Повторяя путь

В 545 году Первой Эпохи массированное наступление армии Валинора увенчалось небывалым успехом. Во многом это было заслугой мореходов из тэлери, что долго обследовали берега, не швартуясь: несколько сотен кораблей в конце концов бросили якоря у берегов сразу трех стратегических мест Белерианда: у Врат Нолдор, в Дренгисте; в Неврасте у покинутого Виньямара; у заброшенной Барад Нимрас и у почти полностью разрушенных гаваней Бритомбара. Хитлум был захвачен войсками воинов-ваньяр буквально за пару месяцев, и, несмотря на то, что эльдар Валинора, следуя приказам, «не вмешивались в людские дела», жизнь в тех землях наладилась. Народ Хадора вернул себе правление в Дор-Ломине, избрав собственного правителя и присягнув королю Ингвэ, что возглавлял наступление на Хитлум, и предводители эдайн обещали всемерную помощь в войне посланникам валар. Люди с востока продолжали жить там же, где и обосновались, их не убивали и не гнали с мест, но власти они более не имели. Многие из истерлингов, особенно родившихся уже в Дор-Ломине, все более склонялись к тому, чтобы принять новые условия жизни и объединиться с теми, кто собирался воевать с Врагом Мира. Около Бритомбара и Барад Нимрас высадились воины армий, возглавляемые королем Арафинвэ, там же находился и верховный главнокомандующий — майа Эонвэ. Побережье Фаласа и долина Тумлахад, как и Хитлум, от орков были очищены, и, следуя планам, армии соединились на северо-востоке, у озера Иврин и на севере Бретиля, где сейчас находились самые крупные ставки пришедших с Запада. Барад Эйтель в Хитлуме была частично восстановлена и заселена, ибо ее весьма удачное расположение у склонов Эред Ветрин могло послужить отличным стратегическим пунктом. Разрушенные укрепления были возведены на месте прежних. Через год прибыла еще одна флотилия — по численности не менее, а то и более первой. После многонедельных боев были почти полностью зачищены Дортонион и Нан Дунготреб, и размещение новоприбывших эльдар вовсю шло в новых лагерях у озера Аэлуин и у истока реки Ривиль, в необитаемых ныне лесах севера Нелдорета, а отдельные отряды доходили уже даже до Аглона. Выжженную долину Анфауглит постепенно зажимали в кольцо. *** Глорэдэль, которой исполнилось восемнадцать лет, уже два года обитала у Эйтель Иврин. Ей предлагали вернуться в Дор-Ломин, к своему народу, и жить там. Но народ Дор-Ломина не был ее народом, Глорэдэль никогда не жила среди людей и, несмотря на то, что теперь ее, когда ее судьбой озаботились пришлые эльфы, приняла бы любая семья без возражений, она отказалась. Лаураннэ просил за Глорэдэль у предводителей, зная уже историю жизни девушки, и ей дозволили остаться, предупредив, впрочем, что жизнь в походном лагере будет куда тяжелее, чем в мирной деревне. Глорэдэль свою жизнь тяжелой не считала. Воином она не была, но обслуживать воинов ей было не в новинку. Готовить, стирать одежду, носить воду для омовения — все это было делом ей привычным, и этим занимались все в порядке очередности: и мужчины, и женщины. Женщин, золотоволосых воительниц, в лагере было немного — на несколько тысяч воинов-мужчин Глорэдэль, по своим прикидкам, женщин насчитала не более сотни. Женщин из ваньяр она научилась с первого взгляда отличать от мужчин далеко не сразу, впрочем, в доспехах было не особенно понятно, кто есть кто — а в боевом облачении и при оружии здесь ходили почти постоянно, ибо орки появлялись каждый раз неожиданно и с разных сторон. Эти эльфы ничуть не походили на Нэргона. Наречие их девушка освоила быстро, да и оно было похоже на то, которому в последние месяцы жизни учил ее отец. Но все-таки они были совершенно другие — по своим привычкам, по укладу жизни. Как ни странно, здесь некоторая сентиментальность и нерешительность Глорэдэль пришлись вполне ко двору, эти черты не осуждали и не высмеивали. Она не участвовала в схватках, не врачевала раненых — ибо были целители и поискуснее нее; и потому считала в своих обязанностях поддерживать быт и порядок, поменьше спать, поменьше есть, находясь в беспрерывных заботах. Не раз вспоминала Глорэдэль слова Нэргона, когда-то сказанные им в лесах Дор-Ломина: «ты не меняешься, ты просто все больше становишься собой», когда она поверяла ему свои подростковые неясные мысли о смысле жизни и своем месте в ней, когда душа ее трепетала и вопрошала к миру, объятая чистым огнем юности. Теперь ей казалось, что место ее здесь. После гибели отца — точно. Лаураннэ не было в лагере уже почти два года. Когда отряды ваньяр только обосновались у озера Иврин, он прослышал от своего командира Элеммирэ о готовящейся экспедиции на юг — не с целью истребления орков и освобождения земель, а с целью разведки. Экспедицию готовили нолдор из