Черный шум

      В глаза бил мерзкий утренний свет. На фоне слухового барьера серого звучали какие-то голоса, и особенно противными из них были… все. Ни одной веселой мысли. Парнишка открыл красные глаза, что отчаянно слезились в попытке увлажниться, словно после бессонной ночи с другом-кокаином, а Лекс думал совсем не об этом. Он явственно ощущал, как под тонким покрывалом возвышается не желающий слушать никаких аргументов на тему своего поведения член. Он просил завершения банкета! Лекс мечтал самоубиться в ближайшие минуты в душевой и картинно порезать вены, окропив чудесные белые кафельные стены красной грязной кровью.       Но Лиля хлопотала над Лексом уже через несколько часов. Все как обычно: уколы, лекарства, добрые слова. Медсестра всеми силами пыталась вытащить парнишку из смрадного омута уныния и злобы, хотя наверняка слышала обо всех «странных» для нормального человека вещах, которые серый чудил каждый день.       — Как ты себя чувствуешь? — спросила Лиля, заправляя шприц с обезболивающим, пока Лекс в полной готовности лежал на кушетке мордой вниз.       — Как чувствуют себя в психушке? Немного ненормально, — хмыкнул парнишка. Голос скрипел и хрип больше обычного. Да и несчастный член болел прямо-таки изнутри. Сегодня Лекс, когда наконец унял немного свой стояк и пошел в сортир, чуть не подпрыгнул до потолка от резей. Ну и тут же взвыл от того, что все пришло в боеготовность вновь! Утренний туалет оказался долог и тернист, а перед Лилей серый хотел предстать хоть сколько-нибудь симпатичным…       — Ты простыл? — тут же продолжила расспросы внимательная девушка. А в ягодицу Лекса привычно впилась игла и через пару секунд вышла. — У тебя голос совсем хриплый… И отеки после уколов сходят плохо.       Лиля вздохнула, нажав тонкими пальцами на темные уплотнения, появившиеся на местах инъекций. Лекс вздрогнул и ошалело оглянулся. «Отеки у меня не сходят… Зато все остальное, сука, сходит отлично! Ни одной царапины или синяка. Сука Ян!» — недовольная мысль разбила удивление от поступка девушки в голове.       — Да не, на мне все всегда заживает, как на собаке. Вон как я лицо тогда расшиб. А сейчас ниче так, смотри, едва видно, — серый гордо ткнул пальцем в глаз.       Лиля улыбнулась:       — Ну да. Ладно, ты молодой, поправишься… Куда денешься. Все, вставай! Закончили мы с тобой. А горло все-таки дай посмотрю…       И прежде чем Лекс успел встать с кушетки, его лицо поймали прохладные женские руки в перчатках. Такие хрупкие на первый взгляд, они весьма решительно повернули парнишку к свету. Большой пальчик случайно, но на грани кокетства тронул уголок губ. Серый еще смешнее вылупил глаза.       — Открывай рот. А то я знаю, что и вода холодная, и дует по ночам… Не хватало еще, чтобы ты простудился.       — Да нет, серьезно, все в порядке! — принялся отнекиваться парнишка, уводя лицо в стороны.       — Не спорь. Ну давай, Лешка, чего ты как маленький… — и Лиля улыбнулась снова, с какой-то необычайной нежностью трепля Лекса по щеке. Словно сестра или, может, даже мать. Или девушка. Абсолютная, мировая девушка, ангел. Таким все можно, потому что ни за одним их поступком не кроется корысть, насмешка или злоба.       — Да потому что не болит же! — усмехнулся серый, убирая руку медсестры со своего лица. — Вот честно-честно. Да и вообще… Что мне за это будет? — в желтых глазах сверкнула хитрая искорка.       — Эй! Вообще-то, ты болеешь, а я тебя лечу! — удивилась и одновременно повеселела Лиля. — Но… — она оглянулась на дверь процедурной, словно вспоминая, не может ли кто зайти в ближайшее время. — Я купила на работу вкусного печенья. И чай есть. Хочешь? Заодно согреем твое горло. Но сперва ты его покажешь!       — О, чай с печеньем — это я люблю… — Лекс повеселел и сощурился так, словно ел уже эти самые печенья. До сладкого парнишка был слаб. — Но! Это вот никак не билет для пропуска в мою глот… горло. Это только за поцелуй! — радостно выпалил Лекс. Смущение, впрочем, его таки настигло. — Ну, в щеку.       А Лиля покраснела. На несколько секунд в ее глазах отразилось сомнение и даже страх, девушка неловко усмехнулась и неуверенно потерла свою руку. Думала, не шутка ли это. Но потом, видно, решилась. Симпатия к молодому пациенту пересилила прочие чувства. Да и что такого в одном маленьком поцелуе? Может, это даже не флирт! Может… Конечно, глупо было врать. Лиля слишком сильно верила, что совсем скоро Лекс перестанет считаться больным. Потому она и не отказалась, а только молча наклонилась, обдав парнишку тонким и легким ароматом цветочных духов, пробившимся из-под запаха свежевыстиранного халата и лекарств, и коснулась обнаженными, не подкрашенными ничем губами к чуть колючей щеке. Всего на миг! Но этого мига хватило, чтобы душа серого улетела в рай.       — Все, теперь печеньки не будут такими сладкими. Все из-за тебя, — паясничал молодой человек, получив мощную дозу эндорфина в мозг. И тут же открыл рот, выкатив язык и радостно выдавливая из себя «а-а-а-а-а». А Лиля только погрозила ему пальцем, но потом вернулась к тому, ради чего все затевалось — к осмотру. Поворочав лицо Лекса в разные стороны, она выдала:       — Ну, покраснение есть… Но воспаления не вижу. Я бы сказала, что как… Капилляры лопнули. А ночью ты не кашлял? Какие ощущения, как болит? Пойдем, этим ты можешь со мной и за чаем поделиться... — Лиля закрыла Лексу рот и поманила его за собой в смежное помещение, где отдыхали медсестры и врачи. Сейчас там было пусто, так что девушка, прикрыв за пациентом дверь, тут же стала хлопотать: чайник поставила, достала две кружки и коробку печенья, и даже маленькую, початую уже, баночку варенья вместо сахара.       — Да нет, не кашлял. С доктором много говорил, — отмахивался Лекс, наблюдая за девушкой. Он сначала просто сновал за ней туда-сюда, а потом упал на потертый диванчик.       — Ну, знаешь, одними разговорами такого не добьешься… А рвота? Рвоты нет у тебя? Разное случается, бывает, организм лекарство отторгает. Ну или сами пациенты… — Лиля снова вздохнула. Скоро перед Лексом появилась заветная полная чашка, а ароматное печенье распаковали нежные и точные руки. Серый радостно бы напал на еду, но остановился и прислушался. Внимательный взгляд принялся бегать из стороны в сторону по теням, но ничего не нашел. Даже странно.       — Да нет, правда, все было нормально. Исключая то, что я в психушке, — рассеянная ухмылка прошлась по губам. Лекс несмело тронул чашку и заглянул внутрь. В темной воде видно было его собственное лицо и ничего более. Обычно Ян не гнушался присутствия посторонних, чтобы насылать свои кошмары. А тут — тишина. Словно демон потерял к серому интерес, словно бы его вообще никогда не существовало. Или это Лиля — ангел — его отгоняла.       — Ну смотри… Но если станет хуже — обязательно говори! Во-первых, никак нельзя, чтобы кто-то заболел — лекарства все на счету, легче вылечить одного, чем целую палату… Во-вторых, переживаю я за тебя, — Лиля промочила горло и потупила взгляд. — Надеюсь, ты здесь ненадолго…       — Ага, скажу, — очень отстраненно сообщил Лекс. А вот душа в теле сделала сальто назад. Она! Будет! За него! Переживать! Серый уже видел, как несет ей все цветы с клумбы при психушке и пусть его потом хоть бьют, хоть колют. Он настолько взбудоражился, что с абсолютно спокойным лицом проглотил два больших глотка горячего чая своим больным горлом. Глаза увлажнились, парень громко сглотнул и, когда заговорил, вновь охрип на мгновение. — Крутой чай.       — Осторожнее! — медсестра взволнованно округлила яркие глаза-моря и блеснула солнечными лучиками у зрачков, но сию же секунду звонко рассмеялась. — Если ты всегда так пьешь горячее, я не удивлена на счет твоего горла…       — Не всегда… Иногда. Когда как… — Лекс закусил губы, чтобы не выдать очередную глупую характеристику. А чтобы вообще не говорить ничего, засунул в рот печенье. Оно оказалось не менее вкусное, и скоро пропало еще одно. А потом еще. Лиля смотрела на серого с умилением, как на дворового пацана, которого умыли и посадили в родном теплом доме кушать после долгих и изнурительных шалостей. Сама она съела только одну печенюшку, а потом долго цедила кипяток, все прислушиваясь и присматриваясь. Увы, долго медсестра не могла держать больного — не по правилам. Так что когда Лекс допил, подавила в себе желание предложить еще и, сунув парнишке в руки пару сладостей «про запас», тихонько вывела его обратно в процедурный кабинет. Лекс остался просто счастлив и сиял, что софиты.       — Только чтобы никто не видел! И не слышал. Хорошо? А то мне влетит.       Выглядела Лиля, впрочем, очень счастливой: радовалась тому, что пригрела и, может, немножечко подлатала не только нервы и разум, но и душу Лекса.       — Да я молчком! Спасибо большое же, — улыбался во все тридцать два серый. Он бы от счастья тут всю комнату разгромил, но такая девушка его не поняла бы. Да и эмоция глупая, а он был прыгать готов по стенам! Но Лекс себя успокоил и весь порыв вложил в еще один поцелуй в щеку. Тут уж нервы у больного не выдержали и, шальной, как кот в мартовскую ночь, он вылетел из процедурной, растолкав всех пациентов, пройдясь-таки по стенам, а еще умудрившись самого щуплого выкинуть из очереди в какой-то кабинет.       В палате очень скоро оказался не тот мрачный мерзкий наркоман, а вполне себе обычный, окрыленный молодостью и эмоциями парень. Лексу для счастья нужно было совсем мало. Так мало, что для некоторых людей это являлось даже минусом, нежели плюсом. Кто-то не ценит собственные отношения и большую любовь, а у Лекса от флирта сносило башню. От сладкого — он готов был простить годы боли и отчаяния. За ласку — все учиненные раны прошлого и будущего. Наверное, потому он так долго и прожил.       В просторной комнате было совершенно тихо — все ушли то ли на прогулку, то ли еще куда. Залетев на свою кровать чуть ли не с ногами, серый упал жопой на протертый матрас и принялся прятать печенье. Он бы его съел, но живот уже болел. Лекс закидал все в свою металлическую тумбочку, закрыл. После подумал и достал одну печенюшку. Скоро и она за щеку угодила, а серый расплылся в довольной улыбке. Но от счастливых переживаний его отвлек скрипучий и едкий смешок. Пустая палата оказалась не такой уж пустой. У стены на своем привычном месте сидел Александров: неизменно за книгой, но какой-то совсем бледный. Словно из него выпили все соки. Социопат улыбался так же странно, как вчера, а в мутном взгляде плескалось неестественное спокойствие, свойственное человеку, накачанному антидепрессантами.       — Даже странно видеть твою рожу такой сияющей. Неужели ты и на этой помойке нашел свой Клондайк? Обокрал кого-то, а?       — Ага, — вздрогнул Лекс и тут же заершился. А социопат после долгой паузы только хмыкнул еще раз и флегматично перевернул страницу. Яда в нем отчего-то хватило лишь на одну фразу. Конечно, нелюдимым Александров был всегда. Но над чужими промахами обычно поглумиться любил. А тут — нет. Эмоциональностью и скоростью реакции он напоминал моль.       — С тобой все нормально? — вдруг еще раз обратился к социопату Лекс. — Ты сегодня какой-то тоже странный.       — Лучше, чем когда-либо, — был ответ.       — Тебе лишнего вкололи? Или нашел таблетку счастья?       — Нет, — Александров почти огрызнулся, как это происходило обычно, но когда он снова посмотрел на приставучего Лекса, глаза у него по-прежнему были добрые-добрые. — Просто мне нет дела ни до тебя, ни до чего-либо еще. Мне уже совсем недолго осталось. Нет смысла суетиться.       — А. Ясно… — Лекс неодобрительно глянул на социопата еще раз. И решил, что его просто выписывают. Даже порадовался за человека. Александров же быстро потерял к парнишке интерес и вернулся к чтению, лениво мусоля между пальцами последние страницы.       Правда, хорошенького, как известно, понемножку. Время шло, и когда солнце достигло высшей точки на небе, настал черед стандартного приема у врача. Ян ждал Лекса в привычно темном кабинете. Он корпел над желтоватой бумагой больничных карт, поминутно поворачивался к горящему монитору рабочего компьютера и щурил прозрачные глаза. В приглушенном плотными жалюзи дневном свете доктор выглядел как обычный доктор, занимающийся своей докторской работой. И даже со своей харизмой и импозантной внешностью он сегодня казался совсем блеклым и нудным.       — Меня беспокоит твое состояние, Лекс, — протянул мужчина, не отрываясь от бумаг. — Сегодня вечером, думаю, тебе приходить не стоит.       — Как это? — вдруг удивился серый, уставившись на доктора своим желтым взглядом. — Совсем?       — Да. Думаю, надо было с самого начала на это обратить внимание. — Ян прямо посмотрел на пациента, закрывая одну папку и пододвигая к себе новую. В его поведении не было никаких ужимок и даже этой приторной радушной ухмылки, рассчитанной на доверие собеседника. — Еще после трюка с окном. Оба раза на наших приемах все заканчивалось припадком и потерей сознания. Кто знает, может, так выйдет лучше?       — Вы же доктор, вы и знаете… — принимал правила новой реальности Лекс, равнодушно отзываясь на разрезающие разум изменения. Он-то думал, что каждый прием заканчивался потерей сознания. — Пораньше домой уйдете?       — Нет. Мою работу это не отменяет, — хмыкнул доктор. — Просто сегодня больше не буду тебя тревожить. Вообще советую выйти на улицу. Погода хорошая, тепло… А то, насколько я знаю, ты, в отличие от своих соседей, все по коридорам бегаешь да в палате сидишь. Во дворе-то хоть какая свобода. Отдохни, подыши воздухом. Как, кстати, твое самочувствие? Справляешься с ломками?       — Ну, раз в обмороки падаю, выходит, нет? — ухмыльнулся Лекс, а взгляд стал еще более ядовитым. — Да ладно, доктор, нормально. Я слишком часто попадал в самое сердце пекла, чтобы меня какая-то там ломка допекла… Не дождетесь… — взгляд скользнул на стол и приметил там множество пишущих принадлежностей: от ручки до маркера. — А гулять не хочу. Тоже мне, свобода.       — Я не думаю, что твоя реакция на темноту связана только с зависимостью. Но я хотел бы убедиться, точно ли это последствия шока. Может, влияние чувства вины усугубляет твое состояние… — Взгляд Яна поэтично взмыл к потолку, и доктор прижал к тонким губам карандаш, который держал в руке. — Очень жаль, что ты все еще не хочешь делиться со мной своими переживаниями. Каждое слово из тебя приходится вытягивать…       — Влияние чувств… — улыбался Лекс, продолжая фразу в своем мозгу самым нелицеприятным образом. Да, чувства на него влияли. Особенно те, в которых он захлебывался в результате каждую их встречу более близкого формата. — Не надо вытягивать. Дайте мне булочку — расскажу все. А с чаем — так вообще… У вас есть булочка? Сладкая?       — А, тебе понравилось? — И тут на лице мужчины во всей красе расцвело то самое выражение морды хитрого большого кота. Что ж, хотя бы чай с булочкой были реальны, даже если все остальное — нет. — Ну если уж это поможет терапии… Но знай: пойму, что ты просто нахлебничаешь — придется возвращаться к радикальным методам.       Ян отошел к буфету, прямо как в тот раз. Пыльную и глухую тишину кабинета заполнил шум вскипающего чайника, тихий звон чашек, шорох пакетов и коробок. Запахло сдобой и корицей. Уже второй раз за день Лекс получил чашку горячего чая. И заветную булочку.       — Угощайся, Лексик, — добродушно бросил доктор и вернулся на место. Его бледный острый взгляд скользнул по лицу пациента и снова упал в бумаги на какое-то время. А сам Ян продолжил, и речь его зажурчала теплым потоком: — Надеюсь, ты не считаешь меня каким-то чудовищем. Я, честно говоря, привык работать с людьми гораздо более безнадежными… Привык к определенному силовому воздействию. Но я понимаю. Ты готов сотрудничать. Возможно, это не по правилам, но пусть это останется в рамках врачебной тайны.       Деловито-ласковые слова грели уши так же, как чай — горло и грудь. Лекс важно жевал булочку, чему-то своему хитро улыбаясь, и неспешно запивал все чаем. Разговаривать он не спешил. На худом лице смешно выделялись щеки, полные сладкой и вкусной еды, чего наркоман в своей жизни повидал не так много. Он бросил взгляд в доктора, медленно и неуверенно кивнул, а после продолжил отправлять кусочки булочки в рот. Забавно, но Лекс это делал очень сдержанно и по-человечески, а не как варвар. Ел он как король: медленно, с чувством, отрывая маленькие сладкие ошметки от цельного тела булки.       — Спасибо, доктор-не-по-правилам.       Ян, подперев голову рукой, наблюдал. Непонятные белые глаза на ухоженном загорелом лице смотрели на парнишку с тем выражением, какое бывает у лаборантов, откармливающих крысу для опытов. Между делом доктор качнул головой и вернул Лекса к разговору:       — Не за что. Рассказывай. Что чувствуешь во время этих припадков? Обмороков? Есть галлюцинации? В последний раз ты очень решительно бросился поливать меня водой почти с порога…       — Я вижу вещи, — Лекс глотнул еще чая. Уговор есть уговор.       — Какие?       — Всякие.       — Лекс… — Ян укоризненно сощурился, выпрямившись в кресле и скрестив руки на груди, как строгий родитель, от которого двоечник старательно прячет дневник.       — Ну… нехорошие. Противные. Мерзкие. Аморальные. Пугающие. Странные… — Лекс скривился. Он даже начал задумываться вновь о том, все ли в порядке у него с головой? Вдруг доктор просто доктор. А все, что было, только глюки. Ему стало страшно и неуютно от таких мыслей. — Прям бр-р-р-р.       — Эти вещи… Тебе причиняют какой-то вред?       — Ну… — крепко задумался парень. А после сам этого испугался и всполошился, чуть не обронив чай. — Определенно! Мне страшно. Там жопа еще большая, чем тут везде. Везде… — с напором повторил Лекс и с давлением посмотрел на врача. — Мне делают больно… Даже ломка не так плоха.       — Это какой-то бессмысленный ужас? Или то, что ты видишь, нападает на тебя с какой-то целью?       — Не бессмысленный… с целью… — напрягался Лекс. Скажи он сейчас, что от него хотят душу, это было бы странно. И тут же выписали бы ему билет этажом повыше, как раз к более прибитым психам. — Но я не знаю, какой. Совсем.       Ян кивнул и примолк, чтобы записать за пациентом. Он что-то тихо пробормотал при этом под нос: кажется, «славно». Или «сладкий».       — Может, есть хотя бы догадки?       — Нет. — Чем дальше Лекс врал, тем более дебильно выглядел. Лицо цвета мела украсилось двумя огромными шарами глаз, в которых читался испуг и недоумение. Слишком хорошо они читались… — Он вообще странный малый.       — «Он»? — навострился доктор, наконец поймав парнишку на конкретной оговорке. — Это… все еще кто-то, кто выглядит как я, насколько я могу судить?       — Нет! Вообще полная противоположность! И вообще, какой «он»? Нет никакого «она», нет. Вообще никого нет, только мы с вами и панические атаки, — Точкой было совершенно потешное выхлебывание чая.       — Лекс, — укоризна в голосе Яна стала еще тверже. — Не думай, что я не фиксирую все, что с тобой происходит. Но — хорошо. Предположим, что это действительно чувство вины. Я выпишу тебе антидепрессанты. Помимо прочего.       — Ага, пиши… пишите. Идти могу? Все? Или еще что-то? Я поговорил, все.       — Да, — неожиданно легко отпустил всполошившегося пациента доктор. Словно для него заполнение карты сегодня было самым важным делом, которое только можно придумать. — И оставь чашку на буфете, пожалуйста. Встретимся завтра. Таблетки пьешь с сегодняшнего вечера.       — Лады… булочку завтра дашь? — уже находясь на низком старте, решил уточнить наглый наркоман.       — Если будешь умницей.       И тут взгляд Яна пополз по столу, словно ища что-то. Что-то, чего теперь не хватало среди канцелярских принадлежностей. Два страшных острых зрачка в белесых ореолах вперились в лицо пациента… Но потом веки врача мирно опустились, смягчая неведомое ощущение опасности, а губы растянулись в тонкой вежливой улыбке.       — Не забывай. Я наблюдаю за тобой…       — Ага. Пока… — Лекс попятился, а после выскочил из кабинета. Он даже споткнулся о порожек. Но когда желудок сыт, а в кармане заветный маркер — все нипочем.       — Сука, увидел же, — шепнул парнишка, оказавшись в коридоре. — Ну лады-лады… Такую себе хуйню нарисую, закачаешься…       Сегодня Лексу привалило. Да так, что парнишка никак не мог очнуться от счастья и найти себя в огромной палате блевотного цвета. Он долго был беспокойный, молча шатался по помещению, мешая остальным жителям своим топаньем и крайней неаккуратностью... А потом ему вручили антидепрессант, и беспокойство ушло на второй план. Лекс вспомнил про печенье и булочки, правда, с трудом мог уложить в своей голове то, что принимать сладкое из рук Яна и Лили было одинаково приятно... Но дурман в голове от таблеток пьянил и укачивал, не позволяя негативным мыслям овладевать телом. Все шло слишком хорошо, чтобы быть правдой. Даже ужин оказался не такой мерзкий, как обычно.       