Исправляя ошибки

      — Почему ты спас меня?       Кайло не повернул головы к матери, только сильнее стиснул руки вокруг чашки с кафом. Напиток исходил паром. Чашка обжигала кожу, но молодой человек настойчиво продолжал обнимать ее ладонями, припоминая давние ощущения.       Вот так... не избегать боли, а погрузиться в нее с головой, победить ее, научиться наслаждаться ею…       Шел уже пятый день после его операции. Несомненно, Бен был от крови Скайуокеров, крепких телом и духом. По словам Калонии, он быстро шел на поправку. Более того, его здоровье восстанавливалось с такой скоростью, что это вновь удивило главу медиков Сопротивления.       — Сложный вопрос, — констатировал юноша.       Поначалу он искренне не понимал, отчего все подняли такой шум вокруг него из-за единственного поступка, к тому же, совершенного почти бессознательно. Но быстро догадался, что теперь у генерала Органы появился удобный повод позабыть другой — вероломный и мерзостный его поступок. Поступок, который Бен и сам никак не мог себе простить.       — Впрочем… пожалуй, я готов ответить, если и вы ответите на мой.       — Какой же?       Лея передвинула свой стул ближе к кровати, где лежал раненый.       Только теперь юноша поглядел на нее — и в его глазах мать увидела то, чего не видела еще ни разу с тех пор, как судьба вновь свела ее с сыном. Это было то же самое выражение — смесь тоски и надежды, — которое она прежде не раз подмечала у маленького Бена.       — Почему вы отказались от своего сына? — Его глаза глядели, не моргая, прямо на мать. — Правда ли, что вас не устраивал чувствительный к Силе ребенок? Вы отрицали его дар, сколько могли, а когда все стало очевидно, решили убрать мальчика подальше с глаз, спрятать в храме на полудикой планете. Это так?       Лея на миг прижала ладонь к губам. То, что говорил Бен, было и правдой, и неправдой одновременно.       — Я только пыталась уберечь тебя, — молвила генерал, низко опустив голову.       Казалось, она сейчас заплачет. Однако Лея лишь побледнела, отчего бархатно-ласковые глаза ее стали казаться еще ярче и выразительней.       Бен молчал.       Мать взяла чашку у него из рук и осторожно отставила на столик поодаль. Юноша не противился этому.       Она коснулась его ладони своей. Его ладонь была раскаленно-горячей, как будто Бен только что держал руку прямо над открытым огнем.       «Позволь мне кое-что тебе показать?»       … Через время Кайло видит ночное небо и рисунок звезд, восхитительно яркий — словно чьи-то горькие слезы навек застыли среди вязкого черно-синего вакуума. Приятный ночной воздух предвещает своей свежестью и прохладой скорое наступление нового дня. Где-то в отдалении играет музыка. Барабаны, духовые... еще, кажется, чье-то гортанное пение, в котором слова сливаются в один надрывный звук, так что даже если бы песня звучала на общегалактическом языке, юноша не сумел бы понять ее смысл.       Но здесь, вдали от шума первенство принадлежит приглушенным звукам ночи — шорохам, стрекотам и глухому уханью. Вокруг раскинулась широкая картина леса, окрашенного темнотой в таинственные тона.       Между двух сучьев огромного дерева пролегает небольшой мост, а прямо на мосту стоит, согнувшись и сложив локти на кажущиеся хлипкими деревянные перила, мужская фигура.       Будущий магистр Нового ордена джедаев еще молод. Бен никогда даже не представлял его себе таким молодым.       — Люк, что случилось? Почему ты не веселишься с остальными?       Обернувшись — вместе с молодым Скайуокером — на звук звонкого, задорного девичьего голоса, Бен вдруг замечает мать — такой, какой она была тридцать лет назад. Девчонкой с длинными, густыми кремово-русыми волосами, которые сейчас не уложены в одну из ее изысканных причесок, а лежат, распущенные, на плечах и липнут к раскрасневшемуся нежному лицу. Лея улыбается и дышит часто, как после долгого бега. Ее глаза сияют радостью. Похоже, что она только что веселилась. Возможно, танцевала в ночи среди факелов, под ритмичные звуки барабанов, вкладывая в эту все свои природные энергию и страсть.       Никогда прежде Кайло не доводилось видеть генерала Органу такой: простоволосой, веселой и непосредственной. Не обремененной тяжестью политика или руководителя Сопротивления.       — Лея, ты помнишь свою мать — настоящую мать?       