Черный шум

      Лекс тер ушибленный висок. Голова с этой стороны совсем распухла, глаз немного тоже, а боль казалась невыносимой. Но Лекс никак не мог успокоиться после своего краха с наскальной живописью. Он решил для себя твердо: пойдет к Злате, отнесет ей тетради и поспрашивает лично, чего боятся демонята. А тут не просто какой-нибудь маленький и хорошенький, а настоящий жирный демон. С этими мыслями Лекс даже завтракать не мог: и куска не лезло в глотку, как только серый вспоминал смех Яна. А после — Александрова и его лишенное сознания лицо…       Едва их выпустили из столовой, серый сломя голову понесся по больнице, привлекая к себе всеобщее внимание. Хотя как привлекая… К его выходкам все уже давно привыкли, и даже среди психов он стал привычным фриком. Златы не было с час после обеда. А потом сухая фигурка показалась в коридоре вместе с еще одной. Она беседовала с Лилей. Лекс же, конечно, спрятался, чтобы его девушка в таком виде не застала.       — Злата! — Трясущиеся белые руки сунули гадалке тетради, как только опасность опозориться миновала и Лиля ушла. — Спасибо большое, но ничего не вышло! Я ему и водой в морду, и кресты рисовал, а он… Ноль реакции! — Лекс задрал майку прямо в коридоре больницы и выставил на всеобщее обозрение свой разрисованный торс. Старушка, икнув, осела и схватилась за сердце. А по больнице поползли смешки, и тут же родилась сплетня о Лексе — любителе спелых женщин и живописи.       — Хорош, черт!       — Злата! Соберись, что еще испугать может демона?! — серый тут же натянул обратно предмет одежды и перестал смущать падкую до юных тел старушку.       — Библия еще, милок. Но ты тут ее не найдешь, — отрезала седовласая, цепляя на себе желтый взгляд. — Ни у кого тут ее нет. Мне как-то была нужна, так я даже к медсестрам ходила и санитаркам. Либо не дают, ибо психу давать свои вещи — себе дороже. Либо действительно нет. Хотя, — хитрые маленькие глазки недобро сверкнули, — тебе-то все дают.       — В смысле?! — опешил серый. — Никто мне ничего не дает.       — А Лиля?       — Не давала мне еще!       — Еще?! А кто-то давал?       — Злата! — каркнул Лекс. — Ну прекрати, мне правда нужно избавиться от одного козла. А мои кресты он только оборжал.       — Значит, сильный демон, — пожала плечами старушка, выравнивая тетрадки у себя на коленях. — Симпатичный хоть?       — В смысле?       — Ну, лучше отдавать душу красавцу, чем страшненькому какому…       — Злата! И почему какому?! Вдруг это девушка!       — Ой, рассказывай. За такими сладенькими сладеньких не посылают, — хихикала бабулька, поглаживая нервного паренька по руке.       — Закон подлости, — последовал угрюмый ответ.       — Закон жизни!       И они замолчали. Бабулька наглаживала уставшие руки со вздувшимися под тонкой кожей синими венами и порождала с каждой секундой все больше липких сладких слухов, а Лекс отключился на мгновение. В его голове жужжали мысли, роем мух оседая на мозгу, что на варенье. Где взять Библию? Лекс знал, где: за чертой этого гиблого места подобных книжонок пруд пруди! Его отчим подпирал косой стол одной такой... Но как вырваться из психушки и куда бежать после, серый не мог даже предположить. У него не было денег. Ничего не было. А если его поймают, тут же переведут в отделение для буйных больных. Этого серый боялся иногда даже больше, чем походов к адскому доктору…       Но одна возможность попасть на свободу была. Очень уж часто Лексу в последнее время говорили о том, что нужно выйти погулять, подышать свежим воздухом. А ведь территория больницы большая, если подгадать момент и затеряться — что-то да могло выйти. Да и совсем рядом было старое кладбище, а там и часовня. Может, и Библию там удалось бы взять? Так что в следующий раз, когда соседей из общего отделения собрали и повели на улицу, серый не остался в палате, как обычно, а увязался за ними.       День стоял солнечный, хотя видно было, как на горизонте собираются темные тучи. Бабки во дворе, да и медсестры, и санитары судачили, что будет гроза: «Не хочется по такой погоде трамвая ждать, хоть на дежурство оставайся». Зато пациентам было все равно. Все они разбрелись по сторонам: кто маленькой группкой, кто по двое, кто в одиночку. Из последних был, например, Витя. Он устроился в корнях большого старого дуба на изодранном покрывале, маяча белым комком среди теней, и нервно бегал взглядом по снующим туда-сюда силуэтам людей. Особенно затравленно он смотрел за мячом, который перекидывали друг другу пациенты поэнергичнее, вроде Димы со Славой. Этот самый мяч, очевидно, казался пареньку страшным, смертоносным орудием. Да не зря: когда Лекс проходил мимо игравших, озираясь вокруг и изучая территорию, побитый временем и буйными головами снаряд на огромной скорости влетел ему в висок. Со стороны тут же раздался чуть не звериный победный вой, а потом — возмущенные и злые возгласы. К наркоману подбежал кто-то незнакомый из игравших, забрал мяч, рыкнул: «Не суйся этим под горячую руку», — и ушел назад.       Сам Лекс найти виновника и разобраться в случившемся не успел, потому что с другой стороны его сразу потянули за рукав холодные костлявые руки.       — Пошли отсюда… Не надо тут стоять, они иногда специально мячом забивают или в драку втягивают. От охраны и санитаров потом все еще получают…       Это оказался Витя. Он давно понял, что своим отрицанием наступил Лексу на хвост, но решать проблему боялся (к тому же, за него обычно заступались «депрессивные» призывники). А тут — шанс снова найти общий язык. Мальчишка неловко улыбнулся и потащил серого под защиту все того же мощного дуба. На белом лице с грязными пятнами синяков отразились презрение и некоторый скепсис, но серый последовал за соседом по палате и несчастью.       — Насрать, я бы все равно им навалял. Убогие дебилы… — шипел темноволосый, потирая вновь ушибленный висок. Так это место никогда не заживет! А его боль передавалась в голову зудящим болтом, проложенным сквозь мозг. Лекс вдруг легко осел на корточки, впиваясь взглядом в окружающую его локацию. Он на вид был смешон и похож на подзаборных парней-пьяниц, а после серый так же легко поднялся, словно бы сила притяжения на него не влияла вовсе. Витя украдкой и с любопытством наблюдал за этими повадками.       — Ты ведь раньше не выходил на улицу… — заметил он.       — Ага. Ты же, вроде, от меня бегал… — вторил Лекс, раскрывая свою хищную ухмылку.       Витя только затравленно вжал голову в плечи и отвел взгляд, отмалчиваясь. Он нервно перебирал между пальцами жесткие травинки и запутавшиеся в них веточки.       — Ну вот и молчи, чтобы не провоцировать меня на вопросы в лоб, — серый оглянулся. — А там правда кладбище, да?       — Где? За больницей? — мальчишка проследил за его взглядом. — Да… Еще военное. Там давно уже никого не хоронят, да и не ухаживает никто. Бурьян… А что?       — Да ничего. Очень позитивно, знаешь. Психушка, кладбище… Доктор ебанутый. Способствует выздоровлению скорейшему. Ну я пошел? Бывай, — Лекс похлопал Витю по плечу и завернулся куда-то за ствол дуба. А после — еще куда-то завернулся. И скрылся с глаз долой.       — Куда? — только и прозвучало в пустоте.       Пустынное кладбище со стройными рядами могилок чудесно вписывалось в антураж настроения Лекса. Он бы тоже давно сошел на тот свет и забылся в немом сладком гниении плоти, да вот никак. Все его на этой земле что-то удерживало.       Одни серые памятники сменялись другими, а тени редких деревьев придавали ужаса. Такие черные, они под ярким полуденным солнцем порождали тот самый контраст, что сохранялся во всем образе Лекса: от сочетания смоляных волос и белой кожи до чудесной комбинации тьмы в душе и чистоты помыслов. Его, похоже, никто и не искал. Увильнул пациент быстро и без проблем, через забор перелез на раз-два. Благо Лекс стал еще легче, и руки выдержали. Зато теперь, чем дальше он проходил вглубь места массового упокоения военных и чем чаще встречались на его пути деревья, тем страшнее и настойчивее липло к нему ощущение страха и паранойи.       — Ладно. Ладно, мне кажется… Тут нигде ничего нет. Похоже, правда, и ебаной церквушки или чего там — тоже… — завел беседу сам с собой парнишка, опадая на колени каждый раз, как о его барабанные перепонки бился резкий звук. В большинстве случаев, правда, это была всего лишь здешняя живность. Но каждый раз, когда Лекс отнимал взгляд от дороги, пытаясь убедиться, что это правда какая-то птица или белка, или просто падающая сквозь кроны деревьев сухая ветка, он натыкался на чей-то силуэт. Он попадался на глаза и тут же таял, возникал только в боковом зрении, дразня и пугая. А туча тем временем полностью надвинулась на небо. Она шла навстречу Лексу, и чистый голубой просвет остался за спиной, у больницы, куда теперь глупо было бы возвращаться. Впереди ждала тьма, сгустившаяся между ветвей разросшихся кустов акации и молодых ив. Тишину взорвал первый раскат грома. Серый зажмурился. Открыл глаза — а сбоку, буквально в трех метрах от него, на могиле кто-то стоит, опираясь на покосившийся надгробный крест. Лекс моргнул. Присмотрелся, а крест этот — вовсе перевернутый.       — Начинается, — пискнул парнишка и со всех ног ринулся дальше, вперед. По сторонам он уже не смотрел, решив, что если его и будут ловить санитары, то их-то он услышит. Сможет определить. От всех остальных звуков старался абстрагироваться. Только бежал Лекс недолго, ибо зацепился за что-то, поскользнулся и влетел носом в какое-то надгробие. Пока голову поднимал, увидел, что там написано его имя, только дата смерти не стоит.       И тут за спиной хрустнули сухие ветки под чьим-то шагом. Кто-то совершенно точно стоял прямо над Лексом, а потом склонился над ним. Затылок защекотало сухое дуновение.       — Ну куда ты бежишь? Не к такому ли концу, зая? — сладко зашептал знакомый голос. — А за тобой вышли. Как думаешь, кто быстрее: ты, они или я? Хочешь, поспорим? Найдешь выход — я тебя оставлю. Доберутся санитары — вернешься ни с чем. Ну а если я — то твоя душа мне, а тело — под этот камень…       — На хуй сходи. По закону, пока я сам не согласен тебе отдавать ничего, ни черта тебе не положено, Лепрекон, — Лекс шипел и поднимался. Он ринулся в сторону, быстро перебирая всеми конечностями сразу. И когда расстояние от источника звука ему показалось значительным, позволил себе развернуться. Но Яна там не оказалось. Он, очевидно, предпочитал оставаться за спиной, потому что насмешливые нотки снова раздались за ухом.       — Поэтому я предлагаю тебе пари. Ну же. Или кишка тонка?       — Без пари обойдешься. Сгинь, засранец, — выпалил серый. Теперь он вскочил на ноги и сиганул в сторону небольшого собрания деревьев. Считать было некогда, но не меньше пяти стволов создавали из кроны затемненную зону. А в предгрозовое время — там царила почти ночь. Лекс бежал быстро настолько, насколько мог перебирать ногами. И спрятался за ясень. Глянул — за ним никого нет. И перед ним тоже никого нет. Уже было, думал, оторвался. Вздохнул спокойно. Но как он мог забыть, что в темноте опасность лишь возрастает? Земля под ногами вдруг задрожала, ветви пришли в движение. Они оцепили Лекса живой клетью, которая каждую секунду становилась все теснее. А голос над ухом зашептал еще ближе:       — Какой же ты трус, зая. Пытаешься изображать борца, а сам бежишь, как крыса, жмешься по углам… А теперь идти некуда. И что теперь?       — Заебал ты, — взвыл Лекс и начал старательно отпихиваться от пут. Но ничего не выходило. Бесконечное ощущение беспомощности научило психику серого приходить в бессознательную боевую готовность. И он начал рвать ветви, а вместе с ними, казалось, и одежду, и себя. Только вот что мог сделать человек голыми руками против леса? Особенно — против такого, который ожил, восстал и готов сожрать тебя живьем? Ян, видно, упивался зрелищем. Он едко хихикал, как ребенок-живодер над попавшей в сачок бабочкой, но не собирался останавливаться. В какой-то момент наваждение неожиданно спало, и Лекс оказался свободен. Ему открылся проход. И парень рванул туда со всех четырех конечностей, беспорядочно перебирая ими по земле и подняв столб пыли. Он мог долго бежать в уже совершенно неизвестном направлении, лишь бы не слышать мерзкого голоса, исходящего из темноты. Но вот незадача: впереди забрезжил свет, за ветвями показались очертания психбольницы, где-то в стороне раздались оклики…       — Чтоб тебя! — серый затормозил, оставляя за собой длинные следы, и рванул в обратную сторону. Он почти не сбавлял скорости. Просто бежал, даже не разбирая дороги. Но предательские ноги будто нарочно водили его по кругу. Лес — кладбище — психбольница. Лекс даже готов был поклясться, что пробегал не раз и то место, где деревья сдвинулись вокруг него. Демон старательно высасывал из парнишки силы, изматывал, лишал всякого смысла затею с побегом. Этот бешеный марафон в колесе прекращался лишь тогда, когда серый позволял себе остановиться. Его обступали немые бледные тени и смеялись в лицо изломанными ухмылками веток.       — Чего ты пытаешься добиться? Уже солнце садится, сладкий… — вновь раздался глумливый шепот.       — Найду, сука, и прикончу… Я душу из тебя твою гнилую вытрясу! — Лекс стискивая кулаки и продолжал идти. Ноги едва несли, усталость брала верх над телом и природным упорством.       — Ну рискни…       — Лекс! — неожиданно прервались издевки Яна чужим тихим голосом. — Лекс! Иди сюда, это я!..       Зов доносился из-за густых зарослей орешника. Вполголоса было не разобрать на сто процентов, но походил он на Витин. Серый удивленно скривился, но медленно двинулся к источнику звука, все самого себя спрашивая, верно ли он его определил. Но повторный инцидент позволил скорректировать движение. И Лекс пошел, куда звали, настороженно озираясь. В голове, конечно, зудела лишь одна адекватная мысль; это просто не мог быть сосед по палате! Но наркоман отчего-то распознал в голосе жалобные краски и не смог устоять. И вот он, казалось бы, достиг цели, выйдя на небольшую поляну. Пустую! Только не успел серый в очередной раз проклясть демона с его иллюзиями, как кто-то вдруг схватил его за плечо и круто развернул. Перед лицом возникла плотоядная морда с блестящими белыми глазами.       — Ну вот он я. Что ты там сделать со мной хотел? — осклабился Ян, обнажая острые желтоватые зубы. Лекс в тот же миг зарычал, уже каким-то привычным жестом стискивая чужой воротник, и встряхнул демона. А после уже повалил, ловко прибив своим телом к земле.       — Сука! — первый удар пришелся именно вместе с этим словом. Второй — в молчании. Третий — со смехом. Лекс так устал, что уже не мог держать свой азарт и возбуждение под контролем, и они расцветали на его лице невиданными цветами. — Сколько можно, а?! Сколько?! — тряс своего мучителя серый, всем сердцем ликуя о том, что на этот раз роль садиста досталась ему.       — Вечно… — хрипел в ответ Ян окровавленными губами, азартно щурясь. Он слабо упирался руками в грудь и плечи Лекса, но сопротивление выглядело слишком ненатуральным. Демон чуть ли не подставлял вторую щеку следом за первой, ловя яростный жесткий кулак, который возвращался еще и еще, и еще, и еще раз. Между глухими ударами явно слышался хруст сломанного носа, стук крошащихся зубов. И все это так грело больной рассудок обиженного и не раз опущенного черным доктором пациента… Только доктором ли? Занося руку для новой атаки, Лекс вдруг обнаружил, что Ян одет не в привычный халат, а в такую же, как у него, пижаму — только пропитавшуюся темной кровью. И волосы на голове чуть темнее цвета сливок. И нет силы и веса в примятом к земле теле.       — Вот он! — резко раздалось за спиной. Звуки внешнего мира — реального, мать его, мира — прорвались сквозь пленку слепой ненависти. Топот нескольких пар ног обступил Лекса, грубые руки санитаров подняли его за шкирку. Кто-то охнул в ужасе.       — Господи…       На земле, весь избитый, почти бессознательный, лежал Витя. Его голова была врыта в прелую листву и цветом уже слабо отличалась от нее. Красная кровь, почти черные гематомы, заплывшие глаза — мальчишка не издавал ни звука и только странно, рвано шевелил руками, как будто пытаясь в буквальном смысле ухватиться за жизнь. В один миг сознание Лекса ошпарилось волной раскаленного свинца страха и вины.       — Но… Но… Это не я! Нет! Это не я! Вашу мать! — серый не мог не дать волю эмоциям. Перед глазами ясно стоял образ отчима, а теперь в копилку фактических доказательств его сумасшествия добавился еще и Витя. До сих пор Лекс не осознавал, что он — опасность для окружающего мира. Как чумной или проклятый, вел везде за собой боль и разрушение. И теперь вера в собственную адекватность сломалась под отягчающим обстоятельством. Он даже не пытался вырываться. И в один миг из яростного огня обратился в серую золу. — Это был не он… Я его не трогал. Прости, пожалуйста, прости…       — Все, парень. Приехали… Ген, позвони на вахту, пусть там сразу передадут всем и готовят его к переводу. И парня в реанимацию, — серо распорядился охранник, который тоже прибыл на место. Наркомана быстро поставили на ноги и развернули назад, к мрачным кирпичным стенам старого здания. За спиной раздались шорохи и стоны: Витю тоже поднимали. Но среди тоскливых, мрачно-бурых звуков страдания мелькнул еще один, который расслышал один только Лекс — короткий, еле слышный смешок:       — Добро пожаловать на новый круг Ада, зая.

***

      Два дня прошли в бреду. Лекса оформили, как опасного психопата, и без объяснений отправили этажом выше, где крепче держатся решетки на окнах и дверях. Они редко отрываются. Местных больных не выпускали на улицу, когда все принимали свои солнечные ванные, — лишь тогда, когда никого не было. Этот этаж также оказался окрашен в блевотные пастельные оттенки, но теперь преобладали дерьмовые зеленоватые и синеватые цвета. А еще желтый. Больше было на этажах медсестер и санитаров. Кабинеты психиатров, однако, присутствовали, но в них не пускали. Тут Лекса, теоретически, ждал новый врач. Но серый был почти уверен, что от Яна так просто ему не избавиться. Палаты оказались меньше: всего по три психа на помещение, но Лекс пока не видел своих соседей. Видел одно четко и ясно: здесь было страшно.       Он редко натыкался на хоть сколько-нибудь осмысленный взгляд. Персонал не горел желанием разговаривать с больными и прислушиваться к их нуждам. Постоянно кто-то вопил и испражнялся под себя, кого-то били, кто-то бил, кто-то сидел в углу, и неизменно все бормотали и бились головой обо что-нибудь от количества транквилизаторов. Здесь не с кем было разговаривать, и Лекс два дня оформления и суматохи провел в своей комнате, лежа лицом к стене. Ему все виделись окровавленные лица то отчима, то Вити, упрекающие, злые, беспомощные. Ему казалось, что он одичал и превратился в Яна. Он больше не доверял рассудку, но все еще имел право выбора. И выбрать решил бездействие во имя безопасности окружения. Он совсем не ел эти два дня, и ломка возымела власть над ослабшим телом, иногда наполняя мясо болью и отвращением, выворачивая его и отрывая от костей. В темноте Лексу по-прежнему мерещились какие-то движения, но теперь из-за острого чувства вины, из-за угрозы в собственных руках все его кошмары наконец сплелись и сложились в одну цельную картинку. Если на потолке цвели пятна крови — это была кровь кого-то из искалеченных им. Если в проходе стояла чья-то тень — это была тень прежней, хотя бы в какой-то мере спокойной и понятной, жизни.       К счастью, серому давали время оправиться и, главное, смириться со своим новым положением. За ним, впрочем, следили. Учитывали изменения в повадках после нового совершенного нападения, утверждали диагноз, выбирали «сокамерников». Однажды своеобразным лучом света стала Лиля, которая вернулась со спасительным уколами и таблетками. На Лекса девушка смотрела с немым сожалением, а вера в ее лазурных глазах потускнела.       