лагеря, находившегося восточнее, и в состав входили опытные охотники и следопыты, что смогли бы не только осуществить такой поход небольшим числом участников, но и, хотя бы теоретически, из него вернуться. Глорэдэль не знала, как Лаураннэ удалось умолить сначала своего предводителя отпустить его, а потом организаторов экспедиции взять с собой, она знала лишь, что на поступок этот его подвигло желание узнать о судьбе кого-то, кого он не видел более пятисот лет. Глорэдэль полагала, что этим кем-то была женщина. Впрочем, так или иначе, а вестей об ушедших пока не поступало, да они и не собирались слать вести, выделяя гонцов из и без того небольшого отряда. Лаураннэ, уходя, оставил Глорэдэль, судьба которой после того, что он увидел в глазах умирающего воина из синдар, была ему небезразлична, почти все, что у него было, в том числе и палатку. Она жила в ней до сих пор, в одиночестве, поддерживая порядок среди оставленных воином-ванья вещей и веря в его возвращение. *** - ...но я пока дочитала только до середины твою книгу, - признала Глорэдэль. - Не хочу тратить лучин, а тем более свечей, их немного, а возвращаюсь я затемно. Утром вот сегодня, после умывания, еще немного прочла, а потом прозвучал рог на завтрак. Сообразила, что сижу на траве около дома, читаю, забыла обо всем... Убрала книгу и понеслась. - Сегодня вообще-то не твоя смена, Исилмэ, - Квэнтомир скептически оглядел то, что помешивал в огромном котле, и оставил побулькивающее варево, присоединившись к Глорэдэль, которая чистила извлеченную из ледника рыбу. Прозвище «Исилмэ» дал Глорэдэль Лаураннэ, и при не самых веселых обстоятельствах — ему запало в душу то, как он видел ее в свете взошедшей луны, когда она вылезала из вырытой могилы Нэргона. Прозвище она восприняла легко, ибо имя, которым ее называл отец, Глорэдэль первое время было тяжело слышать, а окружавшим ее — непривычно произносить. Впрочем, когда ее имя перевели на квэнья, она только замахала руками, отказываясь, чтобы ее так звали, и поясняя это тем, что «среди вас и так каждый третий — какой-нибудь Лаурэ». - Какая разница — моя или не моя смена? - возмутилась девушка. - Я же не хожу в дозоры, не сражаюсь, не участвую в разведке. Я предлагала Элеммирэ отправлять меня гонцом хотя бы в соседние лагеря, ведь переписка и обмен новыми подробными картами ведется постоянно, а я умею скрываться и ориентироваться почти на любой местности. Но он сказал, что обещал Лаураннэ не подвергать меня опасности. Ну, хоть готовить умею... - Да ты вообще не отдыхаешь, - неодобрительно посмотрел на нее Квэнтомир. - Что я, атани уже не видал? А ты — маленькая, бледная... Когда в прошлый раз вытащил тебя послушать, как Элеммирэ играет и поет, обратно тебя пришлось на руках до твоей палатки нести. - Ну, заснула, - неохотно признала Глорэдэль. - Я устала в тот день. Но мне нравится, как он играет. Я раньше музыки вообще почти не слышала. - Это ты еще его «Плача о Двух Древах» не слышала. Он редко его исполняет, говорит, что слишком тяжело... Исилмэ, ты куда рыбьи головы понесла? - Как — куда? Сейчас глаза выковыряю и приготовлю. - А это... возможно есть? - Конечно, возможно. Мы рыбу в ручье ловили... А у вас в Валиноре так не делают? - Понятия не имею, - признался Квэнтомир. - Я редко бывал на побережье и почти не общался с морским народом. А готовить я вообще научился только здесь. - Хорошо, что этот ваш морской народ хоть воевать и не захотел, но плавает туда-сюда, дары моря и провизию из ваших земель поставляет. А то бы не выжили мы тут. - Да, - печально согласился Квэнтомир. - Я, когда помогал полгода назад восстанавливать поселения у озера Митрим, чтобы там можно было расположить лагерь, видел выжженные сады. - Да, отец рассказывал мне, - грустно кивнула Глорэдэль. - За этими яблоневыми садами ухаживал его друг Лиммэйтэ. Из нолдор. - Лиммэйтэ? Я знал нолдо с таким именем. - Думаешь, это тот же самый? - Теперь думаю. Он когда-то жил неподалеку от Тириона. И там тоже были яблоневые сады... Что с ним сталось? - Не знаю. Наверное, погиб в Последнюю Битву. Глорэдэль и Квэнтомир, которые почти подружились, да еще и были соседями по лагерю, уже два года просвещали друг друга. Глорэдэль узнавала все больше о Валиноре и валар — о том, о чем не мог рассказать Нэргон. Узнавала о том, что происходило после Исхода нолдор в Валиноре — о том, как именно поднялись на небо новые светила, как восстанавливали гавани Альквалондэ и строили новый флот, как короновали в Тирионе принца Арафинвэ; узнала она и о том, как прибыли в Валинор двое потомков эльфов и людей, муж и жена, как взошли они в Круг Судеб, поведав о горестях народов, как вынесли свое решение валар, как сам Квэнтомир учился у нолдор обращению с