Глава II
5 сентября 2016 г. в 03:10
На следующее утро Николая из палаты увели. Тот уже вконец замкнулся в себе и перестал, похоже, даже слышать что-то кроме голоса в своей голове, а оттого не мог больше соблюдать предписанный режим вместе с остальными, равно как и заботиться о себе без посторонней помощи. Жителям седьмой это не прибавляло духу. Ни солдатикам, которые испытывали все усиливающуюся враждебность к оставшимся «ненормальным». Ни Вите, который очень остро переживал любые отрицательные изменения вокруг. Ни Лексу, который еще одну ночь не смог спокойно спать. Ни даже Александрову, который стал сам остерегаться припадков серого.
— Мне, наверное, после таблеток так плохо стало, что виделось всякое… — заключил серый после длительного рассказа о том, что он все же видел. Витя его, может, слушать и не хотел, а пришлось, ибо серый был слишком настойчив в своем желании поделиться. Не врачу же; еще за больного примут. — Она мне их в обед как дала, мне начало это все дело в голову приходить. До этого такой ерунды ни разу не было… — Лекс очень по-детски обижался на обстоятельства. Но, опомнившись, вновь принял образ того еще шалопая. И даже вымученно улыбнулся. Его руки мелко дрожали, а потому он сложил их на коленях и спрятал пальцы в замке.
— Я знаю, что Александров свои не пьет, — шепотом ответил Витя. — Говорит, что они разжижают мозг. Я не знаю… Честно говоря, свои тоже стараюсь не трогать, но не всегда выходит. После них чувствую себя так, будто в чужом теле нахожусь… Эта слабость в голове, в мышцах… И тоже, бывает, мерещится…
— Наверное, и я не буду… — пожал плечами Лекс. А белобрысый мальчишка только и смог, что ободряюще кивнуть ему.
— Только придется долго ждать, перед тем как их выплюнуть. Поначалу горечь дикая, до тошноты, но потом привыкаешь…
Витя объяснил Лексу, куда и как лучше нести таблетки так, чтобы точно не попасться. Сперва — минут пять терпеть за щекой или под языком, ни с кем не говорить для собственного комфорта, потом — в кулак и до туалета. На счастье серого, Лиля была достаточно лояльна, и ему тоже поверила и отпустила с миром, не заставляя открывать рот и показывать, что лекарство ушло в желудок.
Серый действительно потерпел какое-то время, а потом быстро ретировался в санузел. Подозрения он не вызывал, дисбактериоз частенько встречался у пациентов ввиду большого количества лекарств. Серый наконец избавился от горькой жижи, в которую успели превратиться таблетки, и промыл рот. Но слюна текла в глотку, что-то да попало, и за это он страшно переживал.
Но ничего. До самого вечера тени оставались спокойны, люди не ели всякую мразь — никаких, словом, галлюцинаций. И Лекс обрадовался. Ему казалось, что он догадался и справился с этой напастью. Правда, пока бегал за одной, упустил из виду другую: наркотическая ломка уже вовсю впивалась в молодые мышцы и до хруста костей тянула из стороны в сторону…
— Сука, блять, сука, сука, сука… — сбивчиво шептал серый, шарясь руками по полкам в процедурном кабинете. Он открыл все шкафчики и теперь то и дело напарывался своими широкими плечами на их створки. Координация нарушена, руки бьет дрожь, взгляд расфокусирован… Все эти симптомы Лекс знал уже наизусть. Ломка приближалась, а в этой чертовой больничке с кончеными медсестричками не нашлось ничего, что могло бы спасти сегодняшней ночью наркомана от страшной участи. Кроме успокоительных, бесконечных невралгических препаратов, сосудистых, общего действия…
— Что это? Витамины группы «B»… — едва ли не срываясь на истерический хохот сбивчиво прочитал парнишка. — Сука, кому они тут нужны, а? Уебаны все, а… уроды… политиканы… нашел!
Как оказалось, те самые таблетки лежали в другом шкафчике. Выдвижном. До этого одурманенный желаниями мозг не додумался. Леха схватил две разные пластинки с успокоительными и одну ампулу для укола. И рванул. Не в процедурном кабинете же ширяться! Нет, стоило найти местечко поудобнее, намного темнее и надежнее. Где его не смогут найти с утра и отпинать за незаконное использование лекарств.
— Ладно, сука, должно помочь… — Дрожащие пальцы никак не желали справляться с упаковками. Лекс даже осел на пол, встряхивая руки так, словно это смогло бы унять дрожь. Не смогло. Совершенно ничего не выходило, и несчастный уже почти вышел из себя, как пачка надорвалась в правильном месте. — Отлично, блять… Замечательно.
Четыре белых кругляшка разом пропали в прожорливой глотке. Парень откинулся на стенку, старался унять свой взбесившийся организм. Его синяки под глазами казались еще более звездными и, возможно, будь он просто мальчишкой с района, купили бы множество девиц загадочностью и тяжестью быта. Но нет. Лекс смотрел на то, что дверь подпер какой-то шваброй, и удивлялся своей тупости. Его веки тяжелели уже от осознания того, что чем дальше он шел по жизни, тем глубже уходил в жопу. В самую черную жопу, которую могли придумать небеса. И здесь бы света хоть глоток… Но Лекса понесло в дебри. Его веки смыкались от дурного лекарства, от неверного приема, от передоза. Спасительные руки самосознания вытаскивали парня из плотной ваты забытья и никак не могли вытащить… Тьма накатывала и присылала инфернальные образы. Когда Лекс моргнул в очередной раз, в подсобке зажегся беспокойный бледный свет. Висящая на длинном проводке лампочка раскачивалась из стороны в сторону и посекундно меркла, успевая выхватывать в почерневших углах очертания освежеванных человеческих тел. Весь пол окрасился алым и влажно блестел. Потом трупы исчезли, и осталась только кровь, которой становилось все больше: вот она вымазала стены, окропила потолок, потекла по рукам и лицу Лекса. Холодные капли катились по шее вниз, на грудь, а большое багровое пятно растеклось на животе. Под одеждой как будто что-то ползало: маленькие жуки или даже черви, скользкие, холодные. Они щипали кожу и оставляли все новые и новые кровавые метки. Несчастный тут же очнулся от дремы, напрягшись. Лекс схватился за зеленоватую рубашку и рванул с себя. Ненадежная больничная ткань поддалась в момент и безвольной тряпкой была брошена в угол. Серый принялся ощупывать свое тело, кажущееся особенно белым в свете дурной неисправной лампы. Но ничего не было. Ни крови, ни червей, только липкий страх…
— Блять, сожрал, видать, что-то лютое… — парень вновь опал на пол и стену. — Но пусть глюки, лишь бы не крутило…
И тут вдруг дверь подсобки загрохотала. В нее кто-то громко постучал, да с такой силой, что швабра, которую Лекс использовал в качестве засова, с глухим ударом упала на пол. После этого на целую минуту снова стало тихо. Но только лишь серый успокоил страх (а вдруг кто-то мог зайти и найти его тут?), как пришло время панике снова широко раскрыть яркие желтые глаза. С той стороны стенки раздался скрежет, будто какая-то огромная тварь царапала лист металла. Или словно скрип дверных петель сделали громче в десять раз… Лампочка, маленькая неверная сволочь, моргнула, заискрила и вовсе лопнула, оставив Лекса наедине с собой в совершенно черном замкнутом пространстве. Парень притих, вновь напрягся, шаря руками вокруг себя. Под подушечками пальцев был лишь холодный бетонный пол, но сердце уже зашлось в страхе, и в ушах заухало. Парнишка едва заметно поднялся и переполз на четвереньках в укромный угол, что приметил, как только оказался здесь. Между стеллажом с химией и стенкой было немного свободного места. Туда и забился истощенный, а от того весьма компактный Лекс. Он старался унять дыхание, но сам себе до противного напоминал загнанного белого кролика. Широко распахнутые в страхе глаза ворошили рыхлый мрак, но ничего не могли приметить.