Вопрос явно смущает принцессу.       Она всегда знала, что чета Органа-Антиллес — не настоящие ее родители. Тот факт, что среди многочисленных достоинств королевы Брехи Антиллес имеется единственный, но солидный недостаток — что она так и не сумела подарить семье и народу наследника, несмотря на все свое горячее стремление, — публичной особе, вроде нее, трудно было утаить. Таков суровый спрос с первой леди Альдераана. Каждый из пяти ее выкидышей сопровождала череда слухов в голонете, и Бреха, скрепя зубы, терпела. Пока наконец не наступила развязка. Личный врач королевы объявил о том, что следующую потерю ребенка она не переживет. Об этом опять-таки знали все, потому что скрыть такую горькую, но важную новость было невозможно. Как раз эта новость позволила общественному мнению допустить, чтобы приемный ребенок, решение о котором тотчас приняли несчастные супруги, получил все права принца или принцессы. Это было важно, чтобы соблюсти закон, который уже многие десятилетия помогал придерживаться баланса между знатными семействами, не допуская новой междоусобицы. Хитросплетения системы династических браков и привилегий позволяли в этом исключительном случае закрыть глаза на истинное происхождение будущего наследника.       Но как Люк Скайуокер мог знать о том, чего она, Лея, никогда никому не рассказывала?       — Немного, — говорит девушка, потупившись. — Это не образы, а скорее ощущения.       — Расскажи мне.       — Она была красивой, доброй. Только очень грустной. Она умерла давным-давно...       Маленькая женщина с восхитительными черными кудрями и залитым слезами лицом. Она никогда не склонялась над колыбелькой своей дочери, никогда не видела ее и не говорила с ней — все это Лея додумала сама, фантазируя и причудливо играя с теми образами, которые подсказывала ей неведомая сила с самого раннего детства.       Но если бы только судьба дала этой маленькой женщине шанс — Лея уверена — та стала бы самой лучшей матерью во всей галактике.       Люк переводит взгляд куда-то мимо собеседницы.       — А я совсем не помню своей матери.       Брат и сестра говорят друг другу куда больше, чем звучит в их словах. Их основной язык сейчас — это язык чувств. Внезапно Бен понимает то, что осознают, к своему изумлению, и сами близнецы — что сейчас они имеют в виду не двух разных женщин, а одну и ту же.       — Люк, скажи мне, что тебя беспокоит?       Скайуокер поднимает глаза к небу.       — Вейдер сейчас здесь…       Лея вздрагивает, словно от холодного дыхания и, закусив губу, несмело спрашивает:       — Откуда ты знаешь?       — Я чувствую… — загадочно отвечает молодой человек. — Он пришел за мной. Он ищет меня. Пока я с вами, вся группа в опасности. Наша миссия под угрозой срыва. Я должен уйти… должен встретиться с ним.       Его руки ложатся на плечи Леи в мертвецки-крепкой хватке.       — Но почему?       — Он — мой отец.       — Как?.. — выдыхает принцесса со смесью недоверия, жалости и отвращения. Такое выражение на ее лице Бен предпочел бы не видеть никогда.       — И не только, — пальцы Люка сжимаются сильнее, хотя и не причиняют боли.       Лее отчаянно хочется убежать, скрыться где-нибудь. Однако она не пытается вырваться, вместо этого глядя, будто загипнотизированная, в лицо Скайуокеру и мелко дрожа.       — Тебе нелегко будет узнать об этом. Но если мне не суждено вернуться, если я погибну, ты останешься последней надеждой Альянса.       Лея упрямо трясет головой.       — Не говори так… ты наделен силой, которую я не понимаю, и которой у меня никогда не было и не будет.       Скайуокер лишь невесело усмехается.       — Ты ошибаешься, Лея. Ты тоже наделена Силой. Со временем ты научишься пользоваться ею так же, как и я. — Люк выдерживает кратковременную паузу, вновь глядя на небо. — Сила всегда питала мою семью: моего отца, меня самого… и мою сестру.       Лея на миг прикрывает глаза. Неверие, ужас осознания, боль и бесполезный гнев — вся гамма чувств, промелькнув на ее лице со скоростью кометы, исчезает, оставив только странную, на удивление спокойную улыбку.       — Я всегда это знала…       Лея отпустила руку сына.       — В тот вечер мои глаза впервые открылись. Я осознала себя частью чего-то большого и опасного. Великой Силы, которая дает впечатляющие возможности. Но спрашивает еще больше. Я поняла, что неведомая мощь, которой наделен Люк, дарована и мне тоже. Это — тайна нашей семьи, ее великая сила и великая слабость. И признаюсь, я бы дорого отдала, чтобы возвратить себе прежнее неведение. Чтобы эти зловещие тайны никогда не касались ни меня, ни Хана, ни наших будущих детей.       Правда, о детях она в то время еще не думала. Но уже вскоре ей пришлось задуматься. Следующей же ночью, когда Эндор — а с ним и вся галактика — праздновали великолепную победу Альянса, Лея и Хан стали мужем и женой. Они никогда не были женаты официально, но истинно — в первоочередном значении, едином для всех времен и народов — они сделались супругами как раз тогда, ничего больше не дожидаясь. А вскоре бежали ото всех и, блуждая в глубинах космоса, на борту «Тысячелетнего сокола» зачали сына, о чем, возвратившись около трех месяцев спустя, Лея рассказала Люку в испуге и смущении.       — Путь Силы — это дорога, скрывающая множество опасностей. Я бы хотела, чтобы ты никогда не знал о них, Бен. Понимаешь? Никогда не мучился от тяжелых соблазнов, не сходил с ума...       — И чтобы не повторил судьбы деда, — окончил юноша, нахмурив брови.       — Да, это так, — не стала отрицать Лея.       — Вейдер был главным страхом вашей жизни, не так ли? И ту же угрозу, что и в нем, вы видели во мне.       — Не совсем. Я боялась не тебя, а за тебя.       — Вы и Люк Скайуокер обманом лишили меня права выбора.       — Я лишь подумала, что, коль скоро тебе не избежать опасного пути, пусть тот, что сильнее и опытней меня, научит тебя, как по нему пройти. Я знаю, что горько ошиблась, — добавила Органа. — Когда ты исчез, мир рухнул для меня, и для твоего отца тоже. Тогда я осознала, насколько виновата перед тобой.       Ее сын ничего не сказал. Он резко отвернул лицо, так что Лея уж было решила, что он готов заплакать. Однако он не плакал; бархатные материнские глаза Кайло оставались сухими и печальными. Обида сидела слишком глубоко, чтобы просто и безболезненно выйти слезами.       — Теперь, может, и ты ответишь на мой вопрос? — осторожно напомнила ему мать.       — Почему спас? — Бен снова повернулся к ней. — Это трудно объяснить, генерал. Но если попытаться… — он сконфуженно покачал головой. — Когда в нас начали стрелять, я вдруг осознал, что боюсь за вашу жизнь больше, чем за свою собственную.       Поначалу Лея всерьез решила, что ослышалась. Но когда она все же убедила сама себя, что услышанные ею слова — это не иллюзия истосковавшегося сознания, ее сердце, полное благороднейших материнских чувств, заслуженно возликовало.       Выходит, она не ошиблась в своей вере, которую многие поначалу считали безрассудной! В душе Бена и вправду еще оставался Свет; оставалось место для любви и прощения.       — Но это ничего не меняет, — поспешно добавил Кайло, видя огонь в ее глазах. — Я по-прежнему не намерен делиться с вами никакой информацией.       — Другого я и не ждала, — вздохнула Лея.       Снова в ее сыне говорило упрямство Скайуокеров.       — А сейчас, — сказал юноша, быстро сменив тему, — давайте поговорим о насущном. Вы отдаете себе отчет, генерал, что вас пытались убить?       — Конечно, — спокойно промолвила Органа.       — У вас имеются предположения, кто мог это сделать? Мне известно, — усмехнулся он, — что вы за свою долгую и бурную жизнь насолили множеству людей, но чтобы настолько и, кажется, относительно недавно... это, прямо скажем, что-то новенькое.       Он понимал, что одним этим разговором преступает все мыслимые границы — и в первую очередь, собственные внутренние. Но после всего случившегося ему уже было все равно.       «Как бы то ни было, — с иронией подумал Кайло, — речь идет о моей матушке. И уж если ее кто-то и прикончит в ближайшее время, то разве что я сам».       Лея вкратце поведала ему о еще одном человеке, укрывшемся на Эспирионе, и о том, что Ро-Киинтор успел довести до ее сведения.       Кайло слушал с хмурой сосредоточенностью, не задавая вопросов, не перебивая. Откровенно говоря, рассказ генерала привел его в замешательство. Прежде ему случалось слышать о бывшем сенаторе с Хевуриона — об одной из пешек Терекса, — и сейчас именно это обстоятельство смущало его больше всего.       «Что-то неладное происходит», — упрямо твердил его мозг. Одно то, что во главе блокады Внешнего кольца стоял Терекс, а не Хакс, или кто-то из ему подобных — потомственных военных, верных, вышколенных, решительных и не блещущих изобретательностью ума, — уже вызывало немало вопросов. Или после произошедшего на «Старкиллере» Верховный лидер разочаровался в служащих такой простецкой породы, или же ставки в этой игре куда больше, чем кажется, и потому игра требует более тонкого подхода.       Размышления Бена прервал медицинский дроид, который, подкатив к раненому, писком известил о том, что пришло время для очередной инъекции лекарств. Юноша без особой охоты вытянул руку.       Лея поднялась со стула и отвернулась, затаив дыхание.       Когда дело было сделано, и мать с сыном снова остались вдвоем, Кайло предложил:       — Думаю, вам стоит познакомить меня с этим хевурионцем. Тогда я пойму, лжет он или нет.       Генерал по-своему истолковала сомнения, проявившиеся на его лице.       — Полагаешь, что за этим покушением может стоять Первый Орден? Что это было сделано для того, чтобы вбить клин между Сопротивлением и Верховным канцлером?       Юноша ничего не стал говорить, подумав, однако, что это, несомненно, в духе Терекса.       Внезапно Бен ощутил что-то неладное. Все вокруг стало мутным, голова резко закружилась. Он перестал чувствовать пальцы.       — Мне… мне плохо… — процедил Кайло, обхватив лоб ладонями и тяжело дыша.       Он рассчитывал, что мать немедленно позовет кого-нибудь из медиков. Но Лея вместо этого подошла к нему и, обхватив за плечи, заставила посмотреть себе в лицо.       — Все хорошо, Бен, — произнесла она со скрытым волнением в голосе.       «Все хорошо…» — повторил ее голос в его сознании.       Догадка показалась юноше столь невероятной, что он поначалу растерялся.       — Что вы… — выдохнул он. — Что мне вкололи?..       «Все хорошо, — вновь мысленно сказала генерал Органа, на сей раз чуть настойчивей. — Ничего не бойся».       Сын почти ее не слушал. В волнении, в страхе, в неведении, он взялся метаться по постели, пытаясь отвернуться от матери. Будто зверь, угодивший в капкан.       «Не надо, успокойся… Малыш, доверься мне…. никто не причинит тебе вреда...» — уверяла Лея в неспокойной, ласково-запальчивой манере, краем сознания опасаясь, как бы он не растревожил свою рану.       Трудно сказать, кому были адресованы эти увещевания в большей степени — ему, или же ей самой. Говору ее совести, который мешал принятому решению утвердиться до конца.       На мгновение ей удалось снова поймать его взгляд — этого единственного мгновения хватило, чтобы угасающее сознание Кайло окончательно убедилось, что никакой ошибки нет — что это мать, генерал Органа, и никто иная, намерена мучить его и допрашивать.       «Смотри на меня…» — скомандовала она неожиданно резко, усиливая ментальный напор. Борясь с ощущением собственной грязи и мерзости.       Он и так уже не мог отвести взор, мутный и затравленный, наполненный горечью прозрения и бессильным гневом.       «Смотри на меня, малыш. Вот так…»       Лея немного ослабила хватку рук, одновременно налегая всей своей волей на его ментальную защиту.       Из глубин его души исторглось угрожающее:       — Не прикасайтесь ко мне…       Бен сопротивлялся. Даже в состоянии полусна, расслабленный и ослабевший, он сумел дать достойный отпор. И мать, несмотря на тягость собственных усилий, искренне восхитилась его стойкостью.       Каждое из его чувств доносилось до нее так, что ей становилось почти больно, и среди этих чувств растерянность понемногу уступала главенство ярости — неудержимой, безрассудной, подпитываемой стыдом и отчаянием.       — Не смейте лезть ко мне в голову, — прорычал юноша с такой ненавистью, что разум Леи возопил от испуга.       И все же она не отступила.       «Где скрывается Сноук? Вспомни, сынок. Покажи мне. Не отвергай меня…»       Сейчас она сама себе была отвратительна. Она намеренно насиловала разум сына, подавляла волю, разрывая ее на клочки — и надеялась смягчить удар обычными словами успокоения. Худшего лицемерия и придумать нельзя.       Только бы все получилось. Если он перестанет противиться, она сможет сделать все быстро, без боли. А потом и вовсе поможет ему позабыть.       Но Бен, не замечая уговоров, продолжал упрямиться. Его рассудок бился, точно рыбка в сети. Ему стоило неимоверных усилий удерживать сознание, не погрузиться в темноту беспамятства. Ведь если это произойдет, он окончательно проиграет.       