мечом... Она тоже рассказывала. О том, о чем знала из преданий, рассказывала свою версию истории Белерианда, которой учил ее Нэргон — она отличалась от общепринятой в Амане истории, рассказанной Эарендилом; но больше — о том, чему была свидетельницей сама, о том, что происходило в Хитлуме в последние годы. Для обоих взаимные рассказы звучали неправдоподобно. Страшной ли, счастливой ли — но сказкой. *** Глорэдэль возвращалась в свою палатку вечером, после ужина и вечернего омовения. Дозоры сменились, и возвращавшиеся приветствовали ее — юную аданет знал весь лагерь. Почти всем была интересна девочка, воспитанная эльфом. Иногда Глорэдэль казалось, что к ней относятся, как к коню или собаке — существу полуразумному, нуждающемуся в заботе, но чаще всего отношение все-таки было довольно искренним, и заносчивость встречалась ей редко. А впоследствии девушка не раз доказывала, что кое в чем приспособлена к жизни куда лучше многих, что прожили не одну сотню лет. Глорэдэль нравились такие вечера. Солнце заходило, а она сидела в траве около палатки с книгой Квэнтомира, ловя момент — скоро строки уже будет разобрать невозможно. Неподалеку находилась одна из конюшен, и лошади умиротворенно всхрапывали — Глорэдэль полюбила коней, и хотя ее не допускали к уходу за ними по причине ее неопытности в данном деле, ей нравилось слышать звуки оттуда. По-вечернему пахло травой и цветами — лето находилось в своем разгаре. От озера Иврин и от ручья с другой стороны возвращались эльдар — с мокрыми расплетенными волосами, некоторые с венками из трав на головах, звонко перекликивались и пересмеивались. Вдали раздавался звон оружия, но это звучало для Глорэдэль так же мирно, как и все остальное. Несся по воздуху летнего вечера и полупризрачный звук арфы — Глорэдэль уже не удивлялась тому, что воины привезли с собой не только оружие, но и музыкальные инструменты, и книги, и даже зеркала и украшения. Девушку, сидевшую около шатра и державшую на коленях книгу, никто не окликал, не желая помешать чтению. Было довольно тепло, плащ Глорэдэль, аккуратно скатанный, остался в палатке, рабочую тунику она сняла по приходу домой, а рубашка сейчас чуть сползла с левого плеча, и выбившиеся из косы золотистые, выгоревшие за лето до совсем светлых, волоски приятно щекотали кожу... Глорэдэль читала про Исход нолдор — совершенно другую версию, чем та, что рассказывал Нэргон. Приемный отец об этом событии говорил кратко, ориентируясь на рассказы тех, кто был тому свидетелем, и говорил вполне нейтрально. Книги синдар, что так и остались за запечатавшим вход в пещеры Андрота камнем, тоже упоминали о том событии — куда менее нейтрально. Сейчас же взгляд Глорэдэль буквально летел по строкам на квэнья — она читала почти дословный пересказ первой речи Фэанаро в Тирионе, после того, как погас Свет Древ. Душа аданет, рожденной на излете Первой Эпохи, рвалась туда, в далекие времена, когда эта самая Эпоха еще не началась — рвалась отчаянно, безудержно. Словно наяву, видела перед собой Глорэдэль отблески факелов в руках, темное небо, едва различимые силуэты каких-то величественных строений, словно сама сейчас стояла в той толпе, слыша среди хранящих абсолютную тишину собравшихся только взволнованное дыхание окружавших ее; словно, как они все — делая выбор, который определит всю дальнейшую жизнь, и о котором — каким бы он ни был — не дай Эру тебе пожалеть. - Исилмэ, - негромко окликнули ее. - Я готова! - воскликнула она, все еще находясь полностью во власти строк сказания. - К чему? - удивленно спросил приблизившийся воин. - Я бы не отвлек тебя, Исилмэ, но думал, что ты будешь рада вести — Лаураннэ вернулся. Вернулся живым и невредимым из похода на юг. Я только что с южных укрепленных рубежей, сам сопровождал его к Элеммирэ. Спустя несколько секунд книга была наспех уложена на застеленное покрывало внутри палатки, сложенные вещи разворошены, достано самое нужное, и Глорэдэль с узлом в руках уже неслась сломя голову через весь лагерь, даже не набросив накидки. Перед шатром предводителя она несколько замялась, а потом аккуратно постучала одного из стражей по доспехам на спине: - Аньярэ? - А, это ты... - облегченно вздохнул знакомый воин, мгновенно обернувшись. - Лаураннэ еще там, мы его видели. - Как он? - Он не ранен, шел сам, не волнуйся... Его до наших рубежей доставили воины из нолдор, а потом отправились в свой лагерь с донесениями, как мы слышали. - А можно, я тут побуду? - умоляюще сощурилась Глорэдэль. - Просто посижу, дождусь, пока Лаураннэ закончит разговор... - Я не могу, - покачал головой тот. - Тебе нужно уйти. - Я знаю обязательства личной стражи предводителей, - сощурилась Глорэдэль. - Не слышать самому, не позволять слышать никому. Не