Исправляя ошибки

      Финн был возвращен в сознание при помощи нехитрых манипуляций врачей точно в обещанный срок.       Пока в его капсулу медленно и осторожно подавали кислород, глава медиков Сопротивления, вооруженная сканером, лично следила за пульсом, дыханием, реакцией зрачков и прочими показателями состояния пациента. Хотя все обещало пройти гладко — и действительно именно так и прошло от начала и до конца, — Калония настояла, чтобы никто из посторонних не присутствовал на процедуре: ни По, который одним своим нетерпением мог помешать работе врачей, ни даже генерал Органа, у которой, впрочем, имелось немало других забот.       Когда в члены юноши вернулась жизнь, и лишь легкая немота в кончиках пальцев еще напоминала, что тот едва очнулся от комы, Финну помогли вымыться и одеться в больничное белье.       Пациент расспрашивал, где находится, сколько времени он пребывал в беспамятстве и, наконец, (именно этот вопрос волновал его сильнее, чем другие) что стало с Рей? Ему отвечали коротко, на бегу. Большая часть услышанного осталась для него неясной. Финн только успел понять, что его окружают члены Сопротивления, что находится он на дружественной планете и «спал» относительно недолго — чуть меньше недели.       Что же касается девушки, никто из окружающих или толком не знал, или не хотел говорить о ней. Лишь доктор Калония, навестив Финна, обмолвилась парой фраз, уверив, что Рей жива и здорова; что она неотступно несла вахту у дверей медицинского отдела, ожидая новостей, однако сейчас отправилась вместе с Чубаккой выполнять важное задание, которое поручила ей лично генерал Органа.       Узнав об этом, Финн улыбнулся, и на сердце у него полегчало.       Его поместили в одноместную палату, просторную и недурно обставленную. Бывший штурмовик прежде не мог и мечтать о такой роскоши. А вскоре врачи наконец разрешили ему увидеться с По.       Когда его друг радостно ворвался в помещение, то нашел Финна в откровенно непривлекательном виде. После комы юноша выглядел похудевшим. Черты его лица болезненно обострились, губы окрасились серым и покрылись неприятной коркой, а глаза глядели растерянно и устало.       — Выглядишь ужасно, малыш Финн, — констатировал пилот. И тут же поглядел на бывшего штурмовика с виноватой улыбкой, как бы говорившей: «Извини, приятель. Но разве десяток лет разницы в возрасте и больший опыт в военных делах не дают мне права называть тебя малышом?»       Финн подался ему навстречу.       — По, ну наконец-то! Хоть ты растолкуй по порядку, что тут творится. Медики, рафтар их сожри, как сговорились. От их слов только чуднее становится. Как мы оказались на базе Сопротивления? Куда делась Рей? И что стало со «Старкиллером»?       — Что ты помнишь? — уточнил Дэмерон, присаживаясь на край кровати.       — Последнее… — протянул Финн, задумавшись.       Мрак и чернота деревьев кругом. Холод под ногами. Тело Рей, безвольно обмякшее, в его руках, и едва различимые линии девичьих ресниц, трогательно трепещущих. Сокровище доверия и дружбы, которое он обязан защитить от надвигающейся ярости, от молнии красного светового меча, сверкающего перед ним в смертоносной пляске. Защитить всей душой, всей грудью, всеми своими силами, пока еще стоит на ногах. И он берет оружие, которым не умеет толком пользоваться, потому что другого у него нет.       Безысходность придает ему уверенности, она руководит каждым его ударом. Поэтому, быть может, он сам себе кажется таким ловким и сильным, что не падает, пораженный, в первые же мгновения боя, а кружит, парирует и даже сам задевает врага, хотя прежде — еще с час назад — не мог и подумать, что способен на такое.       Он почти не видит — ему не до того, — как противник каждым своим шагом, каждым движением смеется и издевается над ним. Как откровенно он бравирует, щегольски рассекая мечом воздух, и неторопливо расхаживает по поляне. Он играет и наслаждается своей игрой. Он плюет в лицо предателю, неумехе, который ему противостоит. Финн не видит, хотя чувства подсказывают ему, что за видимой насмешкой притаилось дьявольское исступление, которое вот-вот сделает шаг вперед и неотвратимо обрушится сперва на него, а после — и на Рей.       