Хотя, если разобраться, эта фраза противоречила ее убеждению, ведь Лея считала, что Кайло Рен — не более чем колдовская личина, скрывшая образ истинного Бена Соло — а стало быть, сколько силы, сколько стойкости и мужества потребовалось ей, чтобы произнести эти несколько слов.       «Кайло Рен — это мой сын…»       Что и говорить, слушатели были поражены. Вот так, без какой-либо подготовки — и столь ошеломляющие новости: «Кайло Рен — мой сын»! Любой, услыхав это от посторонних, лишь усмехнулся бы нелепой шутке.       Особенно тяжело пришлось По Дэмерону. В отличие от других он уже встречался с таинственным рыцарем Рен, и до сих пор ненавидел темную тварь, подвергшую его зверскому допросу — ненавидел настолько, насколько это глубокое, пугающее чувство было доступно его бесхитростной натуре.       Теперь, узнав правду, По побледнел и замер, глядя куда-то в стену. Его лицо приняло странное, отвлеченное выражение.       Как же так? Что такое? Чтобы генерал Органа породила на свет мерзавца Рена? Того, кто совсем недавно, не моргнув и глазом, уничтожил десятки невинных жителей Туанула. Как уложить это в голове?       Дэмерон просидел до самого окончания разговора, не издав ни звука. Он ощущал вселенское разочарование.       Наконец Лея поднялась. Ее рука крепко удерживала в кулаке ткань синего платья.       — Я понимаю, что не имею права приказывать, не имею права даже просить вас о подобной услуге, ведь она означала бы измену Республике. И все же не как генерал, но как человек, как ваш друг и как мать этому потерянному юноше я прошу вас держать в тайне все, что вы сегодня узнали.       Собравшиеся обменялись хмурыми взглядами; никому эта мысль ни пришлась по нраву. И все же каждый, за исключением майора Иматта, выдержав небольшую паузу, выдавил:       — Обещаю вам, генерал.       Интересы их непосредственного руководителя были для них все же выше интересов Республики. И вообще, к чему задумываться, в какой степени они предают галактику, государство, сенат, наконец, саму Лею Органу как главу Сопротивления, соглашаясь покрывать опасного врага? Главное, что никто из них просто не смог бы отказать Лее, которая много лет была опорой для каждого из них.       В конце концов, не так уж много от них и требовалось — только держать язык за зубами.

***

      Калуан Иматт задержался у выхода. Когда другие покинули кают-компанию, он заставил двери сомкнуться у самого носа C-3PO, который, видя, что разговор закончен, поспешил напомнить о себе каким-то неуместным вопросом.       Лея стояла спиной к выходу у широкого иллюминатора, изучая взглядом полупрозрачные полосы света, звездный шлейф.       Майор приблизился к ней и по праву давнего друга положил руки ей на плечи.       — Расскажи мне все, — не то попросил, не то потребовал он, сурово нахмурившись.       Лея инстинктивно отшатнулась. Она боялась таких вопросов, хотя и не надеялась их избежать.       Калуан осторожно, но требовательно перехватил ее запястье.       — Не нужно убегать, ваше высочество. — Ему было известно, что подобного обращения Лея терпеть не могла даже в пору своей юности. — Сколько лет мы знакомы с вами? Но о том, что у вас есть взрослый отпрыск, к тому же со столь необыкновенными способностями и… кхм… склонностями, я слышу впервые. И коль скоро экипаж «Радужного шторма» единодушно обещал покрывать его, то извольте хотя бы разъяснить, что к чему. Лея… — Его голос потеплел прежде, чем Органа успела сказать что-либо. — Тебе все равно придется рассказывать. Если не мне сейчас, то завтра По или Хартер. Каждый из нас имеет право знать эту историю. Так что прошу, не отталкивай меня.       Наконец Лея оттаяла. Она опустила голову на грудь старому товарищу и, прикрыв глаза, беззвучно зарыдала. Ни разу не видевший ее слез Иматт смущенно взирал на такое типичное для женщин, однако не свойственное генералу Органе проявление чувств.       — Это моя вина, Калуан. Когда ребенок сбивается с пути, в этом всегда виноваты родители. Я не смогла превозмочь себя. Я не справилась с ролью матери одаренного Силой мальчика. Бен с самого рождения требовал такого внимания, которое ни я, ни Хан, ни позднее Люк не могли ему дать…       Лея вновь принялась рассказывать — на сей раз историю о глупой, взбалмошной юной принцессе, которую в самый разгар Гражданской войны угораздило влюбиться в контрабандиста, вора и негодяя. Влюбившись, она в какой-то момент всецело отдалась этому чувству. Вспышке, воздушному ощущению счастья, полету души. В первые месяцы после битвы при Эндоре, перевернувшей ход войны, Лея позволила себе — наверное, впервые в жизни — позабыть обо всем. Оставить и Мон Мотму, ставшую канцлером нового сената, и возрождающуюся Республику. Она попросту сбежала. Прочь от забот! Туда, где есть только Хан, только «Тысячелетний сокол», только космос кругом... Хан в буквальном смысле умыкнул ее — то ли всерьез, то ли в шутку.       О беременности она узнала за несколько месяцев до решающей битвы при Джакку. Эта новость стала концом сказки. Хотя Лея и позволила себе ненадолго потерять голову, она тогда и не думала окончательно уходить с политической арены, покидать сенат, устраняться от дел. И уж точно пока не желала задумываться ни о замужестве, ни тем более о детях.       Бен родился слишком рано. Некстати рано. Когда все усилия новой власти были нацелены на то, чтобы вновь собрать галактику воедино, по крупицам восстановить утраченное. Каждый день был равен целой вечности. В то время Лея, даже наблюдаясь в акушерском центре перед самыми родами, умудрялась не выпускать из рук коммуникатор, обсуждая те или иные вопросы, с ее ребенком никак не связанные.       Хоть и неосознанно, она все же воспринимала сына как нечто, не позволяющее ей дышать в полную силу. Приходилось выбирать, приходилось нервничать, сомневаться, торопиться, уделять время обидным мелочам, на которые она прежде не обращала внимания. При всей своей любви к Бену, молодая мать, раньше жившая исключительно высокими мыслями и целями, почти не думавшая о будущем, чувствовала себя рядом с сыном все равно что в неволе...       — Бену было около восьми лет, когда мы осознали его чувствительность к Силе. — Лея испустила вздох. — Оказалось, что восьмилетний мальчик, ни у кого никогда не учившийся, знает приемы телекинеза, хотя и самые простые. Тогда я впервые заподозрила, что у моего сына может быть тайный учитель. Но кто? Бен был домашним ребенком, даже в школе у него так и не появилось ни одного друга. Он тяжело сходился с людьми и редко подпускал к себе чужих. Я спросила совета у Люка, а тот… он высказал предположение, от которого у меня волосы на голове зашевелились. Будто некто вторгся в сознание Бена. Моему сыну с раннего детства снились кошмары, Бен рассказывал о каких-то странных видениях, боялся находиться один в темноте... Раньше я не придавала значения его словам. Мне казалось, что все дети выдумывают что-нибудь этакое, чтобы привлечь к себе внимание. Но после того разговора с Люком мне сделалось жутко. Я не знала, как поступить. Хан был в отъезде, к тому же он не имел привычки сообщать, когда намерен вернуться. Одним словом, мне поневоле пришлось все решить в одиночку. Я отослала Бена к Люку, в Академию на Явин. Мне хотелось верить, что там он будет в безопасности.       — Ну и что? Разве мальчишка не мечтал обучаться на джедая? Все мои школьные друзья воображали себя рыцарями со световыми мечами, и это во времена Империи, когда орден джедаев был предан анафеме. В восьмилетнем возрасте я сам многое бы отдал, чтобы оказаться на месте твоего сына.       