Неотвратимость

Представь, что тебя привязывают внутри огромной центрифуги и разгоняют её до 50 оборотов. Вся кровь приливает к одной половине тела, она краснеет и опухает. Мозг, кажется, сдвинут в бок, расплющен о внутреннюю стенку черепа. Член эрегирован, мочевой пузырь сдавлен, во рту слюна, вперемешку с кровью из лопнувших в носу сосудов. Глаза не открываются из-за перегрузки давлением, а воздух долбит тебя в уши, нагреваясь всё больше и больше. Приблизительно это, по моим ощущениям, и происходило. Пуля вошла в щель между берцовыми костями и застряла в ней. Сперва я почувствовал давление и жар, будто дотронулся до только вскипевшего чайника. А затем боль взорвалась во мне ослепительным шаром, и ударная волна достигла даже кончиков пальцев, в которых запульсировала кровь. Я проникся ей настолько, что у меня перехватило дыхание на выдохе и невыносимо сдавило желудок. Я блеванул спиртом и желчью на ковер с длинным ворсом. Ниггер заткнул пистолет за пояс, схватил меня за волосы и заглянул в мои глаза. В них не было ничего, кроме страха. Я, жалкий, отмудоханный педрила со струйкой блевоты, стекающей с уголка рта, был до смерти перепуган видом его отрешённого ебала, тюремных татуировок и порохового ожога на ладони. Губы у меня задрожали, но я всеми силами пытался это скрыть. — З-зачем ты это делаешь? — Потому что тебе это нравится, — ответил он, проведя костяшками пальцев по моей щеке. — И всегда нравилось. Я просто стараюсь быть милым с тобой. Почему ты не хочешь поступать так же? — Ты мне, блядь, ногу прострелил, уебок! — Любовь способна ранить, Кэл. — Да ты просто ёбаный психопат… Он во второй раз рассмеялся мне в лицо так, что капельки слюны разлетелись. Я заметил шрам поперёк его нижней губы – как щель на кофейном зерне. — Это что-то новенькое! Так ты меня ещё не называл! И он снова рассмеялся. Если бы не данная ситуация, это можно было истолковать, как непринуждённый смех в дружеской компании. Вот только он не был им. Совсем. — Я покажу тебе, каким психопатом я могу быть, Кэл. — Ах, вот оно что… Ты, наверное, меня с кем-то путаешь! Меня зовут Нил. Нил Аарон. Я работаю на грёбанное НАСА… — Да нет. Ничего я не путаю. И о тебе я знаю больше, чем ты сам. И тут до меня дошло. У меня нет никаких доказательств того, что этот парень действительно нанят НАСА с целью присматривать за мной. Это лишь моё предположение. По-сути, он просто незнакомый чёрный мужик, который преследовал меня около двух месяцев без каких-либо объяснений. Дежурит в машине около моего дома, наблюдает за мной из-за соседнего столика, а сейчас запер в самой дальней каюте сраной яхты и всадил в меня пулю. Я мог бы получить всемирную премию тупости, обойдя всех конкурентов с легкостью. Скорее всего, посмертно. Долбанный, тупорылый ублюдок, как можно было быть настолько слепым?! Дерьмо! Вот же дерьмо! — Ты только погляди! И где ты умудрился так выпачкаться? — гоготнул он. Моя рубашка покрыта разводами крови, грязи и блевоты, как германский флаг. Он принимается расстёгивать мои пуговицы одну за другой, и я дрожу, следя за ним широко распахнутыми глазами. Пот стекает мне за уши, а сердце, застрявшее где-то на уровне горла вместе с очередной порцией блевоты, заставляет меня давиться. Думай, Нил! Думай! Идиотов ведь не берут в НАСА. Ты ещё сможешь выкрутиться, нужно только успокоиться. Он касается губами моей шеи, и мне хочется зарыдать. От него пахнет освежителем салона, металлом и мускатным орехом. Его тело покрыто мерзкими татуировками скорпионов, змей, пауков, ящериц. Хвост с торчащим жалом движется в такт с его кадыком. Он дышит часто, скользя вдоль моей ключицы губой со шрамом, оставляя мятный шлейф. Моя штанина насквозь промокла, став липкой и холодной. А вот стояк никуда не делся – это просто реакция на боль, думаю я. Не то, что бы меня вдохновляла вся эта тюремная романтика, но где-то в глубине души я всегда хотел испытать что-либо подобное. Как будто я скучаю по чему-то, чего даже и не знаю. Внезапно мне