Но вот стих и скрежет. И скрипнула дверь… Странно, но за ней тоже стояла лишь плотная и непроглядная тьма, хотя свет по определению должен был гореть. Из этой тьмы на Лекса надвигалось нечто: он это просто чувствовал. Из давящей тишины он вырвал новые звуки: как будто кто-то босиком шлепает мокрыми ногами. Привыкший к отсутствию света наркоман заметил, что в подсобке, еле различимый, появился чей-то силуэт. Тот самый, мужской, в докторском халате. Он остановился посредине, тупо уставившись в стену, совершенно неподвижный, как манекен. Вошедший не дышал, но с его стороны доносился звук капающей воды. Ритмичное «кап, кап, кап, шлеп» — и жижи становилось все больше, звук с каждой секундой получался отчетливее и противнее. Лекс почувствовал, как эта жижа добралась до него. Вязкая и теплая, она струилась по неровному полу и текла, нарушая законы физики, не только вниз, но и вверх, обволакивая нервно подрагивающие ноги и руки.
Серого обуял ужас. Он схватился за голову и зажал уши руками, пряча себя от звуков внешнего мира. Зажмурил глаза. Лекс отчего-то до сих пор был уверен, что все это бутафория сознания. Глюки. Непревзойденные доселе в его жизни по своей чернушности, но все еще остающиеся всего лишь иллюзией. По идее, спрячься он вот так, сам от себя, с ним ничего не станется. Быть может, от страха потеряет сознание, и станет легче. В разы. Да и происходящее все еще оставалось лучше, чем приступы нехватки наркотических веществ в крови… Но теплое и мокрое продолжало забирать в свой плен больное тело и уже скоро покрыло всю спину. Если бы Лекс не был уверен, что находится в подсобке больницы, то ощущения оказались бы точь в точь, как когда ты ложишься в горячую ванную, только наполненную не водой, а киселем. Это дарило странные контрастные ощущения: расслабляло напряженные, но такие усталые мышцы, приносило удовольствие в условиях, в которых никак нельзя его испытать… Густая влага плеснула даже между ног, окутывая пах.
— Что за пиздец… — шептал едва шевелящимися губами Лекс. Он, скукоженный, привалился боком к стенке и начал ощущать, как по телу медленно разливается тепло. Его почти убаюкивало, но здравый смысл сигналил об опасности. Кстати, интересно, какого черта он все еще тут? — Пиздец, пиздец, пиздец… — Серый жал руки к ушам, подушечками пальцев массируя скальп. Страх унять не выходило совсем никак. Он поселился в сознании яркой алой пеленой. Но зря Лекс забылся и открыл рот. На десятом по счету «пиздеце» он понял, что жидкость перестала капать, а черного силуэта не оказалось там, где тот замер ранее. Только босые ноги зашлепали по скользкому и липкому полу совсем быстро и громко, и главное — жутко близко. И вполне осязаемое тело, да еще тяжелое и сильное, нависло над загнанным в угол пациентом. Ноги Лекса оказались прижаты чужим весом раньше, чем он успел придумать хоть какой-то план побега.
Сначала силуэт молчал. Даже на близком расстоянии его лицо невозможно было различить, словно незнакомец впитал в себя все тени и стал чернее черноты. Слышно было только хриплое, глубокое дыхание, да еще ощущался жар тела: оно казалось горячим, как в лихорадке. Вязкое тепло, облепившее уже весь торс Лекса, в сравнении с этим едва ли ощущалось. Вот только психика парнишки начала работать в обратную сторону. Страх перевалился через какую-то черту, и эта энергия начала превращаться в гнев. Психика истерически включала все турбины для привычных методов выживания. Адреналин прыснул в кровь, сделав ее жиже и быстрее.
— Сука, ну что тебе надо, а? — рявкнул серый, отцепив от ушей руки. Его колотило, и это было слишком заметно. — Отъебись от меня!
Черный силуэт лишь издевателски хихикнул, а потом вдруг зажегся свет. Только не от лампы; соседнюю стену (она там была вообще раньше так близко? Лекс помнил, что нет) окропили белые пятна, больше похожие на дыры в какое-то иное пространство. От них исходило жидкое холодное свечение, вырвавшее из мрака больного и его кошмар. У темного гостя оказались большие молочные глаза: мутные и без зрачков, похожие на два стеклянных шара, наполненных дымом. Они слепо глядели прямо в лицо парнишки, а их обладатель растягивал тонкие губы в ухмылке. Это был человек в красном, тот самый, из наркопритона, — сегодня целиком в отчего-то черной медицинской форме, — которого Лекс встретил год назад. Только теперь он выглядел странно и гротескно. Лицо мужчины словно расплывалось и не могло принять четкой формы, на ухоженной коже молниеносно появлялись и исчезали какие-то мелкие красные язвы и желтые волдыри. Такая же чертовщина происходила с самим Лексом. Весь он был вымазан в подвижной субстанции, той самой, теплой и вязкой. Она походила на жир с кровяными прожилками, но хотя ощущение было равномерным, сама жижа собиралась пятнами и как будто убегала от бледного света, который раскрыл ее истинную мерзкую форму.
Лекс не сразу сфокусировался. А когда смог, то его лицо обрело совершенно ошарашенное выражение, настолько это возможно было заметить в данной ситуации. Он уже не удивлялся ничему происходящему, разве что своему давнему и случайному знакомому.
— Что за… — желтые глаза смешно сощурились, а взгляд стал критичным. — Серьезно? Сука… Серьезно? В моих кошмарах наяву ко мне явился… коротышка? Я тебя раз в жизни видел… — лицо неестественно исказилось смехом при широко открытых глазах полных злобы и страха. — Блять, пиздец… Серьезно? Ты? Больше некого было прислать? Моя жизнь меня просто выносит. Это даже смешно… Да я тебя не сразу вспомнил даже!
— Зато я тебя запомнил, зая. А теперь нашел. Здорово, правда? — мужчина продолжал улыбаться, но из-за этой тупой пелены в его глазах было совершенно неясно, с каким выражением. — Как тебе год спокойной жизни? Было здорово? Так вот, теперь ты мне должен…
— Нихуя я тебе не должен, сука, — Леха отмахнулся и попытался сбросить с себя весомую тушку. Но сил отчаянно не хватало. Черный только укоризненно поцокал языком. С той же милой улыбкой он вдруг схватил парнишку за волосы и приложил затылком о стену.
— Это чтобы тебе не казалось, что мы тут в игрушки с тобой играем… Лексик. Ты же Лексик? Я узнал. Так вот, а от меня тебя ждет Ад… Ты же сожрал кусок моей удачи, троглодит. А чувствовать себя неполноценным мне не хочется. Тебе же тоже не хочется жить без яиц, например, а? А хочешь, устроим и такое? — мужчина оскалил зубы: они были такие же мелкие, но уже не белоснежные и даже не человеческие. Красные десны венчал ряд острых и чуть изогнутых, как у змеи, желтоватых клыков, которыми впору рвать плоть.