Финн помнит, как враг терзал его — прижав к дереву, прожигал плечо одним из лучей гарды — и какая извращенная радость расцвела на бледном безумном лице Рена. Лице, которое в тот момент находилось в такой отчаянной близости от лица Финна, что всякие барьеры между ними разом исчезли.       До сей поры, начиная с самой первой их встречи, бывший штурмовик ощущал непреодолимый, сверхъестественный ужас при виде темного рыцаря и даже при одном упоминании о нем. Теперь, после всего увиденного и пережитого, от первоначального смятения почти ничего не осталось. Только отвращение.       — Последнее, — сказал он наконец, — как Рен вспорол мне спину мечом, словно банку консервов. Еще — Рей без сознания. Этот негодяй приложил ее о дерево... Скажи только одно, приятель, как нам с ней удалось спастись?       Его голос уже не скрывал мольбу. Финн не мог больше выносить мучительного неведения.       По с загадочным выражением лица улыбнулся ему.       — Чуи вас подобрал. На «Соколе». А мы прикрыли. Я до последнего не уводил Синее звено — как знал, что вы умудритесь удрать в последний момент.       — Значит, «Старкиллер» уничтожен? — Финн, невзирая на слабость, едва не подпрыгнул на месте.       — А то! — Дэмерон гордо выпятил подбородок. — Вы молодцы, здорово облегчили мне задачу, проделав дырку в щите осциллятора.       — Это все Хан и Чуи, они заминировали осциллятор. А ты… так это ты взорвал станцию?       В который раз юноша не сумел побороть в душе истового восхищения навыками и возможностями старшего товарища.       Тот с напускной скромностью отмахнулся.       — Да чего уж там… Если придет такой день, когда пилоты Первого Ордена научатся летать так же ловко, как наши, это будет концом Сопротивления. А пока можно дышать свободно.       — А Рен? Что с ним случилось? Я думал, он прикончит нас на месте.       В голове мелькнула приятная мысль, что Чубакка, подоспев вовремя со своим арбалетом, добил мерзавца. Но озвучить свою догадку Финн не успел. Слова друга начисто сбили его с толку:       — Рей одолела Рена. И спасла тебе жизнь.       Юноша уставился на По во все глаза, решив, что ослышался.       — Как это — «одолела»? Когда я ее видел, она лежала без чувств. Ее саму нужно было спасать.       — А вот так. — Дэмерон уверенно кивнул, и Финн вдруг осознал, что голос коммандера только что дрогнул от восторга. — Одолела, вообрази, в дуэли на сейберах.       — Да ну… — Раненый вновь и вновь ошарашено моргал, глядя куда-то вниз. Он пытался — пытался изо всех сил осознать — уложить в голове то, о чем рассказывал его друг. И не мог.       — Вот это девушка! — По весело присвистнул. — Трудно представить, чего она не умеет. И как ты только умудрился ее отыскать?       — Они сами нашли меня — Рей и твой дроид, который, кстати, мне поначалу показался вовсе не таким замечательным, как ты говорил, — уверил Финн и коротко рассмеялся, про себя подумав, что друг влюблен так же, как и он сам, и что это — хатт побери! — здорово!       — Так где же Рей сейчас?       — Улетела искать Скайуокера, — все таким же шутливым тоном сообщил Дэмерон. — Генерал лично попросила ее об этом, так что у Рей не было ни единого шанса отказаться, даже если бы она и хотела.       — А карта?       — Нашлась, причем самым неожиданным образом. Наконец-то ожидания генерала оправдались, да и наши с тобой усилия не пропали даром.       Он коротко рассказал о внезапном пробуждении R2-D2, в памяти которого, как оказалось, имеется основная, за исключением фрагмента BB-8, карта, ведущая к Скайуокеру. Лея, по его словам, попыталась объяснить такое удачное стечение обстоятельств тем, что последний джедай собственноручно запрограммировал старого дроида выйти из «спячки» именно в тот момент, когда все части карты будут собраны в одном месте. Подобное, добавила генерал, весьма отвечало характеру ее брата, ставшему в последние годы крайне скрытным и подозрительным.       — Но почему генерал не отправилась на поиски Скайуокера сама? Для чего ей нужна Рей?       — Гляжу, ты еще толком не проснулся, малыш. Не понимаешь, что наша Рей оказалась чувствительной к Силе, причем такой, что... ух!.. Если она отыщет Скайуокера и будет обучаться у него, то сама сможет стать джедаем.       