Burning Up

Адаму не удается заснуть сразу после ухода Тони. Какое-то время он просто лежит и пялится в потолок, пытаясь избавиться от чувства вины. Вот только он сильно вымотан болезнью, и не успевает составить список всех причин, по которым он является худшим партнером в мире, проваливаясь в сон. Но стоит ему проснуться, как чувство вины душит вновь. — Прости, — говорит он, посмотрев на Тони. Тони поднимает голову, отвлекаясь от чтения газеты. И выглядит смущенным. — За что? Не будь придурком. Ты ведь заболел не по собственному желанию. Адам не отвечает на обзывательство. Ведь Тони прав. Но это никак не помогает в борьбе с чувством вины. Он пытается подобрать слова, но безуспешно. Вместо этого, ведомый сиюминутным порывом, он озвучивает худший из возможных вариантов. — Твой отец умер в этой больнице. И, черт, это звучит как обвинение. Словно Тони специально выбрал этот госпиталь. Тони хмурится. Они никогда не говорят о его отце. Это негласное правило. Последний раз они говорили об Альберто за день до похорон. В ту ночь Адам обвинил Тони, что тот закрывается от него, и это переросло в полномасштабную ссору — они кричали друг на друга из разных углов гостиничного номера, до тех пор, пока Адам не успокоил его, дав, наконец, ту поддержку, что должен был. Тони отправился на похороны один, а Адам остался руководить кухней, крича на персонал, если хоть что-то было не идеально. Это было один из главных кризисов в их отношениях, не считая того дня, когда Адам подумал, что Тони уходит от него к Евгению. И отчасти Адам считает, что они так и не смогли справиться с этим, а просто представили, что живут в параллельной вселенной, где у Тони никогда не было отца, а значит, Адаму не нужно было поддерживать и утешать любимого человека в больнице или на похоронах. И они находились в этой параллельной вселенной ровно до этого момента. Но у Адама нет чувства такта и эмпатии. Он и правда, верил, что стал лучше. Тони стискивает челюсть и сжимает ладони на коленях, стараясь скрыть свою боль от Адама. И это недоверие ранит. — Отец любил меня. Но никогда не одобрял, — Тони говорит тихо, прекрасно контролируя голос, но Адам чувствует скрываемый гнев. — Правильные итальянские сыновья не трахаются с шеф-поваром семейного ресторана. Правильные итальянские сыновья женятся на дочери одного из друзей семьи и заводят хорошеньких итальянских деток. И не важно, что сам отец семейства женился на немке по любви и по расчету, а затем вырвал свое сердце, когда она умерла, дав жизнь их сыну, которым он никогда не сможет гордиться. Адам прикрывает глаза, представляя картину, описанную Тони. Эта история так не похожа на его собственную, вот только и она вызывает знакомую боль в груди. Адам понятия не имел, почему его отец женился на матери, но точно не из-за любви. Пит Джонс не нажимал на курок, но Элейн умерла от печеночной недостаточности. И это была его вина, как если бы он собственноручно вливал в нее водку. После ее смерти Адам стал назойливым напоминанием о жизни, которую Пит никогда не хотел. Так что, Адама передавали то одним родственникам, то другим, после очередной драки в школе или из-за нежелания возиться с ребенком, что каждую вторую ночь просыпался с криками из-за терзающих его кошмаров. Это было тяжело. Ему было одиноко. Но судя по короткому рассказу Тони о своем отце, его жизнь была такой же непростой и одинокой. — Я надеялся… Но уже слишком поздно, да? — Тони улыбается, но это уродливая улыбка, безрадостная и самоуничижительная, и Адаму хочется сжать его в объятиях, или достать из-под земли Альберто Белларди, чтобы он мог сказать лично каким мерзкий ублюдком тот был. — Твой отец гордился тобой, — говорит Адама, зная, что это правда, даже если не может предоставить доказательств. — Да, - соглашается Тони. — В последние несколько лет. Он очень гордился тем, что я привел «the Langham» к успеху. Ему нравилось владеть лучшим рестораном в Лондоне, во всей Европе. Он был горд, что я наконец-то живу той жизнью, которую он создал для меня. Он доверил мне свою гостиничную империю. Но он никогда не гордился мной, потому что я не позволял ему узнать меня. Он никогда бы не смог принять это. Адам удивленно смотрит на него. Тони всегда был скрытным, но Адам знал его с восемнадцати лет и ни минуты не сомневался в том, что тот гей. Так что, он был уверен, что этот весьма очевидный факт не был тайной для Альберто. — Он знал, что я гей, — поясняет Тони, видя выражение лица Адама. — Но он верил, что я выбрал целибат вместо «извращений». Слово повисает камнем где-то под сердцем. — Еще одна причина, по которой он мной гордился. Адам не знает что сказать, поэтому они сидят в тишине какое-то время. Слова Тони отзываются эхом, и он снова чувствует свою вину. Не только за то, что Тони пришлось вернуться в больницу и столкнуться с призраками прошлого, но и за что, что его устраивало отсутствие встреч с отцом своего бойфренда, и что он никогда не задумывался, почему Тони не хочет о нем говорить. В последние два года он был таким же эгоистичным мудаком, как и всегда. — Тони.. — Всё в порядке. Я в порядке. — Я должен был… — Глупости. Ты не знал. И, кроме того, ты так долго боялся признаться сам себе, что я всерьез считал, что пара минут наедине с моим отцом вернет тебе гетеросексуальность. — Напоминаю, что ты так просто от меня не избавишься, - Адам тянет к нему руку, и Тони перелетает их пальцы. И хотя Адам знает, что им придется вернуться к этому разговору, неловкость