Лея, грустно улыбнувшись, покачала головой. Калуан Иматт — человек крепкой, грубоватой выделки, верный, храбрый. Снискавший уважение благодаря твердости характера и личным принципам. И совершенно нечуткий. У него никогда не было семьи. Не было детей. Разве мог он представить, каково ребенку, привязанному к родителям, скромному, нелюдимому, оказаться вдали от привычных условий?       — Дома Бену была предоставлена полная свобода. Толпа услужливых дроидов-сиделок, целая комната игрушек. К его услугам все, что только душа пожелает. И вот его отправляют за сотни световых лет от дома, в монастырь посреди первобытных джунглей, заставляя отречься от любых связей, запрещая ему свидания с матерью. Люк говорил, что у джедаев не должно быть личных привязанностей и что всякий раз, когда это правило нарушалось — а такие случаи бывали, наше с братом появление на свет тому подтверждение, — это не влекло ничего хорошего. Нам обоим пришлось смириться с разлукой. Я убеждала себя, что поступаю правильно. Временами я говорила себе те же слова, которые сейчас произнес ты, друг мой: «Любой на его месте был бы счастлив». Любой, но только не Бен. Он чувствовал себя забытым, преданным, брошенным. Его лишили самого необходимого в жизни — лишили насильно, не спросив у него согласия. Могу ли я теперь его осуждать?       Генерал печально вздохнула.       — Знаешь, главная беда Бена в том, что он родился слишком похожим на свою глупую, истеричную мать. В его душе с ранних лет спал вулкан. Мой сын, как и я, — комок обнаженных проводов, неприкрытых нервных окончаний. Раньше я не понимала этого сходства между нами, не желала его замечать. Мне было проще закрыть глаза и повторять себе, что мальчику всего лишь нужна твердая мужская рука. А Хана вечно носило где-то... Пока я разрывалась между политикой и домашними делами, отец Бена не желал поступиться прежней свободой. Порой я открыто заявляла Хану, что он снова и снова бросает его. Я винила его в том, что наш сын со злости крушит обстановку в доме, что мальчишка временами становится неуправляемым.       Оба гордые, целеустремленные, отважные и еще изумительно молодые. Они занимались каждый своим делом и постоянно обвиняли друг друга в эгоизме, в пренебрежении своими обязанностями относительно дома и сына — но ни один не желал уступать.       — Если бы она смогла тогда смирить свою гордость. Если бы уделяла сыну больше времени... Раньше я сутками пропадала в сенате. Бен… он всегда так радовался моему возвращению, так искренне и счастливо улыбался! То же самое и с Ханом. Чем реже наш мальчик видел отца, тем крепче привязывался к нему. А когда Хан в очередной раз улетал куда-нибудь на своем ржавом корыте, которое я порой готова была возненавидеть, Бен безвылазно сидел в своей комнате, не желая ни с кем разговаривать. — Органа развела руками. — Странно, что я раньше не отгадала в нем чувствительность к Силе. Ведь это было очевидно! Бен всегда знал, когда маме плохо, когда я прихожу домой уставшей или раздраженной. Он знал наперед, когда я уже близко, и караулил у дверей. Мне... мне просто не хотелось думать, что у нас с Ханом растет необычный ребенок, — добавила она самым что ни на есть обвинительным тоном. — Ведь кто-кто, а я не понаслышке знала, какие искушения и опасности таят пути Силы. Понимаешь, Калуан? Уже тогда я неосознанно предавала его своей умышленной, упрямой слепотой. Я понимала, какую ответственность накладывает на родителей их одаренное дитя, тем более, с таким взрывным, непокорным нравом, как у Бена. Я не была готова к такой ответственности.       Генерал вдруг умолкла, до боли закусив губу. Калуан слегка тряхнул головой, чтобы прогнать внезапное оцепенение.       — Да что же мы, в самом деле, никак не присядем? — Он смущенно улыбнулся и, подавая пример, опустился в одно из кресел.       Лея приблизилась не свойственной ей рваной, тяжелой поступью.       