— Ебнулся? Какую удачу? Притон распался, и пара наркош прибились ко мне, а я нашел поставщика. Да и ненадолго хватило твоей сраной удачи, сука… Смотри, где я? А? Адом он меня испугать решил. Смешной какой… Я давно в аду. А ты у нас демон? Коротышка демон? — издевательские смешки рывками выскакивали из грудной клетки.
— Да, рассказывай. Ты загонял неплохие бабки. Даже могу похвалить, — мужчина протянул руку и ласково потрепал парнишку по щеке, а жирная пленка, окутавшая Лекса, стала теплее и как будто бы плотнее обтянула тело. В паху это ощущалось лучше всего. — А здесь ты потому, что ты идиот, который не умеет пользоваться подарками судьбы. И нет, поверь, это еще не Ад. Как ты можешь говорить? Ты же даже не сравнивал! Ничего, недолго тебе…
— Нахуй сходи… — зарычал серый и дернулся, отстраняясь от неприятной руки. — Подарки судьбы, мать их. Коротышка — подарок судьбы? Ох, знаю на кого ты похож… на лепрекона, сука! Я не крал твой горшочек с золотом, иди поищи у кого-нибудь другого, — и Лекс зашелся в смехе, скручиваясь. — Ладно-ладно… Знаешь, что меня волнует? Где твои зеленые шортики!
Демон откровенно заржал. Хохотал вместе с Лексом с минуту. А потом резко замолчал и врезал ему по морде. Парень зашипел и дернулся, пытаясь скрыть ладонью ушибленное место, но черный прихватил лицо пациента за подбородок, пресекая попытки унять боль.
— Вот тут у тебя и был фингал в ту ночь… Прямо вокруг твоего ясного желтого глазика, — мужчина водил когтем по тонкой коже век, уже покрасневшей и покрывшейся сеткой лопнувших капилляров. — Заглянул я в этот глазик, а ты у меня и откусил везения, зая. Ворье… Только на такую шпану время свое и тратить… Ох, не был бы ты такой симпатичный и проклятый, плюнул бы я на твою могилку подзаборную и пошел бы дальше! А тут… Тут придется с тобой пообщаться теперь.
— Сука… — принялся со смаком очередной раз сыпать ругательствами Лекс, а его длинные тонкие пальцы смяли черные одежды гостя. — Не вижу никакого смысла в твоем посещении… Отдать тебе мне больше нечего.
— Есть. У всех вас есть, что отдавать. Тело… и душу. С чего начнем? — черный человек с рыком засмеялся. Жирная масса, покрывающая руки парня, ожила, потянула плечи и локти назад, приклеивая их к стене, а мучитель поправил воротник и стал расстегивать докторский халат. Рубашка под ним была тоже черная, и галстук черный — только зажим и запонки блестели в потустороннем свечении. А затем демон потянулся к легким пижамным штанам, которые, не считая белья, одни остались на Лексе, и то, промокли все в красновато-желтой жиже. Тут уж глаза парнишки приняли абсолютно сферическую форму, и он забрыкался с новой силой.
— Ты вообще охренел, я не понял? Оставь меня в покое, а! — Лекс дергался как сумасшедший, пока не сумел выдернуть из-под коротышки-демона одну ногу. Хороша была растяжка у наркоши, ибо он не только сложил ее к груди, но еще и уперся пяткой в грудь насильника. — Вали, я сказал… Сука, найду святую воду и выпить заставлю. Или чего вы там боитесь.
Мужчина раздраженно морщился, но в этом сопротивлении была своя забава. И не пытаясь убрать ногу, демон давил и напирал всем телом. Штаны с Лекса он по-прежнему тянул: даже нашел удобным, что в попытках вывернуться парнишка поднял одно бедро. Криво и с трудом, но пижама соскочила с тощей запрокинутой задницы, а жировая масса вокруг опять забурлила, стала расти. Черный расхохотался и отскочил прочь. Грязная, пронизанная сосудами субстанция тут же поползла по ягодицам и между ними, зашла внутрь штанин. Но она грела и мягко скользила по коже, теперь уже напрямую обволакивала средоточие Лекса.
— Что это за херня, а?! Убери эту дрянь! — парнишка сучил ногами, но лишь бесплодно бился пятками о пол. Боли он не чувствовал. Пытался отстраниться, но ничего не вышло. Ему казалось, что сама кожа прилипла к стене, и рванись он еще раз — слезет с мышц. Отвращение накатило волной, и тошнота безмерно заполняла все тело серого, а лицо застыло в пренебрежении. Лекс принялся жать бедра, стараясь избавиться от навязчивого тепла, но оно оказалось куда наглее. Как сам демон.
— Ладно, ладно… звать-то тебя как, мучило-мяучило? А то, сука, насилие производишь надо мной, а я твоего блядского имени не знаю, чтобы проклинать ночами… — улыбка искривила бледные губы, а руки сжались в кулаки.
— Ян, — сладко отозвался белоглазый, щурясь. Жировая масса вокруг Лекса немного расслабилась и завибрировала. Как будто заурчала. Ян, склонив голову, наблюдал, как она капает с сосков и втекает в пах. Сквозь туман, скрывающий взгляд мужчины, пробивались голод и похоть.
— Даже имя у тебя лепреконское… — усмехнулся парнишка, согнув ноги в коленях. Он прятался, но выглядел все так же нагло и надменно. — И чего время тянем? Я как крыса подопытная? Может, это у вас в аду такие секс-игрушки? — Лекс оглянулся, но желудок от зрелища тут же болезненно скрутило. — Рецензирую: хуевые, — смешно было слышать два таких разных слова из уст оборванца. Это в абсолюте не сочеталось, как и серая внешность загнанного пациента с яркостью его глаз.
— А ты хочешь побыстрее? Извини, не хотел травмировать! Но раз уж ты просишь… — Ян хохотнул, и жировая масса, пузырясь и пенясь, истаяла. Словно и не было ничего. Но лучше не стало. Вся комната, казалось, задрожала, а старая побелка посыпалась с потолка. Секунда — и стены взорвались серой пылью, та забила глаза и нос, а сквозь пробоины вдруг прорвались тяжелые цепи. Они и подняли Лекса выше, впиваясь в белую кожу крючьями и шипами, которые усеивали звенья. Демон сорвал с парнишки штаны окончательно, подхватил крепкие длинные ноги, разведя их в стороны. Бесцветный взгляд тут же скользнул к паху — а под ним, в полу, вновь закипело какое-то адское варево. С плеском из него вырос длинный широкий кол, а цепи опасно дернулись. Парнишка упал бы вниз, если бы не чужие руки, удерживающие его в открытой и беззащитной позе, и не путы, ранящие тонкую кожу на животе, боках и под мышками.
— Ну что, такие больше нравится? — Ян мило улыбнулся, барабаня пальцами по напряженным бедрам. — Отпускать вниз, или повисишь пока?