захотелось дотронуться до раны. Ощупать входное отверстие, оно должно быть теплым и тугим, а внутри, в недрах разорванной мышцы, совсем мягким и влажным. Блядь! Теперь я сам себя пугаю. Все-таки не стоило мешать столько бухла с наркотой. Нужно собраться, что в данной ситуации совсем непросто. Расстегнув рубашку, ниггер приспускает её, и касается языком ямочки на моем плече. Я закрываю глаза и думаю. Здесь даже нет ничего острого или тяжёлого, чтобы его обезвредить. И даже если у меня это выйдет, то не факт, что я смогу выбраться из запертой каюты с такой потерей крови. Я уже ощущаю в голове странную лёгкость, как после пары бокалов пива, и ничего хорошего это не предвещает. В лучшем случае, я истеку кровью, как корова на забое, даже не в силах позвать на помощь. Но кое-что всё-таки у меня есть. Клоназепам, рогипнол, элениум. Ничего, чтобы взбодриться, как я хотел, но этой херни у меня навалом. Всё распихано по карманам с чудовищной методичностью. Каждая порция витаминок упакована отдельно и помечена определённым цветом. Рогипнол – серый, потому что именно такие сны я вижу, когда закидываюсь им, переборщив с коксом. Клоназепам же синий, как морские волны, уносящие меня ото всех тревог к берегам похуизма и эйфории. Но я ищу кое-что другое. Красный пакетик с застежкой-молнией. Гостинец от Дмитрия. Он сплавил эту херню, когда отходил от дел. В конечном счете, он так и не завязал с дилерством, но с этой красной дьявольщиной связываться зарёкся. Нашарив нужный пакетик в заднем кармане, я протягиваю ему. В его глазах загорается недобрый огонёк. Он смотрит на меня выжидающе, словно ждёт приглашения. И я даю ему то, чего он хочет. Красная таблетка с крестообразным разделением выпадает мне на ладонь. — Всё может стать гораздо интереснее, — говорю я. — Думаешь, это то, чего мне не хватает в жизни? Гребаного интереса? Да с тобой у меня его просто завались! Я решаю подыграть ему. — Ну, ты же меня знаешь. Я всегда был таким, и именно это тебе и нравится. — Да брось… — Если не хочешь продолжения, так и скажи. Покончим на этом. Скажи, что не хочешь меня… Что я, блядь, творю?! Скажи это, мерзкий ниггер, скажи, что обоссался, мать твою! Не заставляй меня этого делать! Не заставляй меня тебя убивать. Он смотрит на меня своими ёбаными большими грустными глазами, как у раненного оленя так, словно это я причиняю ему боль. Прижал к полу своей огромной тушей и угрожаю здесь стволом, как в хреновом боевике. Затем подается вперёд и ест таблетку у меня с руки. Есть! Осталось только подождать, пока она подействует. От меня уже ничего не зависит. — Теперь ты, — говорит он. — Что? — Твоя очередь! — О, знаешь, их не стоит мешать с бухлом. Дмитрий предупреждал меня, что последствия могут оказаться непредсказуемыми. А я сегодня порядочно накидался… — Я что заикаюсь? Жри грёбанную таблетку, пока я не прострелил тебе башку и в череп не выебал! Твою ж мать! Я достаю из пакетика вторую и смотрю на неё так, словно у меня в руке оторванный хрен. — Резче, блядь! Дмитрий предупреждал меня о последствиях. Вернее об одном из них. Никогда не стоит мешать эту хрень с бухлом потому, что никакого эффекта не будет. Разве что в случае, когда ты хочешь просрать 300 баксов просто так. Никогда я так не радовался своей привычке надираться в самом начале вечера, как сегодня. Ещё бы кровь из раны не хлестала, тогда это уж точно была бы идеальная вечеринка. Мне нужно побыстрее его вымотать. Похоже, я действительно нравлюсь этому извращенцу. Можно попробовать сыграть на этом. Я подаюсь вперёд и касаюсь его губ своими. Я довольно неловок и торможу. Он кажется растерянным, но лишь на какую-то секунду. Но мне нравится то, что я могу закрыть глаза, и комната, наконец, перестанет раскачиваться. Я стараюсь быть осторожным. Касаюсь языком кофейного шрама, внутренней поверхности губы, вдыхая дерзкий мятный запах. Затем проскальзываю языком глубже, он позволяет мне это. Кожа его шеи влажная на ощупь. Я провожу пальцами вдоль хвоста скорпиона