Черный шум

      Свет ударил в глаза, разрезая мрачное полотнище сна. Лекс поморщился, почти чихнул, пряча лицо рукой. Зрение медленно наводило фокус, и вот перед серым предстала чудесная картина: палата, обвалившаяся с потолка штукатурка и смазливая рожа Олега. Лекс взвыл, поворачиваясь на бок, чтобы спрятаться, но ощутил боль. Соски. Сучий Ян не залечил ему их!       — Вот урод мордатый, а… — хрипло спросонья шипел наркоман.       — Ну спасибо, — отозвался сосед по палате. Он, очевидно, принял это на свой счет, нахмурившись. — Я, вообще-то, справиться пришел, как ты. Ну ты ночью и устроил...       В углу из-под одеяла ехидно захихикал Глеб, мелко царапая стену ногтями. Как будто этот преданный тьме ненормальный знал больше положенного и насмехался.       — Я не тебе, — мрачно отозвался серый. Он был напряжен, рядом с неадекватным Глебом находиться было даже приятнее, чем с Олегом. Лекс был готов в любую минуту подняться и убежать подальше, потому и сел на кровати, пригладив растрепанные со сна волосы. Низкий старт. Олег, впрочем, выглядел совершенно нормально. То же спокойное лицо, как при первой встрече, умный взгляд и никакой опасности в движениях или словах. Словно не было того странного переворота в его голове. Будто это вообще приснилось. Немудрено: все происходящее в жизни Лекса походило на страшный сон…       — Ну-ну. А тебе далеко удалось уйти. Ты крутой. Но без башки совершенно, — усмехнулся мужчина, щуря синий глаз. — Повезло тебе с доктором. Остальные даже не пошевелились сделать что-нибудь на случай инфекции… Как ты вообще?       — Нормально. Что мне станется. Я здешний таракан. Ничего, будет еще возможность, подготовлюсь лучше и… — Лекс закусил губу. Может быть, не стоило это говорить вот так вот такому человеку?       — Не факт, что будет, не факт… — Олег опустил взгляд. — Да и сам подумай. Куда бежать-то? На свободу, под трамвай? Мы никому не нужны, Лекс. Мы здесь-то не нужны, а там и подавно. Здесь хотя бы еда, кровать… За остальное можно побороться. — Он примолк на секунду, вздохнул рвано. А потом опять что-то чужое проснулось в меланхоличном приятном голосе. — Разве что выбраться пожрать нормально. Свежей плоти… не этих помоев...       — Нда, — уже без удивления отозвался на двоякие речи Олега Лекс. Вздохнул, помедлил немного и поднялся. Наркоман собирался сбежать из палаты.       Но за пределами его маленькой тюрьмы оказалось еще хуже. Отделение для буйных было далеко не райским местом. Стены здесь не видели ремонта уже очень давно, людей сложно было назвать людьми, а каждый миллиметр помещения хранил в себе чье-нибудь дерьмо. Как только серый вышел, он тут же напоролся на кого-то агрессивного. Его обыкновенное шествие по коридору сопровождали рычанием, мерзкими выкриками, причмокиванием и даже сальными шутками. В один момент наркомана рвало от противоречия: убежать и спрятаться или кинуться на кого-нибудь с кулаками, доказывая свою истинную человеческую натуру. Правда вот… Поступает ли так действительно нормальный человек? И что такое нормальный человек? Вот уж загадка столетия.       Лекс искал темный угол, преисполненный одиночества, но здесь все они были заняты. Даже самые неудобные! И он без конца болтался посреди помещений, у всех на виду, страшась взглядов, а еще больше — общения. Люди то и дело бросались на него, а у психов все социальные барьеры либо слишком хорошо работают, либо не работают вообще. Они чересчур откровенны в мыслях, в поступках, в действиях. Взгляды почти звериные. И, может, это и называется быть самим собой? Лекс не знал. Знал одно: он не может себе даже представить, как прожить ему без болтливого демона. Странно, но с ним теперь, в этой по-настоящему чужеродной системе, где он не мог найти себе места, Ян представлялся оплотом стабильности и безопасности. А главное, разумности! Наркоману стало противно от самого себя настолько, что он готов был проблеваться прямо здесь и сейчас… Теперь и его дерьмо увидят эти стены. Только чертов доктор опять исчез. Испарился, как и обещал. Он лишь иногда мелькал в коридоре, занятый своими врачебными делишками, но Лекс стал для него тем, кем тот сам себя назвал — тараканом. Не достойным ни того, чтобы его раздавили, ни вообще какого-то внимания.       Но когда отчаянье и одиночество подступили к горлу, вновь, как светлый ангел, появилась Лиля. Ее серый никогда не звал в своих мыслях, но она приходила просто потому, что тот ждал хоть кого-то, кто скрасит сумрак безумия. И даже тяжелые руки санитаров, которые тащили наркомана на вечерний прием по лестнице вниз, в уже знакомый уютный кабинет, где однажды даже раздавали печенье, казались каким-то волшебным окрыляющим механизмом, а не тяжелыми оковами.       — Садись, — мягко сказала Лексу медсестра, привычным жестом положив ему руку на плечо, а сама зашуршала и зазвенела упаковками, баночками.       — И че вливаем? — вздохнул парень, сминая руки в нервном жесте.       — То, что доктор прописал… Ты же знаешь, я не могу говорить. Но почти то же, что обычно. — Лиля улыбнулась. — И еще противовирусные. Впервые на моей памяти тут кому-то прописывают противовирусные… Может, что-то наконец меняется к лучшему?       — Сомневаюсь, — пожал плечами серый.       — А я надеюсь, — твердо возразила девушка. Затем последовали уколы, таблетки. Все по старой схеме. Заботливые руки Лили пытались ободрить больного, следуя за его движениями, заколдовать чарами милосердия. Лекс вдруг ощутил, как из недр души поднимается протест и гнев. С чего это вдруг? Ведь Лиля всегда ему нравилась. Но сейчас ее навязчивый свет раздражал, а не радовал.       — Ну, это все? Мне можно возвращаться? — отвратительное чувство овладело наркоманом. Ему не хотелось назад, но и вперед не шлось. Он не знал, куда себя деть. Так и встал бы на пороге.       — Ты можешь побыть еще недолго… Не думаю, что за дверью очередь. Если я могу как-то помочь… — Лиля сложила руки в замок и склонила голову. Она не улыбалась, вглядывалась глазами-океанами в лицо больного, словно пытаясь найти, где та самая рана, и вылечить. Но только лила на нее соленую воду. Лекс морщился, словно смотрел на солнышко, но оно резало глаза.       — Тебя любят больные. К тебе всегда очередь. Да еще наругают из-за меня… Я ж самый дебильный из всех дебильных. Меня уже ненавидят, думаю, за эти вечные… проблемы, что я доставляю.       — Нет… Просто так ко мне тоже не могут ходить, сам понимаешь, — мило улыбнулась Лиля. — А ты на приеме. Никто тебе ничего не сделает. Жаль, так мало нам дают времени… Видишь, какой ты. Не злишься, стены не ломаешь, не набрасываешься ни на кого. Я вот тебя не боюсь. Это они сами, это место пугает всех… А страх не щадит.       Она вздохнула и, приблизившись к Лексу, осторожно пригладила ему волосы у виска.       — Ты хороший. Хотела бы я встретить тебя раньше и в другом месте… Но судьба привела сюда нас обоих.       — К тебе грязь не липнет, — ухмыльнулся серый, поймав руку девушки и убирая ее от себя. — А я из грязи сделан. Не дури, Лиля. У тебя красавцев сотни бегает, а я уже все. Это был последний билет, — насмешливо произнес Лекс. Он не терял надежду. Но не собирался окрашивать яркими красками тьму. Сколько в черный не вливай розовых и сиреневых, выйдет только черный. Так что Лекс знал: все, кто повидали тьму и прикоснулись к ней, никогда уж не будут оптимистами.       — Не будь жесток к себе. Я понимаю, что мало могу сделать для тебя… Просто знай, Леш. Я считаю тебя хорошим человеком. Надеюсь, тебе воздастся за это все однажды… — Лиля остановила долгий взгляд на лице серого. Она смотрела на него пристально, но ее зрачки не были теми живодерскими сверлами, какими природа наградила всех страшных маньяков вроде Яна. Лекса окутывала волнами слепая нежность и немая тоска. Спустя минуту девушка поджала губы и отвернулась к шкафчику с лекарствами, нервно и смущенно стала перебирать баночки и коробочки. Парень вздохнул, не смея сдвинуться с места. Ему вдруг стало стыдно: жестокости в нем как-то прибавилось за последнее время.       — Ох, ну… спасибо тебе, да, — запинаясь, выдавливал из себя парнишка. А потом тронул девушку за плечо, разворачивая к себе. Наверное, важно устанавливать зрительный контакт… Или нет? — Я вот в себе его не вижу. В тебе хороших людей, хоть лопатой греби и закапывай! — с превеликим энтузиазмом выпалил Лекс. А после, когда смысл сказанного дошел до его головы, запнулся снова. — В смысле, не надо их убивать. Просто закапывать… В смысле нет! Не надо их живьем закапывать, просто их много, блин. Все, на тебя хорошести, как на роту солдат.       Лиля, видно, сперва ничего не поняла. Но потом губки расплылись в улыбке, и девушка коротко засмеялась, краснея и прикрывая лицо ладонью.       — Боже мой, ты такой дурак… — Ее рука легла на грудь Лекса, с осторожным давлением отталкивая его в сторону. Медсестра обогнула парнишку, чтобы отойти к столу и уже там черкнуть в каких-то листках. А потом она юркнула в соседнюю дверь, где они с серым раньше пили чай, и вернулась с шоколадной конфетой на ладони. — Держи. Это тоже лекарство…       — Спасибо! — вот теперь растаял и наркоман. Сладость не сразу отправилась в рот. — Ты будешь? А то одному есть неприлично вообще-то… — Конфета, которая теперь оказалась в плену пальцев Лекса, приблизилась к губам девушки.       — Нет! Лекс, — Лиля мягко улыбнулась. — Это только для тебя. А я недавно пила чай. Просто…       Но договорить она не успела. Дверь процедурной вдруг резко распахнулась, и внутрь зашел Ян. Лиля в момент отшатнулась, как ужаленная. Но только дурак бы не заметил замешательства и каких-то лишних телодвижений, не присущих пациенту и медсестре, которая должна была делать уколы. Белые безразличные глаза обвели помещение, после чего Ян улыбнулся.       — Здравствуй, Лекс. Лиля, — он кивнул медсестре, совершенно невозмутимый и ядовито-вежливый — чертов европеец. Лекс припрятал руку за спиной. — Я пришел вам назначить… Вот эти препараты — всем… в палате.       Голова Яна почти незаметно качнулась в сторону наркомана, а Лиля приняла совершенно белыми от страха руками бумаги, которые и то казались темнее.       — Надеюсь, с моим пациентом все хорошо? Не шалит? — мурлыкнул доктор.       — Н-нет… — выдавила Лиля, неуверенно кривя уголок губ и пробегаясь глазами по заключению и рецептам. И по лицу Лекса — тоже.       — Тогда все в порядке. Лекс, ты же не обижал девушку? — Ян прищурился и сдвинул брови, перейдя в наступление с другого фланга. Мужчина обратился к серому всем корпусом, тонкие крылья его носа заметно подрагивали, чуя запах шоколада — слишком уж яркий и сочный среди трупно-зеленой больничной тухлятины.       — Нет, не обижал, доктор Айболит, — недовольно процедил Лекс. — Я никого первым не обижаю, — серый увел и вторую руку за спину, чтобы выглядеть естественнее. — Я тут получал свои лекарства. Молча. Молодец же?       — Молодец. А теперь шагай в палату. Мне нужно пообщаться с нашей драгоценной Лиличкой, — бесцветно ответил доктор. Медовое выражение лица его словно подтаяло, обнажив выточенные тенями хищные и жестокие черты.       — Ну лады… — наркоман, подобравшись, прошмыгнул нужным боком мимо доктора, бросив ему короткое «только не ругайтесь». Лекса сразу же взяли под руки санитары, но перед тем, как дверь захлопнулась, он успел услышать слова Яна:       — А с вашей стороны, моя дорогая, весьма неразумно кормить с руки животных. Он, может, и вызывает сострадание, но у него кровь под коготками — и не только… Но ничего, вам с тем этажом больше не надо работать.       Обида на весь свет пересилила всякий цвет. Даже сладкое возымело совершенно отвратительный привкус жалости и собственной ущербности. Лекс вздыхал, сидя на своей койке и рассматривая, как мерно тает в его пальцах недоеденная шоколадная конфета. В этом можно было бы даже найти красоту, но глаза смотрящего были полны грусти.       — Чего голову повесил? — спросил Олег, зашедший в палату несколькими минутами позже, — тоже вернулся с процедур.       — Не… Ничего, — Лекс одарил соседа по палате скверным взглядом, а после вернулся к своему занятию. Мужчина, заметив шоколадные разводы на бледных пальцах, многозначительно выгнул брови.       — У Лили был?       — Был.       Олег невесело усмехнулся, присаживаясь на кровать напротив серого.       — Меня она тоже угощала пару раз… Она со многими так. Безрассудная девушка… На нее даже типы вроде Глеба, — он кивнул на пока пустующую койку светобоязненного, — не бросаются. Чудно, да?       — Чудно, — эхом отзывался наркоман, который погрустнел пуще прежнего. А что бы и не расстроиться, когда тебя перед неплохой девушкой назвали зверем с кровью под когтями, так еще и эта девушка, похоже, удачный проект для манипуляции общественными массами больницы? Серый не знал, куда еще ниже его духу падать. Единственная свечка в его груди — и та померкла.       — Но со мной она перестала работать, когда я перешел сюда… Ну вот только приходила в тот раз, когда тебя перевели… Кажется, она подменяла местную медсестру…       — Со мной теперь тоже, так что… Так что.       Олег дернул головой, вмиг посуровев.       — В таком случае это хороший прощальный подарок… Я сочувствую. И, поверь, понимаю тебя.       Олег поднялся со своего места и подошел к Лексу. Постоял перед ним, а потом, после мгновений молчания, сел уже рядом. Мужчина не делал ничего плохого или странного, однако наркоман почувствовал с его стороны неосязаемое давление. Словно мог улавливать чужое настроение и теперь осознал, как что-то могло поменяться в любую секунду в этой тягучей ржавой меланхолии. Парень напрягся, но старался не выказывать никаких полутонов и не провоцировать агрессию.       — По крайней мере, ты можешь думать о ней… Совсем не плохое воспоминание в тех условиях, в которых мы оказались.       — Возможно. Меня это не волнует настолько сильно.       Олег не ответил. Он совсем затих и только продолжил смотреть на ладонь Лекса. Словно это шляпа фокусника, из которой должен был вылезти кролик. Должен был, но опоздал минут на двадцать.       — Что? — недовольно отозвался Лекс. — Тебе не нравится шоколад?       — Наоборот.       — У меня кончилась конфета. Растаяла. Отвали.       — Почему ты грубишь мне? Я тебе не нравлюсь? — в голосе Олега послышалось что-то болезненное. Он поднял глаза на Лекса, уставившись на парнишку с каким-то туповатым недоумением. Теперь наркоман заметил. Странная дрянь: когда у Олега ломался голос, казалось, что у него и вся живость лица переносится с одной стороны на другую. Если мужчина был спокоен, его карий глаз будто немел, выражение в нем тухло. А теперь — наоборот. В ореховой радужке зажегся лихорадочный огонь, а синяя замерла безжизненным комком. Страх прилип к пояснице.       — Да. Не нравишься. Мне никто не нравится, если ты не заметил, я от этого и лечусь. Иди на свою кровать, ладно? — Лекс старался казаться спокойным.       — Но я пытаюсь быть дружелюбным. А ты мог бы со мной поделиться… Ведь Лиля… Она ушла. Она перестала нас любить…       Олег внезапно вцепился в плечо парнишки. Хватка у него оказалась железная, пальцы были как крючья. Мужчина наклонился ближе к лицу наркомана.       — Она лгала нам, да? Она лгала нам? Я бы задушил ее за тебя, мой друг… Нельзя так поступать с человеком…       — Нет, она не лгала тебе, успокойся, — Лекс уже истерически улыбался. Его колотило, он чувствовал, как под нажимом чужих пальцев на его плече расцветает гематома. — Отпусти меня, — он пытался разжать тиски. — Слышишь? Все в порядке.       — Нет. Она шлюха, — Олег помотал головой и улыбнулся. Это была его обычная печальная улыбка, но сейчас она выглядела просто жутко. — Я тебя не отпущу. Я не брошу тебя так, как она.       — Хорошо, но тебе не обязательно меня держать, да, парень? Я же не она, я не убегу, — быстро переключился наркоман и начал играть по правилам психа. Вдруг это поможет?       Олег помолчал. Он смотрел на Лекса так, словно проверял, по глазам хотел прочитать, лукавит тот или нет. И вот, мужчина снова улыбнулся и на миг разжал руку… Но в следующий же миг ладонь переместилась на шею, стиснувшись с новой силой, и серого прижали к кровати, ударив затылком о стальную спинку. Взгляд у Олега был внимательный, даже трепетный. Его тяжелое, жесткое, лишенное всякого жира и состоящее из одних мышц и жил тело источало жар возбуждения.       — Ты как? Охренел, может, нет?! — как можно орать со стиснутой глоткой? Никак, потому Лекс отчаянно хрипел. — Я же сказал, я буду послушным. Хватит.       — Я понимаю, — коротко ответил двуликий маньяк, сильнее стискивая пальцы. — Такая хорошая шейка… Я знаю, тебе это нравится. Я видел на тебе следы. Видел, как ты держишься за горло ночью. Видел, как у тебя встает. Я помогу тебе… Помогу тебе испытать это наяву…       Олег поджал губы и надавил еще жестче. Лекс уперся в насильника всеми конечностями, пытаясь оттолкнуть от себя. Под бледностью лица и тела раздувались синие вены.       — Какие следы? Что ты несешь? Я орать буду, отпусти!       — На твоем теле… На твоей шее. Он причиняет тебе боль, и тебе нравится. Но я лучше… Я убью тебя, и тебе станет лучше…       Может, Лекс и хотел орать, но не мог. Это была не сексуальная игра Яна. Не пытка. Горло серого сдавили железным прессом, не давая более возможности выпустить и писка. Не вдохнуть и не выдохнуть. Кислород перестал поступать в организм, а Олег был словно сделан из чугуна. То, что он творил, он творил без сомнений и был счастлив. Он ведь помогал. Он хотел как лучше. А у несчастного парнишки закатывались глаза. Забавное ощущение: в один момент испытывать страх смерти и возбуждение. Лекс вдруг вспомнил о Яне, когда сознание меркло, и о том, что с ним приятных ощущений больше. И, может, к лучшему все? Больше не придется бороться и страдать. И даже конвульсию тела он ощущал как-то издалека уже сейчас. Боль и страх отступали. Но когда мозг готов был отключиться, дверь в палату вдруг едва не выбили. Туда ворвался Глеб, скованный по рукам ремнями смирительной рубашки. Санитары не удержали его, и теперь больной адски выл и метался, снося все на своем пути, как разъяренный бык. Олег отшатнулся и тут же оказался на полу. Глеб высвободил одну руку. Он пытался выцарапать себе глаза в припадке, и любого, кто к нему прикасался, воспринимал как угрозу. Постель Лекса пошатнулась, в хлипкую ножку влетел череп соседа-насильника. Санитары орали о транквилизаторах, о том, что буйного пора переводить в одиночку. Кто-то унесся за медсестрой и лекарствами. А кто-то — выключил свет. В палате стало темно, и Глеб умолк и замер. Он продолжил лишь жалобно скулить и, кажется, плакать, как маленький ребенок, который ушиб коленку. Только новый вой эхом разнесся по коридору…       На эту ночь Лекс остался в палате один. После инцидента с Олегом и Глебом, после того, как он сам, в шоке, полоумный, попытался рвануть к выходу, появилась сестра с транквилизаторами и Ян. Поступило распоряжение разделить больных и наблюдать за состоянием. К лучшему или к худшему, но сегодня серый остался наедине с темнотой.       