— Нет! — Лекс вцепился всеми возможными конечностями в мужчину, суетливо поглядывая вниз. Успокоительные, видно, делали свое дело, и всю абсурдность он принимал со страхом и гневом, но без истерики, естественной для данной ситуации. — Повишу… повишу пока, — злобно зыркая, цедил серый. Он сжимал в кулаках чужую рубашку и вновь жался к телу демона. Как-то близкого контакта между ними слишком много стало в его жизни… — Ты какую-то лютую хрень творишь, лепрекон…
— Тогда вернемся к нашей беседе. Душу отдашь?
— Нет, — процедил сквозь зубы Лекс и вцепился в Яна с еще большей силой. Он как-то отстраненно понимал, что все происходящее странно и нереально… Но отчего-то для него стало вдруг принципиально важно ни на что не соглашаться. Каждое движение приносило неприятную тянущую боль от пут, что резали тело. Ян с картинной горечью вздохнул и резко отпустил Лекса. Полметра вниз — и еще больше боли от впившихся в кожу шипов, и осознание, что хватит секунды, чтобы пронзить тело адским орудием… И звуки суеты и суматохи накрыл испуганный вопль. Когда серый спустя мгновение осознал, что страшная расправа его не настигла, обиде и злости не было предела.
— Лепрекон, сука! — парнишка все это время держался за рубашку мужчины. А когда чуть не упал, схватился еще крепче. Теперь его кулаки, казалось, находились в каком-то нервном окоченении, таком, что не отодрать. Он дернул Яна в падении. А затем дернул еще раз, чтобы приблизиться к лицу демона. — Опусти меня. Я могу тебе сотнями, пачками пацанов молоденьких водить, извращенец… — Его белые зубы в разговоре почти не размыкались. Челюсть свело от злости, а желваки заходили под кожей. На лице вздулись синие вены. И глаза Лекса загорелись яростью.
— Не заинтересован, — прошипел демон. Тонкие ноздри его раздувались от раздражения, которое все росло в объеме и сгущалось в плотных бельмах глаз. Влажные и горячие, руки Яна вцепились в запястья Лекса, а острые когти проткнули бледную кожу, полосуя ее следами от красных капель, что тут же покатились к локтям. — Отпусти меня, или я перережу тебе сухожилия, — а цепи оплели Лекса туже, оттягивая назад, плотнее к стене. С бока по бедру побежала новая струйка крови. Парень болезненно морщился, но смог разжать нервные руки. Не верить демону Лексу было как-то не с руки… Вполне реальная боль пронизывала тело, хоть и была пока поверхностна и едва ощутима. Но реальна. И это пугало больше всего прочего…
— А в чем заинтересован? — серый придумывал новый план. Он, вроде как, кричал, но никто не отозвался… Может, стоило еще громче? Еще сильнее? Вопить, срывая глотку, пока не придет хоть кто-нибудь?
— Ну, душу же ты отказался отдавать. Значит, я найду применение куску мяса, в котором она сидит. — Ян снял с себя галстук и накинул его на шею Лекса, затягивая узел. Тянул и тянул, невзирая на сопротивление и честный страх, бьющийся в узких зрачках. Демон наблюдал, как дергается зажатый в шелковой петле кадык и чуть на цыпочки не вставал от восторга. По ярким губам в порыве вожделения скользнул — о ужас — раздвоенный язык. А глаза несчастного стали вмиг неописуемо большими. Но вскоре Лекс совсем задохнулся, придушенный галстуком, и хрипы вырвались из бьющейся в желании жить груди. Ян улыбнулся. Он отмерил время и силу и резко пустил воздух уже тогда, когда губы у серого побелели, а глаза стали закатываться. Ткань соскользнула с шеи, и демон потянулся к содрогающемуся от кашля пациенту, чтобы зацеловать расцветающий на коже след.
— Давай проверим, сколько ты продержишься в таком темпе? Знаешь, времени у нас много… Жаль только, ты не вечен.
Тут цепи, на которых висел Лекс, стали затягиваться туже. Торс, теперь еще и руки, и ноги, нежная кожа бедер — все это в несколько оборотов было перечеркнуто ржаво-бурыми кольцами, которые пачкали и резали светлый холст тела. Ян скалил змеиные зубы в улыбке, мило складывая жуткие руки в замок. Его лицо снова подернулось маревом, на пухлые щеки наползли следы ожогов, а белые глаза контрастно очертили черные кровоподтеки. Лекс был испуган, и даже гордость не могла перекрыть рвущийся наружу страх. Боль все еще не так занимала его, как сюрреалистичность происходящего. Высокий болевой порог и помесь успокоительных в пустом желудке сделали свое дело. Но вот с мозгом, вопреки обещаниям, они, похоже, не смогли сделать ничего…
— Убивать меня собрался? — на переносице проступили звериные морщины скепсиса и пренебрежения, изламывая линию носа с горбинкой. Глаза щурились, но оставались все еще широко распахнутыми и шальными, в узких зрачках читалось крайнее возбуждение.
— Нет. Иначе придется ждать, пока ты начнешь новый порочный круг бренной жизни, вырастешь из больного младенца в убогого подростка, а потом еще искать тебя. Это не так легко, как тебе может показаться. Работка у меня грязная… — Ян сжал руки в кулаки, протыкая когтями собственную кожу. Затем он стал тереть ладони друг о друга, и между пальцами забурлила жижа цвета запекшейся крови. — Но я ее люблю. Так что тебе грозит лишь видеть меня каждый раз, когда ты смыкаешь глаза и открываешь их. Я буду приходить к тебе чаще, чем стояк по утрам…
Демон наклонился к чаше рук, набирая в рот ту гниль, которую он выцедил, наверное, из самого своего естества. А затем подался навстречу Лексу. Когти впились в его челюсть, фиксируя лицо. Наркоман задергался, со всей силы смыкая губы. Двигаться — больно. Но и пить дерьмо неизвестное тоже не хотелось. Серый протестующе замычал, борясь с обездвижившей его рукой, но только поцарапал лицо о совсем не человеческие ноготочки. Поцелуй Ада все же настиг его — как и острые клыки, которые могли обглодать все мясо на лице, лишь бы открыть упрямый рот. Дрянь оказалась горькой и горячей. Она, как живая, поползла в глотку с раздвоенного демонова языка. Ян оторвался от кровоточащих, прокушенных губ пленника, ухмыляясь. Теперь каждый нерв Лекса испытывал тошноту. Но не она была страшна. По мере того, как скверна расползалась по сосудам, в скрученном теле разгоралась геенна. И наркомана скрутила судорога, извернув тело. Ему не мешали путы, он не чувствовал рези металла о кожу, а вот то, как кровь гоняла по сосудам страшное варево, отраву, в которую она сама обратилась — еще как. Жгло изнутри. Лексу казалось, что он чувствует, как устроена вся его кровеносная система, как качает сердце жизненные соки, как много, оказывается, в кончиках пальцев капилляров и вен.
— Что это? Что за херня?! — серый дернулся к Яну, явно желая вцепиться тому в глотку. Но тут же откинулся обратно, предотвращая еще более острую боль.
— Небольшая гарантия того, что ты никуда не сбежишь. В тебе теперь есть еще одна частичка меня, видишь ли. Но на сей раз не самая лучшая.
Демон хохотнул. Он вытер грязные ладони о черный халат, а затем сделал круг по комнатке. Цепи постепенно опадали, а жар в крови Лекса стихал.