исчезает. Призраки прошлого исчезают от простого прикосновения. — Я принес меню, — говорит Тони спустя некоторое время, и Адам старается скрыть свое нетерпение, когда тянется к сложенным листам бумаги, вынутым из кармана пиджака. Тони не может сдержать улыбку, держа меню вне досягаемости. — Как ты знаешь, Хелен отличный шеф. Эти меню совершенно точно идеальны, — он просматривает случайный лист из стопки. — Да, я думаю, что подача в листьях латука будет прекрасным изменением для ужина. - Клянусь, я сейчас вылезу из кровати и займусь тобой… — практически рычит Адам. Тони сверкает глазами, оглядывая Адама и явно не против того, чтобы эта угроза была воплощена в жизнь. Но почти сразу возвращает контроль над собой. — У тебя швы разойдутся. — О, это того стоит, — усмехается Адам, забирая протянутый карандаш и меню. — Подвинься, — Тони поднимается на ноги. Получается довольно неуклюже, но с чужой помощью Адам отодвигается достаточно, чтобы Тони мог устроиться в изножье кровати, вытянув ноги, одной ступней упираясь в бедро Адама, и свободной рукой рассеяно поглаживая его по голени. Они сидят так около часа. Адам просматривает составленные Хелен меню, делая пометки. Тони делает вид, что читает газету, вот только его взгляд задерживается на Адаме чаще, чем на буквах в статье. Зашедшая в палату медсестра улыбается, видя как они устроились, а потом сгоняет Тони с кровати, чтобы осмотреть Адама. Тони обувается и обещает вернуться минут через десять с «тем, что они называют чаем». Адам не скрывая пялится на задницу Тони, когда тот уходит из палаты. — Как давно вы женаты? — спрашивает медсестра, начиная короткую беседу во время осмотра. — Мы, хм, мы не женаты. — Извините. Я слышала об этом от кого-то из медсестер, но, неважно. Знаете, он, правда, очень вас любит, — она расстегивает больничную рубашку Адама и осматривает небольшой разрез под повязкой. Адам чувствует, что краснеет. — Я знаю. — Заживает очень хорошо, — медсестра приглаживает повязку, возвращая ее на место. — Если продолжите в том же духе, сможете вернуться домой к своему партнеру в кратчайшие сроки. — Спасибо. Она проверяет его капельницы и спрашивает о самочувствии, а затем покидает палату, чуть разминувшись с Тони, несущим два бумажных стаканчика. — Ужасно на вкус, зато горячее, — предупреждает он, протягивая один из стаканчиков с чаем Адаму. — Сноб, — бормочет Адам, чувствуя как его переполняет нежность к Тони. Тот только закатывает глаза, и, разувшись, занимает свое место в изножье кровати. — Я переезжаю в один из пентхаусов, — сообщает он без всяких предисловий. — Кажется, пора. Адам делает большой глоток чая, пытаясь скрыть тот факт, что у него нет сил посмотреть на Тони прямо сейчас. И Тони прав — это ужасно. — Надоело тратить время на дорогу до работы? — голос звучит удивительно ровно, если учесть, что весь мир Адама только что пошатнулся. *** Тони нечасто поднимает тему своего переезда, но если вдруг затрагивает ее, то весь светится, с трудом сдерживая волнение. Это же сильное волнение испытывает и Адам, когда остается один в палате, после того, как Тони уходит ночевать в свой новый дом — по просьбе самого Адама. Он знает, что Тони остался бы, не жалуясь, но он не может игнорировать чужое желание держаться подальше. Не имеет значения, что было — слишком долгое осознание собственных чувств, недопонимания поначалу и совершенные идеальные отношения после, — этому пришел конец. Адам знает это и, черт возьми, он застрял на больничной койке, изнывая от беспокойства и скуки, не в силах сделать хоть что-нибудь, чтобы изменить решение Тони. Он хочет, чтобы Тони был счастлив. Но разве это не он делает Тони счастливым? Конечно, как только эта мысль мелькает в его голове, он знает, что это значит. Классический Адам Джонс. Найти что-то невероятно прекрасное и схватиться так крепко, не желая отпускать, чтобы в какой-то момент задушить это собственными руками. Он уже поступил так со своей карьерой и со своей жизнью, тогда в Париже. А сейчас он делает то же самое с Тони. И даже осознав это, он борется с голосом в голове, нашептывающим, что если в этот раз он приложит чуть больше усилий, все будет иначе. Что если он отрегулирует свою хватку, Тони передумает и останется с ним. Но Адам знает, что должен позволить ему уйти. Это будет больно, он будет сожалеть каждый день до конца своей жизни, но он должен отпустить Тони. Конечно, он знает, что всему свойственно заканчиваться, но одно дело знать, и другое столкнуться с этим. Последние два дня в больнице он только и делает, что пытается смириться с этим. Каждое утро он обещает себе, что скажет что-нибудь, давая понять, что уважает решение Тони. Каждое утро, он убеждает себя, что может быть просто другом Тони Беларди. И ему не нужно большего. Но как только Тони заходит в палату - как всегда вежливый с медсестрами, бесконечно добрый к нему, такой сексуальный, что Адам сгорает от желания – Джонс «включает заднюю». Вечером, оставшись в одиночестве, он ненавидит себя за трусость и эгоизм, пока Тони управляет рестораном во время ужина (опять же по просьбе Джонса). Если бы это был кто-то другой, Адам изображал бы непонимание до последнего, оттягивая разговор. Более того, этого разговора не состоится, пока Тони беспокоится о нем и его самочувствии. А это может продолжаться бесконечно. Хватит. Тони использовал все возможные намеки, давая понять, что хочет расстаться, и теперь дело за Адамом. Даже если для этого надо вырвать собственное сердце.