знать и не помнить. Аньярэ, я не присягала ни твоему предводителю, ни королю Ингвэ, как это сделал народ моей матери, но неужели ты думаешь, что я стала бы распускать сплетни или даже под пытками выдала бы хоть что-то из того, что знаю, тварям Моринготто? - Ладно, оставайся, - нервно ответил воин. - Но подальше. И так, чтобы тебя было не видно. - Иди сюда, Исилмэ, - позвал соседний страж, слышавший разговор, - вот туда спрячься, там трава не вытоптана... Глорэдэль заползла в куст. Обернувшийся на нее Аньярэ даже удивленно моргнул — девушки видно не было. Совсем. Поначалу после общего ужина — в лагере было несколько пунктов, где проходили трапезы, и на одном из таких пунктов она работала — Глорэдэль, утолившую голод, заклонило в сон. Поднялась она рано, чтобы иметь возможность почитать с утра, но дойдя вечером до палатки, перед книгой снова не устояла. А потом сон с нее и вовсе слетел — сначала от восторга перед прочитанным, а теперь и от грядущей встречи с Лаураннэ. Глорэдэль и сама не осознавала, насколько привязалась к нему, насколько ждала его возвращения. Он был первым эльфом, которого она увидела, кроме отца, и познакомились они в скорбных обстоятельствах, но Лаураннэ, по ее мнению, всегда вел себя достойно. Он занимался ее судьбой, и девушка была ему благодарна, но куда более она привязалась к нему неосознанно — когда Лаураннэ будил ее, если она начинала тихо плакать во сне в первые недели после гибели Нэргона, или наоборот, пытался утешить, когда ей не спалось. Глаза воина из ваньяр излучали тихий, уютный свет, мудрость и доброту, и Глорэдэль, в те дни совершенно подавленная и обессилевшая, нашла успокоение в его заботах. - Элеммирэ, чтоб его, - недовольно бурчала Глорэдэль на синдарине себе под нос, по привычке укрывшись в кустах так, чтобы не быть обнаруженной. - У него воин из опаснейшего похода вернулся, наверняка голодный и измученный, даже если не раненый... Нет, чтоб отпустить... уже стемнело совсем... донесения выслушать и когда выспится можно... Когда Лаураннэ вышел, вместе с Элеммирэ, девушка встрепенулась. Элеммирэ еще что-то коротко уточнил — они говорили тихо, и звуков от шатра предводителя до Глорэдэль почти не доносилось ни сейчас, ни ранее. Лаураннэ, явно улыбаясь, покачал головой, махнул приятелям из стражи — обнять не мог, они были на посту — и вышел на протоптанную уже дорогу. Глорэдэль поняла, что теперь она может вылезти из укрытия. Воин даже не сразу заметил мчащуюся к нему девушку с узлом в руке, с какой-то светлой печалью обозревая лагерь и его ночные огни, но когда заметил и повернул к ней лицо, в глазах его ярко вспыхнула радость. - Исилмэ! - девушка почувствовала, как ноги — по летнему времени, в сандалиях — оторвались от земли, и сама рванулась вверх, крепко прижимаясь к стали доспехов и обнимая за шею. Больше Лаураннэ ничего не произнес, умиротворенно держа ее на руках, но спустя полминуты заворочалась сама Глорэдэль: - Отпусти! Лаураннэ тут же поставил ее на землю, вгляделся в лицо подруги и вдруг внезапно смутился. Девушка, впрочем, не дала ему сказать и слова, схватив за руку и потащив куда-то: - Идем, сначала я тебя накормлю... После ужина осталось, да я там еще и из рыбьих голов приготовила... - Исилмэ, подожди! Я не голоден! Элеммирэ меня накормил, когда мы беседовали... - Вот как? - Глорэдэль приостановилось. - Ладно, тогда я его готова простить. Идем! И она потащила его в противоположную сторону. - А теперь мы куда? Ведь палатка не там... - Палатка сейчас уже не там, где ты помнишь, здесь все переселялись. Но мы идем к озеру. Будем тебя мыть... - Я сам! - Конечно, сам, - отмахнулась Глорэдэль. - Я тебе и сменную одежду взяла... *** Лаураннэ сидел у очага, разведенного в шатре — по ночному времени после омовения было прохладно. Подсыхающие волосы, выгоревшие за лето от светло-золотистого до золотисто-перламутрового, были расплетены и слегка завивались, падая на спину и бедра, когда он наклонялся вперед. А наклоняться приходилось — потому что Глорэдэль все-таки притащила что-то из полевой кухни. «Что-то» было непонятным, но явственно рыбным... приходилось есть. - А ты изменилась, Исилмэ, - заметил Лаураннэ, откладывая ложку. Несмотря на ужин у Элеммирэ, доел он все до конца. - Чем? - с подозрением спросила она. - Когда я уходил, ты еще была девочкой. Смелой и сильной девочкой, что едва справилась с горем, постигшим ее. Теперь ты дева, без сомнений. - Мне ведь уже восемнадцать, - пожала плечами Глорэдэль. - У нас разные понятия о возрасте и взрослении, - улыбнулся Лаураннэ. - Но я вижу, что ты уже дева. Теперь смутилась Глорэдэль. Искоса взглянула на друга — может, видел, что она украдкой глядела на него, когда он выходил из озера? Ей стало