Она продолжала:       — С годами мы с Ханом стали ссориться все больше. Молодые, дурные на голову. Мы не унимались, даже когда Трипио осторожно напоминал, что «юный мастер Бен за стенкой все слышит». Сын перенял нашу несдержанность. Я чувствовала, как отчаянно растет напряжение в нашей семье. По мере того как Бен становился старше, отъезды Хана затягивались все на большие сроки. Я не справлялась. Люк пожелал взять Бена в ученики — я сочла это решением всех проблем. Наш мальчик будет в безопасности, вдали от постоянных родительских скандалов, среди таких же необычных детей, как он сам, что может быть лучше? — Голос Леи вдруг стал отдавать ядом: — И его глупой матери не придется больше морочить себе голову лишними проблемами. Я решила буквально сбыть Бена с рук.       — Что ты говоришь? — неожиданно вскричал майор.       Подскочив на ноги, он в два прыжка оказался возле нее.       — Лея, — сказал пожилой солдат, заключив руки генерала в свои грубовато-теплые, покрытые мозолями широкие ладони. — Согласен, за все время, что мы знакомы, ты иной раз производила впечатление истеричной, изнеженной девчонки, которая привыкла, чтобы все вокруг подчинялись ее прихотям. Это так. Но я ни на секунду не поверю, чтобы ты могла оказаться холодной, жестокой матерью, не способной позаботиться о собственном ребенке. Скажи правду: ты испугалась за его будущее, только и всего.       Лея молчала, глотая слезы.       Это правда. Тень Вейдера преследовала ее и через много лет после гибели Темного лорда ситхов. Ее отец своим примером показал детям, куда может скатиться одаренный, не способный обуздать бурю внутри себя.       — Все верно, я испугалась, — произнесла наконец генерал. — Всякий раз, когда я думала, что Бен может повторить судьбу своего деда, мне становилось дурно, но не думать об этом я почему-то не могла уже тогда.       — И что же случилось дальше?       — Бен жил на Явине. Учился, рос и понемногу смирился с разлукой. Если обида и осталась где-то глубоко в его душе, то мой мальчик научился не по-детски виртуозно скрывать ее. В конце концов, путь джедая в самом деле был ему интересен. Мы не могли на него нарадоваться! Люк отзывался о Бене как о лучшем ученике — на редкость смышленом, хотя и немного мрачноватом. Бен схватывал на лету все науки. К пятнадцати годам он в совершенстве владел телекинезом и знал все шесть основных форм боя на световых мечах. Люк хвалил его отменную реакцию, развитую интуицию и великолепную память...       Внезапно Лея зло расхохоталась.       — Какими же слепцами мы были! Наша гордость за успехи Бена не позволяла нам увидеть, как его душа мерно скатывается во Тьму. Да, он быстро учился. Слишком быстро. Уже тогда с ним что-то было не так. В пятнадцать лет Бен впервые заявил о намерении смастерить собственный сейбер. Говорил, что знает особую, какую-то древнюю технологию. Только тогда Люк вновь насторожился — откуда? Бен не стал отвечать. Тогда Люк резко возразил ему, что тот еще не готов. Видишь ли, Калуан, среди джедаев изготовление собственного меча считается одним из финальных испытаний перед посвящением в рыцари. Желание пройти это испытание — по большому счету, не что иное, как претензия на самостоятельность. Бен стоял на своем. Люк попытался внушить ему, что его обучение не завершено, что никто еще не становился рыцарем в таком юном возрасте, но... Бен не хотел и слушать. Он считал, что уже знает необходимое. В конечном счете завязалась ссора. Бен остался ни с чем, расстроенный и взбешенный. Вот с этого дня все и пошло наперекосяк. Мой сын вновь стал как малое дитя: дерганым, непослушным, даже агрессивным. То подерется с кем-нибудь из старших детей, то раскричится и убежит. Люк то и дело жаловался на него. Бен снова принялся ломать и разбрасывать собственные вещи в припадках ярости. Сперва лишь от случая к случаю, сам стыдясь