— Ты можешь мне поверить: я о тебе сейчас забочусь, — продолжал Ян. В его глазах, которые на миг отразили свет из стены, казалось, вновь появилось нечто милосердное, пусть даже и обманчиво. Пожиратель цвета окружал свою ослабленную жертву всем своим существом, обвивался кольцами и капал ядом на мозг, как аспид. — Не сопротивляйся. Я могу выдумать и всадить в тебя кучу всякого дерьма, да такого, что пережитое тобой покажется понятным и легко решаемым. Отдайся мне, и остаток твоей жизни будет лишен любых тягот. Будешь как на антидепрессантах круглыми сутками… Это лучше, чем принимать такую судьбу.
Ян вновь улыбнулся и сощурился, забирая голову Лекса в свои ладони. Его лицо в какой-то момент стало совершенно человеческим, и если бы не жуткая, сырая, пахнущая кровью и золой тьма вокруг, то могло показаться, что демон обещает Рай.
— Мерзкие политики, да, тоже несут такую чушь… — Лекс не сопротивлялся уже чужим рукам. Быть может, он давно испустил дух от передозировки и несочетаемости лекарств, и это просто то, что ждет всех нас за дверью? За той самой, которой мы боимся с того самого момента, как видим в нее ушедших. Но серый улыбался и сверкал желтыми глазами. — Знаешь, как бы всегда я им хотел на эти самые обещания ответить?
— Поделись со мной.
— Да вот так, — и на тонких искусанных губах заигрался еденькая ухмылочка. Лекс было затих на мгновение, а после смачно, от души харкнул в Яна. В лицо, в душу и на репутацию. — Пошел ты на хуй со своими обещаниями, мразь.
Демон поморщился и медленно стер с себя слюну, смешанную с кровью и собственным ядом. Благодатный свет в его глазах выключился, а лицо скривилось в мерзкой усмешке.
— Мое дело — предложить…
И тут же когтистая рука сгребла волосы Лекса в охапку. Ян оказался неожиданно сильным для своей комплекции, а разница с жертвой в росте почти на голову его совершенно не беспокоила. Игры закончились, фокусы тоже. Демон поднял парнишку с пола и протащил за собой. Бледное лицо с желтыми глазами, ведомое чужой злобой, стремительно встретилось сперва с углом стеллажа, а затем с краем стиральной машинки, заваленной грязным бельем. На брови и скуле Лекса тут же расцвели новые гематомы. Серый сложился в три погибели, но на его лице не было удивления и обиды.
— Знаешь, мне не очень приятно такое неуважительное отношение, а я с тобой и так трачу время, — шипел Ян, и воздух с отвратительным свистом просачивался сквозь концы его языка и острые зубы. — Так что в качестве компенсации за нанесенный мне моральный ущерб, коль уж ты оказался таким бесполезным куском дерьма, придется насладиться хотя бы твоим унижением. Не зря же ты передо мной все это время яйцами трясешь, а?
Резкий смешок разорвал жидкую и недолговечную тишину. Ян заломил лексовы руки за спину и связал их скрученной наволочкой. Парнишка оказался повернут к своему мучителю задом, а раскрашенной побоями мордой его ткнули к пропахшие засохшим потом и лекарствами больничные рубашки. Сам Ян навалился весом на поясницу серого, а его когти защекотали внутреннюю сторону бедра, двигаясь наверх, к мошонке. Лекс воинственно забрыкался, скидывая с себя демона. У него не получалось, но он пытался… Со всей своей дури и мощи.
— Серьезно? Ты что, зек? — парнишка вновь загоготал, теряя всякую логичность действий. Да и инстинкт самосохранения, похоже, давно сломался в его голове. — Ну ты угарный парень, а…
— Я — нет. А вот у тебя стоял реальный выбор между зоной и дуркой. Хочу показать тебе, что отсутствие мозгов и наличие веществ в крови тебя вообще ни от чего не спасает.
Если бы Ян мог и если бы на него смотрели, он бы сейчас пожал плечами, мол, «я ни при чем». Но он пропустил визуальную часть своих кривляний и занялся сразу делом. Следующее, что Лекс почувствовал — это то, как до боли крепко сжимается когтистая рука на его яйцах. И несчастный зашипел, а после дался лбом о поверхность под ним. Послышался глухой удар, затерявшийся где-то в барабане старой стиральной машинки. Руки сжались в кулаки, а парень просто молча сопел и сверлил взглядом стену слева от него.
— Полегчало? Успокоился? Подумай о том, что я мог бы проткнуть тебе одно или оба… — Ян облизал тонкие губы, проводя острием на большом пальце по нежной коже. Ладонь он расслабил. — Это ведь тебя не убьет, в конце концов. А потом мы всем расскажем, что ты пытался попасть себе иглой в пах, но случайно провел кастрацию… Ебаный нарик.
Над ухом у парнишки раздался смешок, а демон притерся к поджимающимся ягодицам пахом. Лекс хмыкнул — не смог сдержать своего раздражения — и дернулся. Это, в общем-то, все, что он мог сделать. Как ни крути, а мужчина оказался в данный момент сильнее… Да и разозлил его серый прилично. Но он продолжал теперь молчать, лишь едва заметно сжимаясь при каждом нежелательном прикосновении. Отвращение росло, Лекс был готов почти вывернуть все содержимое желудка, а нос и все его какие-никакие рецепторы онемели и отвалились от какофонии запахов. Потом среди шорохов щелкнули когти о застежки на брюках. И наглые пальцы уже пробрались между ягодиц, царапая анус, а гадкая ухмылка Яна словно заполнила собой все пространство. Он не щадил до сих пор и не собирался щадить впредь. Даже смазкой перед готовящимся совокуплением стала собственная кровь серого. Демон исколол его в самом беззащитном и постыдном месте, а потом еще и плюнул туда, растирая скользкую слюну по саднящему болью входу. Лекс жался и скрипел, вытягивался в одну струнку, словно убегал от боли. Он странно дышал. Не стискивался, не спазмировал грудную клетку в едином порыве разума и тела быть шокированным болью. Нет. Он продолжал дерганно вдыхать и выдыхать, иногда замирая, когда особенно болезненно в него входили. Конечно, никто не церемонился с наркоманом. Ясные глаза слезились от новых ощущений, сам Лекс истерически жевал губы, поскуливая, но продолжал дышать. Яна раздражало это равновесие.
— Я, блять, хочу, чтобы ты орал! — на последнем слове демон сам повысил голос и, отняв руку от израненной дырки, ударил пациента кулаком в крестец. С шипением он навалился на распростертое в беззащитной позе тело, ткнулся членом между ягодиц. От этих ощущений у парнишки, должно быть, свело зубы и позвоночник. Ян вбился в Лекса колом, в одно движение, почти чувствуя, как рвутся напряженные ткани внутри под давлением его плоти. Серый взвыл и дернулся на этот раз особенно сильно, но лишь спровоцировал много боли. Он рухнул обратно, и мышцы на спине вздыбились, заходили под кожей. Телу было горячо… В глазах темнело, голова почти теряла связь с горизонтом, а режущие толчки просто раздирали на части. Конечности наркомана дрожали и, стой он, не удержали бы веса даже собственного тела и секунды. Ян ликовал, и это ликование заставляло его двигаться быстрее. Однако, все было бы естественно и обыкновенно, если бы серый не почувствовал странный позыв внизу живота. Боль отдавалась не менее ярким томным чувством внизу. Оно тоже разрывало, являлось дискомфортным и даже лихорадило Лекса, но оставалось фактом. Неизменным. Явственным. Член налился кровью и дернулся, а парень прижался к машинке с еще большим упорством, заскулив. Дурная ситуация… Лекс не хотел показывать своих реакций. Боялся их. А восторг Яна, спровоцированный чужой мукой, сменился удивлением, стоило демону все же обнаружить то, что от него так старательно прятали.