неловко. Ведь и жить им теперь вместе, после его возвращения... - Ты тоже изменился, - сказала она. - Подожди, мне показалось, или... Ну-ка, улыбнись еще раз! - Не показалось, - Лаураннэ улыбнулся, но уже не размыкая губ. - Все никак не могу привыкнуть. - Покажи! - Ну вот, - обреченно вздохнул эльда, приподняв пальцем краешек губ. Слева от передних зубов одного не хватало. - Это тебя в бою так? - Да... когда обороняли крепость на Амон Эреб. В бою соратник слева размахнулся, и мне рукоятью меча как раз по лицу попало. - Хорош соратник... - Я его не винил, - с улыбкой покачал головой Лаураннэ. - Во-первых, тот нолдо был из местных, а не из моих спутников, и мы с ним в бою бы просто не успели сработаться. Во-вторых, я уже был ранен и меня шатало во все стороны. Исилмэ, не переживай за меня. Всё уже давно зажило, а красота мне не пригодится. - Тебя ничуть не испортило, - тут же запротестовала Глорэдэль. - Наоборот, даже интереснее... необычнее стало. И тот шрам на животе тебя тоже совсем не портит. - А говорила, не будешь смотреть, - Лаураннэ ничуть не смутился, словно предполагал нечто подобное. Глорэдэль и вовсе залилась краской, когда вспомнила, как он выходил из озера — по ночному времени ничуть не стесняясь собственной наготы, не глядя на нее, не спеша и не медля. Сначала вытерся, потом оделся... - Жаль, что у эльдар новых зубов не отрастает, - сказала Глорэдэль, желая перевести разговор. - У отца справа четырех не хватало, тоже в бою потерял. Он говорил, неудобно. - Если вернусь в Аман, думаю, сделают новый... - Валар и на такое способны? - поразилась девушка. - Конечно, - Лаураннэ пожал плечами. - Я когда был маленьким, мы с другом как-то... в общем, ему потом Владычица Эстэ сделала новый зуб. - Надо же, - восхищенно протянула Глорэдэль. - А я в детстве так маялась, когда у меня зубы менялись. Плакала даже. Отец меня сначала отваром поил, а потом просто выдернул мне тот зуб, что у меня шатался... И утешал потом несколько часов. Впрочем, тебе про это неинтересно слушать, а мне тяжело вспоминать. Завтра расскажешь мне, где ты был и что видел, или это тайна? - Много всего было за то время, что я провел в походе к южным землям, - печально кивнул Лаураннэ. - Это не тайна. - Расскажешь, когда отдохнешь, - забеспокоилась Глорэдэль. - Ты ведь уже наверняка рассказывал всё Элеммирэ, устал... - Я не всё ему рассказал. Нет, я не утаил ничего, что могло бы быть важно, но и не раскрыл, что было у меня на душе. - Если хочешь рассказать, я выслушаю, - встревожилась девушка. - Но думаю, не всегда я смогу тебя понять... мы разные... - Только ты, что выросла здесь, сможешь меня понять. Еще не хочешь спать, Исилмэ? От тебя ведь не требуют в лагере труда от восхода до заката Анара? - Нет, конечно, что ты. Я совсем не устала. Если хочешь рассказать — расскажи. История Лаураннэ, воина из ваньяр в Войну Гнева Я рассказывал тебе, Исилмэ, когда мы повстречались с тобой, о Благословенных Землях, где я вырос, о своем счастье там, о мудрости валар, о красоте Валимара, где родился, и говорить об этом я могу бесконечно. Ты многое рассказывала о том, что происходило здесь, в Эндорэ, твой достойный отец учил тебя истории. Не могу сказать, что не верил тебе — верил, конечно... Но лишь сейчас, по завершении моего похода, истории, что рассказывала мне ты, и история, что поведал валар Мореход Ардамирэ и что позже была поведана всем эльдар Амана, связались для меня в одну историю — страшную и прекрасную. Я помню, как-то ты спросила меня, зачем я отправился на войну. Нас призвали Владыки валар — а надо сказать, до прибытия Морехода мы не знали о судьбе ушедших и о судьбе Смертных Земель. Рассказанная история потрясла мой народ. Мы не гневливы и благоразумны в большинстве своем, но, когда я услышал историю о Враге, что ныне правит, и о свободных народах, что страдают и гибнут по его воле, я одним из первых, вместе с Квэнтомиром, с которым, как ты говорила сегодня, вы дружны, готовы были внять призыву отправиться на войну. Но не только призыв Владык заставил меня впервые взять в руки оружие. Мои стремления были куда менее возвышенны, хоть и, как я надеюсь, благородны. Я любил, Исилмэ. Любил страстно, отчаянно, как любят и здесь — ведь ты рассказывала о любви своего приемного отца к безумной смертной деве. Так и я любил деву из своего народа. Мы росли вместе в Эпоху, когда Свет Древ еще не был омрачен, и наши с ней родители были дружны. Я любил ее ловкость, превосходящую мою, я любил ее пытливый ум, я любил ее душу, что считал родной мне, я любил и ее тело, стройное и тонкое, что не раз являлось мне во снах, которых в то время я стыдился. Но не меня любила прекраснейшая из нашего народа. Она полюбила эльда из нолдор, который