и нащупываю впадинку между ключиц. Мои руки просто ледяные, и он вздрагивает, берёт меня за затылок, прижимая к себе сильнее. Теперь его язык у меня во рту. Я приподнимаюсь на локтях, чувствую, как он подхватывает меня к себе на колени. Я плотно обхватываю его бёдрами, упираясь стояком ему в живот. Он сжимает мои ягодицы руками, на миг разрывает поцелуй, чтобы я мог вдохнуть немного воздуха. Я выдергиваю край его рубашки из брюк и начинаю расстегивать ремень. Я знаю, что пистолет у него сзади за поясом. Нужно лишь протянуть руку. Я думаю, что я сделаю с ним, когда заполучу ствол. О том, что я заставлю его сделать. Углубляю поцелуй, прижимаясь к нему сильнее, обхватываю его за спину руками, а затем быстрым движением хватаюсь за рукоятку. Следующие секунды решают всё. Я вытаскиваю ствол, но он выскальзывает из моих мокрых немеющих пальцев. Раздаётся грохот – это рушатся все мои надежды. — Да ладно? Ты серьёзно?! — Джанго отпихивает меня с остервенением и вскакивает на ноги. — Лживый ублюдок! Удар приходится мне в область печени, я чувствую, как пружинит и ломается ребро, словно рыбная палочка в кляре. Затем ещё один в поясницу, и ещё один, и ещё. Я валяюсь в позе зародыша, умываясь соплями, прижавшись лбом к коленям. Как в детстве, когда меня избила городская сумасшедшая с огромной тележкой. Она думала, что я слежу за ней или типа того. «Им меня не достать! Никому меня не достать! Сволочи! Ублюдки!» – орала она во всё горло, отделывая меня дубинкой. Мои очки переломились надвое и провалились сквозь решётку стока. Я лежал на асфальте с надписью «ИИСУС ЛЮБИТ КРЭК» синей краской в луже мочи и ждал темноты, чтобы пробраться домой. Какой-то прохожий бросил мне четвертак или то была пивная крышечка. Я кое-как добрался до мусорных баков и уснул, сидя между ними, пока бездомные собаки подбирали то, что вывалилось из тележки той чокнутой. Не пойму, отключился ли я. По ощущениям прошло лет двадцать, когда он, наконец, прекратил меня избивать и втащил на некоторое подобие подиума с шестом посредине. За что я люблю этот клуб, так это за возможность уединиться. Ты можешь быть на сто процентов уверен, что никто не потревожит маньяка, прострелившего тебе ногу и привязавшего к шесту твоей же рубашкой. Интересно, чем занят тот официант? Теребит чьи-то волосатые яйца? Душит кого-то фартуком? Суёт себе два пальца в рот? Мерзкие анорексичные торчки. Ниггер стягивает мои руки рубашкой, и я вижу, как сузились его зрачки. Препарат начинает действовать. Если у него есть проблемы с сердцем или печенью – это дерьмо прикончит его минут за десять. А если нет, я останусь здесь, привязанным к шесту, пока смерть не разлучит нас. Вокруг меня развешены зеркала. На потолке тоже есть одно в форме звезды, и я думаю о том, что это последняя звезда, которую я когда-либо увижу. В ней отражается моя разбитая рожа и лысый ниггерский затылок. Меня снова тошнит, но блевать мне нечем, кроме собственных внутренностей. Часом ранее мы отчалили от берега в ЛА, и теперь направляемся прямиком в ад. Он стаскивает с меня брюки так, что они трещат по швам. Кровь уже начала подсыхать и отрываться пластами вместе со штаниной. Я вижу входное отверстие от огнестрела. Оно такое маленькое, хотя по ощущениям там разворочена огромная чёрная дыра. И она притягивает меня, манит к себе. Я – та пустота, в которой она нуждается. — Ты думаешь, что можешь творить всё, что тебе вздумается? А? — говорит он. — Тебе совсем плевать на меня? На МОИ чувства? — Да я тебя, можно сказать, впервые вижу! — Хуйня! И ты это знаешь! Я даже уже не уверен, считаешь ли ты так на самом деле или тебе просто похуй! С меня хватит! — Кажется, я пропустил какую-то важную часть разговора, в которой объясняется, что ты, блядь, несёшь вообще! — Охуеть, как удобно! Так, может, я помогу тебе вспомнить? Он пинком раскидывает мои ноги, и достает заряженный пистолет. Беретта 45 калибра с мощной рукояткой и удлинённым стволом для большей травматизации, вонзается в моё очко.