— Да ты конченый… Нет, серьезно? Тебе понравилось? — из глотки пожирателя цвета вырвался нервный смешок. Однако новая волна похоти и ненависти захлестнула его и вновь толкнула вперед. Уже черные от крови когти впивались в ребра Лекса, в напряженное бедро. Одной рукой Ян держался за узел на запястьях пациента. Мгновение спустя последовал первый вымученный болезненный стон. Серого колотило, но он не пытался отстраниться или выкрутиться. За первым последовал второй, а за вторым — третий. Они были созданы из несочетаемого: острой боли и яркого удовольствия. Лекс замер, сжался, свернув голову набок, но так и не смог увидеть мучителя. Теперь, после таких слов, его пробивал еще и стыд, как приправа к сумасшедшему блюду. Он жег щеки, и Лекс совсем уже изувечил губы в попытках скрыть себя за укусами. Конечно, они не помогли… Не привели в себя серого, разум которого толчок за толчком застилало странное багровое марево.
Стоны отдавались в голове Яна странным эхом. Такая привычная чужая мука пронизывала черное сердце приятной дрожью, но инородное в насильственном соитии удовольствие задевало сильнее. Эта какофония, вопреки принципам и привычкам, сильнее возбуждала самого демона. То, что он начал как бесчувственный акт жестокости, наполнялось смыслом. Словно кто-то добавил яркий контрастный акцент в монохромную картину. Ян наблюдал за самим собой с недоверчивой усмешкой. Он должен был стать единственным хозяином ситуации, но искушение отдаться воле случая и утонуть в новом, случайно выведенном оттенке из палитры жизни было слишком велико.
— Скажи… Это тебе так хорошо от того, что я трахаю тебя, или от того, что это я трахаю тебя? Где находится центр твоего извращенного восприятия?.. — выпалил демон на выдохе, проскальзывая когтистой ладонью на живот Лекса. Он прикоснулся к налитому кровью органу, тронул краем когтя уздечку. Невольное наслаждение от надругательства над красивым молодым телом вынуждало делить свои действия на грубые и ласково-любопытные. Но Лекс молчал, только временами едва заметно поскуливая. По бедрам текли розовые капли, а самому серому казалось, что у него в одном месте все разодрали уже в мясо. Но этому самому мясу было приятно гладиться о чужое средоточие.
— Отпусти, козлина… — тихо и прерывисто подал голос Лекс, потянув от мучителя руки в стороны, насколько позволяла поза. Он все так же болезненно стонал, но тело выказывало абсолютно иную реакцию. Словно перепутало, ошиблось. Впрочем, чужая рука, оказавшаяся на возбужденном органе, вызвала только бешеное желание добиться еще больших ласк в этом месте. Лекс даже бездумно толкнулся назад, но лишь завыл от рези внизу.
— Зачем? Чтобы ты потом обвинял меня в том, что я помешал тебе испытать лучший в твоей жизни оргазм? Ох-х, зая… — Ян захохотал и решил проблему серого сам: кулак легко заскользил по стволу члена в такт частым движениям бедер. — Готов поспорить, ты не думал, что когда-нибудь окажешься в таком дерьме…
Демон оставался насмешлив, но и с его стороны слышалось все более громкое сопение. Из глотки рвались утробные стоны и рычание, а рывки вперед и назад стали спешными и ломаными. У несчастного же, кажется, трещали даже мышцы от напряжения. Лекс не мог не шевелить бедрами, инстинкт желал удовлетворения, и поступательные движения выходили сами собой. И доставляли боли больше и больше, пока от нее не начинало темнеть в глазах, а сознание не отпускало тело, чтобы сохранить рассудок хозяину. Но не вышло. Кажется, парень окончательно слетел с катушек ровно тогда, когда вдруг его рассудок вернулся обратно в черепную коробку, но стал совершенно мутным. Голова закружилась, и отдаленные ощущения организма сигнализировали о приближении чего-то.
— Что это… что… — вперемешку со стонами невнятно мямлил Лекс, желая получить ответ раньше, чем испытать его. Как ни убегал парнишка с чудесной почти белой кожей и совсем черными волосами, а оргазм действительно нагнал. Ему не было стыдно, когда из глотки вырывались полубессознательные крики и стоны, а каждую мышцу начала сводить судорога, когда первые несмелые капли его собственных соков брызнули и потекли по стиральной машинке, когда глаза закатились, а рот смешно открылся и не удержал струйку слюны. Стыдно стало потом. Но сейчас Лекс едва помнил себя, глубоко дышал и отходил от дурных, едва отпускающих послеоргазменных конвульсий. Ян жалел в этот момент, что мог угадывать состояние пациента лишь по дрожи и спазмам, охватывающим его тело, по тугому напряжению разбитого ануса, что не видел искаженного блаженством лица.
— Еще одно твое проклятие… — выдавил демон, облизывая тонкие губы, ставшие ярче от возбуждения. — Какая же ты шлюха, Лексик, а… Дьявол, мне даже неловко!..
И тут он следом вышел на финишную. Взял новый оборот, выпустил тупую животную жажду. Окровавленный член выскочил из расслабленного зада за считанные мгновения до разрядки. Их хватило, чтобы вновь схватить Лекса за шкирку и скинуть со стиральной машинки на грубый бетонный пол, на колени, раздирая кожу и принося тупую боль суставам. Грязное демонское семя, сливаясь с кожей, окропило бледное лицо и шею под аккомпанемент нечеловеческих хрипов. Его выдавал лишь жемчужный блеск, отражение призрачных лучей в густых потеках.
— Какой же ты урод… — выплюнул Ян, отдышавшись и тут же оскалив зубы в улыбке. В его фальшиво-слепых глазах не читалось ничего, кроме презрения, но в мозгу осталось восхищение. «Урод» был красив своей безобразной, убогой красотой, порочной красотой, красотой безумия. Демон застегивал брюки и гордился собой за то, что именно он вскрыл этот источник. Лекс, сам того не зная, стал самой желанной игрушкой для гадкого беса, настоящим произведением искусства. Но на мучителя уже смотрели два мутных желтых глаза, а на разбитом лице цвело безразличие к демону и его словам.
— Если это приход, то это самый мерзкий приход в моей жизни… — едва открывая рот, отозвался парнишка, странно перебирая конечностями. Он, вероятно, пытался спрятаться и отойти, но пока не мог даже встать.
— О, я польщен…
Ян надвигался на Лекса куда более ловко и уверенно. Очень скоро пожиратель цвета уже нависал над серым, впитывая бесцветными зрачками ошалелый взгляд. На дурную голову в этот момент могло показаться, что в гладкой блестящей белизне расцветает солнечный оттенок. Демон напитывался краской и горел жизнью в черно-белой каморке, и даже в его одежде проскользнули знакомые мотивы: красный галстук, золотые кольца… Вместе с цветом к Яну словно уходил даже воздух. Он стал разряженным, усыпляющим, лишенным кислорода. Веки Лекса опускались, а его мир чернел. И последним, что захватила щель света между слипающихся ресниц, была самодовольная ухмылка на живом, ухоженном, загорелом лице…
— Просыпайся! — громовой голос прорывался сквозь сон, как сквозь тугие слои целлофана. И еще раз: — Просыпайся!
