Кошмары

      Она не любит свои кошмары. Пусть они снятся редко, пусть не запоминаются и растворяются, как дымка, пусть не особо цепко держат ее в своих лапах. Но Софи не любит кошмары. Но любит, когда Харланд будит ее.       В ее снах в основном фигурируют запахи и чувства. Нет определенных личностей, людей, животных или конкретных мест. Есть дорога и запахи, которые кружат вокруг, забиваясь в нос, перемешиваясь, не позволяя выделить один. Она слоняется по этим дорогам, выискивает что-то или кого-то. Путается в этом ароматном аду, сбивается со следа, находит его снова. Чувствует чужой страх, кровь, боль. Ощущает соленый аромат морского бриза, от которого бегут приятных холодные мурашки по коже. Принюхивается к сладким ароматам природных существ, к терпким — адским, к холодным и гнилым — мертвякам, к легким и изящным — небесным. Это грубое разделение, ведь есть еще столько существ и людей, которые могут переходить из одной фракции в другую, быть в двух, а то и трех, одновременно. Но это разделение помогает не запутаться. Облегчает задачу.       Ее сны запутаны. Ее кошмары мрачны. В них она чаще всего чувствует то, что не хочет чувствовать. Аромат и вкус чужой крови. Запах смерти. Привкус гнилья. Она снова и снова ощущает удары тех жертв, которых приходится ловить. Или же того, кто стал ее первой жертвой. Последнее самое мерзкое, что Лакруа видит в своих кошмарах. Мерзкое, противное, запертое в самых дальних уголках памяти, запечатанное на столько замков, что трудно сосчитать.       Его ладонь зажимает ее рот, так сильно, что потом остается след. Его ладонь задирает ее юбку, хлопает по ноге, заставляя дрожать от боли, холода, страха и омерзения. Он что-то рычит ей на ухо, что-то противное, хриплое, обдавая своим горячим и пропахшим алкоголем и сигаретами дыханием. А ей остается только дрожать, тщетно пытаясь отбиться, молясь о том, чтобы ей помогли.       Харланд не спрашивает, что ей снится. Ему это неинтересно почти что, да и не касается его. Сны, а уж тем более кошмары, это слишком личное. Настолько, что он не хочет переступать границы дозволенного в общении с Лакруа. Она не хочет рассказывать, а он не хочет расспрашивать. Им просто уютно — если это подходящее слово — и приятно общаться друг с другом. И они дорожат своим доверием друг другу.       Сальваторе поднимает голову, отвлекаясь от домашнего задания, недоуменным взглядом обводя гостиную, останавливаясь на гончей. Та, до этого удобно растянувшаяся на диване, сейчас свивается в клубок и тихо скулит, поджимая ноги к груди. Гибрид знает эту позу — гончая так сжимается только, когда ей снится определенный сон. Он не знает о чем он, не знает, что в нем, но видит взгляд Софии, когда она просыпается. Это взгляд человека, вынырнувшего из своего прошлого, из того, что тревожит его душу по сей день, что не отпускает, напоминая о себе редко, но настолько сильно, что еще долго не позволяет прийти в себя. Мальчик поднимается на ноги, подходя к дивану, и ласково сжимает плечо девушки рукой. Он присаживается на край дивана, тихо зовя гончую по имени, легонько тормоша ее. Лакруа никогда не набрасывается на него после кошмаров, как это делает сам Харланд. Нет, она просто распахивает свои бледно-голубые глаза, смотрит долго-долго, а потом порывисто обнимает, опрокидывая рядом с собой. Поначалу это жутко злило, но затем Харланд даже смирился с подобным. Пусть уж, ему не жалко, привык.       Сегодня Лакруа прокусила губу и запах крови виснет в воздухе. Харланд недовольно бурчит куда-то в плечо Софии, а та сипло смеется, крепче прижимая гибрида к себе. Она не его сестра, как иногда предполагают незнакомцы, видя их внешнее сходство и отношения. Не его нянька, как любит шутить Сальваторе старший. Она его друг. Не подруга, а друг. Рядом с Лакруа внутреннему волку Харланда спокойно, тепло, хорошо. А то, что хорошо, нужно беречь. И гибрид бережет эти отношения, даже когда осторожно выпутывается из рук гончей, а та шутливо пытается его удержать на месте. Харланд часто замечает в ней черты и повадки Дэймона. Ярость, алчность, жестокость, наглость. Но вместе с тем он видит и другие черты, другие повадки, которые нравятся ему. Ее странная забота о нем, ехидное беспокойство, саркастические, но мягкие, ответы. А София подмечает то, что удивляет и привлекает в Харланде. Его смелость, настойчивость, прямолинейность. Даже его ум и гигантские познания, для паренька пятнадцати лет. Все это кажется удивительным, но таким... привлекательным, да. Но не более. Их дружба слишком ценна, чтобы рушить ее глупыми попытками более близких отношений.       А когда Сальваторе садится, поправляя взъерошенные волосы, София прикрывает рукой лицо, облизывая губы. Этот мальчонка успокаивает ее, имея какую-то сверхъестественную способность усмирять внутренних демонов гончей. И Лакруа отметит это коротким и привычным, сказанным с усмешкой, но всерьез:       — Спасибо, Харланд.