Черный шум

      — Чуваки, это жопа. Этот доктор… Это хрен знает что, а не доктор! Он пришел в палату и занавесил окна, и разговаривал со мной в сраной полной темноте… — жаловался Лекс товарищам по палате уже после обеда, когда их отправили полежать и дожидаться процедур. — Он вообще впервые приехал?       — Это который? Как его зовут? — спросил Витя.       — Это который Ян Денисович Хреносос… Фамилия вольная, а имя вроде точно такое. Ян… Не могу избавиться от чувства, что я его уже видел и не раз.       — Ян… — задумчиво пробормотал мальчишка. — Ян. Это и мой доктор тоже. Я его видел сегодня. У него еще страшные глаза, да? Но он… нет, он хороший врач. Я помню, что он всегда был хорошим врачом. Помог мне...       — Да? Забавно. Мне он помог заработать еще один седой волос в челке… — Лекс оттянул прядь волос. — Он всегда был таким? Или у него в ходу жесткие методы лечения?       — Насколько я знаю, он практикует экспериментальную психиатрию. Постоянно ездит в Европу в командировки… — пробормотал Витя. — Может, у них там принято ставить такие опыты? Толкать человека в его кошмар, чтобы потом избавить...       — Если получится избавить, — вклинился в разговор раздраженный Александров. — Этими европейскими методами с той же вероятностью можно не только вылечить, но и конченым шизофреником сделать.       — Вот да, — поддержал социопата Лекс, разминая руки. По палате разнесся хруст. — Не очень привычны такие методы… Он еще сегодня меня вечером видеть хочет. Не хочу идти. Он в палату-то приперся и начал окна занавешивать…       — А у Яна в кабинете темно, — Витя опустил глаза. — Ну, не так чтобы совсем… Он говорил, что у него повышенная светочувствительность и он предпочитает полумрак.       — Охеренный доктор для нашего болезного, — тут уж Александров хохотнул.       — Но может, раз он увидел, что тебе совсем неспокойно без света, он и для тебя это учтет? — поспешил обнадежить Лекса мальчишка.       — Хер там, учтет он… — совсем сник серый, но, в принципе, успокоил себя тем, что если он попросит оставить ему свет, то доктор послушает. А если не послушает, то этот врач пришел из кошмаров и у Лекса есть полное право его бить. И прославиться на всю больницу еще больше…       Кабинет у Яна был роскошный по здешним меркам. Пожалуй, даже уютный. Широкий стол буквой «Г», на котором помещался компьютер и оставалось огромное пространство для бумаг, два кресла с мягкой коричневой обивкой — одно для врача, второе для пациента. Мебель не выглядела новой, но выдавала любовь хозяина к роскоши и комфорту. Даже просторный кабинет выглядел основательно заполненным. В нем не было ненужных пустот. На выкрашенных телесного цвета краской стенах тут и там стандартно висели грамоты и календарь, но первым делом бросалась в глаза какая-то картина с экспрессионистским пейзажем, состоящая из густых мазков сочных оттенков. В спокойном и даже на вид тихом интерьере она была ярким пятном.       И все же помещение казалось похожим на комнату из дома-музея — наверное, потому что у Яна было действительно темно. Очевидно, он правда мог и писать, и читать, и искать что-либо в таких условиях. Оба окна плотно закрывали греческие жалюзи, то ли темно-синие, то ли вообще черные, а какой-либо свет давал лишь торшер, стоявший вблизи стола, возле кресла для пациента. Радовало одно: мрак скрывал отвратительно-бежевую краску на стенах. Печалило другое: он ложился на лицо врача действительно жуткими и резкими тенями.       — Что там у вас с глазами, доктор? — серый боязливо поджимал ноги, чтобы они тоже не попадали в абсолютную тень. Он весь старался находиться где-то в пределах досягаемости лампы. Правда, руки так и чесались открыть жалюзи, впустить в комнату солнечного света, словно он был лекарством от всех бед.       — Солнце слепит, — беззаботно отозвался Ян. — Да и лампы тоже, если их много. Мутация такая… Хотя бы здесь пытаюсь отдыхать. Но если тебе совсем не комфортно, это решаемо. Надеюсь, ты все же расскажешь мне, почему тебя так пугает темнота?       — Странно это как-то… — прищурился Лекс, всматриваясь в страшное в таком свете, даже демоническое лицо врача. Или он себе надумывает? Мнительность? — Почему боюсь? Я не боюсь, я опасаюсь. И вообще, почему не устраивает идея, что это просто детский не пережитый страх? Или еще что?       — Пойми, пока ты восстанавливался после ночи, я изучил все документы и расспросил на счет тебя всех, кого мог. А ты слишком громкий парень, чтобы твое поведение оставалось незамеченным, — доктор улыбнулся и чуть было не погрозил больному пальчиком. Его большие глаза сощурились, и тень прорисовала глубже морщинки возле век. — К тому же, насколько я могу судить, раньше ты вел в основном ночную жизнь, что слабо сочетается с нынешней проблемой. Так что такого в этой темноте, что ее стоит опасаться?       — Ничего, — фыркнул Лекс. — Я говорю, новое место. Да и не все тут такие приветливые, какими кажутся. А я впечатлительный… Да, вот, очень впечатлительный! Да и тоже мне, раньше я вел ночную жизнь… Пф! Конечно, но я почти ни одной ночи до конца не помню. Так что ни хрена не показатель, вот так вот.       — Ты же торговал наркотиками?       — Зачем спрашивать, если меня перевели со скамьи подсудимых сюда? Я думаю, у вас там все написано, — раздраженно отозвался Лекс и указал жестом руки на папки и бумаги, белеющие пятнами на темном столе.       — Ты сам вел дела, какую-то бухгалтерию?.. Просто если судить по этим документам, дела твои шли неплохо, и висело все на тебе. Так как бы ты добился успеха, если бы не помнил, чем занимался?       — Повезло. Какую бухгалтерию? В наркопритоне? Серьезно? Товар-деньги. Вот вся схема и все, что мне было нужно, — пожал плечами серый. — В какой-то момент одного местного воротилу разоблачили и посадили, а мне досталась часть наркош, что хотели дозы, и место без крыши. Вот я и стал крышей. Надо было быть глупцом, чтобы не воспользоваться такой возможностью…       — Да. Но ты также не похож на того, кто убивается веществами до беспамятства. Ты плохой лжец, Лекс, потому что ты слишком честный человек. Кроме того, без минимальной описи товара ты бы долго на плаву не протянул. Или не рассчитал бы объем продукции так, чтобы хватило на каждого клиента — а ведь ты их крыша, — или сам мог бы потерять деньги в результате обмана. Наркобизнес — это тоже торговля, а любая торговля подвержена риску. Это система. — Ян развел руками. Взгляд его на секунду показался насмешливым и безжалостным, но монотонное медовое воркование вновь вышло на передний план. — Но ладно. Допустим, что страх был у тебя и тогда, пусть и менее развитый. Тогда расскажи мне о своем детстве. Что такого случилось в темноте тогда, раз это беспокоит тебя спустя столько лет?       — Как много ты знаешь об этом! Странно-странно, нет? — усмехнулся Лекс, почесав теперь больную часть лица. Заживало. — Не будем трогать детство. Из него все давно сдохли, нечего бояться.       — Я маркетолог по первому образованию, а мой отец торговал недвижимостью. Но я решил, что с людьми можно договариваться и в менее корыстных целях. А то, что ты почему-то принял меня за какого-то наркодилера, не стоит использовать в качестве нападения. Не нужно делать меня врагом, — доктор дернул бровями и, опустив взгляд, вписал что-то в карту Лекса, а что-то — вычеркнул. — Но про детство ты первым заговорил сам. А смерти — не повод о нем забывать. Так что расскажи мне… О своих родителях. Ты ведь долго жил с отчимом. А что с родным отцом?       — Сдох, — почти что каркнул Лекс. — И мать — сдохла. И отчим — сдох. И ты сдохнешь, будешь меня так доебывать. Записывай, блять, что я агрессивный и переводи меня в другое отделение! Все. И ебанная сучка отчима тоже сдохнет. И это запиши.       Ян глубоко вдохнул. И еще одна пометка чернилами появилась в истории болезни. Но вместо того, чтобы продолжить допрос, доктор поднялся с места и отошел к шкафам. Там, среди полок с книгами, находился также небольшой буфет: электрический чайник, пара чашек, сахарница…       — Чай или кофе? — спросил он, словно забыв о работе.       — Чай, — злобно отозвался пациент. — С сахаром. Много сахара. Можно? — Лекс становился мягче постепенно, с каждым словом все меньше походя на грача на свалке.       — Булочку будешь? С корицей.       — А можно? — неуверенно спросил Лекс.       — Если это сделает тебя сговорчивее. Подумай о том, что твоя жизнь станет немного теплее и слаще, если ты позволишь мне тебе помочь.       Ян со своей извечной улыбкой поставил перед Лексом чашку с ароматным черным (черным? кто бы сомневался) чаем и блюдце с булочкой и тремя кусочками сахара. Сам он помешивал сливки в кофе, вновь обратив внимательный и любопытный взгляд к пациенту. Лекс просиял, как маленький мальчишка, и бросился на угощение. Вот тебе и наркодилер, воспитанник улицы и прочее, прочее. Если ребенку когда-то не хватило тепла, то он будет требовать его от действительности уже в будущем. Но кто даст того тепла взрослому? Никто. И он превратится в злобного ребенка с возможностями для реализации разрушительной эмоции, как у зрелого человека.       — Вкусно… Спасибо, — Лекс стал спокойнее и даже немного расслабился, доедая свою булочку. Он отрывал от нее по маленькому кусочку и забрасывал в рот, растягивая удовольствие. Желудок приятно бурчал, чай понемногу согрел тело.       — Не за что. Ну так? Мы вернемся к разговору? — и снова густые брови кивнули серому.       — Нет, я ем. Я глух и нем, — надулся Лекс. — Про детство не буду говорить.       — А про темноту?       — Ладно. Там кто-то есть. Но только в этой больнице. Раньше такого не было. Я думал, что мне некорректно лечение выписали, и все пошло от этого. — Лекс стал еще серьезнее. — Ты же не сделаешь из меня совсем психа? Хотя куда уж дальше…       — Не сделаю. И… Кого именно ты там видел? — Ян весь подобрался на своем месте, подался навстречу собеседнику. Его большие глаза открылись шире, словно ими доктор не только видел, но и слышал и, возможно, даже осязал окружающий мир. — Это как-то связано с твоей реакцией на меня? «Вчера»?       — Там есть человек. Тень… Тень человека? В темноте только. Он хотел Витю, но я его пытался спасти… А потом херак! — и это я его душу! — Лекс подскочил с места и даже сделал круг по кабинету, разминая скальп. Но после вспомнил про правило света и вернулся назад. — Понимаешь? Реально, там был человек. В черном, сука, халате. Я тебе отвечаю, один в один на тебя похож! — серый умолк, поняв, что сказал немного лишнего. — В общем, он делает больно людям.       Ян странно отреагировал на слова парнишки в этот раз. Словно он ничему совсем не удивлялся. Пожалуй, так и должен был выглядеть врач, работающий с психически нездоровыми людьми, но Лексу показалось, что что-то тут все же не то. Что-то во взгляде — как будто бы тень азарта, подвох, игра. Только тусклый свет искажал все смыслы, и, возможно, исказил этот, наслав очередную иллюзию опасности.       — Это похоже на лунатизм. Тебе приснился кошмар, ты бросился спасать человека, но чуть не навредил ему. А что было еще? Ты видишь в темноте только эту тень?       — Ну… Да. Только эту, — пожал плечами серый, отводя взгляд. — Тогда надо лечить лунатизм.       Ян притих. Он, видно, счел, что молчание и терпение действеннее навязчивых вопросов. Но тишина затянулась, став угнетающей, почти кладбищенской. И когда Лекс поднял глаза, чтобы проверить, то увидел обмершего врача и потоки черной жижи, стекающие из его рта по подбородку, капающие на халат. А в чашке пузырилось и кипело гудроновой массой то, что еще пару минут назад было кофе.       — О мой бог! Да какого хрена тут вечно происходит, сука?! — Лекс так сиганул в сторону, что снес кресло, на котором сидел. — Доктор? Ян? — серый не решился протягивать руки. Да и ступать во тьму не решился. Он схватился за торшер, что дарил свет и защиту, да так и сидел в кружке желтого цвета. Но вдруг лампочка под абажуром раз мигнула и с треском выключилась. Перегорела.       — Сука…       Лекс буквально секунду сидел в оцепенении страха. Но, переборов эмоции, сиганул к окнам, чтобы открыть жалюзи. И это мало дало — солнце уже закатилось за горизонт, оставив на небе лишь бледный серый свет. Он выхватил из черноты силуэты кабинета, но не более. И когда парнишка повернулся к столу, врача там уже не было…       — Ну так что? Ты видишь в темноте что-то еще? — хриплый булькающий голос доносился из ниоткуда. Либо же того, кому он принадлежал, не было видно во мраке. Но где-то что-то капало, черный кошмар тек по стенам и густо бурлил в самых глубоких тенях.       — Твою мать! Да что тебе надо же, а?! — У серого кончились возможные источники света. Но теперь он был свободен в выборе направления перемещения. И потому он медленно продвигался к выходу, чтобы не злить бурлящую жижу. Лекс немного пошарил руками по стенам, но не нашел там заветного переключателя.       — Ладно, ладно… Так, все, доктер, спасибо за внимание к моим проблемам, я пошел…       Но и двери он тоже не нашел. Вернее — прохода за ней. Там была тьма, такая же густая и зудящая в ушах, стоит ступить в нее хоть на миг. Она пронзила голову болью, въелась в мозг, поползла по позвоночнику.       — Ладно, это тоже не подойдет, — отступал Лекс. — Хоть в окно, а…       Он повернулся, чтобы найти выход. А там — он. Ян. Стоит, бельмастыми глазами светит, скалит запятнанные черной жижей острые зубы.       — Чего на вопросы-то не отвечаем, зая? Так работа не пойдет, нет-нет-нет…       Сию же секунду демон схватил Лекса за грудки и швырнул на стол, а сам запрыгнул верхом, сжав шею парнишки. На пол полетели чашки, блюдца, документы, письменные принадлежности — все. Ян блаженно повел носом, чуть не жмурясь от удовольствия. Сегодня от его жертвы замечательно пахло ужасом и сдобой.       — Сука! Я знал, что это не глюки! — вопреки всем нормальным и логичным сценариям развития событий, Лекс сам схватился за грудки недо-доктора, смешно сжимая кулаки. Он бы и потряс этого негодяя, но слишком качественно его прижали к столу. — Задолбал меня уже, сволота! Да что ж тебе надо?!       — Душу твою. Слушай, может, за булочку ты все-таки побыстрее согласишься, а? — черный доктор гадко засмеялся под нос. — Ну а если нет — я обещал тебе веселую жизнь… Обещал же? Обеща-а-ал…       — Совсем ебанутый! Ты столетием ошибся, по таким штукам загонялись уже очень давно… — зарычал Лекс, тряхнув Яна. — И отвали от меня. Орать буду.       — О, души всегда в цене, поверь. Они же вечны. А вот такой доходяга, как ты, в моде был бы не всегда… Но ничего. Я люблю болезненных бледных юношей. Со взором горящим... — Ян отнял одну руку, сильнее опираясь второй на горло Лекса, чтобы провести когтем по складке века. Желтые глаза оставались таковыми даже в черно-белом кошмаре, отражая лишь рассеянный призрачный свет, исходящий откуда-то из-за слепых окон. — Покричи, Лексик, покричи… Я с удовольствием полюбуюсь, как тебя никто не услышит.       — Кончай, бесишь, — серый дернулся, уводя лицо от чужой руки. — Сказал, душу не отдам. И орать не буду теперь. А молитв ты боишься? Серебро? Кол в сердце? Так… Чеснок надо будет увести из столовой… Крестик, может? А?       Ян только поджал губы и покачал головой, то ли укоризненно, то ли отрицательно. А потом склонился ниже, так, что его горячее дыхание долетело до парнишки.       — Я собираюсь трахнуть тебя. Снова. Ты ведь не разлюбил боль за сутки, м-м?       — Разлюбил. Нравлюсь я тебе, что ли? — Лекс дернулся. Потом еще раз. А после начал рваться во все стороны, отпихиваясь от насильника всеми возможными и невозможными частями тела. — Ну! Хватит! Иди нахрен, задолбал, я же не пил ничего!       — Правда? Проверим.       Демон ухмылялся. Он игнорировал все прочие попытки серого выкрутиться и вместо ответа принес только одну мысль: что происходящее все же реально, по крайней мере, в данную минуту. Потому что Ян просто-напросто обхватил ладонью лицо парнишки и хорошенько ударил его затылком о добротную столешницу, а затем вовсе укусил за руку. На запястье проявились две арки из темных точек, засочилась кровь. Парнишка зашипел, заныл, дернулся. Затем Лекса вновь связали. Демон подхватил кабель от ноутбука, который нашелся рядом, и руки лишились возможности двигаться.       — Ну опять! — обиженно отозвался серый. — Если я никуда не денусь, нахрена меня связывать? — Лекс недовольно засопел и начал тянуть руки в разные стороны. Но связали их хорошо. Не придерешься, качественно.       — Меньше мороки и лишних телодвижений. К тому же, это унизительно. Ужасно просто. Потому что ты мой раб, — Ян шлепнул парнишку по бедру, а после стянул с него штаны, оставив их висеть на коленях. Опять горячие опасные руки беспрепятственно гладили и тискали нежные места. — Да и сегодня у тебя будет большой соблазн отбиваться…       Демон многообещающе улыбнулся и бросил постыдные ласки. Он обошел стол с другой стороны, по пути расстегнув и сбросив халат. В конце концов нависнув над Лексом как бы вверх ногами, Ян положил ладонь тому на шею. И тут же рывком запрокинул голову парнишки, ткнув того носом в свой пах. Лицо насильника исказилось в азарте и восторге, когда он увидел чужие конвульсии. Они сигнализировали об отвращении. И, возможно, удушье.       — Я решил, что раз уж к ебле в жопу ты мало-мальски предрасположен, это будет не так интересно… И сегодня я использую другую дырку. Готов сосать, зая, м? Умеешь?       Пальцы с нажимом прошлись по трепещущей гортани, надавили на кадык, царапнули подбородок. Ян немного отстранился, чтобы дать Лексу вздохнуть, и встретил горящие желтые глаза садистской ухмылкой. По обыкновению бледное лицо парнишки теперь приобрело совершенно прелестный оттенок неспелой вишни. Немного зеленоватой, ввиду крайнего отвращения и скорби по дальнейшей своей судьбе, и немного розоватой, так как тяжко вниз балдой висеть и кровь прилила к лицу.       — Ну, сука, я тебя достану… Достану и, отвечаю, всажу тебе крест в жопу по гланды! — шипел Лекс, ибо орать у него не выходило. Слишком мало воздуха. Вены фигурно вздулись и разрисовали лицо и шею своими чудными узорами. Серый еще и злился, что придавало его положению совершенно шаткие устои.       — И так окрестишь себя больным. Уже совершенно точно, — Ян улыбался своему каламбуру. Похлопав Лекса по горячей от ярости щеке, он чуть отступил и начал расстегивать брюки. На сей раз демон оказался так воодушевлен, что ему не понадобилось ни время, ни подготовка. Толстый ствол налился соком в предвкушении чужих страданий. — А теперь открой рот, — выдохнул черный доктор, — и не заставляй меня ломать тебе челюсть, чтобы засадить.       Бесовская возбужденная плоть ткнулась в щеку, а после и в губы серого. Увернуться мешала сильная рука, которая все еще фиксировала горло и голову в нужном положении. Лица Яна Лекс больше видеть не мог. Только раскрытую ширинку и вывалившийся из нее член. И серый противился, сжимая челюсти со всей силы. Но он сам понимал, насколько бедственно его положение. И, быть может, не сдался, но совершенно точно впал в отчаяние. Он протестующе мычал, дергался, сучил ногами, сотрясая стол, но размыкать губы не желал. Тогда в наказание за бездействие его ударили кулаком в грудь, прямо в солнечное сплетение. Лекс резко выдохнул и почти закашлялся, засопев еще громче прежнего.       — По ребру за каждую минуту, которую мне приходится ждать, — процедил сверху ядовитый голос. И рот, хозяин которого уверовал разумным доводам, несмело открылся. Лекс зажмурился, всхлипнув. Между его губ скользнул горький орган, покрытая терпким скользким секретом головка вжалась в язык.       — И не вздумай кусаться, — довольно усмехнулся Ян. — Ох, блять, как это приятно…       Его не нужно было приглашать дважды. Демон сразу взял уверенный темп: он плавно толкался бедрами вперед, давил на корень языка, выдаивал слюну. Оставалось лишь следить за тем, чтобы организм секс-игрушки не устроил рвотный бунт. Но пока дискомфорт Лекса оставался терпимым. Ян очень внимательно прощупывал границы и обозначал пределы, постепенно расширяя их в глубину судорожно сжимающегося горла. Пальцами он трогал подрагивающие жилы и кадык, считал истерический пульс, бьющийся в артерии.       Лекс задыхался с каждым толчком и оживал. Умирал и оживал. Это было похоже на американские горки с очень высокой амплитудой изменения, словно у синусоиды на доске профессора математики. Тело серого вопило и раздражалось, тошнота почти не проходила, а желудочный сок застревал иногда где-то на пути в районе гланд и обжигал их. Или это так влияли соки демона? Лекс того не знал, но насильника своего ненавидел пуще прежнего. Он был унижен, оскорблен. С ним обращались как с вещью. И не было бы так обидно, если бы в этом был смысл. Вот отчим его ненавидел. Некоторые люди считали отбросом. А тут? Бессмысленное унижение — самая страшная форма извращений над личностью. И обидно так становилось за себя. Лекс, когда открывал глаза, видел, как на пол капают его слюни вперемешку с чужим вкусом, сопли… и слезы. Отчего они текли, так и не понял парнишка: вроде как ощущения до рези в глазах мерзкие, но и чувства внутри отвратительные, а еще хуже — полное осознание и не притупленная таблетками чувствительность. Но даже все это вкупе так не пугало и не приводило несчастного серого в шок, как то, что он явственно ощущал, как в собственном паху становилось тесно от кипящей крови. Как каждый толчок демона вызывал желание стошнить и не менее яркое желание получить то больше ласки, то боли. Как чужие руки, надавливающие с силой на глотку, представлялись такими же свирепыми, но в совершенно неожиданных местах. Лекс заныл, вновь зажмуривая глаза, обрамленные слипшимися от слез мокрыми ресницами.       — Что это? Ты опять? — в голосе Яна послышалось то ли раздражение, то ли новый восторг. Он вытащил член изо рта Лекса и влепил пощечину. Еще и еще одну. Рука скользила по мокрым щекам, один раз кожу задели когти, и тогда к жидкому коктейлю страданий прибавилась кровь. — Что тебе так нравится? Что? — демон даже склонился, рванул парнишку за волосы, поднимая его голову и впериваясь диким взглядом к раскрасневшиеся глаза. Но стоило больному открыть рот для ответа, как Ян первым делом сплюнул на чужой язык. Новые рвотный позыв исказил лицо серого на мгновение. Но вскоре плевок вернулся обратно к Яну, когда несчастный совладал с собой. И пришелся ровно на щеку насильника.       — Сука… — измученно выдавил из себя Лекс, и на губах заиграла отстраненная усмешка. Взгляд был мутным и расфокусированным, но вразрез с этим ощущением шли зрачки-точки. Серый едва мог держать сам голову на весу.       — О да… Но лучше быть сукой, чем такой знатной блядью, зая, — прошипел в ответ Ян, медленно утирая лицо. — Пизданутый ты мазохист… Ну ладно. Раз ты так хочешь…       И страшный акт продолжился. Но на сей раз демон заиграл в полную силу. Первое, что почувствовал Лекс, когда его рот вновь занял проклятый орган, — это боль. Она скрутила глотку сухой мелкой судорогой и застыла там комом. Второе — это удушение. Ян вжимался так, что закрывал ширинкой нос парнишки, что губами тот чувствовал молнию брюк и даже жесткие волоски у основания члена. Широко захватив шею Лекса ладонью, насильник ловил собственные движения внутри чужого тела. И это вызывало такой адский кайф, что Ян не скупился на стоны, пронизывая вязкую глухую темноту своим звучным голосом.       — Я чувствую, как ты страдаешь… Хорошо, а?.. — хрипло бормотал Ян, кусая губы. — Задушить бы тебя или свернуть бошку после такого, чтобы не мучился… Но нельзя… Даже жаль, правда? Уж ты-то точно хотел бы сдохнуть!       Ахнув, мужчина в очередной раз заставил глотать свое естество, впитывая задавленное мычание и конвульсии. Он отвечал сладостным пульсом крови в напряженном стволе, таким же болезненным и диким, как все сейчас. А Лекс начал задыхаться и кашлять. Точнее, горло и грудная клетка пытались отхаркиваться и выправить как-то вконец сбившееся дыхание, но это лишь провоцировало спазмы, при которых глотка еще жарче сжимала плоть и трепыхалась. Лекс почти лишился дыхания. В какой-то момент у него совсем перестало выходить лежать спокойно, и он вновь начал бить ногами о стол, чем причинял дискомфорт только себе. Лекс старался не думать о том, что у него творилось ниже пояса. А творилось там жаркое… Он совсем пришел в боевую готовность и даже уже чувствовал, как член прижимается к впалому животу. Он пытался думать о противном. Но что могло быть хуже происходившего? Что еще мерзопакостное можно было себе представить в больном мозгу? Ничего. Но новый толчок вновь заставил серого взвыть, а внизу все скрутило. Еще один толчок — и сладкая истома занудела в паху, а предсемя набрало достаточно объема, чтобы ленивой каплей стечь на вздрагивающий живот. А потом худшее все же произошло. Яна окатило мелкой дрожью, которая послышалась даже в его голосе. Демон вцепился свободной рукой в рубашку на груди Лекса, комкая ее; смял шею; быстрее задвигал бедрами, будто бы пытаясь как-то пролезть еще глубже, — а занявший глотку член показался внутри прямым и жестким, как железный лом. Протяжный вой взлетел в черный потолок. Хватило лишь пары болезненных конвульсий, чтобы горячий поток семени пролился в глотку, а Ян измял одежду своей жертвы от переполнивших все тело ощущений. Вожделение, гнев и экстаз резонировали в тугих переплетениях нервов. Демон радостно скалился всем своим естеством.       Лекс захлебнулся. Так он в жизни еще никогда не давился, как сегодня. Тело, как Гендальф с криками «ты не пройдешь», содрогалось и выталкивало из себя все, что можно, вместе с булочкой. Но серый пока держался. Держался и не мог перестать удивляться: когда же он научится уже не говорить это пресловутое «хуже быть не может»? Даже думать себе это запретить стоит! Ибо может! Но на смену жуткой тошноте и отвращению в один миг, словно что-то перевалило и сломало барьер, пришло острое удовольствие, приправленное головокружением от нехватки кислорода. Лекс завыл, прерывисто постанывая, когда тело сломало судорогой оргазма, окончательно завершая образ измученного и опустившегося. Наркоман кашлял, выпустив изо рта чужое средоточие. Он даже не заметил, когда его отпустили, но поспешил перевернуться на живот, забавно дергая задом и хрипло постанывая. Когда оргазм утих, несчастный (или уже нет?) серый просто повис на столе, даже не пытаясь куда-то бежать. У него на это не было сил. В потемневшем разуме прояснялось медленно, а прыснувшие в кровь эндорфины устроили с адреналином горячий спор, и от этого тело Лекса иногда даже содрогалось совсем не от стонов или удовольствия, а от странного эмоционального коктейля. Он то посмеивался, то всхлипывал и жалостливо скулил, бездумно сжимая провод в руках.       — Это просто бесподобно, — Ян говорил хрипло и тихо, но восхищение в голосе подавляло окружающую тишину. — Ты ненормальный. Совершенно… Я даже рад, что ты не отдаешь мне душу так быстро. Подумать только! Такой талант…       Когтистые руки зарылись в волосы Лекса. Демон ласкал его за ушами, как хорошенького послушного щеночка, который оказался, вдобавок, породистым и легкообучаемым. Серый начал расслабляться, подставляясь под чужие руки.       — Надеюсь, это не будет для тебя… — Лекс прокашлялся, стараясь подавить хрипотцу в голосе. — Приглашением? Я научусь это контролировать и не буду больше так ужасно делать…       — О, это не ужасно. Это замечательно. И сделать с этим ты не сможешь ничего… А я сохраню тебя, пока ты не пожелаешь отказаться от такой жизни. Теперь спи. И запомни эту ночь. Скоро ты станешь терять терпение, ожидая, пока погаснет свет…

***

      Проснулся Лекс снова в своей постели. Было уже утро, и соседи парнишки по палате оказались на своих местах. Видно, завтрак прошел, и каждый теперь занимал свободное время, как мог. Дима со Славой перекусывали яблоками, о чем-то разговаривая вполголоса (они вообще стали тише себя вести за то время, которое серый провел в больнице), Александров читал, а Витя смотрел в окно. Пытался сквозь ветви злополучного куста разглядеть, не происходит ли что в мире.       — О… Привет, — мальчишка повернулся к Лексу, заметив, что тот проснулся. Он улыбнулся на секунду, но в глазах не было никакого веселья. — Ты как? Тебя прикатили в палату под ночь после сильного припадка. Говорят, ты доктору кабинет разворотил…       — Привет, — вымученно улыбнулся Лекс. Он слышал, как голос немного хрипел, а на щеке тянула кожу царапина. — Да… припадок, конечно… Никакой это не припадок, — почти шептал серый. Он не хотел ворочаться и вставать, чтобы не ощущать тело. Не хотел просыпаться. И начинать новый день. Но пришлось.       — А что это? — Витя не скрывал удивления. К несчастью для наркомана, произошедшее ночью, похоже, со стороны выглядело довольно однозначно.       — У врача припадок. Я в порядке был. Я говорю, ебнутый какой-то у них врач… — медленно заключал Лекс. Он не очень-то то теперь спешил делиться тем, что переживал. Да и вообще как-то замыкался. Серый потер запястье, но на нем ничего не было. А как же укус? Куда он делся?       — Ты что-то не то говоришь… Вечером во всей больнице отключилось электричество. У тебя была паническая атака. Потом ты потерял сознание, и тебя привезли сюда…       — Отлично. А твои тени — порождение твоего же больного паранойей мозга, — злобно каркнул Лекс. И получил несколько осуждающих взглядов в свою сторону, отвернулся и принялся натирать лицо ладонями. Витя дернулся и примолк, кусая губы. Видна была его неуверенность — и отчаянное желание наконец исцелиться, вернуть восприятие нормального, здорового человека.       — Слушай, не гони на пацана, а, — вступился за Витю Дима, поднимаясь со своей кровати. — Так и было все. И мы тоже без света в это время сидели, пока ты у врача был. Витя, может, и дерганый, но он хотя бы на людей не кидается.       — Молчи, — выдавил из себя Лекс. — Серьезно. Молчи, а то я тебе сделаю диагноз, чтобы не за просто так от армии откашивал, сосунок. Заебали. Люди везде одинаковые. Что в психушке, что за ее пределами… Лицемеры с двойными стандартами. Как ему не верили, так он ссался от несправедливости! — Лекс поднялся с кровати, пружины жалобно скрипнули. А серый направился к выходу из палаты, собирался умыться. По дороге подобрал яблоко, вырвав его из рук солдатика. Красный плод полетел в стену и разбился. — А как, сука, не ему мерещится, так все. Нормальный самый! О боже, не обижай его, он же сдохнет от страха! Надо было оставить тебя той твари, пускай бы она сожрала тебя, — серый смачно сплюнул в сторону, оставляя для себя лишь шаг до конца одного помещения и начала другого.       — Ну, знаешь, одно дело — глюки, а другое — на реального врача нагонять. То, что он тебе один раз свет вырубил, ебнутым его не делает! — развел руками, на сей раз, Слава. Он же загородил дорогу назад в палату.       Лекс уже открыл рот, чтобы устроить очередной скандал, но тут вдруг прозвучал монотонный и насмешливый голос Александрова:       — Чуешь? — Сам социопат поднял голову и принюхался. Да и правда: серому тоже в ноздри ударил посторонний, совсем не больничный запах. Так пах фимиам. — Святой отец пришел по души наши грешные.       — Покайтесь, что армию проебываете по справкам, вашими мамашами подделанными, — насмешливо зашипел желтоглазый и задиристо шмыгнул носом.       — Сядьте пока. Потом свои разборки устроите.       Больные притихли. Лекс успел все же освежиться, пока священник добирался до их палаты, но долго ждать не пришлось. Когда он вернулся, молитва слышалась уже из-за стены, у соседей из шестой. А потом и в седьмой открылась дверь, и к потолку вознесся дымок от горящего ладана. В светлую палату ступил человек в облачении иерея с церковным кадилом в одной руке и водосвятной чашей — в другой, окинул сидевших на кроватях спокойным и мирным взором.       — Отец Кирилл! — первым нашелся Витя, заставший уже не одну службу. Встал, поклонился. А темные глаза Александрова смотрели все так же цинично и насмешливо. В нем не было никакой святости, лишь неизменная враждебность и отстраненность. Он и не сказал ничего.       — Здравствуйте, — кивнул священник, проходя на середину палаты. Лекс закатил глаза, недовольно фыркнул. Но сидел смирно и даже никому не мешал. Только бросал иногда колкие обиженные взгляды в спину Вити. Служба началась после короткого вступления. Отец Кирилл представился еще раз, прошел до окна, где оставил серебряный сосуд, затем начал молитву. Его приход по-странному действовал на людей, привыкших к холодному обхождению и горьким лекарствам. Фимиам расплывался в груди и словно раскрывал истинные чувства присутствующих. На лицах беззаботных солдатиков поселился трепет. Витя и вовсе, казалось, был готов броситься священнику в ноги. И только черный Лекс стал еще мрачнее.       Он всех этих священнослужителей знал, как облупленных. Знал, куда пропадают пожертвования. Знал, что религия, возможно, чуть страшнее власти, ибо делает деньги на самом последнем, что есть у человека. На его вере и светлости. Он частенько чувствовал хмель своим острым носом, когда проходил мимо мужчин в рясах. Он много видел неискренности в их словах и взглядах на чужую беду. Так и сейчас ее видел. Но понимал реакцию людей вокруг. Лекс всегда был странным парнем: он пил свою горькую жизнь всю, целиком, до самого дна. И ему не нужны были на этой сложной, честной дороге никакие костыли: ни вера, ни надежда, ни люди, ни любовь. Он был один. Он умел выживать и терпеть. И это, возможно, были единственные его таланты.       Но желтые глаза все следили за действиями мужчины. Он полной грудью вдыхал ладан и где-то на краю сознания даже молился, чтобы сюда зашел его доктор и получил порцию святости в свою демонскую душу. А ведь не зря говорят: «Кто черта помянет…»       Только вышло все не так, как представлял Лекс. Прежде чем дверь палаты открылась снова, отец Кирилл, не закончив молитвы, вдруг закашлялся. Может, от фимиама, а может, поперхнувшись. И, казалось бы, бывает; плохо это, «непрофессионально» даже — но бывает, да вот только и минуты не прошло, как Ян влетел в палату.       — О! Извините! — всплеснул он руками, поднимая брови. — Здравствуйте, батюшка — и простите грешного, не хотел мешать. Но вы понимаете, работа…       Доктор даже немного склонился, повторяя движения священника, который только-только отошел, держась за горло.       — Ничего, — прохрипел отец Кирилл, а Ян расплылся в извечной улыбке. Его страстные белые глаза вцепились в лицо иерея. А потом, как не удивительно, в социопата…       — Александров. Я забираю тебя к себе. Твой врач заболел, так что после обеда жду в сто третьем. И тебя, Лекс… Как себя чувствуешь, кстати? Туго же тебе пришлось, — переводя взор на серого и цокая языком, продолжал доктор. Он ходил по палате по-хозяйски, хотя и в определенной спешке — очевидно, не хотел отнимать много времени или изображал, что не хотел этого. — Но не буду вам мешать, конечно. Продолжайте, батюшка, продолжайте. Я и позже все вопросы решу, а ваша служба не ждет…       Александров молча проводил взглядом удалившегося Яна. Так же и священник. Голос наконец вернулся к нему, и молитва продолжилась, но остальные уже озирались в недоумении. А на губах Лекса заиграла ухмылка.       Он едва дождался, когда, наконец, священник закончит свои глупые песнопения на народные мотивы. Серому хотелось скорее покаяться. Не потому, что он желал облегчить душу, вовсе нет… Он хотел очиститься. Вдруг он, чистый, будет противен Яну? А еще, думалось Лексу, стоит попросить у священника святой воды и желательно бутылку. И это задаст демону трепку! Лекс с азартом во взгляде не мог дождаться, когда же, наконец, мужик закроет свой сухой от долгой молебны рот.       