Не сразу Лекс ощутил, как большая пухлая рука похлопывает его по щекам. Белая муть с серыми пятнами, которую сперва различили ослепшие глаза, постепенно превратилась в лица одного из санитаров и Лили на фоне потолка уже родной палаты. Лекс заморгал и сморщился, когда получил еще один удар. На этот раз оказалось больнее, чем должно было быть. Вероятно, гематома на половине лица расцвела во всей своей красоте. Созрела.
Еще один раз замахнулся санитар, но наркоман поймал его руку. Все охнули, а мужчина одернул конечность, но Лекс не продолжал сопротивление. Его теперь широко раскрытые глаза, даже не глядя в зеркало, ощущались опухшими. Сознание истерически металось в черепной коробке: «Так-так. Цел. Да, жив… Да, больно. Что там… О, боже мой, даже не хочу думать об этом!» Наркоман напряг ягодицы и, когда не ощутил резкой боли, что заставила бы его взвыть (а может, и нет, как показала практика), с облегчением выдохнул. Его даже разгневанный медперсонал не так волновал, как этот момент. Но, значит, что это было? Видение? «Какое, сука, страшное видение…» — размышлял Лекс, касаясь рукой своего лица.
— Ну, проснулся. Я тогда пошел звать? — поинтересовался санитар у Лили, и та кивнула. Соседи серого по палате сейчас отсутствовали — может, было время завтрака, может, обеда, а может, они просто отправились на дневную прогулку во двор больницы. Так что Лекс и медсестра пока остались наедине. Та присела на любезно придвинутый кем-то стул возле кровати наркомана, и осторожно положила ладонь на его руку.
— Я понимаю, что вам… что тебе плохо, — со вздохом начала она, глядя своими большими ангельскими глазами в желтые глаза грешного паренька, — но ты должен терпеть. Лекарства… Ты много шуму навел. Украл таблетки, разнес столько всего… Поранился. А теперь снова лежишь в ужасном состоянии. Неужели тебе от этого легче?
— Немного, — пожал плечами Лекс, со смехом смотря на девушку. Легко судить чистой о том, как жить легче… Иногда колесо судьбы катится в пропасть уже под таким углом, что ничего нельзя остановить или замедлить. — Зато со мной весело… Если задуматься.
— Может быть, — Лиля снова улыбнулась. — Но лучше тебе позаботиться о себе. Я верю, что ты справишься. И мне жаль, что нет такого лекарства, которое избавило бы от боли. Но возможно, новое лечение поможет тебе. Доктор вернулся сегодня… С тобой будет работать хороший специалист, Алексей. Я надеюсь, что ты это используешь.
— Да ладно. Не надо так ко мне… — Лекс вновь смешно поморщился, а на его лицо собрались звериные складочки кожи у носа. — Я к тебе еще приду с цветами с клумбы при больничке…
— Я не против. Но только чтобы никто не видел… — медсестра перешла на шепот, прикрывая рот ладошкой. Она была рада поддерживать в людях жизнь и свет любым способом, который им близок. Лекс понимал, что с ним шутили, но не успел узнать, какова все-таки была доля правды в этой шутке. Их с Лилей прервали, и девушка быстро подобралась, поднялась с места, оглядываясь. Открылась дверь палаты, и в ней появился новый человек. Он приближался к постели уверенным пружинистым шагом, выдающим сильную энергию, которая не свойственна обычно обитателям такого заведения. Каштановые волосы его были безупречно уложены, а через темную бородку пробивалась улыбка. Кожа цвела неестественно живыми красками, и даже шелковый галстук алел под белым халатом, подобно крови, только что пущенной из шеи.
— Спасибо, что позаботились о нем, Лиличка. Вы можете идти, — проговорил доктор сладким, полным похабной учтивости голосом. И перевел на Лекса белые глаза. Они отражали свет из окна и блестели так же ярко, как однажды ночью в свете полицейских мигалок… — А я — ваш лечащий врач, Сарф Ян Денисович… Можно просто Ян. Я о вас наслышан… Лекс. Да? — и он тонко дернул бровью, с хлопком положив папку с историей болезни на прикроватную тумбочку.
— А… Отлично… Да… Что могло быть хуже, да? Да, что… Что еще могло пойти не так в моем ебаном существовании, а… — Лекса пробирал смех, тот даже сел, чтобы смеяться получалось удобнее и это не было похоже на припадок. — Сука, ты же наркодилер! Ты тот чувак, вчера! Ты! Серьезно? Врач, блять? Щас, подожди, я встану и тебя ушатаю за вчера… Щас-щас, пожди малеха, урод лупоглазый… Сука… — Серый уже почти заливался слезами от смеха, но встать у него решительно не выходило. Зато превратности судьбы и ее тонкую шутку он оценил по достоинству. Но только вежливая улыбка на лице доктора сменилась не зловещей обожженной маской, а полной недоумения и пренебрежения миной.
— Меня предупредили, что вы бредите и у вас бывают галлюцинации, но я не думал, что все так серьезно. Давайте проясним… Я две недели провел в Польше и приехал только сегодня в шесть утра. Никакого «вчера» быть не могло. А то, что вы назвали меня наркодилером, я предпочту пропустить мимо ушей, — Ян приподнял брови, и в его ясных глазах прозрачно читалось: «Ты псих. Это ничего. Я здесь для того, чтобы это исправлять». — Так вот, Лекс, пока мои худшие ожидания по поводу новой местной «легенды» в вашем лице не подтвердились окончательно… Давайте перейдем к делу. До этого вас пичкали только таблетками, но это не выход…
— Ну попизди, попизди… — оскалился Лекс, но спорить и как-то выказывать раздражение больше не стал. Облокотился о стену, поправил свой зад на кровати, на которой до этого лежал, и внимательно уперся взглядом во врача. — И что? Решил мне посерьезнее что прописать?
— Посмотрим… Но для начала мне хотелось бы с вами поговорить. Полностью понять ваши ощущения и переживания. Так сказать, проникнуть вам в голову… — доктор погладил бородку, а его маленькие черные зрачки так пристально впились куда-то между бровей Лекса, что могло показаться, будто это две иголки, которые вот-вот прошьют череп и правда окажутся внутри. — От вас же требуется быть всего лишь искренним. Вы сами можете себе помочь.
На тонкие яркие губы вновь вернулась легкая улыбка. Для кого-то — обнадеживающая. Для кого-то раздражительная…
— Лады, давай разговаривать, — уже без энтузиазма отозвался Лекс и похлопал рядом с собой. — А, вы ж рядом с психами не садитесь. Ну тогда жопой на свой стул придется.
Ян хмыкнул. Он, очевидно, был не из тех докторишек, кто пытается строить высокие прочные стены между нормой и безумием. И не из тех, кто пытается быть другом больным, при этом ставя себя на совсем другую ступень. А потому на кровати Лекса тут же прибавилось веса, и к его укрытому одеялом колену прижалась чужая поясница.
— Но вы, как я слышал, психом себя не считаете, так что почему бы и нет? Или я не прав?
