Burning Up

Адам терпеть не может больницы. Ему неприятно видеть иглы шприцов (по понятной причине), и пресловутый больничный запах никогда не давал ему покоя. Еще ему не нравится эта неестественная тишина между отдельными шумами и звуками, как будто все в здании затаили дыхание, и в отдельные моменты доносится шум от медперсонала, или рыдания в коридоре, или первый крик появившегося на свет младенца. Эта тишина превращает минуты в дни, заставляя мучиться в ожидании, подобно чистилищу. Но все это раздражает, когда он здоров. Сейчас же он далек от этого состояния, и то, что беспокоит Адама больше, чем неестественная тишина и ожидание, это ощущение чего-то жидкого в легких и сильной боли, когда он с хрипом выдыхает. Его легкие требуют закашляться, но нужно лежать неподвижно, поэтому Адам скрипит зубами и приказывает мозгу бороться с этим ощущением. Ренген вероятно занимает несколько минут, но борьба с подступающим кашлем оставляет Адама совершенно без сил. Он не без благодарности опускается в инвалидное кресло и закрывает глаза, поскольку мир вокруг вызывает головокружение. Он начинает думать, что возможно Тони был прав, что притащил его сюда. Адам не должен был в нем сомневаться. Тони хороший человек. У него идеальные руки. Они мягкие и нежные, но в то же время горячие и настойчивые, когда они занимаются сексом. Ох, Тони. Что-то касается его плеча, и Адам открывает глаза. Тони! Адам широко улыбается, видя знакомое лицо. Адама разрывает от желания рассказать Тони, как он любит его руки, и может им стоит найти им применение. Например, как вчера в душе. Но в легких словно плещется океан, и он видит черные точки на щеках Тони. Хах, ты разрисовал себе лицо, Тони? Голоса. Они такие громкие, и Адам думает, что нужно сказать, чтобы они были потише. Становится темно и рыбе нужен сон. *** Почти сразу после того, как Хелен уходит (Тони пришлось утереть слезы и пройтись по составленному Адамом меню, а также одобрить действия Хелен на ближайшие два дня) невысокая пухленькая медсестра с черными кудрявыми волосами и доброй улыбкой говорит Тони, что тот может побыть с Адамом так долго, как захочет. — Вашему мужу стало лучше. Антибиотики работают, и мы отключим ИВЛ уже утром. Тони цепляется было за слово «муж», но слишком устал и слишком благодарен, что его пустили к Адаму, чтобы указывать на чужую ошибку. Какая-то часть его даже наслаждается чувством собственничества и теплом внутри, появившимся при произнесении этого слова. Будто он имел какие-то права на Адама. Он никогда прежде не задумывался о том, чтобы зарегистрировать гражданское партнерство. Статус в графе «семейное положение» не имел значения для него, но все же есть что-то болезненное в осознании, что он не может вступить в настоящий брак.* Тони почти понимает в этот момент участников парадов в радужной одежде, скандирующих о своей гордости и равных правах. Сейчас идея, что Адам на самом деле принадлежит Тони, ощущается правильно. Вокруг кровати Адама расправили штору-перегородку и поставили стул, чтобы он мог сидеть рядом, держа Джонса за руку и при этом не мешать медперсоналу. Тони благодарит медсестру и занимает свое место, немедленно потянувшись к Адаму. Он берет его руку в свои, таким образом, чтобы чувствовать, как бьется пульс на запястье. — Вы можете поговорить с ним. Иногда это помогает. Тони поднимает взгляд на медсестру, он безусловно признателен за помощь, но сейчас хочет, чтобы она ушла. Он просто хочет быть с Адамом. Видеть и чувствовать Адама, знать, что он жив, что он скоро выздоровеет, и что звук аппарата ИВЛ не станет последней ассоциацией с любовью всей его жизни. — Я принесу вам чаю. Она уходит, и Тони остается наедине с Адамом, огороженный от медперсонала лишь тонкой перегородкой. Он подается вперед и прижимается губами к руке Адама, целуя костяшки пальцев. Он ничего не говорит, он просто не знает что сказать, продолжает держать Адама за руку и отслеживать его размеренный пульс, наблюдать за тем, как неестественно ритмично поднимается и опускается его грудь при дыхании. Медсестра приносит ему чай и булочку, и он ест и пьет, хоть не чувствует ни голода, ни жажды. Его мысли разбегаются, сменяя одна другую. Вот он повторяет себе слова медсестры о том, что с Адамом все будет в порядке. Затем злится на себя за вчерашнее, что не настоял на госпитализации, вместо этого занимаясь дрочкой в душе и променяв лечение на сон в обнимку. А после вспоминает ту ночь, что они провели по отдельности, потому что Тони эгоистичный мудак, которому важнее выспаться, не будучи разбуженным несколько раз за ночь чужим кашлем, чем быть рядом. Он решает, что подобное не должно повториться. В какой-то