Но и через час и через два ничего не происходило! Лексу не надо было идти к врачу, страшный кабинет хоть сегодня не вызывал паники и приступов гнева, а все вокруг оказались до одури молчаливыми и самодостаточными. Сытый желудок окончательно успокоил больной разум и убаюкал крутой нрав. Умывшись и приняв все необходимые гигиенические процедуры, Лекс просто мирно растянулся на кровати в ожидании отбоя и сладкого сна, а не болезненного забытья с контузией и болевыми спазмами. Сны… Он их так давно не видел, что готов был в любую минуту провалиться в тьму под веками. Он даже отвернулся к стенке, но шум позади мешал отдаться Морфею. «Депрессивные» о чем-то долго шушукались между собой, Витя просто дергался и ворочался перед сном. Но затем ночь совсем надвинулась на небо, наступила тишина. Лекс за это время уже привык опасаться мрака, но сегодня он не пугал. А потому и сон нет-нет да наступил, утянув парнишку в свои мягкие объятия.       Серый спал, как мертвец. Его больной мозг не отдыхал так, как сегодня, уже очень давно. Казалось, с месяц, а может даже два. Серому снилась приятная бархатная темнота, а в ней — руки. Они оглаживали лицо и шею, очерчивали уставшие веки и касались теплом губ. Лекс доверчиво купался в этих ласках, не имея никакого желания узнать, кто это был. Зачем? Он хотел только теплую тьму и нежные руки. Может, еще булочку? Да, этого он тоже хотел, а посему где-то в непроглядном мраке послышался знакомый любимый запах. Даже сквозь сон наркоман слышал, как призывно заурчал живот, побуждая хозяина проснуться и отправиться на поиски пропитания. Но кто его послушает... Однако это урчание не затихало, становилось все громче и навязчивее. Лекс понял, что не чувствует его внутри себя. Звуки исходили снаружи. Стоило лишь сосредоточиться — и они оформились в знакомый цветной шум, как от радио или телевизора… И веки сами распахнулись.       Лекс лежал и не двигался, выслушиваясь в окружение за спиной. Он даже дышал еще тише, чем тогда, когда спал. Глаза не хотели жмуриться от страха. Они смотрели в стену, ставшую такой же бесцветной, как и весь мир ночью. Среди шума вдруг мелькнули еще какие-то звуки. Глухой прерывистый вздох… Лекс медленно повернулся.       Тьма вновь окутала палату, погрузив ее в безмолвное оцепенение. Никто не двигался в своих постелях. А выхода в коридор вовсе не было видно — так стало черно в противоположном конце помещения. К центру комнаты медленно двигалась чернильная стена, поглощая на своем пути пустующие кровати. Но она ползла не бесцельно. И даже не за Лексом. Встречать тьму вышел Александров. Он стоял босиком и глядел в черный экран, затянувший половину маленького больничного мирка. Именно социопат вздыхал поминутно и бормотал что-то.       — Александров… Эй! Не ходи! — серый хотел было соскочить с кровати, но его ноги онемели от долгого пребывания в одной позе, и парнишка с грохотом рухнул. Несколько попыток подняться после оказались исключительно неудачными.— Не лезь туда. Иди сюда! Твою мать, уебок, а...       Но Александров не слышал. А черная стена надвигалась, шум нарастал… Мрак остановился только тогда, когда между ним и замершим посреди палаты мужчиной не осталось около полуметра расстояния. Тени клубились, задевали лицо и руки социопата. А тот будто бы хихикнул в ответ. Улыбнулся на выдохе.       — Да, — коротко шепнул он. — Я согласен.       Лекс оцепенел и остановился ровно тогда, когда подняться наконец удалось. Он пялился на Александрова и боялся приблизиться.       — Эй… Эй, гаденыш, ты с кем там? — серому казалось, что он почти кричал в попытках быть услышанным. Раньше из-за его голоса просыпались и плакали часами дети, но вот никогда никто не просыпался с наступлением тьмы.       Александров вместо ответа поднял руки и погрузил их в темноту. А та тут же поддалась. Прежде чем Лекс успел что-то сделать, черный поток опрокинулся на социопата, втянув его в себя. Тени впитывались в тело мужчины, трепали его из стороны в сторону, и палата постепенно выступала из мрака. Непросветным теперь стал лишь силуэт больного. Шум по-прежнему отдавался эхом у Лекса в ушах, и через него, как сквозь помехи, будто бы пробивались еще какие-то неразличимые фразы… Последним стал вскрик. Он прорвал потустороннюю пелену, тени метнулись в разные стороны, подобно крысам, и вернулись на законные места. А брошенный тьмой Александров, шатаясь, припал на колено. Лекс тут же бросился к нему.       — Эй, идиот! Ты что туда пошел?! Ты как? — серый дергал социопата не хуже теней, пытаясь добиться хоть какой-то реакции на свою персону. Но тот словно волю потерял. Смотрел в одну точку перед собой и не реагировал. Тогда Лекс начал его тянуть, силясь поднять. Но и тут ничего не выходило. Наркоман перескочил через Александрова и оказался у того перед глазами.       — Ау. Прием-прием… — в душу Лекса закрадывалось неприятное липкое чувство, которое он до последнего не хотел обозначить в себе. — Ответь мне. Тебе плохо? Врача позвать?       