ответил ей взаимностью; и я не смел противиться их браку, хоть чувства мои к тому нолдо были близки к тем, что не достойно испытывать. Ее красота, красота золотоволосой эльдиэ, были под стать ему, были его отражением — он был красив по меркам народа своего, силен и умел. Под его руками после заключения их брака погибла, как я сейчас понимаю, ее верность валар, но ее красота разгорелась лишь ярче, и я тогда был счастлив вместе с ней, хотя и знал, что никогда не буду любить никого более так, как люблю ее. Я стал другом их семьи, появлялся в Тирионе, где она тогда жила, красотой ее восхищался отныне лишь в сочиненных мною песнях и никогда более не взглянул на нее иначе, чем мог бы взглянуть брат. Стал я другом и ее мужу, и, хоть мы были совершенно различны по характеру и стремлениям, я уважал его, а он — ценил мое мнение. Когда наши земли были омрачены — ты знаешь эту историю; я пришел к той, что стала мне другом, и к ее мужу. С тревогой я смотрел на этого нолдо — а он изменился с той поры, как поднял оружие на сородичей. Но она любила его и не покинула, и я понимал ее. С ужасом глядел я в его изменившееся лицо. Не счастливого соперника я видел, а обреченного, и боялся за участь его и его жены. Так и сложилось. В последний раз, когда в Амане уже царила Тьма, еще до восхода новых Светил, я отправился на север, в Араман, в лагеря Изгнанников. Я пришел к ним. Но мои слова не возымели действия, и я понял, что бессилен. Тогда я видел ее в последний раз. Со временем боль потери покинула меня, но прежней жизни было не вернуть. Уже взошли новые Светила, дарованные нам Владыками, уже восстановили гавани Эльдамара, что были обескровлены. Но отныне я не знал, куда применить руки и разум — ни книги, коими так восхищаешься ты, ни песни, ни путешествия не увлекали меня. Моя мать была обеспокоена тем, что я много времени провожу в садах Лориэна, предаваясь снам и созерцанию, и отец свел меня со своими знакомыми из нолдор, что остались в Амане. На краткие годы меня увлекли их забавы и ремесла — я научился работе в кузницах, впервые лишил жизни зверя, на охоте... Но все вернулось. Мне казалось, что я засыпаю, засыпаю навсегда, и когда я закрывал глаза и веки мне ласкали своим Светом Анар или Исил, мне хотелось, чтобы это не заканчивалось. Меня покинула боль, но вместе с болью уходила и жизнь. Отец и мать, насколько я знаю, обращались даже к Владыкам за помощью, но видимо, ответа им не было. Точно я не знаю, не посмел расспрашивать. Я проснулся тогда, когда, как я теперь знаю, на берега Эльдамара впервые ступил Мореход. Я проснулся, находясь до того в блаженном забытьи два восхода Анар подряд, и мать моя сидела подле меня и плакала, боясь, что я не проснусь более. Радостный отец нашел мне коня, и я отправился в Тирион, сам не зная, что влечет меня туда. Я увидел его первым — потомка эльдар и атани. Я первым обратился к нему. Он стоял, совершенно потерянный, и хотя вокруг него были эльдар, они не замечали его, а он словно не видел их. Я обратился к нему — и он понял меня. И словно стены рухнули в один миг, и он увидел окружавших его, и все вокруг увидели нас. Ты видела знак на моем мече, Исилмэ — это клеймо мастерских Махтана. Я сам уговаривал его, лучшего кузнеца Валинора ныне, ковать оружие. Он не хотел этого, пострадав от бунта нолдор, но у меня словно проснулась тогда небывалая сила убеждения, как проснулся и я сам. Многих из тех, кто сомневался, мне удалось уговорить. Рядом со мной был Квэнтомир — дочь его, Эленвэ, была женой принца нолдор и покинула Аман. Ардамирэ был его потомком, и они много разговаривали... Так или иначе — я могу гордиться собой, и до начала войны гордился — мне не только удалось заполучить оружие лучшего Мастера, но и овладеть искусством владения мечом. Нас учили нолдор, те, что сохранили навыки, приобретенные до бунта, учил и сам Ардамирэ. Он же привез на своем корабле морские карты Эндорэ, по которым мы ориентировались впоследствии. Знаешь, Исилмэ, когда я оказался на корабле и глядел на гладь вод перед собой — спокойных, ибо сам вала Улмо покровительствовал нам, я много думал — что будет для меня самым тяжелым в этой войне? Увидеть тварей Врага Мира, о которых говорил Ардамирэ? Познать скорбь от гибели друзей? За отца я не боялся — я уговорил его остаться с матерью. Конечно, я понимал, что им будет тяжело потерять свое единственное дитя, но они не отговаривали меня — видели, как ярко горит во мне огонь. Эта борьба, эта битва стали для меня последней возможностью жить. Я такое же дитя Создателя, как и ты. Мы оба жили там, где родились, мы оба жили так, как нам назначено было судьбой. Мы могли бы жить... долго и счастливо. Или недолго, как ты, или несчастливо, как я. Но мы оба с