Кошмары

      От этих кошмаров она никогда не избавится, потому что они впились так глубоко в ее душу, засели в самых дальних уголках ее разума, что вытравить их уже просто невозможно. Кавальере привыкла просыпаться, будить себя, вытаскивать Оттуда. Привыкла к холоду, от которого мурашки по коже, хотя она спит под теплым одеялом. Привыкла к запаху гари, к фантомной боли, появляющейся во время кошмаров, к крику — своему, Скиннера, некроманта — и к горечи, которая сдавливает горло. Все это стало неотъемлемой частью ее жизни, напоминающей о себе не реже раза в месяц, а иногда, в особенно напряженные моменты, и чаще.       Николь снова видит ту проклятую местность заброшенной церкви. А может это была просто часовня. Не имеет значения, важно лишь то, что происходит на заросшей травой небольшой площади. Четыре человека, каждый из которых связан с магией настолько тесно, что она, кажется, бежит в их венах вместе с кровью. Громкие голоса, крики, заклинания и заклятья, взрезают воздух. Искры, тени, пламя, капли воды и пыль разлетаются прочь от каждого столкновения очередного заклинания с магическим щитом. Один из четверых падает, пораженный магией, не способный ни к защите, ни к атаке. Черно-белая собака мечется, лает, бросается на мерцающий магический щит, царапая и кусая его, мысленно общаясь со своим магом. А затем…       Женщина стискивает одеяло пальцами, кусая собственные губы до крови. Она не мечется по кровати, не кричит и не стонет, переживая эти ужасы в тишине, зная, что никто кроме нее самой не поможет проснуться. Но с появлением этого рыжего друида даже эта часть ее жизни изменилась. МакДональд подходит к кровати, присаживаясь на корточки и тормошит Кавальере — грубо, сильно сжимая ее плечо, наверняка оставляя следы от пальцев. Но действенно, так как фамильяр распахивает белые глаза, встречаясь взглядом с друидом. Она все еще во власти кошмара, все еще разумом на той площади, борется за свою и мага жизни. А потому когтистая лапа наотмашь ударяет друида в грудь, отталкивая его прочь от кровати, так, что мужчина падает на ковер, во все глаза глядя на фамильяра. Кавальере резко садится, рычит, скаля заострившиеся кошачьи клыки, выпускает когти, впиваясь ими в простынь. Но прежде чем Аласдер успевает что-то сказать, замирает и оглядывается. Понимание того, где она, приходит мгновенно.       — Николь.       — Не надо.       Фамильяр сползает с кровати, скрываясь в ванной, запирая дверь. Пусть друида замок и не остановит, но хоть даст понять, что сейчас она не в настроении говорить. Она тщетно пытается вернуть себе контроль, старается успокоить лихорадочно бьющееся сердце, восстановить сбившиеся дыхание. Глушит истерику, царапая когтями раковину. А когда ее осторожно касается чужое спокойствие, негромко рычит... и цепляется за эти эмоции.       Николь проходит в гостиную, молча глядя на друида, лежащего под одеялом и бездумно листающего каналы телевизора. Так же молча она ложится поверх одеяла, пододвигаясь ближе к этому рыжему гиганту, встречая недоуменный взгляд.       — Пожалуйста.       Пусть это звучит не как просьба, скорее как молчаливая данность — она будет здесь лежать, не смотря на его желания — но друид кивает. Даже пододвигается, переворачиваясь на бок, чтобы Николь было удобней. Кавальере не смотрит ему в глаза, гипнотизируя край его футболки, глубоко вздыхая и закрывая глаза. Она не дергается, когда друид приглаживает растрепанные волосы, и не возражает, когда он приобнимает ее. Не возражает, неуверенно касаясь его эмоций своими, позволяя себе окунуться в его спокойствие, напоминающее лесную тьму. Укутаться его запахом, навевающем мысли о ранней весне. И затихнуть, согреваясь в его объятьях.       Потому что так спокойней.