Потом пилот вдруг посерьезнел. Улыбка спала с его губ, а между нахмуренных бровей напряженной складкой возникла некая мучительная мысль. По размышлял о чем-то важном и, похоже, до крайности неприятном.       «Нужно сказать, — решил он вскоре. — Малыш Финн невольно повязан, как и мы все тут. Он все равно узнает, и очень скоро. Так уж лучше, если узнает от меня…»       — Послушай, приятель, тебе известно, что Рен — это сын генерала Органы? — спросил Дэмерон как можно более непринужденно, хотя голос его звучал натянутой струной.       — Что?! — только и вскричал Финн.       По, не моргнув и глазом, повторил вопрос. Его друг, тяжело дыша, почесал в затылке.       — Я слышал, что Рен — сын Хана Соло. Они при нас разговаривали на мосту. Проклятущее эхо… честно говоря, я до сих пор предпочел бы не знать того, что узнал тогда…       Не договорив, Финн потупился. При воспоминании о том, чему они с Рей поневоле стали свидетелями, внутренности скручивало и в груди становилось тяжело.       — Рен убил своего отца, — произнес юноша не своим голосом. — Сперва просил у него помощи, уверил, что хочет исправиться. А потом пронзил грудь мечом, когда Хан приблизился к нему, чтобы обнять…       Говоря это, Финн почти не чувствовал, что дрожит от негодования. И уж точно не мог видеть, как кровь отхлынула от его лица, а в глазах появился нездоровый блеск.       Его болезненный вид придал рассказу, и без того холодившему кровь, еще больше мрачных тонов.       — Убил отца?.. — как во сне, повторил По.       — Да, убил. Я сам это видел. Это мерзкий человек, паршивая гадина, редкая дрянь! Пожалуйста, друг, скажи мне, что Рей или Чуи прикончили его там, на «Старкиллере». Потому что, пока он жив, он не прекратит преследовать Рей. Не знаю только, на что она ему сдалась...       Коммандер Дэмерон взметнулся на ноги. В его мозгу заметались искры.       — Он здесь, — сдавленно произнес По, — и он жив. Рей и Чуи доставили его на Ди’Куар вместе с тобой. Потому что Кайло Рен приходится родным сыном не только Хану Соло, но и генералу Органе. А генерал скорее согласится сама расстаться с жизнью, чем причинит ему вред.       Сказав это, По опустился на прежнее место и шумно выдохнул.       — Послушай. Тебе все равно пришлось бы узнать обо всем, ты ведь, в конце концов, поневоле послужил для этого типа прикрытием. — Было бы слишком подозрительно, если бы генерал решила взять с собой лишь одного из раненых. — Рен — на самом деле Бен Соло, племянник и в прошлом ученик Скайуокера, из-за которого тот, судя по всему, и подался в бега. Теперь Рен ищет его, чтобы свести счеты, а генерал надеется прекратить это безумие, хотя, наверное, и сама не верит, что добьется успеха.       Поразительно, какой особый оттенок придает любой истории — а в особенности, такой давней и запутанной, как эта, — беглый пересказ в устах постороннего человека! Язык изложения способен не только и не столько упростить, сколько лишь опошлить события, о которых идет речь, начисто отняв у них душу. Однако именно такой вариант, как никакой другой, позволяет увидеть самую суть.       На удивление, Финну потребовалось всего несколько мгновений, чтобы одолеть волну возмущенного непонимания и отрицания. А когда он совладал с собой, то запоздало вспомнил о некоторых слухах, которые приписывали главе Сопротивления давнее сожительство с контрабандистом. Вспомнил, какими душевными взглядами обменивались эти двое пожилых людей при встрече на Такодане; и позже на Ди’Куаре... стоит только вспомнить, каким голосом Хан Соло говорил, глядя на генерала: «Тебе не понравится…»       Вспомнилось и то, как Хан поспешно отвернулся, чтобы не видеть удаляющийся силуэт темного воина, который уносил на руках добычу, и как лицо старого капитана приобрело скорбное выражение, тогда еще Финном почти не замеченные. И скупое упоминание Соло об ученике Скайуокера, мальчике, чей бунт положил конец чаяниям последнего джедая и заставил его удалиться в изгнание.       Сопоставив в уме эти подсказки, горькие проблески прошедших дней, юноша наконец все понял. И первая здравая мысль, посетившая его голову, — что он идиот каких поискать.