тобой сделали выбор — в один и тот же день, когда я сошел с корабля на земли Эндорэ, а ты вышла из своего укрытия навстречу судьбе. Мы хотели быть причастны к жизни. Мы хотели бороться и менять эту жизнь — настолько, насколько нам было отпущено. Я прибыл сюда не воевать за Свет и валар. Я прибыл за ответами, Исилмэ. И не только за ответом, жива ли моя возлюбленная, ее муж и их возможные дети. Жизнь моя казалась мне бессмысленной, и должно быть, я сам где-то, когда-то, не заметив, отрекся от верности. Даже тогда, когда я встретил тебя, меня бы еще устрашила такая мысль. Сейчас же, после похода... уже нет. Меня не напугала первая встреча с тварями. Я легко обнажил меч, мне легко было и убивать. Я неплохо проявил себя тогда, и еще больше уверился в своем приобретенном мастерстве. Главное было — не задумываться. Если сосредоточиться на искусстве боя, хотя теоретика здесь мало применима к практике, то души это почти не затрагивает. Меня не устрашила и первая потеря друга и соратника, с которым мы бились плечом к плечу. Это было, когда я еще не встретил тебя. Я не говорил с ним перед его смертью, как с твоим отцом, он погиб тогда, когда схватка еще шла. Было тяжело, и я тогда видел, как у многих, кто был рядом со мной, словно ломается что-то изнутри, словно они наконец понимают, что именно мы делаем и на что решился каждый из нас. У меня этого не было. Видимо, всё давно сломалось. Знаешь, что оказалось самым сложным для меня, да и для всех нас? Подчиняться приказам. Приказу пойти в безнадежную атаку я бы подчинился с легкостью — я готов умереть здесь, на этих землях. Но бросить того, кого еще можно спасти, потому что жизнь ты должен отдать в бою и никак иначе; не вмешиваться в несправедливости на землях твоего, Исилмэ, народа — когда ты можешь и вправе, когда меч и воля при тебе... Самое сложное — остаться равнодушным к страданиям. Это не подвиг души, это губит. И я губил свою душу раз за разом, поступая не так, как велит мне совесть, а так, как приказывали мне. Я бесконечно преклоняюсь перед Элеммирэ и другими предводителями — отдать такой приказ куда сложнее, чем ему следовать. Разве сможем мы противостоять Врагу, если будем поддаваться сочувствию, пониманию и желанию простить? Нет, мы должны победить Врага, и во многом — его же оружием. Знаешь, иногда я думаю, что Арда будет разрушена — тогда, когда в ней не останется понимания и сочувствия. Мятежный вала все правильно рассчитал. Мы не можем победить зло только добром, а победа зла над злом приносит лишь умножение зла и гибель души. Он не пожалел и себя, как я теперь думаю, ради воплощения своей безумной идеи. Он был прав в своей злой убежденности. Но я еще верю. Я видел, как слезы струились по щекам Элеммирэ, когда он, верный слову, отдавал жестокие приказы. Я видел, как порой эти приказы нарушали мои соратники. И это внушает мне надежду. Надежду на то, что жизнь не избыла еще себя. Встреча с твоим отцом и тобой стала для меня последней каплей. Я впервые увидел эльда в этих землях, я впервые увидел дочь Пришедших Следом. И какими они были!.. Как они жили, как умирали. Если бы я не верил в то, что нужен, я бы проклял себя за собственную ничтожность и никчемность, за века, проведенные в забытьи и скорби. За эти два года, что я провел вместе с нолдор в походе, я увидел столько, сколько не видел за века в Амане — а ведь Аман бесконечен и может вечно удивлять. Впрочем, наверное, я просто не задался целью смотреть, словно был ослеплен невыразимо ярким светом. Сейчас на моей душе Тьма, но пусть это не пугает тебя, Исилмэ. С тобой не произойдет такого. Мы двинулись на юг, ориентируясь на карты Ардамирэ и на карты, что отдала мне ты, карты твоего отца. Я рассказывал сегодня о своем походе Элеммирэ — мы видели много брошенных и разграбленных селений, селений и эльдар и атани, мы видели тела, которые некому было погрести, и смрад в воздухе порой стоял такой, что нам приходилось закрывать лица и смачивать повязки бодрящим настоем. Нас было девятеро — восемь из лагеря нолдор, среди них одна женщина, и еще я, девятый. Мы не хоронили уже не по приказу — это чувства отказывали нам. Мы прошли на юго-восток, не встретив ни одной разумной души, и лишь раз, зимой, посреди снега и метели, нам пришлось принять бой, когда даже лучшие следопыты не уберегли отряд. Тогда нас осталось пятеро. Я думал, что погибнем мы все, но неожиданно нам пришли на помощь — яростные воины, похожие на твоего отца. Оказалось, что мы вступили в земли, подвластные им, и нас приняли на ночлег в крепости на Амон Эреб, как мне назвали то место. Я был ранен, как и еще двое. Там, в той крепости, живут вместе с остатками народа Изгнанников двое твоих ровесников. Один из них лечил меня. Я вижу