момент он начинает говорить, едва слышно, прижимаясь губами к руке Адама. Он говорит, что сожалеет, что любит Адама, и считает очень важным начать жить вместе, потому что Адам (объективно) упрямая задница, которая не в состоянии позаботиться о себе, и это нормально, ведь Тони теперь будет заботиться о нем. И это его единственное желание. Перед тем, как закончить свою смену, Доктор Локк заходит проведать Тони и убедиться, что тот в порядке. Он берет с Тони обещание звонить при первой же необходимости и просит сообщить о случившемся доктору Ротшильд. — Она имеет право знать, и, уверен, хотела бы поддержать тебя, возможно, даже побыть рядом. — Хорошо, я сообщу ей, — отвечает Тони, не отрывая взгляда от Адама. — Но нет никакой необходимости приезжать сюда. Доктор Локк похлопывает его по плечу, а затем Тони снова остается один. В какой-то момент он проваливается в сон, держа Адама за запястье и слушая его пульс, уронив голову на свою руку. Медсестра накидывает плед ему на плечи и приглушает свет. Но Тони не замечает этого. *** В горле как будто кто-то прошелся ершиком для чистки бутылок, сделанным из колючей проволоки. Хочется сделать глоток воды или чая с лимоном и корицей - такой заваривала его мама, когда он болел в детстве. Но веки такие тяжелые, и он очень-очень устал. Он словно в невесомости. Здесь темно, тепло, но он не может найти опору. Еще он слышит голос, такой ласковый и полный любви. Адам не может подобраться достаточно близко, чтобы разобрать слова, но тембр успокаивающий и родной. Он словно лучи солнца, пробивающиеся сквозь толщу воды. Тяжесть медленно отступает, а затем, с острой болью в груди, Адам приходит в сознание. Внезапно все становится слепяще белым. Он вздрагивает и закрывает глаза, желая вернуться в уже ставшую привычной темноту, но боль в горле и где-то под ребрами, а еще этот знакомый голос, удерживают его как спасательный жилет. — Адам Джонс, черт тебя дери, открой глаза. Лицо Тони заполняет собой весь обзор, и Адам отмечает темные круги под покрасневшими глазами, и то, как дергается уголок губ в улыбке. Он вздыхает, чтобы сказать «привет» или «как долго я был без сознания?» или «я люблю тебя», но от острой боли, пронзающей все тело, может лишь издать скрежет, который должен был быть стоном. — Сестра! Голос Тони звучит резко, громко, с нотками паники, а затем в поле зрения Адама появляется рыжеволосая женщина с веснушками на носу и подносит соломинку к губам Адама и говорит ему пить. Он может разобрать несколько слов, но, казалось бы, побежденная темнота мешает соображать. Он снова видит Тони и ведет ладонью по прохладному покрывалу, ища прикосновения и подтверждения, что Тони не галлюцинация его усталого мозга. Такое уже бывало прежде. И когда его руку сжимают знакомые пальцы, это прикосновение отзывается чем-то более ярким, чем боль или возбуждение. Он прикрывает глаза, удерживая руку Тони в своей, а затем поворачивает голову, находя соломинку и делая пару глотков. Он не помнит, чтобы Тони когда-то был в таком растрепанном виде. Рубашка застегнута не на те пуговицы, от чего ткань топорщится, грязные волосы падают на лоб и глаза. Но он здесь, и Адаму становится теплее, а темнота проясняется с каждой секундой. — Если ты еще раз так поступишь так со мной, то я отдам тебя французам, которые до сих пор мечтают тебя убить, — произносит Тони. Он пытается улыбнуться, но губы дрожат, а по щеке скатывается слеза. Адам подносит его руку к губам и целует, прося прощения. Вода несколько смягчила боль в горле, но голос все еще звучит хрипло. — Как долго я был без сознания? — Самые длинные шестнадцать часов в моей жизни, — отвечает Тони, свободной рукой убирая волосы со лба Адама. Шестнадцать часов звучат не слишком долго, но по взгляду Тони он понимает, что это показалось целой жизнью. Он пытается разобраться в объяснениях того, что произошло, но мозг все еще с трудом соображает, и все что ему удается выцепить это то, что Тони провел всю ночь, думая, что Адам умрет, терзаясь вдобавок чувством вины. Ему просто необходимо заверить Тони, что все хорошо, что он никуда не денется. Рыжеволосая медсестра вновь оказывается рядом, помогая Адаму сесть, подкладывая под спину подушки. В этот раз он даже может разобрать ее слова. — Вы напугали своего мужа, молодой человек, — она сочувствующе улыбается Тони. — Еще немного и он стал бы призраком этого места. Адам хмурит брови, а когда медсестра отвлекается, проверяя капельницу, тихо переспрашивает Тони: «муж?». Тот вспыхивает, смущаясь, и сердце Адама сжимается от приступа любви. Он никогда не думал об этом раньше, но возможность быть связанным с Тони таким образом заставляет покраснеть и его.