собственных порывов, а после — почти каждый день. Но и это не самое ужасное. На его руках то и дело появлялись глубокие кровоточащие порезы, которые долго не заживали. Это были не легкие ожоги от тренировочных сейберов. Бен и не скрывал, что сам режет себя. Мол, это помогает ему собраться, сосредоточиться, лучше ощутить свое тело и его возможности. И попробовал бы кто-нибудь ему возразить! Он начал сторониться других детей, а во время медитации словно говорил с кем-то невидимым. Понемногу Бен уходил от нас куда-то в себя, в собственный иллюзорный мир. Где у него имелся другой наставник. Скрытый в самом тайном углу юного сознания в тайне от Люка, в тайне от всех, этот зловещий призрак так и не исчез, не отступился от своего.       — А что же магистр Скайуокер?       — Отношения между ними становились все более напряженными. Бен утверждал, что Люк нарочно сдерживает его, придирается по пустякам, не позволяет пользоваться своим потенциалом в полную силу. Что тот попросту завидует. Все эти мысли не были его собственными; кто-то внушил их ему.       — Почему же ты, зная, что происходит с парнем, не забрала его к себе? — изумился Иматт.       — Я хотела. Несколько раз даже обсуждала это с Люком. Но тот уверял, что в Академии, под его личным присмотром Бен будет в большей безопасности, чем на свободе. Ведь мой сын провел большую часть жизни почти без контактов с внешним миром. Столичная жизнь могла бы по меньшей мере смутить юношу, привыкшего к аскетизму и уединению. А потом… — Генерал Органа прервалась, чтобы перевести дух. Ее рассказ приближался к самой драматической части. — Потом началась чехарда на Биррене и постоянные нападки центристов в сенате. Наверное, ты помнишь тот скандал шесть лет назад? Бену было двадцать два года, когда правда о моем отце — и о его деде — стала известна всем. Первое, что я сделала, — это отправила сыну сообщение, в котором рассказала, кем был Дарт Вейдер. Я не находила себе покоя, чувствуя, что это начало конца. Бен уже долгое время был на грани, его душа наполнялась обидой, он страдал от одиночества. Между ним и окружающими росла пропасть. Тот скандал в сенате, открывшаяся правда о его деде — это стало для него толчком. Он так и не простил мне и Люку, что мы столько лет держали его в неведении. На двадцать третьем году жизни; на пятнадцатом году своего обучения в Академии мой сын бесследно исчез. Все до одной вещи Бена остались на своих местах; не пропал ни один из кораблей. Это наводило на мысль не о бегстве строптивого юнца, а о похищении сына сенатора. Но никто не связывался с нами, не выдвигал никаких требований. Мы искали Бена повсюду, бросили на это все силы. В основном, поиски организовывал Хан, ему пришлось всколыхнуть старые криминальные связи — и ничего. Никаких следов пропавшего мальчишки. А спустя около года в Академии случилась резня. Ученики Люка погибли от рук неизвестных, о которых мы в ту пору знали лишь то, что они скрывают лица за черными металлическими масками и используют световые мечи.       — Рыцари Рен, — выдохнул майор.       Лея кивнула, подрагивая.       — Тогда нам стало отчасти понятно, что произошло с Беном. Он пошел проторенной дорогой. А Люк лишился всего: учеников, пристанища, надежды, которой он жил все эти годы. Сломленный, он решил уйти от всех. Я не могла его осуждать. От бессилия, от горького осознания собственной недальновидности мы — все трое — больше не могли держаться вместе. И мы разошлись в разные стороны. Хан совсем пропал, уйдя с головой в свое дело. Напоследок он сказал, что не хочет больше причинять мне боль, ведь один его вид напоминал мне о Бене. Ну, а я… впрочем, эту часть истории ты знаешь.       Только теперь генерал Органа освободила свои руки — вспотевшие и отчего-то странно холодные.       — Прошло еще шесть лет. Имя магистра рыцарей Рен, ученика Сноука, зазвучало по всей галактике. Слухи о нем доходили до Центральных миров, до самой столицы. Очевидно, даже в Первом Ордене мало кто знал правду о его прошлом. Прежнее имя — Бен Соло — запрещалось у них произносить под страхом смерти. Зато каждый хоть краем уха, да слышал, что Кайло — потомок Дарта Вейдера, его преданный последователь. Эта информация не утаивалась, а напротив, всячески распространялась. И как только никто из наших до сих пор не догадался сопоставить одно с другим?.. Так вот, когда я встретила Хана несколько дней назад, он сказал, что вновь натолкнулся на Бена, что тот сейчас на «Старкиллере». Это — еще одна, наверное, самая главная причина, по которой Хан решил лично заняться этим делом. И ты видишь, какой необычайный оборот оно приняло: отец погиб, а сына, израненного, едва живого, доставили к нам на базу Чуи и эта девочка, Рей.       — Очевидно, они оба тоже знают?       — Да, знают. Но я уверена, никто из них не станет попусту болтать языком. К тому же, они оба сейчас далеко, в неизвестных мирах.       Взгляд генерала вновь обратился к звездам.       — Это все? — сурово вопросил Иматт.       — Еще одно, — Лея опустила голову. Совесть и понятие об ответственности за тех, кто находится на борту, не позволили ей умолчать о последнем, самом ужасном преступлении Кайло Рена. — Это Бен... это он убил Хана. Пронзил ему грудь световым мечом. Рей и Финн видели это своими глазами.       Майор взвился на ноги. От негодования его затрясло. Лицо в обрамлении благородной седины внезапно покраснело.       — Твой сын убил собственного отца?       Органа тяжело сглотнула.       — И вы хотите, генерал, чтобы рядом с нами находилось это чудовище?       — До тех пор, пока мы не окажемся на Эспирионе, — невозмутимо уточнила Лея. — После этого вы и вся команда сможете при желании воссоединиться с основными силами Сопротивления. Там, на Эспирионе, у меня есть друзья, родичи царственных домов Органа и Антиллес. Пусть их не так много, но я уверена, они пойдут мне навстречу и согласятся принять под свою охрану и меня, и Бена.       — И как вы намерены убедить их в этом? Или полагаете, что они не осознают опасности? Телекинез, телепатия, что там еще?.. шесть форм боя на световых мечах? Даже мне, человеку, далекому от всего, что связано с джедаями, ясно, что выдающиеся таланты магистра рыцарей Рен не сулят окружающим ничего хорошего. И о каком его спасении может идти речь теперь?       — У меня есть основания полагать, что Бен не сможет никому навредить даже при всем желании.       — И насколько ваши основания объективны? — осведомился Иматт, продолжая неодобрительно фыркать.       — Вполне объективны, хотя пока и не знаю, как это объяснить. Скажу лишь, что самую тяжелую рану мой сын нанес себе сам. И рана эта не лечится даже бактой. Она будет терзать его, высасывать силы. Ему придется туго, когда он очнется. Я хочу ему помочь.       Задумчивое молчание и хмурый, напряженный вид собеседника послужили лучшим ответом, чем любые слова.       — Что ж… — протянул старый вояка. — Под вашу ответственность, генерал. И учтите, если этот парень причинит вред лично вам, я пристрелю его без разговоров.       На губах Леи мелькнула легкая усмешка: «Поверьте, майор, если я не смогу совладать с ним, то не сможет и никто другой в их команде».       — Я постараюсь оказать вам любую поддержку, какая только будет мне по силам.       — Спасибо тебе, Калуан.       — И все же, Лея, после стольких лет, после всего, что случилось, на что ты рассчитываешь?       Генерал, сложив на груди руки, с легкой улыбкой ответила:       — Сперва я хочу просто поговорить с ним. Уж это-то право я заслужила! Годами слез, сомнений, неразберихи. Еще раз взглянуть в глаза своему ребенку — это, в конце концов, не так уж и много. А что будет после — увидим.