понимание в твоих глазах, Исилмэ... да, это была последняя крепость сыновей мятежного Мастера Фэанаро, о котором ты читала. Их осталось двое, старшие. Твои ровесники, перэльдар, что живут с ними — сыновья Ардамирэ. Я сегодня рассказал обо всем этом Элеммирэ, и он собирался сразу же после моего ухода писать послание к Владыкам. Ты не знала о гибели Дориата. Ты не знала о гибели Нарготронда — все это произошло тогда, когда твой отец уже был отрезан от сведений о внешнем мире. А ведь я побывал во всех этих местах. В Эндорэ, в Белерианде, как вы называете эти места — больше нет свободных народов эльдар. Есть лишь такая невыразимая боль, впечатанная в саму эту землю, что я готов молить валар о навечном сокрытии, разрушении этих мест. Лишь бы больше никто и никогда не увидел того, что видели мы. Пожалуй, я не сказал Элеммирэ всего, чего хотел бы сказать... но ныне говорю тебе. Я многое увидел и понял тогда. И услышал многое. В том числе и нашел ответы. Теперь я знаю о судьбе той, которую я любил. Моя возлюбленная преодолела Льды, что сулили гибель многим, и много позже жила в охраняемом городе, как я сумел узнать. Она родила и ребенка, сына. После гибели того города, Ондолиндэ, она бежала вместе с дочерью короля. Взрослый ее сын и ее муж погибли при обороне города. Сама она жила на юге, спасшаяся. Убили ее при нападении на город, убили воины сыновей Фэанаро, потому как она тогда встала с мечом на защиту тех земель. Более ничего мне узнать не удалось. Мне говорили о том, что в погребении павших честь эльдар была сохранена, и воинов проигравших, как и воинов победителей, хоронили как подобает, и значит, где-то там ее могила. Ее фэа, я надеюсь, ныне обретается в Чертогах вала Намо, в Валиноре. Как и фэар ее мужа и сына, с которыми, я надеюсь, она соединится, если будет на то воля Единого, и обретет она жизнь новую. Мне не хотелось в крепости на Амон Эреб оставаться под одной крышей с теми, кто убил ее, хотя я не знал точно, кто это был — они и сами не знали, вспомнили лишь по моему подробному описанию; да и подростки, наследники королей, говорили о деве с таким именем, что жила при их дворе, когда они были маленькими, и они знали ее историю. Но уйти тогда же я не мог — двое моих соратников еще не поднимались с ложа после ранений. На крепость снова напали той же ночью, и я поднялся тогда, едва держа меч, и меня никто остановить не смог. Как видишь, я выжил. После мы дошли до устья Сириона и видели издалека остров Балар — где, по словам обитателей Амон Эреб, еще могли остаться свободными народы квэнди. Мы прождали несколько дней, ждали корабль — ведь корабли тэлери ходят вдоль всего побережья и приносят сведения об увиденном, и мы надеялись, что нас перевезут туда. Но на Море явно разыгралась буря, запасы провизии у нас заканчивались, и Мэлвэндэ, что стала нашим предводителем после гибели своего мужа неподалеку от Амон Эреб, приказала возвращаться. И мы ушли. Впрочем, на обратном пути наш отряд пополнился еще тремя. Нам пришлось задержаться в лесах разоренного... и некогда Огражденного... Королевства. Там мы и нашли этих троих, они умело скрывались и чуть не продырявили нас стрелами при встрече. Они отправились с нами; и едва разобрались в том, кто есть кто, как выразили желание сражаться на нашей стороне. Они сейчас в нашем лагере, им дали приют, ибо сородичи твоего отца не возжелали иметь дело даже с теми нолдор, что прибыли из Благословенных Земель, хотя пока мы добирались обратно, приказам Мэлвэндэ они подчинялись, как и все мы. Так что я привез с собой в лагерь еще троих воинов — двоих мужчин и женщину. Может быть, ты захочешь с ними познакомиться? Они, наверное, куда ближе тебе, чем я. Теперь ты знаешь всё, Исилмэ, мой друг. Должно быть, я утомил тебя своим рассказом или заставил волноваться — и прошу простить меня... мне хотелось рассказать это тебе. Ты одна сможешь всё это понять. Думаю, теперь я ответил на твой вопрос о том, почему я так изменился. Меня изменила походная жизнь, к которой я не слишком привык, я многое стал воспринимать иначе. Но не все еще решил я для себя. Я видел отблеск Света Древ в глазах лорда крепости на Амон Эреб — того Света, что давно покинул меня, а он — сохранил, несмотря на убийства, совершенные им, несмотря на перенесенный им плен Врага, что изувечил его тело. Над этим мне еще предстоит не раз подумать. Поэтому я продолжаю жить. И поэтому я вернулся. Ныне мне кажется, что жизнь моя все быстрее разгоняется, словно я пускаю коня вскачь по бескрайним зеленым лугам Амана, где навсегда осталась моя юность, и в конце пути я поднимусь высоко-высоко, к творениям владычицы Варды. И где-то там ждет меня мой Эльдамар — дом и пристанище всех квэнди. Конец истории Лаураннэ