***

      Накануне вечером Лее Органе стало известно, что сенат закрытым голосованием избрал нового канцлера. Главой Республики стал человек, которого сама генерал поостереглась бы назначать на эту высокую должность, тем более в военное время.       Не то чтобы она вовсе не доверяла лорду Лайаму Викрамму — уроженцу планеты Брентаал-IV, в прошлом, одному из доверенных лиц канцлера Мон Мотмы, а в последние годы — сенатору от сектора Бормеа. Напротив, тот всегда производил на нее впечатление человека достойного и надежного. И все же не с политической, но сугубо с человеческой точки зрения Лея опасалась иметь с ним общие дела. Чутье одаренной находило в нем зачатки таких качеств, как гордыня и излишняя суровость, что, по ее убеждению, не способствовало грамотному и взвешенному руководству. А то обстоятельство, что после смерти Мон Мотмы Викрамм открыто примкнул к партии центристов, еще больше осложнило их отношения.       Губернатор Беонель в спешном порядке вызвала «кузину» при помощи комлинка и попросила ее включить голоновости, где сообщалось об итогах голосования. А спустя несколько минут Трипио, как всегда, суматошный и нерасторопный, сообщил, что генерала вызывает адмирал Акбар.       В своей вступительной речи Викрамм сделал сразу несколько важных заявлений, которые Лея приняла весьма холодно.       Во-первых, новый канцлер заявил о намерении возвратить Корусанту статус единой столицы Республики — это не могло прийтись по вкусу популистам, к которым Лея все еще причисляла себя, хотя и не появлялась в сенате лично уже долгое время.       Во-вторых, Викрамм уверил общественность, что не намерен продолжать линию своего предшественника; начало открытых боевых действий против Первого Ордена, по его словам, дело решенное. Само по себе это заявление — лишь констатация очевидного факта, однако Лею покоробило то, что канцлер счел возможным, фактически, объявить войну без дополнительного голосования в сенате. А такового, согласно свидетельству Акбара, проведено не было.       И в-третьих, избранный глава Республики сообщил, что Сопротивление готово сотрудничать с правительством, о чем генерал Органа должна сделать открытое заявление в самое ближайшее время. Лею об этом даже не известили.       Обсуждая последние события на Корусанте со своим заместителем, генерал ворчливо подметила, что «Ланевер Виллечам был трусливым самодуром, но пацифистом в душе. Теперь же мы получили трусливого самодура с замашками тирана».       Только спустя сутки канцлер нашел возможным вызвать главу Сопротивления для обстоятельного разговора, которого та, несмотря на свою неприязнь к Викрамму, ожидала почти с нетерпением.       — Генерал. — Возникшее на голопроекторе изображение почтительно склонило голову.       Викрамм выглядел весьма представительным человеком. Не молодой, но моложавый — на десять лет младше Леи, черноволосый, с легким проблеском седины. В его серых глазах притаился огонек мысли, но уголки губ отвисали так безвольно, что это, вкупе с рыхлым подбородком, непоправимо портило и лицо, и весь облик.       — Добрый день, Лайам, — сдержанно ответствовала Лея. — Примите поздравления с победой — от лица всего Сопротивления и от меня лично.       — Благодарю. — Викрамм говорил ей в такт, столь же холодно и официально. — Меня, впрочем, поразило, сенатор Органа, что вы воздержались от участия в голосовании. А поскольку новый представитель в сенате вами так и не был выбран, мы остаемся в неведении относительно официальной позиции сектора Альдераан. В частности, по поводу заявлений, что были сделаны мною вчера.       — Что ж. — Лея небрежно прошлась вокруг голопроектора, задумчиво сцепив руки. — Если вас интересует именно официальная позиция, то я готова озвучить ее в публичном заявлении, которое вы обязали меня сделать, признаться, довольно варварским способом. Если же вам нужно личное мнение, я озвучу его прямо сейчас. Итак, меня крайне не устраивает ваш незаконный авторитаризм в вопросах будущих военных действий. Напомню, каждый шаг необходимо согласовывать с союзными мирами путем официального голосования.       — Это невозможно. — За промелькнувшей на губах канцлера улыбкой скрывалось пренебрежение идеалистическими воззрениями генерала Органы. — Если мы станем придерживаться официального протокола, то нам придется затягивать с решением всякого, даже самого пустякового вопроса. В период войны принято наделять главу Республики особыми полномочиями главнокомандующего армии, вам это известно.       — Разумеется, известно. Как и то, что последний из канцлеров, наделенный этими самыми полномочиями, погубил Республику и ввергнул галактику в хаос тоталитаризма, — парировала генерал. — К тому же, вопрос о предоставлении особых полномочий также должен решаться в сенате с привлечением глав воинских подразделений.       Викрамм, явно уязвленный, отвечал, поджав губы, что сейчас этот вопрос активно рассматривается сенаторами.       — Что касается высших военных чинов, то в их составе не достает только вашего присутствия, — добавил он.       — Мое присутствие вовсе не обязательно, — заверила Лея. — Я временно переложила свои обязанности на адмирала Акбара. Странно, что вас не известили об этом. — В ее голосе присутствовало ровно столько яда и желчи, сколько допускалось правительственным этикетом. — Согласно протоколу…       — К сарлакку протокол, генерал! — раздраженно произнес канцлер. — Решается судьба галактики. Ваше право или принять в этом непосредственное участие, или вовсе сложить с себя полномочия главы Сопротивления. К слову, — столь же ядовито заметил он, — какой частью протокола руководствовались вы, приняв единоличное решение о нападении на «Старкиллер»?       Лея возмущенно вздохнула и на миг прикрыла глаза, чтобы справиться с накатившим гневом. Весь этот разговор заставил ее живо припомнить, по каким причинам она оставила сенат и по сей день не стремилась туда возвращаться.       Викрамм, как и другие, ему подобные — такие просветленные и нелепые, с высокопарным говором и сумбурными мыслями, со сложным этикетом и двусмысленной моралью — одним своим видом как будто насмехались над всем, во что она верила и за что боролась на протяжении всей своей жизни. Положив, к слову, столько усилий и претерпев столько потерь, сколько ни одному из них даже не снилось.       Новая Республика шла по стопам прежней, повторяя ее же ошибки; вероятнее всего, потому что другой она и не могла быть. Причина крылась в самой политической модели, по природе своей неповоротливой и малоэффективной. Эта модель создавала барьер между широкой общественностью и привилегированным кругом власть имущих.       Генерал отдавала себе отчет в том, что она в определенном смысле пошла по стопам отца, предпочтя убогой болтовне реальные действия, — таков уж был от рождения ее характер и ее жребий. Да, в ее действиях присутствовал элемент демарша, Лея даже не скрывала этого.       — Это решение было принято в исключительном порядке, — сказала она, — поскольку существовала прямая угроза нашей базе на Ди’Куар. Опять-таки, я удивлена, что вам об этом ничего не известно.       — У вас имеются доказательства? — осведомился Викрамм.       Лея с довольным видом кивнула.       — Имеются. Копия перехваченных данных вражеской разведки.       — А кто подтвердит ее подлинность?       — Можете назначить экспертизу, если вам не жаль тратить время и средства. За подлинность я ручаюсь.       Трудно судить, чем мог бы окончиться этот увлекательный обмен колкостями, если бы комлинк на поясе генерала Органы не возвестил тревожным голосом Хартер Калонии о необходимости поспешить в медицинский центр. Доктор поостереглась говорить о сути дела иначе, как с глазу на глаз, однако подчеркнула, что Лее следует прибыть как можно быстрее.       — Прошу простить меня, канцлер, — сказала генерал, как только прибор в ее руке умолк, — вы сами слышали, дело не терпит задержки.       — Медики не могут без вас обойтись? — с сомнением переспросил Викрамм и нахмурился.       — Здесь не так много людей. И каждый в случае необходимости обязан оказывать всякую возможную помощь сотрудникам медицинского корпуса.       — В таком случае, прощайте. Очередное заседание сената состоится через три дня, и я все же надеюсь на ваше присутствие, генерал.       Лея промолчала.       Дав голографическому изображению исчезнуть, она низко опустила голову и едва удержалась, чтобы не выругаться самыми крепкими и замысловатыми выражениями из тех, что некогда использовал Хан.