— Все немного психи… — уклончиво ответил Лекс. В его мозгу начали зарождаться сомнения. А если доктор действительно доктор? Может, ему кажется? Подмена личности? Или он перестал различать лица, и его сознание подставляет на место новых людей те образы, что он уже видел? Или это заговор, и все хотят выставить его сумасшедшим? Зачем это кому-либо могло понадобиться? В любом случае, серый решил, что пока особенно выступать не стоит.
— Немного. Хорошо… Кстати, могу я обращаться к вам на «ты»? Не хочу, чтобы между нами были какие-либо границы, — Ян снова взглянул на Лекса, и тот кивнул. — Замечательно. Расскажи мне, в таком случае, что тебя беспокоит. Боль. Страхи. Видения. Ты можешь поделиться всем, что тебе кажется странным или, наоборот, привычным.
— Эм… — многозначительно выдал серый, задумчиво почесав здоровую часть лица. — Ну, что меня может беспокоить, а? Наверное то, что я в психушке? Как думаешь, дохтер?
Психиатр вздохнул, но попробовал снова. Его тон стал еще более сладким и убаюкивающим, а взгляд пробежался по гематомам и синякам. Ян, как мог, старался быть Айболитом — чутким и терпеливым спасителем для побитых зверят.
— Ну, с этим я помочь не могу тебе… А что насчет ушибов? Ты ночью, говорят, воровал таблетки. Ну не просто же так ты это делал?
— Я это первый раз делал. Не система — значит не достойна внимания психиатра. Поговорим после второго, а то и третьего раза… — раздражительно парировал Лекс и отвернулся, чтобы не встречаться взглядом с мозгоправом. Нет страшнее врачей, как считал Лекс! Ну просто нет. А этот еще и с чужим лицом.
— Ну раз ты допускаешь второй и третий раз, почему бы не поговорить сейчас? Не надо так бояться, Лекс, — Ян облизнул подсохшие губы. А серый, заслышав этот жест издалека, тут же повернулся проверить наличие раздвоенного кончика. Но не успел и раздосадованно вздохнул. — В конце концов, ты можешь рассказать мне о том, что видишь. Что-то в темноте, так?
— В темноте ничего не видно, нет там ничего, — фыркнул парень.
— Но санитары сказали, что позавчера во время гигиенических процедур у тебя случился приступ и ты готов был на все, лишь бы не оставаться даже в полумраке.
— Новое место… — с меньшей уверенностью, но все еще огрызался Лекс. — Всем чего-то мерещится в новом месте.
— Ты же знаешь Ивана Александрова? Твой сосед по палате. Ты общался с ним? — Ян в этот момент приподнялся с кровати и, отложив все бумаги, отошел к застеленной нынче кровати социопата. Врач снял с нее плед и направился к окну, поставил стул, забрался на него, а сам продолжал: — Он тут не намного дольше тебя. И среди вас всех от него поступает меньше всего жалоб. Насколько я знаю — общался с его лечащим врачом, — он раздражительный и довольно агрессивный, хотя пытается это подавлять, замкнутый, склонен к насилию… Но на новом месте у него проблем не было ни с чем, кроме общения. Что не ново, впрочем. И напротив, другой твой сосед, Виктор Ларин, — Ян набросил плед на карниз для штор, погружая комнату во мрак, — пережил что-то вроде тебя. Даже характер страхов по-своему схож, только болезнь мальчика уже застарелая, он научился справляться и изолировать свое восприятие… Более или менее. Я хочу сказать, что, возможно, нам будет, с чем сравнивать. У него ведь тоже бывают панические атаки. Как и у тебя.
Психиатр наконец вернулся на прежнее место, усевшись, казалось, даже ближе к Лексу. Проходящий в щель между пледом и стеной луч света бросал косую линию на его лицо и отражался в белых глазах. Зрачки Яна во мраке отчего-то почти не расширялись, а оттого взгляд его казался мерцающим и зловещим вразрез с мелодичными колыбельными интонациями.
— Поскольку говорить ты не очень хочешь, посмотрим, как ты будешь вести себя сейчас в темноте. Видишь что-то? Может, хотя бы боишься увидеть?
— Не жесткие методы для психопата? — фыркнул Лекс, хотя внутри все боязливо сжалось. Он все ждал, когда доктор бросится на него, когда сверкнут звериные по уровню жестокости глаза и раздвоенный язык, когда он заулыбается, как ночью, и затянет свои кошачьи разговоры. Но нет. Пока все оставалось спокойным, но от напряжения, кажется, даже пыль наэлектризовалась. — И вообще то, что есть у остальных, неприменимо ко мне. Ну так, между прочим. Человек индивидуален в абсолюте, потому-то так сложно лечить психические болезни.
— Не заговаривай мне зубы, — очень коротко ответил Ян. — Я задал вопрос.
Тени тем временем вдруг зашевелились. С психиатром не происходило ровным счетом ничего сверхъестественного, но густая смолистая тьма, как в первую ночь, вдруг стала клубиться по стенам. В дальнем конце палаты стало совсем черно, хотя при нынешних условиях освещения такого не должно было быть.
— Ну и ладно, — фыркнул серый, пытаясь сморгнуть наваждение. Но не выходило. Он молчал и готовился сдернуть плед с окна. Только от него не отводили взгляда — как от подопытной крысы, которую пустили бегать по стеклянному лабиринту.
— Что ты видел в темноте? И что видишь сейчас? Сейчас там что-то есть? — Ян повторял вопросы, но теперь его голос звучал глуше и ближе. Исчезло эхо, гуляющее вдоль стен длинной палаты, как будто лишние звуки что-то выпило. Голос стал чистым и четким, без примесей живого окружения. А тьма, похожая на движущуюся стену, матовую и рыхлую, подступала и подступала. Еще минута — и дальний край постели Лекса упрется в нее.
— Ничего, — упирался парнишка, хотя от виска потекла капля пота. От страха выступила испарина, он побледнел и поджал к себе ноги, чтобы вскочить, если что, быстрее. — Что тебе от меня надо? Все, я устал говорить! — не удержал своего гнева серый, с ненавистью выплевывая из себя каждое слово.
— Куда ты смотришь? — Чернота сожрала металлическую спинку кровати, прилипла к спине психиатра. Она хваталась за плечи, тянула белый халат и обступала только две полоски света, уходящие в стороны от занавешенного окна. — Ответь мне, и мы закончим.
— Никуда! Все! — разошелся Лекс. Сдернул плед он сам, кинув его во врача. — Сука, блять, идиот! Нахера так делать?! Врач… Хрень ты, а не врач! — он мял свое одеяло в руках, стараясь унять дрожь. Но под солнечными лучами палата вернулась в свой первозданный вид.
— Ты не доверяешь мне, Лекс, — елейно ответил доктор, возвращая покрывало на место Александрова. — Но тебе придется. Мы не сможем пойти дальше, если ты не признаешь свой страх. Я буду ждать тебя вечером у себя. Надеюсь, ты подумаешь и пойдешь мне навстречу.
Ян уходил, а Лекс сверлил доктору спину своим желтым взглядом. В его душе метался рой сомнений, что мухи над гниющей жертвой. Он вспоминал, как некто в черном халате издевался над ним в подсобке. Он помнил, как наркодилера повязали и его лицо на всю жизнь отпечаталось в памяти. Он помнил… Но кто ему поверит?