Так в общем прошла неделя перед тем, как к серому подселили двух других больных. Один из них даже оказался знаком парнишке: мрачный псих, который боялся света, с исцарапанным лицом, покрасневшими от постоянных истязаний веками и глазами, мощный и резкий. Он порой пристально глядел на Лекса взглядом совершенного животного, подергивая губой и издавая предупредительное клокочущее гудение, если кто-то подходил слишком близко. Второй не выделялся ничем примечательным и больше походил на обычного здорового человека, усталого и раздраженного ненужным ему лечением, но смирившегося: у него были русые волосы и разумные глаза — один ореховый, второй ярко-синий — и сильные рабочие руки. С Лексом он осторожно поздоровался и представился Олегом. На этом разговор на долгое время завершился, и на его возобновлении никто не настаивал.       Однако в первую очередь именно с Олегом серому предстояло проводить больше всего времени. Светобоязненного психа, Глеба, в любых обстоятельствах обычно отсаживали: в столовой ему предоставили самый темный угол, в коридорах он шагал едва не под руку с санитарами, а в общении, казалось, просто не нуждался, потому что любые разговоры завершались бессмысленными агрессивными криками буйного, который требовал запереть его в подвале, в шкафу или даже в гробу. А Лекс с Олегом сидели за столом и ходили по больнице всегда парой. Но молча.       Лекс пережить никак своего проступка не мог. В глазах бывших соседей он видел страх и отвращение. Кто-то даже переговаривался шепотом и поглядывал на парнишку, но не нужно было слышать речей, чтобы понимать, по чью они голову. Его подноготную знала уже вся больница. Но серый вел себя удивительно спокойно. На его лице отпечаталась какая-то скорбная мина, граничащая с раздражением, а движения стали ломаные и нелепые. Лекс сидел молча и возил ложкой по тарелке с супом.       — Эй, синька, дай соль, — донеслось слева. Лекс, не поворачивая головы, поднял взгляд от тарелки. Боковое зрение и слух позволили определить местоположение просившего. А еще наркоман знал, что злополучная банка с солью стоит ближе к просившему. Желтый взгляд мерно опустился обратно.       — Ты оглох?! — раздалось спустя пару минут. — Соль. Дай. Сюда. Гнида! — Желтый взгляд вдруг просиял, что бутылочное стекло, опущенное в воду, и стал неестественно ярким. Серый молча поднялся, поставил рядом с просившим мужчиной соль, а за шиворот вылил свой завтрак.       — Когда я ем, я глух и нем, — улыбался наркоман, а его трясущиеся руки сжимали ложку. Он опустился к ошалевшему от наглости лицу, превратив свою осанку в вопросительный знак. — А еще раз услышу твой голосочек, ложкой выскребу язык… — Улыбка разрезала бледное лицо, а серый с яростью отбросил от себя столовый прибор. — Медленно, медленно, медленно… — он удалялся обратно в палату. В спину ему ничего не полетело, как то обычно бывает. А переступив порог столовой, серый снова потух и превратился в тень.       — Тебе повезло, что санитары на месте не заломали. Но ужином кормить не будут… — обратился к нему глухой голос спустя время. Это был Олег. — Здесь мало способов прививать дисциплину. Просто молча отбирают еду или какие-то вещи, которые можно просить для досуга…       — Ой, да насрать мне уже. Я так устал, что готов кинуться на кого-нибудь еще, а после забиться в одиночку и сидеть там, — Лекс не стал оборачиваться. Он вновь уткнулся в угол и высиживал там отведенные ему часы. Только вот до какого момента они отсчитаны — не знал. — Тем более, я опасный. Меня стоило сразу в белые мягкие стены сажать.       — Ну, раз ты здесь — значит, не настолько опасный.       Олег прошел и сел на свою кровать так, чтобы быть напротив серого. Вообще странным он казался мужиком. Спокойный был, как монах. Только — может, дело было в цветах, может, в чем еще — в синем глазу в эту минуту отражалась решительность и уверенность, а карий смотрел как-то ошалело и дико.       — За что ты вообще попал сюда?       — Ну, значит, — передразнил Лекс, растягивая унылые ленивые слоги в своей речи. — Человека избил. Спасал его, спасал, потом от него же получил, а потом… Вроде, не он это был. Не зря сюда попал. Болен я… Но готов поклясться, что не он это был. Надеюсь, он выкарабкается… Там такой тщедушный малый. Он едва за жизнь здоровым-то держался, — серый глубоко вздохнул и ненадолго замолчал. — А ты за что? В отличие от многих здесь, говоришь несколько иначе…       Олег понимающе кивнул, потом отозвался:       — Потому что со мной все в порядке. Ну, то есть… Я действительно ничего такого не делал. Но что-то происходило вокруг меня, — руки мужчины сжались в кулаки, а взгляд стал еще тверже. — Я думаю, что все это просто подстава. Возможно, и в твоем случае тоже. Знаешь, тут таким дерьмом пичкают… Подавляют волю. Каждую минуту ждут, что ты сдашься животному внутри себя. А оно ведь внутри каждого есть. Внутри каждого местного санитара даже или врача… И это всегда кому-то выгодно.       — Да кому? Я наркоман, из самый жопы мира вытащенный. Ну а вообще да, дерьмом тут пичкают, — Лекс даже развернулся к собеседнику. Нормальная логичная речь ему послужила бальзамом, что хоть и не лечил душу, но сластил горькую пилюлю. — О, глаза разные. Круто. Это еще называется какой-то ди-хреновиной, да? В общем, вот и вокруг меня что-то постоянно происходит. Хотя я того не хочу. Может, сейчас прекратится… Может, в палате было дело?       — Ну а что, у тебя прямо совсем ничего не было? Квартиры, денег? Раз торговал. Каждому есть, что терять. Хоть что-то, — Олег усмехнулся и потер веко, прикрыв карий глаз. — Гетерохромия, ага. А палата… Черт знает. Здесь хуже. Мой бывший сосед говорил, что там хотя бы не так страшно, что кто-то может задушить тебя ночью. А здесь опасно даже глаза поднимать на тех, кто бродит по коридорам.       — Да везде так. Везде темно… и везде так… — Лекс поник, растеряв в миг свою живость. Он был рад, что его единственным собеседником не станет демон, возможно, ютящийся лишь в голове. — А так да, была квартира. Да плевать уже. Как вышло, так вышло… У вас тут другой врач, к слову? И вообще, он есть?       — Может, и везде. Но я пока не жалуюсь. В нашем положении главное — чтобы не трогали. Здесь блаженны те, кто уже оторвался от мира и не испытывает страданий. — Мужчина пожал плечами, отводя взгляд на голую облупившуюся стену, исцарапанную и заляпанную чем-то за много-много лет с последнего ремонта. — Врач есть, конечно. Не один. Но чаще они общаются с теми, кто еще в состоянии это делать. Остальные — это только к медсестрам, за таблетками и уколами, и еще на физиотерапию. Ну и еще есть пациенты, которые записаны в какую-то программу… Знаешь, разработка новых методик, все эти исследования. В принципе, нас с тобой уже не будут лечить. И Глеба не будут. Все, кто здесь — уже служат науке в той или иной степени.       — Ясно. Будут кормить экспериментальными таблеточками и делать вид, что это для государства? — хохотнул Лекс, потягиваясь. Его настроение неуклонно ползло вверх. Олег оказался приятным и ровным, заражал спокойствием. И сейчас это было просто необходимо. — Ясно. А доктора с нижнего этажа тоже тут орудуют?       — Именно. Но ничего. В конечном итоге есть только два варианта: или они окажутся чудодейственными, а мы излечимся и станем знамениты, либо наши страдания прервутся в ближайшие лет пять, — ответили серому с простодушной усмешкой. — Доктора, насколько я знаю, да. Особенно среди тех, кто работает в этой программе. Такие обычно просто закрепляются за пациентом и наблюдают за ним вне зависимости от того, как сильно может ухудшиться состояние. Это понятно: некие личные наблюдения в течение долгого времени куда надежнее, чем перебрасывание больных из рук в руки. У Глеба, допустим, врач остался тот же.       — Отлично… — вздохнул Лекс. — Не очень люблю своего врача. Надеялся, что он, может, забудет про меня. Всяко разнообразие, блин…       После этого разговора у Лекса наконец появилась надежда на мало-мальски спокойное времяпровождение. Олег оказался довольно приятным собеседником, хотя его по-черному реалистичное отношение к собственному будущему не добавляло веры парнишке, который все еще стремился к борьбе и выживанию. Но это решалось просто: нужно было просто избегать всякого прогнозирования в разговорах. На любые другие темы мужчина охотно травил разные байки, а главное — не судил серого за его прошлую жизнь. «Сейчас все мы в одной лодке, а кто каким путем в нее попал — неважно», — пояснял он. Олег не расспрашивал Лекса о его грехах и не рассказывал о своих. И в этот момент они оба казались самыми нормальными людьми во всем этом сжатом мирке.       Снова приходила Лиля. К Олегу она, как и к Лексу, относилась довольно добродушно: улыбалась понемногу, хотя в быстрых и точных движениях ощущалась опаска. На этом этаже в девушке в целом стала читаться некая отстраненность — естественный психологический барьер от ужасов, которые порождались коллективным больным сознанием. И снова сожаление во взгляде… Медсестра словно упрекала молодых людей в том, что они все же попали на второй этаж. Но когда Лиля вышла из палаты, Олег сказал так: «Если мне разрешено любить, то я ее люблю. Пока есть она, все имеют призрачный шанс на спасение».       Может, правда так и было. Ведь тени Яна не настигали Лекса в процедурной за чаем. И после попытки побега они не стискивали рассудок плотным кольцом. Уже неделя прошла на новом месте, а серого не тревожили понапрасну, хотя он по-прежнему не мог заставить себя расслабиться с наступлением ночи. Впрочем, во всей больнице во мраке себя совершенно комфортно мог чувствовать, разве что, Глеб. Недовольный и агрессивный, как сторожевой пес, он рявкал в ответ на любое движение при солнечном свете. Много спал. После отбоя он обычно что-то мурлыкал себе под нос, лежа в постели, и погружался в какой-то транс.       — Можешь не обращать внимания. В таком состоянии он нас даже слушать не станет и не пошевелится, даже если ты начнешь ходить строем и стрелять из пушек, — успокоил Лекса Олег очередным вечером, когда светобоязненный псих ни с того ни с сего начал напевать мотив колыбельной.       — Странный он. Интересно было бы узнать его историю… Обычно боятся тьмы. Но ему в ней комфортно.       — Увы, врачебная тайна. А он сам ее уже никому не расскажет.       Лекс смотрел в давно не знавший ремонта потолок. Настолько давно, что это было заметно даже в ночи.       — Я, вон, перед тем как сюда попасть, пытался бежать. Да ебанное кладбище меня сморило, потерялся в нем. А потом что-то произошло... До сих пор прокручиваю момент в памяти и никак не пойму, куда свернул неверно и в какой момент…       — Бежать? Ну ты даешь, парень. А случилось-то что? Это там ты кого-то избил? — Слышно было, как Олег повернулся на кровати, проминая старый матрас тяжелым атлетичным телом.       — Ага, — Лекс поморщился, не желая будить в голове отвратительно воспоминание. — Да сбило меня что-то с пути. И не признал знакомого… Не знаю. Не будем об этом. Я хотел добраться до церкви. На кладбище же обязательно она есть? Но так и не добрался. Ты знаком с этим районом? Я, вроде как, выскочил с территории больницы, сразу сиганул влево.       — Далеко ушел, может? Там от могил отдаляться не надо. Чуть деревья гуще становятся — все. Просто шагаешь вдоль надгробий, пока не упрешься в старую дорогу, которая через кладбище проходит. Ориентир — мемориальная стена военным. Потом по этой дороге продолжаешь двигаться в направлении от больницы, там часовня и выход в город.Только выходить лучше не через ворота, к которым дорога-то ведет, а через маленькую калитку за церковью. Ну, в смысле… если ты еще раз умудришься отсюда выбежать в больничной пижаме, — в голосе мужчины слышалась задиристая улыбка и своеобразный азарт. — Только вот церковь тебе зачем? Батюшка ведь сам в больницу ходит.       — Библию хотел, — коротко ответил Лекс, давая своим тоном понять, что развивать тему не хочет. — Спасибо. Может, выпадет мне еще один шанс…       — Интересный ты парень, — коротко заключил Олег.       Больше он ничего сказать не хотел, да и не смог, в общем — ровно в этот момент Глеб вдруг застонал громче прежнего, вкладывая в свою заунывную песню какие-то неразборчивые слова. Провыл куплет и стих.       — Жаль, что нельзя вырвать ему трахею, да? — вновь зазвучал голос Олега в разлившемся молчании. Все такой же четкий и мелодичный — но какой-то чужой. Мысли стали чужие… — Или выдавить ему глаза… Как он сам до этого не додумался? Избавил бы себя от ежедневных мучений, от света…       — Что?.. — Лекс приподнялся на локте, впиваясь взглядом в неразборчивый силуэт соседа по кровати. — Что ты несешь?       — А? Я не говорил ничего, — отозвался мужчина.       — М… Показалось… Да, извини, точно показалось, — Лекс улегся обратно. Он быстро себя убедил в том, что это опять у него начинаются проблемы, что это в его голове. Он больше не доверял реальности.       — Ну да, да… — Олег странно хихикнул, прокашлялся, ворочаясь. — Как твой стояк с утра…       — Отлично, — Лекс хмыкнул, но напрягся и готов был вскочить с кровати в любую минуту. — Это у тебя такие приколюхи, или ты реально отмороженный?       — Нет, — отвечали ему беззаботно. — Ты любишь боль?       — Нет, — ворчливо отозвался серый.       — Врешь. Что тебе снится? Ты ворочаешься, хрипишь, держишься за шею, у тебя встает…       — Ты наблюдаешь, как я сплю?.. — наркоман все мрачнел.       — Можно я подержусь за твое горло? Обещаю, я не причиню тебе вреда… — Во тьме послышалось, как Олег облизнул губы и перекатился к краю кровати. Даже несмотря на плотный занавес теней было понятно, что он пристально смотрит на Лекса.       — Сука… — Лекс соскочил с кровати и в два прыжка очутился у двери. — Ебнутый! Не трогай меня! — Он пошел по коридору, чтобы не оставаться больше в палате. Пускай его лучше заберут, чем вести такие разговоры! Или их не было? Или это опять Ян играл в своим мерзкие глупые игры? — Ян! Сучий сын, иди сюда! Неделю тебя уже нет, падла, сюда иди! — Ни в чем не повинная стена оказалась атакована голой пяткой. Правда, хуже становилось явно не толстому бетону. Лекс уже слышал, как просыпались и спешно собирали ошметки растекшегося в полудреме сознания санитары, что остались на дежурстве. Наркоман же, кинувшись в окно, наткнулся на решетку. Ему, конечно, никогда не хватит сил выдрать ее, но вот спровоцировать жалкие попытки истошным воплем он мог. — Ян! Иди сюда, тварь! Я уже не могу, хоть поговорю с тобой… Хоть разговаривать с кем-то, кто не обратится сию секунду ебанутым. Засунул меня сюда и кинул?! Решил намеками и блядскими подставлялками своими добить? Иди сюда, сука! — Лекс принялся остервенело биться в решетку, сжимая в цепких кулаках прутья. И он собирался делать это до тех пор, пока его не прибегут снимать со стены санитары. Но те пока не спешили. Психи проснулись раньше, в палатах поднялся вой. Кто-то уже выходил в коридор следом — разбираться первобытными, животными методами. Олег тоже выскользнул вслед за серым застыл посреди коридора в настороженном недоумении.       — Хватит орать! — зарычал кто-то сбоку, продирая заспанные глаза. Другой истошно заверещал — на него кинулись. Тут уж на общий гвалт прибежал персонал. Свет в коридорах зажегся ярче, вспыхнул в палатах. К хору присоединилось еще с десяток голосов — и среди них наверняка Глеба.       — Тихо! Если не хотите получить электрошоком — назад! — пытался разогнать психов огромный санитар. Те, кто попугливее, тут же метнулись в свои углы. Остальные продолжали бунтовать. Кто-то подбежал к Лексу и схватил его за плечо, дернул.       — Да пошли вы все в Ад! Ян! — Серый еще раз с силой ударился в решетку. Он перекрикивал и гомон толпы, и яростные крики дерущихся, даже санитаров — и тех смог переорать. И ровно в ту секунду, когда буква «я» ударилась о стены больницы, в один момент, как по щелчку, во всем здании не стало света. Никакого. Ни фонарей с улицы, ни внутри. У санитаров не было фонариков, так как коридор только что был освещен. Психи на секунду стихли. А после, стремясь урвать свой кусок свободы, ринулись друг на друга. Толпа превратилась в мешанину из чужих тел, а Лекс, так удачно висевший на решетке, испугался пуще всех прочих. Тьма! Он звал, а к нему пришел мрак. Агрессивный, бурлящий, кипучий и горячий, что смола. Несчастный наркоман сам не помнил, как перепрыгнул через потасовку, как обошел санитаров и как ловко увернулся от летящих в него проигравших в схватке. За спиной уже приветливо щелкал о чью-то плоть электрошокер.       Во мраке деревья казались силуэтами, нарисованными странным художником с уклоном в сюрреализм. Лекс никогда не интересовался искусством, но вдруг тонко ощутил всю мрачную красоту кладбища, старых покосившихся ворот с небольшой, как оказалось, закрытой часовней и этого прохода в город. Портал в другой мир, мир нормальных людей, не отличался красочностью. Он превратился в монохром и поддерживал светлую, почти белую в лунном свете фигурку Лекса в больничном одеянии искренней чернотой.       Безлюдно. Совершенно пусты были улицы пригорода, а Лекс заплутал уже в первые два поворота по переулкам с нечитаемыми названиями. Но, что удивительно, церковь он нашел. Единственное освещенное здание, не похожее на улей проституток или пивной слет. Лекс сразу приметил своды и громоздкость, которую путают с величественностью. Босые ноги встали в черную лужу с желтыми окошками, пустив множество маленьких волн.       — Отлично. Если я после этого не сдохну от пневмонии легких, то что меня может убить? — серый постучал в массивные тяжелые двери кулаком. Еще раз. И еще раз. Тишина. Никому не было дела до замерзшего худенького парнишки в странной одежде. Никому не было дела и до босых ног в ледяной луже, и моросящего по прилившей к коже мокрой больничной пижаме дождя. Ничего не изменилось за время его отсутствия. Мир был все тот же. Серый, безлюдный даже в толпе и мерзкий, как фигурная тень в детской комнате.       — Чертов козырек, весь дырявый… — Лекс переступил с ноги на ногу и постарался найти укрытие. Но на него везде лило, куда бы он ни встал. Еще раз постучал. Но вот, за дверью вдруг послышалось шевеление. Кто-то долго ковырял замки, а после открыл маленькое окошко, прорези которого не были заметны во мраке.       — Кто там? — спросил из церковной темноты сухой голос. В смотровом окошке отчетливо различался блеск двух глаз под густыми обвисшими бровями.       — Это… Я. М, — Лекс прокашлялся, собирая разбежавшиеся по углам мозга мысли. — Я Алексей. Мне помощь нужна. Можно у вас переночевать? И Библию. Или просто Библию, не надо ночевать…       — Что? — Голос был удивленный. Вскоре по ту сторону послышался топот еще одной пары ног, раздраженный шепоток, которого парнишка не смог разобрать. Одни глаза в прорези сменились другими, более молодыми и цепкими.       — Вы откуда? — спросил Лекса уже другой человек, все так же через крепкие старые двери.       — Я заблудился, — твердо отозвался парень.       — А Библия зачем?       — Боженьку позвать, вдруг поможет! — расхохотался Лекс, вдруг кинувшись к окну. Он вцепился пальцами в его края. — Какая разница? Не для того ли тут стоит это строение, чтобы вести к богу? Вот он я, пришел, ведите.       Снова с той стороны послышался шепот. Спор, хоть и велся на полутонах, но был жарким, острым. В разговоре двух батюшек мелькнули слова «полиция» и «больной», потом — снова что-то неопределимое, потом замки открылись. Лекса встретил настороженным взглядом человек в рясе, поманил узловатой рукой. Второго видно не было.       — Проходи, дитя. В притворе посидишь, подождешь, пока дождь не кончится…       — Спасибо… — Лекс улыбнулся едва, и босая нога шлепнула по каменному полу. Он не спешил смотреть в лицо, встретившее его. Священник бегло оглядел его с головы до ног, ближе, чем на полтора метра — не подходил. Парнишку отвели в закуток, где торговали свечами, иконками, другой церковной утварью. Дурманяще пахло пчелиным воском и ладаном. И Библия карманная тут тоже была, но ее серому не предлагали. Человек в рясе продолжал смотреть пристально и даже страшно в такой темноте, словно инквизитор.       — Библию можно? — набрался наглости Лекс очень скоро. Бери, пока дают. Беги, когда бьют. Правда, парнишке вдруг стало ясно, что к нему настроены враждебно. Зато тепло в помещении.       — Ну хорошо… Возьми, — натянуто ответил батюшка. Но не успел серый отреагировать, как из храма показался второй с горящим мобильным в руке. Лекса он, видно, поначалу не заметил и выпалил:       — Да, он из дурдома сбежал. Уже выехали, через пять минут будут…       — Сука, — на лице серого не понятна была ни одна эмоция. Но парень подскочил и, оттолкнув священнослужителя, сиганул на выход с такой скоростью, что мало кто из здешних жителей успел бы его остановить. Даже если бы захотел. Дверь они, на счастье не закрыли. Не хотели находиться с психом в храме божьем? Впрочем, без подарка ребенок улицы не ушел. Пока бежал, пока толкался, прорывался, в руке как-то оказался крест батюшки. Маленький. Лексу некогда было его разглядывать. Он прошмыгнул в мрак улицы.       Возвращаться обратно страшно, деваться некуда. Лекс шатался в проемах между серыми домами еще долго, пока не перестал чувствовать руки и ноги. Тогда ему просто пришлось искать новое место для обитания. Хотя бы до утра. Во тьме страшно шипело, дурманило что-то знакомое. Он окончательно заблудился. Но вот за очередным поворотом по глазам резанул неоновый розовый цвет. Яркий, но холодный.       — Бар… Какой? «Закон»? Жизнь хохочет надо мной… — уныло произнес серый. Помялся еще немного и зашагал к вывеске. Бар находился в подвальном помещении: под вывеской лестница вниз, а там уже и обшарпанная дверь, и курящие зеваки, не стремящиеся выходить из-под козырька в дождь. Лекса они встретили странными, но вполне себе спокойными взглядами. Он не выглядел сейчас тем, кто может доставить много проблем. На входе терлись о женщин сонные пузатые мужики, от которых несло перегаром. А у одного из них торчал из заднего кармана джинсов кошелек. «За все надо платить!» — заключил Лекс и выудил его, поглядывая на морщившуюся от отвращения девушку в объятиях волосатого бугая.       Узкие проходы, небольшие кабинки и барная стойка, залапанная до одурения. Здесь было уютнее, чем в церкви. Множество красных, коричневых оттенков и пара неоновых вырвиглазных вставок в интерьере. Официантки всего две, с глубокими декольте и узким мышлением. Умные глаза бармена охватывали разом весь зал и забирались даже в самые темные углы помещения, забитые обжимающимися телами, как роем мух. На Лекса они смотрели теперь с подозрением и издевательской ухмылкой, но никто не признал в мокрой пижамной одежде психбольничное одеяние. Да и в сером чужого никто не признал. Он устроился за барной стойкой, отвернувшись ото всех спиной. Босых ног теперь не было так пронзительно видно.       — Ну и ночка, а? — смешливо произнес бармен (на бейджике у него было написано имя: «Андрей»), кивая на рубашку Лекса. Перед носом у парнишки тут же оказался начисто вытертый стакан, на треть заполненный виски. — Это за счет заведения. Сегодня акция. Счастливый час, все дела.       — Спасибо… — усмехнулся Лекс. Вот так вот. Его пригрело срамное место, полное греха и отчаяния. — Да. Неудачная, — он опустил взгляд, пересчитывая деньги в кошельке. Ему хватит на сегодняшнюю ночь. А после он оставит ворованное здесь. Деньги Лекс таки положил на стол. Мол, за следующую порцию. Желудок страшно крутило от голода, но серый твердо решил наполнить его алкоголем.       — Чего наливать-то? — Андрей сразу прихватил пару купюр, разгладил их и выложил на столе рядышком, как будто бы для наглядности, а между ними — барную карту.       — М… Давай… — Лекс поводил носом из стороны в сторону. И ткнул в коньяк. Ну, деньги не его, а попробовать хотелось. — Это вот.       — «Хеннеси»? Ну, классика. Сейчас сделаем. Лимон, шоколадку? — бармен не замолкал. Он нашел нужную бутылку, подходящую рюмку, быстро все налил. А взгляд его то уходил к бесконечным стеклянным сосудам, пустым и полным, то с любопытством возвращался к лицу серого. — Знаешь, ты выглядишь довольно зажатым для этого места и этого времени. Не с Луны свалился, нет? Я в детстве, когда представлял людей с Луны, думал, что они примерно настолько же бледные, — Андрей все еще не доверял облику беглеца из психушки, но хотя бы пытался успокаивать и себя, и посетителя беззлобными уколами. Впрочем, и правда: в бесстыжем белом свете над стойкой ничуть не загорелые руки бармена казались втрое темнее лексовых.       — Немного с Луны. Лимон… — Лекс отогрелся и начал говорить медленно. А алкоголь подарил даже спокойствие. Очень хотелось спать. — Я зажатый? Да нет, просто не хочу доставлять неудобств. Пришел выпить и погреться, — серый улыбнулся и уткнулся носом в стакан. Через минуту сбоку запахло цедрой.       — Готов поспорить, тебе это нечасто удается, — сощурился Андрей. — Слыхал, кстати, новости?       — Какие?       — А про больничку, вон… Ну, тут дурка рядом. Уже и в газетах про это писали, и санитары сюда после работы иногда захаживают… Жесть какая-то в последнее время там происходит. Говорят, так повально в один момент люди еще с ума не сходили.       — Времена, наверное, тяжелые… — Лекс сглотнул, отставив от себя в сторону пустой стакан. — Людям тяжело, вот и рвет башню.       — Не, парень… Людям всегда тяжело. Да и способов решить свои проблемы много разных. Суицид, например, агрессия. А там просто такая ситуация, что особо буйных девать уже некуда. Общее отделение полупустое, потому что у всех рано или поздно мозг, видимо, с концами через уши вытекает. Люди там в овощей на глазах превращаются, даже если пару недель назад ложились с легенькой депрессией. Да и атмосфера… Врачи некоторые боятся на дежурство оставаться, говорят, там темно становится до жути. Шумы какие-то… Кошмары снятся. И такое вот где-то год, два… Говорят, раньше тоже было туго — атмсоферка, поди, не самая радужная, но сейчас некоторые истово верующими стали из-за всей этой чертовщины. — Бармен усмехнулся и, забрав у Лекса стакан из-под виски, отставил его к грязной посуде. — Коньяку-то подлить?       — Подлей. Не знаю. Ничего не слышал про эту больницу. Ну стремная и только. Да и как иначе может быть с психами? Насмотрятся на чужие кошмары наяву, вот им и страшно.       — Ну так я тебе говорю, порой бывают такие периоды… — протянул Андрей, продлевая наркоману напиток. — Мне, например, мужик, который до меня работал, рассказывал, что лет семь назад тоже такое было. Да и есть одна легенда… Больница-то на кладбище немецком стоит, и сама она еще с военных времен. И еще с тех времен здание проклято, кирпич весь кровью пропитался. Мол, орудовал в ней какой-то черный доктор. И опыты на больных проводились какие-то, и притон, и бордель — все тут было. С никому не нужными дуриками развлекались, как могли. Фактов, конечно, никаких нет, это все рассказы дедов и обрывки каких-то писем — находка для задротов, которые по мистике тащатся…       — И чего? От этого с ума сходят? — Лекс принялся расправляться с напитком. — Типа ходит черный доктор по коридорам и всех сводит с ума? — Усмешка появилась на губах и тут же исчезла, как только серый задумался о смысле сказанного. Ему даже стало не по себе, он опустил глаза в стол. — В общем, кто знает. Все может быть.       — По легенде. — Андрей хмыкнул. — Бар у нас рядом. Байки эти в ходу. Стремно ведь, когда к тебе на неделе десять разных людей оттуда заходят и одно и то же рассказывают? А знаешь, кстати, после чего в прошлом массовый психоз прекратился?       — Ну? После чего?       — Из монастыря вызвали монахов — ну, в смысле, совсем набожных, которые давно от мирского ушли — и всю территорию святили.       — И только это помогло? — в голосе серого читалось смятение.       — Говорят, что да. Мол, монахи там нечистого увидели и изгнали, а все озверевшие после этого успокоились и на покой отправились. Врачи стали спать спокойнее, тени ушли… Тени там видели, вот чего. В общем, муть, — бармен вздохнул и на минуту отвлекся, чтобы принять заказ у кого-то еще. — Ну а сейчас в той больничке бабка-ведьма лежит, а парень какой-то носится по коридорам с куполами на пузе и кресты везде рисует. И вот уж не знаю: то ли у нас весь народ так на мистике помешался, то ли Бог и Дьявол реально существуют.       — На том свете узнаем, — обиженно буркнул Лекс. Не носился он с куполами на пузе! Только перед Яном. Серый глубоко задумался и осознал, что слабо помнит вообще что-либо, что происходило в этой больнице без злостного вредителя-демона. Ему стало еще чернее, и вести светские беседы совсем не хотелось. Радовался одному — немного отогрелся. И горевал по другому — он стал местной знаменитостью-полудурком с крестами на пузе. Да вот только бармен вдруг совсем странную вещь серому ответил:       — А мне казалось, ты и так в курсе.       — Чего в курсе?       — Ну, Дьвола-то ты точно видел.       В голосе Андрея появились знакомые смешливые нотки, а яркая лампа над стойкой на секунду заморгала, как если бы напряжение ослабло ненадолго. Когда Лекс поднял ошарашенный взгляд, за баром стоял уже не молодой парень, а чертов Ян, и как ни в чем не бывало мешал в шейкере свою черную жижу. И был он так невозмутим, словно все это время здесь находился!       — Ну, не Дьявола, может, ну уж на твоем-то месте я бы верующим стал… — едко добавил демон.       — А. Здрасте, — Лекс недовольно поморщился, будто только что сожрал гнилой лимон. — Я тебя давно звал. Сейчас ты мне не нужен. Иди отсюда, все равно скоро поймают и заволокут обратно, — парень всем своим видом показал, что общаться не намерен, да и бояться уже устал. Он задумывался о том, не говорит ли он сейчас с барменом Андреем, который на самом деле и рта не открывал? Молчал. Лексу стоило бы заткнуться и не обращаться внимания, но вместо этого он не мог унять язык. И это было глупо.       — Ну, ты меня тогда очень неоправданно звал. Всуе поминать, знаешь, никого не стоит… Но если ты просто по мне так соскучился — я это ценю. — Ян радостно оскалился и перегнулся через стойку к Лексу, чтобы ухватить того за щечку, насильно растягивая лицо в улыбке на один бок. — Что, жизнь без меня не мила уже? Нормальные психи хуже чертей кажутся?       — Я не буду с тобой разговаривать — Лекс отстранился, но при этом не убегал со своего места. А мог бы. Но он устал бороться глупыми человеческими методами с дьяволом. Его все равно догонят, пришпорят, прибьют, а потом еще и высмеют. А чтобы не думать о том, что уже в присутствии демона не испытывает отвращения, что странно и даже страшно, и боясь превратиться в собаку Павлова, серый начал размышлять, где бы ему достать монахов.       — Будешь. Тебе ведь не с кем больше. Или продолжишь дружбу со своим Олежкой? Он ведь ничего такой… — зашипел демон, проводя пальцем от скулы к губам парнишки. Там он руку и отдернул. — А может, с Лилей? Бедная девочка, она так в тебя верит, а ты ее подводишь…       — Ревнуешь, что ли? — ухмыльнулся серый. — А может и буду. Лиля тебе не так обидна, как Олежка, а? Пойду и лягу под него. И усо. Что ты сделаешь? Да знаю я, что, не утруждайся, — Лекс махнул на демона рукой. — Ты будешь смотреть, а потом оборжешь. Ты все испортишь. И опять сделаешь меня дураком. Я уже понял. Это как моральная пытка. Неприятно, конечно, но мне учиняли и больнее.       — А что я еще мог бы подумать об идиоте, который лег бы под психа, который выкосил все свое семейство и даже не вспомнил, как? — Ян хохотнул — Нет, твои отношения с Лилей мне тоже смешны. Ты просто обворожительно наивен, зая… И умопомрачительно туп. Я готов пасть к твоим ногам, надрывая живот. — Демон отфыркался, но потом лицо его похолодело, в бесцветных глазах отразилось презрение и чувство превосходства. — Смотри, ты уже копнул глубже. И что хочешь делать дальше? У тебя больше нет бабки, которая даст совет в общении с чертями. У тебя нет свободной прогулки. Когда ты вернешься — у тебя вообще не будет возможности высунуть свой нос без разрешения… Клетка все теснее, милый. Оторвать свои пушистые уши от дрожащей спины не получится. На что ты надеешься? Дожить до старости? Там ты все равно попадешь на суд. Ты можешь петлять, сколько угодно, но тебе одна дорога — в мои объятия, милый…       — Я в курсе. В любом случае было бы так. Ты бы все сделал, вот просто все, чтобы сложилось дерьмово для меня. Но пока еще… — Лекс важно задрал нос, словно говорил не с демоном, а со старым заклятым врагом. — Пока еще душа моя. И хрен ты че получишь, Лепрекон. Пусть сдохну и в ад попаду, ничего тебе не отдам. Все. Лишишься демонской премии своей.       — Ага. И как ты этого добьешься? — хмыкнул Ян. — Впрочем, утро вечера мудренее. А тебе спать пора.       Демон кивнул на входную дверь, за плечо Лексу, и через пару секунд в помещение ввалилась полиция и медперсонал. Коньяк допить наркоману было не судьба, а Андрей, который обнаружился на своем месте, только и смог, что удивленно присвистнуть.       — Можешь собой гордиться, парень, — бросил серому санитар, когда того связывали и сажали в машину. — Ты далеко зашел. Но это в последний раз…