***

      Удивительно, сколько самых разнообразных образов сразу приходят на ум при упоминании безумия! Сколько всевозможных оттенков этого слова, вплоть до самых романтических, имеется в запасе у каждого человека. Одни воображают зыбкую топь, которая мерно и неотвратимо поглощает разум, лишая возможности мыслить и рассуждать трезво. Другим видится эйфория, хмельное веселье сознания, яркий фейерверк. А третьи и вовсе уверены, что умопомешательство сродни гениальности. Что оно способно всколыхнуть уникальные возможности, не доступные здоровому рассудку.       Трудно судить, какая из этих теорий ближе к истине. Предположим, что каждое утверждение в своем роде верно.       Однако у того человека, что лежал в медицинской капсуле под куполом энергетического поля в одном из отделений изолятора, безумие имело лицо вполне конкретное, то и дело проносящееся перед его мысленным взором. Оно… она не покидала его, не убиралась прочь, как будто решила вконец измучить. Погубить то живое, что еще от него оставалось.       Та, в ком изумительно соединились слабость и величие духа, вера и отчаяние. Та, кого Сила сперва отдала ему в руки, а затем обратила против него. Она снова и снова глядела на него ненавистным взглядом, от которого становилось жарко, словно в огне, а лицо обжигало потом — горячим, как расплавленный воск.       В ее устах звучало два слова, которые она раз за разом выплевывала ему в лицо: «Ты — монстр».       Так гневно. Так забавно...       Скорее всего, ее образ — лишь часть больного небытия. Того, что засасывает его все глубже и уносит ко дну. Он знал, что сам вверг себя в этот бред, и что ему самому и предстоит себе помочь.       «Ты — монстр».       «Я знаю».       Почему ни один из наставников так и не сказал, как же это больно и унизительно — падать вниз, почти достигнув вершины?       Так продолжалось, пока что-то не оборвало его внутреннее уединение, внеся в этот хаос еще больше хаоса.       Чудовище, которое, как думали все вокруг, им удалось на время смирить, теперь в бессознательном порыве освобождалось. Стремительно, рывками оно вырывало самое себя из болота беспамятства на свет. Не желая дожидаться назначенного судьбой часа, оно предпочитало самостоятельно пробивать себе дорогу.       Ему не хватало воздуха. Приходилось широко и жадно раскрывать рот, чтобы не задохнуться. Уши заложило. Все звуки доходили до него неполными, искаженными, растерявшими смысл.       « … температура и содержание кислорода внутри капсулы остаются пониженными…»       « … давление резко скакнуло…»       « … неожиданные изменения в энцефалограмме…»       «… не успели отреагировать… »       « … теперь поздно, готовьте инъекцию нейролептиков. По стандартной схеме… »       « … это недопустимо…»       В тело ворвалась судорога, заставившая резко выгнуть спину, и это вышло столь же неожиданно, сколь и болезненно. До скрежета сжались зубы.       Кто-то крепко перехватил кисти рук над его головой, другой — ноги у щиколоток, чтобы не дать им согнуться.       Побледневшие, бескровные губы отразили мимолетную усмешку. Потрясающе! С какой бесстрашной наглостью неизвестные пленители ожидают — или только надеются? — совладать с ослабевшим чудовищем, позабыв, что оно даже сейчас способно размозжить им головы или коснуться напрямую их сознания, чтобы перевернуть его с ног на голову.       Вот только чудовище не делает ничего. Лишь слепо, снисходительно покоряется.       Кругом люди, теперь он точно это знает. Он может ощутить отголоски чувств и мыслей каждого из них даже без особых на то усилий. Эти чувства и мысли, впрочем, не представляют для него интереса. Что необычного в том, что окружающие боятся его (а они боятся)?       Вот мужчина с несгибаемой душой солдата непроизвольно обнажил бластерный пистолет и теперь держит его в руке, не смея спрятать вновь. Надо отдать ему должное, этот человек умеет управлять своим страхом. Только шумное, частое дыхание выдает его. Наверняка это немолодой воин, отважный и крепкий, чья рука уже давно не дрожит, если требуется пристрелить кого-нибудь, а глаза не плачут.       Интересно, он, этот воин, пробовал хоть раз удержать в голых пальцах куст жгучей недотроги — одного из причудливых тропических растений, растущих на Явине IV? Оно примечательно тем, что обжигает кожу, словно электрошоком, оставляя глубокие раны и волдыри.       Тонкая игла проникает под кожу, добирается до вены. Пара секунд — и можно наконец выдохнуть, разомкнуть челюсти.       «Кажется, подействовало», — констатировал кто-то над самым ухом.       Вдруг стало холодно. На обнаженной коже рук вспухли предательские мурашки. Так, наверное, ощущает себя человек, покинув материнскую утробу.       Вдох, другой — и голос, непохожий на его собственный, такой странно тревожный и, кажется, даже жалобный, спросил через онемевшие губы:       — Где я?..       Хотя к чему этот вопрос? Какая разница, где он находится, если все равно уже сошел с ума?       Теплая и влажная — похоже, женская — рука мягко прошлась по его лбу, едва касаясь кромки волос. От этого давно забытого прикосновения вскипает кровь, а на лице красными пятнами загораются гнев и стыд. Чувство реальности, и без того еще хрупкое, почти призрачное, вновь готово его покинуть.       — Ты дома, Бен.       Дома…       Ему все стало ясно, и он ужасно рассмеялся.