Понемногу ему удавалось взять себя в руки. Ведь он — Кайло Рен, магистр ордена Рен. Ученик Верховного лидера, в чьи воспоминания и самому учителю-то не всегда удавалось пробраться. Неужто он уступит генералу Органе лишь потому, что по глупости доверился ей, подпустил ее слишком близко к себе? Неужели позволит ей себя обмануть?       Собрав все мыслимые усилия, Кайло ответил решительным отпором:       «Вы — лгунья!»       Когда этот полурык-полустон, полный исступления, горделивый и неистовый, пронесся в голове у Леи, та испугалась, что лишится рассудка. Ей сдавило виски, и резкий толчок выбросил ее из его мыслей, возвращая к реальности.       Бена отбросило назад, на подушки. Его тело дернулось в подобии конвульсии. Горло издало короткий ужасный хрип.       … Пару минут спустя генерал пришла в себя и огляделась. Ее сын лежал без сознания на сбитой, измятой постели, с запрокинутой головой и полуоткрытым ртом. Сама Лея стояла на коленях, опустив руки и голову на его кровать и со страстью вглядываясь в его лицо, хотя и непонятно, что именно она ожидала увидеть.       Прежде, чем лишиться чувств, Бен сумел изгнать ее из себя, поединок окончился его победой. Это было и хорошо, и плохо. Несмотря на горечь поражения, Лея была по-своему довольна, что юноша еще не сломлен. Что даже после всех несчастий, обрушившихся на него, сохранил свою былую твердость и, стало быть, свою личность. Однако, пережив новое предательство матери — еще более жестокое и глупое, чем в прошлый раз — он, скорее всего, уже никогда не сможет доверять ей. А значит, он потерян для нее — теперь уже навсегда.       Навсегда…       Не веря этой мысли, она вскочила на ноги и, отчаянно вертя головой, вновь осмотрелась кругом с таким видом, словно только что воспрянула от какого-то неясного сна гордыни и мрака.       — Что я наделала… — прошептала Лея ломающимся голосом. Ее глаза наполнились хрустальным ужасом с холодным, призрачным блеском отрицания. — О Сила, что же я натворила…       Она медленно попятилась назад. Движимая страхом. Не сознавая, что делает. Больше всего она боялась не реакции сына — о том, что он сделает, когда придет в себя, Лея сейчас попросту не могла думать — а лишь своего отвратительного, гнусного поступка.       «Мерзкая, ограниченная, жестокая дрянь… — сама того не замечая, она повторяла недавние слова Кайло. — Одержимая идиотка…»       Куда же делась обычная ее бойкость, ее уверенность в своих силах?       Бессознательно добравшись до дверей, Органа как будто стряхнула с себя оцепенение и бросилась бежать, не замечая ничего вокруг. Скорее убраться отсюда! Как можно дальше от Бена, которому она причинила такое немыслимое зло. И от себя самой.       В самом конце коридора она натолкнулась на Бранса — и не сразу узнала его.       Завидев ее, Тэслин торопливо, скачками, приблизился, и, наклонившись к уху генерала, сбивчиво прошептал:       — Диггон здесь. И он… он знает…       — Как? — ахнула Лея, сложив руки на груди.       В этот момент как будто ведро ледяной воды опрокинули ей на голову, прогоняя похмелье недавнего испуга.       Лейтенант покачал головой, давая понять, что не имеет представления, как такое вышло.       — Ступайте к сыну, генерал, — посоветовал он, — вам с ним нужно уходить как можно скорее.       Лея машинально кивнула, не успев подумать о том, что же она теперь скажет Бену.       Но едва она вновь двинулась с места, как коридор наполнился людьми. Это были военные. Кто-то носил белую форму здешней губернаторской охраны, но большая часть принадлежала к столичному отделению Разведывательного бюро. Потом появились Райла и Охар. И бледная, как мел, Калония вместе со своими помощниками. И еще добрая половина сотрудников медцентра; очевидно, они не могли позволить себе пропустить занятное зрелище. Ведь каждому понятно, что здесь намечается что-то важное и интересное.       Последним перед Леей предстал, вальяжно вышагивая, сам Клаус Диггон.       — Мое почтение, генерал Органа, — промолвил он, слегка поклонившись. Это был дурной знак. Обычное светское приветствие вместо общепринятого военного. — Если позволите, у меня — и также у вашей родственницы — имеются к вам некоторые вопросы.