Тишина. Серый аж подскочил, стараясь успеть первым. Но к священнику уже бежал Витя. Лекс чертыхнулся, отпихнуть бы паренька, чтобы влетел в стену! Но сегодня желтоглазый и так испортил карму слишком сильно. Еще ожидания… Еще немного. Когда серый только отрыл рот, чтобы говорить с человеком веры, он потупил взгляд в пол. Как-то даже инстинктивно, словно зная, что его глаза никогда о святости не говорили.       — Батюшка, хочу покаяться, — выпалил Лекс, едва пряча улыбку на губах, словно ребенок какой.       — Конечно, сын мой. Что тревожит тебя? — кивнул иерей. Он повел рукой и присел на стул возле постели серого, чтобы остаться с ним наедине. Точно так же было с Витей: поскольку условия не предполагали полностью интимной обстановки, исповедующийся мог лишь шептать священнику на ухо или в лицо, но только находясь очень близко.       — Я… — Лекс сглотнул перед тем, как продолжить. Ему нужно было набрать смелости и сказать все. — Я убил. Случайно. Я сожалею… Раскаиваюсь, — его голос вздрогнул, но восстановил равновесие. Перед глазами плыли ужасные картины прошлого, но серый не позволял им возобладать над собой. — Я сажал молодых на иглу… И зарабатывал на этом деньги. Я сожалею… — голос начал садиться, а Лекс не понимал, в чем дело. Его глотка всегда была эталоном у многих базарных бабок, так он громко и заливисто орал о своих правах. Он шепотом-то разговаривал с большим трудом, ибо его шепот больше походил на тихий тон нормального человека. Но тут что-то шло не так. И парень никак не мог понять, в чем дело. Он начал нервничать. — Я давно желал смерти отчиму, но убивать никогда не хотел… Я воровал. Но мне нужно было есть. Хотя это не оправдание… И я… Курил, пил. Занимался всяким… Ну, таким, что нельзя говорить никому…       Отец Кирилл кивал так, что не возникало полной уверенности, слушает ли он на самом деле. Состояние Лекса он списал, видно, на сильное волнение и стресс, а потому, когда парнишка притих, поспешил ободрить его:       — Бог все слышит, он простит тебя. Не бойся, говори. Никто тебя не осудит...       — Я не боюсь, я… — Лекс уже почти злился, но говорил совсем тихо. Его шепот едва пробивался сквозь опухшие голосовые связки. Что это с ними вдруг стало? — Я говорю, я злюсь… Я гневаюсь. Говорят, у бога это не в чести… А еще я сужу людей. Люблю судить людей, но это плохо… Я хочу вы… — и серый стал беззвучен. Из его рта не выходило никакого звука, даже хрипа. Желтые глаза инстинктивно метнулись к окружению, а наткнулись на приоткрытую дверь палаты и врачей. Среди них, конечно, оказался Ян. Его хитрая морда то и дело сверкала бездушными глазками и цепляла Лекса, словно когти непослушного кота — любимый свитер. Серый оскалился, сжав руки в кулаки… Но священник вновь обратил его внимание к себе.       — Чего ты хочешь? «Вы…»?.. — иерей склонился ближе к исповедующемуся. Ситуация была неловкой, и даже священник прочистил горло и на минуту вышел из рамок далекого от мирской суеты праведника, пытаясь найти ей объяснение: — Кажется, сегодня что-то не так с ладаном… Может, это из-за дыма…       — Твою мать! — прорезался хриплый голос Лекс. Парень встрепенулся. Ругательство-то вышло! Все в палате вновь посмотрели на него с осуждением, отец Кирилл вздрогнул. А Лекс так устал уже быть виноватым, что не обращал никакого внимания. — Я хотел сказать, я вы… — и вновь кто-то будто со смехом выкрутил у колонки переключатель на минимум. Голос пропал, одарив слушателей странным хрипом, что тут же стих. Серый стукнул кулаком себя по колену.       — Я вижу, что ты стараешься, сын мой. Но возможно, время для тебя еще не пришло… — осторожно проговорил отец Кирилл и кротко улыбнулся. И что ни говори, ему предстояло пройти еще не один десяток палат. Священник хотел поскорее закончить. — Быть может, ты выразишь то, что хочешь сказать, иными словами и в иной раз.       — Я понял. Уходите, — бросил Лекс, будто это он приглашал на аудиенцию священника. — Спасибо, батюшка. А у вас святой воды лишней нет?       — Ну… Найдется бутылочка, одной чаши на кропление здесь не хватит… — в голосе иерея послышалось удивление.       — Мне надо. Для… души. Можно? Бутылку? Можно маленькую… Но лучше большую! — загорелся серый, иногда покашливая. Слава с Димой не сдержали смешков. Такого странного рвения со стороны серого в палате никто не ожидал, а для неверующих оно и вовсе выглядело уморительно.       Но зато иерей воду уступил. Много он Лексу отдать не смог — повторив, что служба в больнице будет долгой, вручил парнишке неполную поллитровую бутылочку.       — Отлично! — Лекс не на шутку обрадовался и пожал растерянному мужчине руку со всей широты свой души. — Век помнить буду. Ну я побежал, работайте!       И, прихватив с собой заветную бутылочку, серый выбежал из палаты. Сосуд он смял, распределив жидкость внутри, выдул из нее весь воздух и закрутил крышку. Да и засунул в штаны, чтобы не вызывать лишних вопросов к себе и подозрений.       Лекс мотался по больнице до самого вечера. Солнце еще, конечно, даже не стало коптить небо под определенным углом, чтобы оно зарозовелось, но уже приобрело свои самые горячие оранжевые оттенки. Что он искал? Информацию. Лекс никогда не интересовался ужасами, ему всегда хватало своих в голове. Потому ту часть культуры, что касалась тьмы, вопреки всем ожиданиям окружения редко пробовал на вкус. Он смотрел мультики, ибо они хороши и под наркотой, и без. И доставляют, как выражался сам серый. Он читал комиксы, он был еще вчерашний мальчишка, а сегодня еще не успел стать весьма знающим и любящим выказывать серость общества своими якобы великолепными нестандартными вкусами. Что он мог здесь найти? Лекс сам понимал, что его предприятие заведомо провальное, но пытался. Пытался…       К вечеру он наткнулся на то, что в больнице нет никаких книг, кроме личных вещей пациентов. Никакой библиотеки, а интернет, доступный для врачей, конечно, не был предназначен для больных ни в каком виде. Никакие средства связи иметь при себе не разрешали. А вламываться в чей-то кабинет серый решил тогда, когда совсем потеряет надежду в своих поисках. В общем, тьма, глубинка и захолустье в одном лице... Еще через час он узнал, что среди пациентов есть бабка, которую звали Злата. Имя странное для тетки, что всю жизнь посвятила оккультной магии и в результате докатилась на таких рельсах до психушки, разговаривая с «подселенцами» и стоя ночами у кроватей своих родных. Когда ее сестру чуть не хватил инфаркт от очередного пробуждения под чужим взглядом и зловещим шепотом, родные по-быстренькому отправили тетку в дурдом, приговаривая, что так будет лучше.       В общем, Злату, как и Лекса, найти в этой больнице было несложно. Правда, она была знаменитостью побольше больного мальчишки. Она гадала здешним молоденьким девушкам, рассказывала страшные байки и без умолку описывала своего демона, имя которого не говорят всуе. Серый незаметно подобрался к видной особе в летах. На ней были какие-то фамильные сережки (как ей их еще не сорвали?), а больничная одежда подпоясана черной тряпкой. Копна белых волос смешно собиралась в тугую и тесную для них гульку. Лекс сел рядом с бабкой на твердую скамью, в которую больно впивались его тазобедренные кости.       — Ты Злата? — парнишка обратил на себя внимание старушки, которая с кем-то увлеченно беседовала. Та повернулась и явила ему еще и слепой глаз. Лекса откровенно передернуло. Так откровенно, что самому почти стало стыдно за свою невероятную тактичность. Но оккультистка только усмехнулась такому поведению.       — Ну да, таки да, а ты кто, хлопец? — шепелявое подобие речи полетело в Лекса. Тот еще и глаза вылупил.       — Украинка? — удивленно отозвался стереотипный серый.       — Нет, челюсть вставную украли. Сестра новую привезла, погоди, вставлю как следует…       — Да, украли, украли… Сама ее вечно оставляешь где, а потом ходишь и шамкаешь, беззубая! — ударил Лекса по ушам другой голос, очень похожий на бабкин, только чуть более высокий и надсадный. Парнишка увидел еще одну старушку, только приятнее и свежее видом, со здоровыми глазами. Лицом они со Златой были вообще как две капли воды, сестры-близняшки.       — Я говорю, украли, Василиса. Мне так ОН сказал, — бабка важно подняла палец вверх и застыла так на приличных несколько десятков секунд. Лекс грешным делом подумал, что сдохла, и даже заглянул в лицо. Но тут она вдруг как ожила, хитро сверкнула одним глазом и заулыбалась, наблюдая за подпрыгнувшим парнишкой! — А ты что, такой хорошенький, к бабке лезешь? Извраще-е-е-е-е-енец, ды?       — Ты что! Дура старая, я вообще по другому вопросу!       — Но-но-но, — спокойно ответила седоволосая. — Ты мне про возраст не говори, а то я тебя мертвой водицей напою и заберу твою молодость.       Василиса только рукой махнула и демонстративно отвернулась, переключив внимание на снующих туда-сюда работников больницы. Не иначе, пыталась высмотреть сестрицыного доктора, чтобы снова пожаловаться на бредовое состояние родственницы.       — Ладно, и что ты хотел, сахарный?       — Ой, ну фу… — Лекс поморщился, — Почему сахарный?       — Ну ты же наркодилер? Толкал белый порошок, а сам сладенький мальчишка. Сахарный! — бабка захлопала в ладоши и схватила Лекса за то, что должно было быть щеками. Оттянув кожу от костей, начала была его трепать, но серый увернулся. — Такая кожа бархатная, такой жадина…       — Все, теть, давай на чистоту. Ты ж про демонов чего знаешь? Мне надо что-нибудь почитать. Мне надо узнать, что это… как это… А то я два ужастика про них смотрел и все. И то, не ради этого в кинотеатр ходил…       — Ну есть, есть… — хитро прищурилась бабка и сложила ладони на коленях, облокачиваясь о стену психушки спиной. — Что, правда тетей меня считаешь? — вдруг оживилась она. Лекс закатил глаза и вздохнул.       — Златка, не в том ты возрасте, чтобы с мальчиками заигрывать, хоть и болезными! — фыркнула Василиса, скрещивая худые руки на груди. — И ты! Молодой, вроде, и глаза еще умные, а за такой чушью к ней пошел! Нет, знала я, что с нашей медициной надежда у людей только на все эти ваши колдунства, но чтоб поголовно!..       — Тш! — Злата подняла ладонь, чтобы остановить сестру. — Молчи, а то ОН злится. Ладно, хороший, книг у меня нет. Отобрали все. Но у меня есть тетрадки. Правда, там от руки… Возьмешь?       — Да хоть что! — привыкший к непониманию, серый просто не обратил внимания на Василису и уже протянул было руки к бабке.       — Но!       — Да что еще?!       — Мне нужно, чтобы ты ответил на один очень важный вопрос, — Злата в один миг стала чернее тучи. Лекс даже испугался такой перемены. Но седовласая продолжила, ткнув своим страшным пальцем в область живота парнишки. — Что это у тебя там торчит так?       — Блять! Да бутылка эта! Дура! — Лекс оттянул больничные штаны и достал бутылку. Злата скрипуче засмеялась, хватаясь за живот. Или его отсутствие…       — Еще и штаны оттянул!       — Так! Ну все! Доктор! А который час? Ну вы гляньте, она совсем уже завелась… — и Василиса, не зная, куда себя деть среди всех этих безумств, побежала штурмовать проходившего мимо врача, с чувством и артистизмом тыча пальцем в одноглазую бесноватую родственницу и «молодого сатаниста».       Злата, конечно, вручила Лексу тетрадки. Три. Целых три штуки. Серый не смог бы уснуть, даже если бы захотел, и умудрился спрятаться после уборки и планового обхода. Юркнув мимо местной ординаторской, место для чтения он нашел в подсобке на своем этаже, но той, что была теснее и предназначалась для инвентаря уборщицы. Тусклая лампочка освещала всю совсем маленькою комнатку, Лекс по-турецки расположился на самом полу, разложил перед собой записи. Нужную страницу с демонами желтоглазый приметил сразу, в третьей тетради. Она была черного цвета и, вероятно, относилась к демонам целиком. Лекс мельком читал все, чтобы убедиться, что это не записки сумасшедшей. Но нет, конспекты больше походили на цитаты из множества книг. Злата даже указывала ссылки, и ее писанина выглядела смышленой.       — Демоны питаются грехом и страхом… — шепотом проговаривал Лекс. — Тогда ему есть, чем полакомиться… — вздохнул парнишка, уводя узловатый палец на другую строчку. — Имеют различные силы, призываются… Нарочно. Какой больной ублюдок их нарочно призывает?! Ладно… О, классификация… Столько видов одной классификации?! — Лекс стукнул себя по коленке, чтобы не раскрыть своего убежища ненароком, возмущаясь. — О, городские легенды… Ладно, не буду читать… А это что? Демоны приходят к людям. Сумасшедшие — бездушные люди… Нужно согласиться отдать душу, чтобы демон забрал тебя… Забрал меня? — Лекса передернуло, и он перевернул страницу, на которой не оказалось совершенно никаких надписей. Там были вырезаны картинки из какой-то книги и вклеены в тетрадь. На одной — демон нависает над девушкой. Над другой — два черта пляшут на плечах у мужчины, вырывая его волосы… — Страсть какая…       — Страсть? Ну да, наши отношения, несомненно, с самого начала полны страсти, — прошелестел над ухом у парнишки насмешливый голос, пусть и потерянный в уже знакомом шуме. Словно Лекс настроился на какую-то радиоволну, но сигнал был нечетким за бетонными стенами. А потом что-то поползло по его коже… Из-за спины — по животу и по груди. Это были руки. Черные, лоснящиеся, маслянистые руки, похожие на человеческие лишь очертаниями. Они тянулись из тени, которую серый отбрасывал на стену собственным торсом. Парнишка закрыл ладонями рот, чтобы не заорать в голос, и заныл, раскачиваясь. Он не знал, что тело умеет болеть иногда просто от испуга, от паранойи, от навязчивой идеи… Теперь же прекрасно все чувствовал на своей шкуре. Лекс даже живот втянул, чтобы не касаться страшных рук. Словно это помогло бы.       — Что ты так дергаешься? Не бойся, я никому не скажу, чем ты один тут занимаешься. Мне так льстит то, что ты хочешь узнать меня получше…       Медовый голос обволакивал голову парнишки изнутри, омывал пульсирующий мозг. Из-за плеча высунулось лицо — но такое же неоформленное, призрачное, как ласкающие торс остроконечные пальцы. Вышедший из черноты демон сейчас был зыбким. Но Лекса не всосало в стену через родную тень. И Ян не появился в тесной комнатке даже в виде черного доктора. Он лишь копошился за спиной и шептал издевательски-милые слова.       — Боже мой, как же ты меня бесишь! — с давлением на последнее слово прошипел Лекс. И продолжил листать тетрадку. Он не мог отвлекаться ни на касания, ни на голос. Да и, как показала практика, Ян все равно пока настигал его, как ни беги. Посему серый хотел увидеть как можно больше, чтобы потом пробовать. Его глаза истерически бегали по неровным строчкам. Чего бояться? Зачем приходят? Как выбирают? За что он? И как с этим бороться? Упоминания о святой воде он тоже нашел, и парнишке стало совсем немного легче…       — Ты проклят. Мог бы и меня спросить, разве нет? Я же все знаю, — продолжала тьма. — Знаю, что твой папочка, когда ты был совсем маленьким, рыскал по военным объектам. А война — это сила… Большая, страшная сила, которую лучше не тревожить. Он нашел там пару артефактов. Вытащил их. И продал вместо того, чтобы уважить неупокоенный прах. Только потом папуся сбежал от суда и наложил на себя руки, едва почуяв работу моих товарищей. Только грехи предков — они никуда не уходят… Они передаются по наследству. Сперва к твоей матери, но она тоже отстрадала свое, и мы к ней просто не успели. А потом — к тебе, зая. Банальное право наследования… Жаль, так мало смертных внимательны к законам.       — Не верю я тебе, — в голосе серого повеяло бесцветностью и горем. — Я не знаю дел своего отца, но и тебе не верю… А почему именно ты? — но злоба проснулась быстро, окрашивая речь всеми оттенками цвета войны. — А вам трахать обязательно ваших подопечных?       — Я — потому что ты сам перешел мне дорогу. Возможно, это тоже часть твоего проклятья, кто знает? Но скорее — часть твоей тупости, — безмятежно прогудел голос Яна. Руки поползли наверх, к шее серого, скользкая чернота стала обвиваться вокруг горла. — Что по поводу методов — это дело личное. А я, видишь ли, люблю плотские утехи… Просто совмещаю приятное с полезным.       — Тупость, не тупость, а я целый год хорошо пожил… — Лекс дернулся, стараясь избавиться от пут. — И душу я тебе не отдам, че хочешь, делай. Тупость — это продолжать свои методы, когда они на меня влияют как-то не так, как ты ожидаешь. Вот это тупость… Я не понимаю, чего ты добиваешься, если не проходит?       — Наслаждаюсь моментом. Я ведь сказал, что спешить нам некуда. Я — вечен. Ты — нет. То, что ты сдашься мне — это лишь вопрос времени. А пока ты будешь выплачивать мне долг. Возмещать за ворованную удачу…       Тень на шее сжалась сильнее, но рассеялась, едва успев лишить серого дыхания. Все же света в этой комнатушке было слишком много. Ян только дразнился, напоминал о своем существовании, демонстрировал возможности. Напоследок Лекс почувствовал, как по задней части шеи будто бы пробегается раздвоенный язык.       — Пойми, там, в Аду, все совсем не как здесь. Хочешь пить — работай со смертными. Трахаться — работай со смертными. Убивать — работай со смертными… Ведь это они смертны, в конце концов! И вот я тут, с тобой, зая. Таким молоденьким, глупым и отзывчивым…       — Бедный, заработался совсем, небось? — ядовито отозвался Лекс, накручивая круги взглядом по мятым страницам. — Здесь везде Ад. За чертой, думаю, тоже Ад. Рая нет… Все, не мешай мне. Ну что я тебе дался, а? Пойди Витю терзай, задолбал он меня лицемерием, сука. У него и темнее, небось…       — Удивительно, как ты с таким отношением еще не поднял белый флаг… К чему это глупое упрямство, Лексик? Каждому свое время, и всех, кого нужно, я заберу. — Теперь серый ощутил прикосновение за ухом. Когтистая рука вновь высунулась из темноты и теперь ласкала его, как маленького зверька. — Но в любой ситуации важен индивидуальный подход. И мои дни теперь красит мысль о том, как твой моральный стержень будет ломаться в следующий раз, когда ты кончишь подо мной.       — Чернота моих мыслей никак не касается моей воли. Да и до родителей ни ты, ни твои приспешники не добрались же! — буркнул Лекс, уворачиваясь от рук. Правда, особенно убегать-то было некуда, поэтому очень скоро он сдался надоедливому обстоятельству. — Да и не надо столько скепсиса. Я тебя еще не раз удивлю, сука.       — Тем, что со временем у тебя будет вставать от одного вида медицинской иглы? — в зашумленном голосе послышались совсем уж смешливые нотки.       — Ха-ха-ха, — скептически отозвался парнишка. К глотке уже подкрадывалась тошнота от этого субъекта. Лекс даже думал, что, если он действительно сумасшедший и это все плод его воображение, то он сошел с ума самым интересным способом. — Ты меня допекать пришел?       — Я просто жду, не станешь ли ты заниматься тем, что делают все плохие мальчики в закрытых потайных комнатках… Мне понравилось твое смятение в тот момент, когда ты кончаешь.       — Знаешь, в работе с людьми, даже в человеческих работах, привязанность — это плохо, — фыркнул Лекс, перевернув еще одну страничку. Там вновь вместо писанины были картинки, вырезанные из книг.       — Поэтому речи о ней не идет. Считай, что я просто оформил временную подписку на порно-сайте…       Ян примолк. В тетради был изображен крылатый демон, несущий на руках душу человека. И если бы не отдельные мрачные мотивы в деталях, его было бы трудно отличить от ангела, который возносит праведника на небеса в пресвятых любящих объятиях. Лекс, вздохнув, не стал искать в своей голове особенно колкого ответа, рассматривая картинку. Злата приписала что-то на непонятном ему языке с краю, буквально на полях.       — И что ждет грешника в Аду?       — Переработка. Обычно души после небольшой передышки возвращаются в цикл жизни… Праведники получают больше привилегий: хороший стартовый капитал, мешок удачи. Неважно, переродится такой сыном Президента или криминального авторитета. А вот грехи и проклятия — это как опухоли. Доброкачественные или злокачественные. Порой оказывается достаточно удалить такую опухоль и часть духовных сил. У человека появится шанс доказать что-то, заполнить это место новым талантом. Но в «исправительной» жизни ему, в отличие от праведников, будет несладко, справляться придется в поистине адских условиях… — демон почти мечтательно вздохнул. Похоже, к подобной человеческой «чернухе» он относился как к третьесортному реалити-шоу про неблагополучные семьи. — В определенном смысле ты прав, когда говоришь, что Ад — здесь, на земле. Там, за гранью, лишь остановка. Истинные страдания и истинное счастье доступны лишь живым. Ну вот. А порой приходится ломать душу, если она испорчена безвозвратно. Перетирать в порошок, утилизировать. Это все весьма болезненно, ведь сознание живет, надеется, боится…       — И что, моя душа испорчена? То есть, ты меня на утилизацию поведешь? — в голосе Лекса булькал гнев, но пока находился под контролем.       — Что с тобой будут делать там — решать не мне. Моя задача — поймать грешника и увести его за собой. Как, ты думаешь, еще уничтожить проклятие? У тебя нет детей, передавать его больше некому. Скажи спасибо тем, кто переложил на тебя ответственность за свои преступления…       — Я бы и не собирался… — дернул плечами парнишка. — Ладно, я тебе все равно не верю. Ты втираешься в доверие.       — Да, конечно. Ведь все демоны лгут? — Ян еденько захихикал. — Должен сказать, кстати, что бабка очень близка к пониманию всех процессов. Так что вместо меня можешь верить ей… Или не верить. Ведь ее знания — тоже от лукавого.       Тут лампа в подсобке один раз моргнула, а когда свет вновь загорелся, тень Лекса стала обычной тенью. Никаких рук, никаких голосов. Только одинокое тоскливое молчание.