Голова социопата была опущена. Но на такой настойчивый и прямой контакт он вдруг откликнулся. И уставился на серого с кривоватой улыбкой совершенно бессмысленным взглядом. Зрачки медленно двигались, ползая по лицу парнишки, как муравьи. А потом жилистая рука Александрова поднялась, потянулась к его плечу....       — Ему уже хорошо… Его здесь нет…       Голос мужчины был чужим. Словно бы тот потерял дар речи и теперь старательно пытался снова научиться пользоваться голосовыми связками и языком. Зато скрюченные пальцы уверенно впились в ключицу Лекса, да еще с силой безумца.       — Пойди за ним. Пойди за ним, — зарычал Александров дальше сквозь зубы, и те заскрипели друг о друга. Вторая рука поднялась — и впилась уже в шею. Социопат вдруг начал напирать, все его мышцы, на вид сухие и слабо развитые, напряглись, сделались железными. И вот уже сам Александров поднимается и тянет Лекса за собой, а занемевшие челюсти продолжают пропускать только один набор звуков: «Пойди, йди, йдьзнм».       — Эй! Сука! — Лекс отпирался, как мог, но его веса вновь ни на что в этой жизни не хватало. Зато упрямства хватило на все. Даже на то, чтобы упереться ногами в социопата, пытаясь вырваться. — Отпусти! Кому сказал! Мать твою, какого хуя все спят?! Больные ублюдки! — И вновь серый остался без внимания. Зато в его голову закрался бредовый план… И, конечно, тут же был реализован: острые белые зубы впились в руку Александрова. Тот взвыл. Теперь уж все, как по заказу, проснулись — только еще не успели ничего понять. А потерявший разум социопат на волне совершенно неконтролируемой агрессии оторвал от себя Лекса, схватив того за волосы, и отбросил виском на металлический край кровати. Удар, по счастью, из-за сопротивления и сумятицы сильным не вышел, но и Александров не останавливался. Он уже почти орал это проклятое «пойди за ним», налетая с кулаками на наркомана. В палате зажегся свет. Дима и Слава ринулись выручать соседа, топот послышался в коридоре, все ожило, прибежали санитары… Наконец побитого Лекса все же удалось вызволить, а Александрова, совершенно бледного, словно обескровленного, скрутили и обкололи транквилизаторами. С пеной у рта он наконец обмяк. Социопата увели. А все остальные так и остались стоять с круглыми от ужаса глазами…       И часа не прошло, как трясущегося и расписанного новыми синяками Лекса после быстрого сеанса уколов привели к Яну прямо в ординаторскую. Тот оставался на дежурстве и спал, пока всполошенные медсестры не подняли на уши и его: «Там ваши пациенты!..». В результате экстренного случая врач решил даже не водить всех туда-обратно по кабинетам, так что наркомана просто усадили на диван перед растрепанным врачом, на ходу застегивающим на себе белую рубашку под кипение чайника. Пока кофе не оказался на столе, он не говорил ничего. И только потом подошел к Лексу, сел прямо рядом с ним и прихватил пальцами за подбородок.       — Гляжу, без травм у тебя никак… — со вздохом выдал доктор и хлебнул кофе. А Лексу в руки сунул шоколадку и вторую чашку. — Рассказывай. Чего случилось?       — Александров… — коротко отозвался наркоман и тут же засунул в рот лакомство. Надо сказать, искусственный допинг счастья подействовал и немного унял нервного паренька. По виску расплывалась гематома, похожая на палитру художника.       — Он шел на поправку. И сидел на таких препаратах, при которых возможность возникновения вспышек гнева вообще сведена к минимуму… Если только он не умудрился пропустить таблетки… — Ян ворчал. Долго сидеть он не смог: снова встал с дивана и стал раздраженно ходить по комнате, разминая не желающий функционировать спросонья мозг. — Что ты видел?       — Я просто сяду здесь и доем шоколадку… — Лекс забрался на диван с ногами, зажевывая очередной большой кусок. — Сейчас и ты превратишься в поеботину, я знаю. Да-да, все… Пока я не съем, не надо. Ладно? Я просто сижу и ем шоколадку… — Еще один кусок постигла та же участь между крепких челюстей.       Ян выгнул брови, но промолчал. Щуря на свет лампы глаза, он продолжал смотреть на больного, ожидая, пока тот не закончит и не успокоится. Лекс начал пить чай столь же размеренно, как и ел лакомство.       — Вокруг пиздец вообще… Доктор, ты тоже пиздец, только прикидываешься. Я знаю… — Серый почти закончил с угощением. — Но ты приносишь мне сладкое. И это уже почти любовь… Ну в том плане, что больше никто не приносил мне сладкое. Как тупо все, а… Бедный Александров… Он все. Он точно все. Тут все скоро того. И я того… Сука… — Нервные смешки утонули в кружке с чаем.       — Лекс… — Ян снова приблизился к парнишке, отставив кружку на стол. Он обошел диван сзади и положил руку на плечо несчастному. — То, что случилось с ним, не касается тебя или кого-то еще. Ты можешь только рассказать мне, что именно произошло.       — Да зачем? Что тебе это даст? Давай уже, превращайся в ублюдка, заебал… Блевать от твоих розовых настроений тянет, — горбатый нос поморщился в крайней степени презрения.       — Почему ты ждешь от меня какого-то подвоха? Я врач. И мне всего лишь нужно твое доверие. Понимание твоей проблемы и проблем других пациентов…       — Прекрати, — Лекс потер больной висок. Казалось, что за ним и ближний глаз немного припух.       — Ты не облегчаешь ситуацию, пытаясь прятать от меня свои мысли, зая…       Голос Яна оставался все таким же ровным и певучим, но в нем уже промелькнули знакомые ноты и обращения. Доктор по прежнему стоял за спиной у парнишки, сжимая его плечо и задевая дыханием волосы на затылке.       — Мы ведь оба прекрасно знаем, что случилось ночью. И что происходит с тобой. Неужели так сложно принять правила игры? Или тебе нравится ощущать себя проклятым больше, чем психом?       — Мне нравится «зая». И шоколадка, — насмехался серый. Чай у него закончился, а потому он мотал в руках туда-сюда пустую кружку. — И у меня сладкое кончилось. Хочу еще… Что стало с Александровым?       — Есть много сладкого — вредно. Александров сошел с ума. Какие-то барьеры его психики не выдержали. Возможно, правда из-за того, что он как-то обходил лечение. Это случается.       Ян решил отплатить Лексу его же монетой: стал уходить от ответа, лгать. Впрочем, он просто предлагал одну из двух точек зрения. И если бы не откровенные намеки на существование иной минутой ранее, то можно было бы даже поверить этому безмятежному и уверенному тону.       — Нет, там была какая-то хуйня, и он был на что-то согласен. Это он душу отдал? Так ты тут, блять, как на пастбище, срань демоническая… Ты тут пасешься! — Лекс вскочил и оказался уже на подлокотнике дивана, уставившись желтым взглядом в Яна. — Ты доебываешь всех, пока они не измучаются, а потом жрешь души… Зарабатываешь на премию? Куда вас отправляют отдыхать с вашего места работы?! — Грудная клетка парнишки сжалась в попытке выдавить смех, но спазм только нарушил дыхание. — Я найду, как от тебя избавиться. Серьезно. Я попробую все, каждую зацепку, и попаду тебе однажды в самое сердце. И ты сдохнешь. Вот так вот, ебанный доктор, вот так вот…       Доктор смотрел в глаза Лекса и снисходительно улыбался. Того и гляди по головке погладит, скажет: «Хороший мальчик, умничка».       — Да. Он отдал душу. Но вслушайся в свои слова: «он отдал»... Добровольно, кстати. Мы заключили с ним сделку. Так тоже можно делать. Маленькое последнее желание — и все вопросы сняты. Тебе я тоже готов пойти навстречу. Только не сопротивляйся, не трать свое время…       — Да потому что ты его заебал! Вот поэтому он отдал! — заорал Лекс во всю глотку. Его голос вновь превратился в мерзкое режущее ухо карканье, а физика тела застыла в каком-то едва уловимом напряжении. — И какая у него выгода в этой твоей сделке, сука? Превратиться в чмо безмозговое? Куда его душа потом? В переработку? В мировую топку, чтобы греть ваш Ад?       — Нет. С чего ты взял? Разве он выглядел напуганным? Носился и бился об стены, как ты? Не вали с больной головы на здоровую, Лексик. Есть люди, которые шагают в тьму сознательно, потому что в этом видят свою судьбу. Один ты дурак. Прожил в тенях всю свою короткую жизнь, а теперь считаешь их злом… — укоризненно покачал головой Ян. Он наконец снова заходил по комнате и, сделав крюк, пошел на больного. — Он просто принял свою судьбу. Надо чистить душу — значит, надо. А взамен ему всего-то понадобилось, что провести последние дни своей жизни в счастье и спокойствии. Считай, он тоже съел свою булочку с чаем. Ведь булочку ты не считаешь злом? Ты сказал, тебе нравится?       Глаза доктора лукаво сощурились, ловя белесыми радужками желтый свет лампы. Он водил Лекса по кругу между мебелью, но нарочно оставлял шанс отступать все дальше и дальше. Демон играл, всем своим видом показывая: «Вот, я не такой плохой. Люди и сами приходят ко мне. Так я забираю многих. И тебя тоже заберу, помни об этом. Можешь бегать, сколько хочешь: ты не единственный, не первый, не последний…»       — Пиздишь мне. Булочку не считаю… Если бы я не умел выжимать и брать у теней, как ты говоришь, я бы не выжил. Не выбирают, к сожалению, место рождения… — Парнишка отступал и даже что-то ронял, как дань природной неуклюжести в особо нервные моменты. — Это не может быть хорошо. Не ври мне! Сказал, душу не дам. Что хочешь делай, а душа моя, — Лекс начал заметно нервничать и почему-то схватился за край больничной рубашки. — И не подходи вообще ко мне!       — Душа, зая — как квартира. Недвижимое имущество. Предположим, тебе ее выдали. Тебе за ней следить, тебе ее передавать потом другим обладателям. Сейчас она твоя, но в глобальном смысле… Таких «тебя» будет много. И если ты сломаешь свой дом, там нужно делать ремонт, чтобы в нем можно было продолжать жить твоим потомкам. Или вовсе сносить его и строить новый на том же месте. Я объяснял тебе это… — Игнорируя требование парнишки, Ян продолжил двигаться навстречу. Правда, в какой-то момент Лекс все же уперся спиной в угол, и бежать ему стало некуда, а жуткий доктор оказался совсем близко. — И я пришел за твоей душой. Считай, что я из жилищного фонда. Все делаю по закону. А ты этот закон хочешь обойти… И не стыдно?       — Тебе врать не стыдно? Нет. Я тебе ничего не дам. Вот иди ко всем остальным, они слабаки те еще. А от меня ты ни черта не получишь. Вообще ничего. Даже не надейся… — парнишка почти кидался. — Уйди вообще… Изыди! Ты пришел за моей душой только потому, что я тогда у тебя удачу спиздил? Это мне положено было, я уже говорил! За всю мою дерьмовую, сука, жизнь… Знал бы, что ты привяжешься, ничего бы брать не стал. Уйди! И не трогай меня, больно будет.       — Я пришел за тобой, потому что ты проклят, — раздраженно отрезал Ян, очевидно, уставший повторять глупому смертному одно и то же несколько раз подряд. — То, что ты маленький воришка — это лишь стечение обстоятельств, которое помогло найти тебя гораздо раньше. И извлечь определенную пользу… Как видишь, сейчас твои дела идут куда хуже, чем раньше. Таково равновесие в твоей жизни. Однако… — хищное ладное лицо вновь скривилось в хитрющей улыбчивой гримасе. — Здесь ты хотя бы жрешь сладкое и кончаешь по несколько раз за ночь, так, зая? Я не трогал тебя целый день. Не чувствуешь себя брошенным? А может, у тебя встал, когда то, что осталось от Александрова, бросилось на тебя? Или ты готов передернуть, когда тебя колет симпатичная медсестричка?..       Демонская ухмылка оказалась почти вплотную к лицу Лекса, а крепкая широкая ладонь снова поймала лицо парнишки. Ян нажал пальцем на свежую гематому. Лекс зашипел и задрал майку, оголив свой живот. А на нем контрастными черными линиями на меловой от страха коже вырисовывался большой крест. Да и не просто какой-нибудь, а красивый, ажурный, даже почти что с распятием, если бы не убогость начертания лица, что делала его скорее комичным. Где-то сбоку Лекс зачем-то пририсовал купола и написал «дин-дон». Вероятно, пытался изобразить перезвон? Еще один маленький крестик на ключице, а еще один внизу. В общем, крестами было обрисовано все худое тело. Если бы серого было побольше, он бы, конечно, продолжил наскальную живопись. Но на костях даже такого высокого парня особенно много-то не изваяешь. Лекс жмурился, чтобы не смотреть на демона. А тот молчал. Но совсем скоро с его губ слетело фырканье, а после и вовсе откровенный хохот. Пальцы сжались на лице парнишки в спазме смеха. Ян чуть не сгибался, держась на живот, и явно не знал, куда себя деть: то ли продолжать смотреть на богоугодную «роспись», то ли отвернуться и позволить себе укатиться на диван, сотрясаясь до боли в диафрагме.       — Нет… Я знаю, что многие психи рисуют, чтобы занять свое время и выплеснуть из головы кошмары… Но!.. Дьявол, я не жалею, что позволил тебе унести чертов маркер! Как же ты радуешь меня, зая! — Ян оттолкнул от себя Лекса, развернув того лицом к выходу, а сам, похихикивая и утирая заслезившиеся глаза, снова отправился готовить кофе. — Ты такой тупой, я не могу… Я знаю, какой у тебя диагноз: православие головного мозга! Сука, отмойся, а то я от смеха не смогу нормально трахнуть тебя в следующий раз!       — Что, это тебе совсем не страшно? Даже не жжет глаза? — в корне обиженный Лекс вновь развернулся к Яну и выпятил пузо, насколько позволяло его категорическое отсутствие. Он дул щеки и готов был провалиться сквозь землю, но от Яна не убрался. Хотя ему предоставляли такую возможность! — Я даже не противен тебе?       — Ты жалок, — с ухмылкой выплюнул демон, пронзительно взглянув на парнишку, и шлепнул того ладонью по животу, мол, отстань. — Иди отсюда, зая. Скоро начинается рабочий день.       — Бесишь ты меня, — в ответ каркнул Лекс и ушел за спину доктора. Какое-то время он возился. Можно было подумать, что парень одевается, но нет. Так просто такие упертые бараны не отступают от своих целей. Маркер, что все это время радостно покоился в штанах (прижатый резинкой трусов, конечно же), был пущен в дело именно сейчас. На спине белого халата Яна в один момент нарисовался крест в стиле «палка-палка». Лекс отскочил и издал какой-то победоносный вопль.       Ян обернулся, наткнулся взглядом на халат. И тут же скривился, зарычал…       — Вон, я сказал! — вспыхнул он так же неожиданно, как неожиданно ему удавалось сохранять спокойствие ранее. — Маленькая тварь… Я на тебя сейчас кипяток вылью, уродец!       — Чур меня, чур! — Лекс подпрыгнул над землей, как нашкодивший кот, и дал по тапкам. Но недалеко, остановился в дверях. — Я им, — серый показал маркер с важным видом, — между прочим, вот именно им зарисовывал пупок. Смотри… — Лекс ткнул себя в действительно теперь черную недо-дырку на теле. — Считай, ковырялся! А теперь им рисовал на твоем халате! Ха-ха!       Вместо ответа скомканный халат полетел в Лекса. А Ян, выгнав того в коридор, высунулся сам и гневно рявкнул, вновь превратившись в самого обыкновенного, хоть и очень сердитого, врача:       — Медсестра!..       — Я дождусь, когда ты будешь спать, и им нарисую тебе крест на лбу! И усы под носом! Бойся меня, — Лекс скорчил страшную, как ему казалось, рожу. — Бойся.       — Отнесите в стирку. — Игнорируя наркомана, Ян вручил белый с черными полосами ком в руки явившейся на зов Ларисе Анатольевне. Женщина покрутила головой, оценила ситуацию и, видно, мигом придумала, что потом рассказать своим подруженькам на работе. — И этого, — обратился врач уже к санитарам, которые ждали неподалеку, — отведите в палату. И пусть отдаст маркер. У него мания, все стены в больнице разрисует…