Кошмары

      Харланд никогда не боялся кошмаров. Это ведь все нереальное, выдуманное уставшим разумом чтобы развлечь сознание, пока тело и мозг отдыхают от тяжелого дня. Но если подобное снится ему, мальчику хочется проснуться. Его кошмары всегда имеют определенную форму, лицо, голос. Даже взгляд тот же. Он видит только одного человека, который принес столько боли и страдания, но в то же время является его родным человеком, который пытается загладить вину, пытается освободить Харланда от того, что по ночам стискивает его горло в спазме крика.       Вампир знает, что его сын мучается кошмарами. Иногда он прогоняет их, проникая в сон мальчика. Иногда делает так, чтобы тот проснулся — открывает окно, шугает кота, включает телевизор или заставляет других людей звонить на мобильный сына, чтобы тот проснулся. Иногда будит его, но делает это редко, потому что прекрасно знает, что видит Харланд, когда погружается в сон. Знает, что делает там его двойник, копия, он сам. Видит все это со стороны Харланда. И не понимает, как этот мальчик может жить с ним, как может смотреть на него, как может разговаривать с ним, после всего того, что он, Дэймон Сальваторе, сделал с ним?! Вампир видит себя — безумного, бешеного, яростного, сильного, холодного, страшного — и эта версия Дэймона делает такие вещи, которые бросают в дрожь даже матерого мужчину. Он кусает, пьет кровь, рвет плоть, насилует, мучает разум и тело, кричит такие мерзости, от которых во рту появляется привкус крови и горечи. Он буйствует, а маленький мальчик, который старается казаться взрослым и уверенным в себе, тщетно пытается успокоить этого Монстра.       Как он может жить с ним?! пусть Сальваторе осознал свои действия, пусть извинялся не одну сотню раз — и ни разу в его голосе не было фальши, — пусть просил простить, предлагал стереть этот кусок жизни из памяти. Но все это неважно, все это меркнет по сравнению с тем, кем он был, когда отключил чувства. Дэймон никогда не поймет своего сына. А может дело как раз в генах? В безрассудстве, которое перенял Харланд? В упрямстве? В уверенности? В скрытности? Да, наверное, это так.       Сальваторе садится на край кровати, сжимая плечо сына, тормошит его, не обращая внимания на шипение кота, забившегося под руку мальчика и яро сверкающий глазами. Он зовет сына, пока тот не открывает глаза, а потом притягивает к себе, обнимает, поглаживает, шепчет какие-то глупости. Дыхание Харланда, прерывистое и быстрое, замедляется, выравнивается. Кошмар тает за кроватью, а его источник сейчас говорит о том, что нужно открывать форточку перед сном, а то кислорода не хватает. Гибрид нервно смеется и кивает, закрывая глаза. Это так странно — чувствовать объятья отца и не хотеть отстраниться. Странно приятно, от чего в груди что-то скребет, а сердце сжимается, не в силах довериться этому… Нет. Он не Монстр. Монстр ушел, Монстра больше нет. Но Вампир отстраняется, слабо улыбаясь, и собирается встать с кровати. Харланд хватает его за руку, хрипло прося посидеть с ним. Это непривычно, это пугает, но это нужно.       Потому что это он отпугивает Монстра.