Больше никакого бормотания. Больше никто чужой не будет стеречь его сон. Лекс лежал на спине, вслушиваясь в каждый шорох. А их, проклятых, в психбольнице слишком много! Наркоман не спал. Ему казалось, что он тут никогда не спит. Лекс все чего-то ждал. Он нутром чуял, что хозяин недоволен. Хотя кто его провозгласил хозяином, неизвестно. И когда сам наркоман стал подчиненным? В этой больнице? Или когда первый раз всадил иглу в вену? Неизвестно.       — На шее останутся следы… — Лекс с грустью тер поврежденное место. Однако никто не ответил. Тьма словно насмехалась над ним, как над глупой молодой девицей, которая пошла за богатым кавалером, ожидая, что это принц, и опозорилась. А может, она, тьма, и была его сегодняшней единственной гостьей? Великая, немая, неподвижная. Чернота вновь заставила время остановиться. Взяла его за горло, как Олег — Лекса. Как Ян…       Ян. Великая мрачная фигура бытия мелкого парнишки. Лекс снова сравнил себя с тараканом. Живучий, незаметный, быстрый, жаль, что не рыжий. Надоедливый.       — Когда это вышло? Отчим тоже бил, но не вставало… — наркоман задумчиво трепал истерзанное молью покрывало. В его голове невольно возникали образы пережитых ночей. Они были кошмарными. Но тело Лекса всегда исправно отзывалось на ужас и боль. Он должен был себе признаться, что раньше никогда так ярко эмоцию в этом деле не испытывал. Как факт, даже не особо нуждался, быть может, а сейчас... Сейчас тело его требовало чего-то.       — Я не хочу дрочить, я устал, — хмыкнул в пустоту наркоман. Но внизу все наливалось теплой, живой, жаждущей кровью, как только мозг очередной раз сжался от мерзкого лика демона. Лекс засопел, обиженный сам на себя, перевернулся на бок.       Наверное, самым приятным была, быть может, даже не боль. А ощущение над собой кого-то. Сильного, властного. Жаль, неверного в этом своем увлечении: Лекс где-то в глубине души боялся того, что перестанет быть интересен демону. Только что представлялось большей карой: страх перед смертью или нежелание демона приходить к нему в недружелюбный мир? Об этом думать не хотелось. Совсем, совсем не хотелось. Какие мерзостные помыслы витали в его голове! Но только вот всплыло, как залежавшийся на дне озера труп, гнилое воспоминание о том, как чужие руки держат крепче олеговских… и внизу болезненно скрутило.       — Сука. Ладно, уговорил, подрочу, — сдался Лекс. Он оправдался сам перед собой, что это просто нервный стресс. Рука шмыгнула под покрывало, наркоман вновь перевернулся на спину, а глаза, упрямо рассматривающие абсолютную тьму, закрылись. Помещение палаты заполнило сладкое сопение наркомана и горячие вздохи. В истерическом смехе билось на краю мозга подсознание: «На кого дрочишь-то подумал, идиот? На Лепрекона?!» Но Лекс внутренний голос уже не слышал. Истома заполнила сознание.       А что дальше? По гнусной иронии Лексу не дали закончить сейчас так же, как раньше не дали бы спокойно спать. В полной тишине вдруг раздался цокот каблуков по раздолбанной, скрежещущей больничной плитке. Он приближался — приблизился и затих словно бы прямо под дверью палаты. Тьма перестала усмехаться. Она замерла в ожидании. Но не успел наркоман подумать, что это просто какая-то медсестра прошла мимо и вернулась на пост, не успел продолжить свое занятие, как вдруг со скрежетом повернулась дверная ручка и скрипнули петли… Из коридора не повеяло сквозняком. Там все было мертво, по-прежнему немо и неподвижно. Лапа черноты сомкнулась на горле времени еще крепче.       — Кто здесь? — голос наркомана звучал почти раздраженно. Он натянул на себя покрывало в каком-то нелепом жесте из детства.       Каблуки зацокали тише, принося за собой чей-то вес прямо в палату. Дверь снова закрылась, щелкнул замок. А мимо кровати Лекса проплыла миниатюрная женская фигурка. Белые стройные ноги, чулки со стрелкой, сестринский халат… Черный халат. Конечно. А каким еще он мог быть в темноте?       — Здравствуй, Алеша, — влился в уши серого нежный голос. Лиля. Неподдельная Лиля была в его сне. В ее глазах, пусть и посеревших во мраке, бились все те же сострадание и преданность. Девушка остановилась прямо над Лексом и склонила голову, как Мадонна. И в таком состоянии она его видит? Зачем она пришла? Наказать его или простить?       — Ага… — наркоман онемел от удивления. — Ты… ты что тут делаешь? А?.. Ты не должна быть тут… — Он даже сел на кровати, чтобы всматриваться в лицо девушки. — Тебя заметят.       Лиля улыбнулась и покачала головой, складывая руки в замок спереди. Она тихонько присела на край кровати Лекса. Халат немного приподнялся — юбки под ним совершенно точно не было. Лекс нервно сглотнул.       — Я пришла к тебе. Хотела попросить прощения. И попрощаться… Это последняя наша встреча.       — Ночью? В отделение с буйными? Нас, конечно, закрывают ночью, но мало ли что!       — Ну, ты ведь один, правда? Нам никто не помешает. А потом я уйду. Я ведь не могу просто оставить тебя… — Лиля положила ладонь на щеку Лекса. А затем — двинулась ниже. По груди. К рукам. Взгляд святой медсестры упал туда, где совсем недавно кипела работа над греховным, низким желанием. — Я пришла избавить тебя от мук.       — Что вы все заладили? Кто запустил флешмоб «избавь Лекса от мук»? — наркоман дернулся, поймав руку девушки. — Нечего тебе, такой хорошенькой, по палатам психов шляться. А я еще и наркоман. Нечистый явно. Мало ли че было? А? Не пугает?       — Нет, — Лиля тихо засмеялась. — Я же говорила, что ты хороший. А я… ко мне ведь грязь не липнет? Не волнуйся, Леш. Я для тебя на все готова.       Девушка поднялась с постели больного, высвобождаясь. И тут же тонкие изящные пальцы обвели запах халата, коснулись пуговиц у ворота… Одна за другой те стали выскакивать из петель. Лиля обнажила хрупкое белое тело — красивое, прямо кукольное, фарфоровое. Белье на ней тоже было черное. Сексуальное, манящее полупрозрачным кружевом. Но в глазах Лексова ангела и теперь не было похоти или холода. Все та же нежность и чистота помыслов.       — Я ведь нравлюсь тебе? — спросила Лиля. Голос ее звенел в тишине, отдаваясь тонким эхом, как от воды или камня. Медсестра отошла к стене, зябко прислонившись к ней спиной и выставив вперед плечи, отчего груди выступили вперед, и глубокая тень подчеркнула интимный залом и ключицы.       — Ну да… — еще громче сглотнул Лекс, вдруг отодвигаясь от недавнего своего наваждения. — Ты себя странно ведешь.       — Нет. Странно ведешь себя ты. Разве ты не хочешь взять меня? — Лиля прикрыла глаза. Чернота поползла к ней, подчеркивая белый, словно мерцающий силуэт.       — С ума сошла совсем? — рушился в темной голове образ идеальной девушки, с которой можно всю жизнь стоять и смотреть друг другу в глаза. — Это палата, хуй знает что, дерьмо-место, ты пришла ночью ко мне… Приятно, конечно, но чет херня какая-то.       — Я дарю себя тебе. И ты не рад мне? Не согреешь меня? — Лиля поджала губы и отпрянула от стены. Как в горячке, она метнулась назад к кровати, к Лексу. Теплое легкое тело накрыло больного, мягкая грудь скользнула по торсу, а сладко пахнущие губы почти подарили поцелуй. Медсестра выдыхала парнишке в лицо прохладный воздух, глядя ему в глаза с мольбой и желанием. Лекс же таращился, исполненный непонимания и шока. Вот шок-то был вполне объясним: любой бы опешил от того, что только что на коротышку у тебя вставал чудесно, а вот на красивую девчушку с формами и всем на свете — нет. Лекс ругал своего маленького друга, а сам не знал, куда от Лили деться. У него возникло ощущение, что он все разучился делать.       — Я тебя люблю, — шептал наркоману его падший ангел, и ласковые прикосновения опаляли лицо. Девушка откинулась назад и расстегнула бюстгальтер — он бесполезным черным комком улетел в сторону. Горячие бедра сквозь одеяло танцевали внизу живота Лекса в попытках взбудоражить желание. Да, она была готова и открыта, хотя и играла в неприкосновенную нежность. Тени сгущались сильнее. Шорох одеяла и скрип старой кровати оглушал воспаленный слух, но казалось, что где-то рядом раздаются шаги. Кто-то следил за Лексом. Кто-то, возможно, был готов в любую секунду распахнуть дверь.       — Охренеть теперь, — прошипел серый. Уговорил себя, обрадовался уже даже. Огладил упругий стан… И ничего. Ни тебе чудесных щекотливых ощущений под кончиками пальцев, ни внизу живота… Пусто. Пусто, как, в общем-то, теперь и образ светлой красавицы. Никакая она не светлая. «Интересно, я же у нее не один такой, да?» — думал серый, глядя на извивающуюся девушку. — Если тебя увидит Ян, он тебя отлупит, — заключил наркоман.       — Именно это я и сделаю. Ведь ты на это не способен, — прозвучало сзади. Нет, дверь так и не открылась. Демон выплыл из ниоткуда и вмиг оказался слишком близко. Острые когти тонко скрипнули, скользя по спинке кровати. — «Кто черта помянет...», да, зая? — улыбнулся Ян, устраивая черную руку на белом плече медсестры. Та замерла, словно безмолвная кукла, покорная прикосновениям адского доктора.       — Ага… Приперся. Чего ты ее притащил? И что с ней сделал? Зачем мучаешь? Меня мало или чего? Ты ей про меня все сказал уже, — обиженно отозвался Лекс. От внезапного появления он, конечно, дрогнул, но не удивился. Привык.       — Подарок. Мне-то показалось, что у вас маленькое несчастье… — Ян нарисовал в воздухе сердечко, ухмыляясь. — Желание, неосуществимое в сложившихся обстоятельствах. Если бы не я… Да, моя милая? — он перевел туманный взор на Лилю. Та кивнула. — Но, похоже, у бедняжки Лекса проблемы. Она ведь не душит тебя. Не бьет. Не пытает. Любит такой сладкой детской любовью даже сейчас… И для тебя это ничего не значит! Ты так жестоко отвергаешь ее, Лекс. Не стыдно?       — Ты дебил? — наркоман вздохнул, уже не удивляясь извращенной логике демона. — Ревнуешь, что ли? А? Заметил что-то нехорошее? По-моему, ты немного выходишь за доступные тебе рамки в отношении меня. И вообще… Лучше бы принес шоколад. Или булочку. Конфету. Вот это подарок.       — Ты зря это делаешь, зая… Зря. Потому что где хорошее, там и плохое. Считай, что это была шоколадная медалька. Может, тебе больше понравится, когда я поверну ее другой стороной? — Ян осклабился и схватил Лилю за плечо. Девушка охнула, но подчинилась. Она мотала головой, кажется, плохо понимая, что происходит — словно спала какая-то пелена. Двигалась, как кукла на ниточках, чей повелитель прекратил старания и позволил шарнирным ножкам и ручкам повиснуть. В свое время Лекс видел, как наркотик подобным образом действовал на людей. Но кто знает, какой силой Ян загнал сюда девушку? Была ли это она настоящая? По выражению обесцвеченных глаз пока еще казалось, что да. И вот, слезинка скатилась по еще недавно румяной щеке, а губы скривились от боли, когда Ян оттолкнул Лилю к кровати напротив, уронив коленями на холодный жесткий пол.       — Ты же не против, если я трахну тебя вместо твоего суженого, куколка? — прошипел Ян, оглянувшись на наркомана. Грязными ладонями он рвал тонкое дорогое белье, лишая идеальное тело всяких секретов. — Видишь, он сошел с дистанции. Придется напомнить ему, что и как нужно пропихивать в твою щелку…       Когтистый палец тонко прошелся между бедер, отчего тело Лили изломала болезненная судорога. Ян ювелирными касаниями извлекал из груди девушки мучительные, полные ужаса и неподконтрольного желания стоны. Хорошенькая светлая медсестра превратилась в его руках в кусок сочного мяса — аппетитного, но бездушного, — и демон вел себя как ресторатор, который наслаждается своим драгоценным ужином перед невежественным плебеем.       — Что ты творишь, а… — Лекс старался не смотреть. А если смотрел — не видеть тех ужасных картин, что ему предоставлял демон. В своей голове он никак не мог подобрать ключик к его действиям, мотив. Он решил сломать его? Почему же тогда не начал это делать сразу вот так, тяжкими моральными испытаниями? — Отпусти ее. Зачем притащил? Вообще что за спектакль устроил тут? Не трогай… — наркомановы руки вцепились в рукава докторского халата. Когда Лекс успел подобраться к демону — неизвестно, но он настойчиво тянул конечности демона в разные стороны. — Зачем тебе? Не трогай ее, пожалуйста, Ян…       Демон среагировал молниеносно, словно выпрыгнул из засады своего ленивого облика. Сам перехватил запястье парнишки одной рукой, второй — шею. Лиля, оставшись без насильственной поддержки, осела на месте, опустив лицо на кровать.       — Тогда трогай ты. Я же ясно обозначил условия, зая. Почему ты такой недоходчивый? Давай, вперед. Сделай то, ради чего она сюда пришла. Антураж у тебя теперь, конечно, не такой располагающий… Но и в этом ты сам виноват. — Черный доктор подтолкнул Лекса почти вплотную к Лиле, а его ладонью коснулся средоточия девушки. Горячее темное тело словно оплетало наркомана. Ян пристроился сзади, впился когтями в худые бока. — Трахни ее. Или это сделаю я, — смешливо зашипел он на ухо.       — Зачем ты это делаешь? — заскулил Лекс, но не отнимал руки. А после, когда свыкся со своей новой ролью, прижался к несчастному маленькому тельцу. — Я не хочу этого делать. Ты очерняешь все, что видишь… Все, до чего можешь дотянуться. Оставь ее в покое, Ян! — наркоман толкнулся назад, но уперся спиной в демона. Ему не хватало сил, чтобы справиться с ним. Не хватило бы и для того, чтобы убежать. Но так противно и мерзко ему было от ощущения тепла в области паха, которым он прижимался к Лиле. — Это отвратительно… Серьезно…       — Затем, что я этого хочу. Хочу видеть, как твои мысли мельтешат в голове, подобно тараканам, которых уже травят… — Голос Яна сел, и он склонился еще сильнее, прижимаясь к уху больного — Хочу видеть твою слабость. И еще хочу, чтобы ты понял: больше в твоей жизни не будет света. Никогда. Ничего хорошего у тебя не останется. Я забираю все, ради чего стоило бы бороться. Просто чтобы ты не тешил себя глупыми надеждами…       Черные руки скользнули вниз по телу Лекса, пробираясь под ткань пижамных штанов и стягивая их. Ирония была лишь в том, что в его состоянии ничего не изменилось. Не было возбуждения. Тупик?       — Ах, зая, — Ян поцокал языком, перебирая пальцами бессильное естество наркомана. — Все равно не получается. Бедный, бедный…       — Убери ее, тогда получится, — бесцветно отозвался Лекс. Он сам удивлялся своей податливости… Реальность воспринималась так, словно не он ее главный герой.       — Я польщен, — ухмыльнулся демон, — что ты выбираешь меня, но нет. Не в этот раз. Но ничего, я щедр. И я тебе помогу. Уступи дорогу старшим, зая.       И тут Лекса словно кто-то выдернул назад. Пол ушел у него из-под ног, а распростертая впереди Лиля резко отдалилась. Комната удлинилась и уехала куда-то вперед. Несмотря на исказившееся пространство, наркоман вернулся, очевидно, на свою кровать, но беда была в том, что и кровати он под собой не чувствовал. Он весь превратился во взгляд. Так иногда приходится во сне занимать позицию немого и безвольного наблюдателя.       — Леш?.. — отозвалась вдруг Лиля, подняв голову, оглянулась на склонившийся над ней сзади белоглазый силуэт. Он припал к тонкому стану, скользя черными руками по узкой спине и изгибам груди и бедер.       — Да, милая. Я тут. Я забираю тебя… — ответил ей демон каким-то непонятным чужим голосом, теснее прижимаясь к девушке. Плавные движения навстречу и скорый стон выдали начало действа. Лиля быстро ожила… Поднялась на руках, почувствовав в себе чужую горячую плоть, раскрылась, поддаваясь лапающим ее грязным ладоням.       — Почему так долго… Боже, я столько ждала! — восторженно всхлипывала она в ответ на грубые порывы окутавшей ее тьмы. За черной спиной та росла, пожирая стены и потолок, поглощая всю комнату, пока не осталось от нее лишь одно светлое, словно под лучом софита, пятно — кровать, на которой Ян по-животному крыл Лилю. Только почему она все время называла имя Лекса?..       — Лиля… Нет… Стой… Подожди… — Лекс пытался вымолвить хоть что-то, но ни одного звука не срывалось с губ. Словно и не было у него их. Он хотел было встать, но ноги и руки не слышали зова мозга. Наркоман начал паниковать, его сознание истерически билось и пульсировало, а под стоны любимой девушки хотелось убивать. Он бы и Яна разорвал, но ощущение беспредельной слабости перед ним душило несчастного парнишку. Как в кошмаре, когда ты все понимаешь, но не можешь совершить ни единого шага на пути к предотвращению гибели.       Но наркоман пытался. Он не двигал ни одним мускулом (да у него их и не было), но он двигался. Приближался к потаенному страшному деянию, что совершал не он. Длинная темная комната, а Лекс — на пути к окошку света, что не сулил ничего хорошего. И, как ни странно, тьма пропускала его. Медленно, мучительно медленно, но воля одного маленького человека прорывалась сквозь черное болото. И все ближе становился демон, зашедшийся в похотливой пляске с некогда милой и невинной Лилей. Она теперь сама странным образом потемнела, испачкалась и совершенно потеряла цвет. Стала черно-белой, как из старого немого кино. И так же немо, — потеряв голос от беспрерывных стонов и вскриков, — теперь открывала рот, царапая жесткий матрас, прогибаясь и дрожа. Когда Лекс наконец оказался достаточно близко, чтобы увидеть ее лицо, то ужаснулся тому, как оно исказилось. Помада почернела и размазалась вокруг влажного оскаленного рта, тушь потекла и запятнала щеки. И глаза стали дикими, белыми, как у самого Яна… Там, где тело девушки соединялось с телом демона, тоже было черно. Густые чернильные капли стекали по бедрам, и трудно было сказать, чем они являются в этой мрачной реальности: кровью или соками адского создания. Только беда была в том, что им являлся не страшный доктор. Лекс поднял глаза, чтобы рассмотреть лицо мучителя в облаке теней — и ужаснулся. Это было его собственное лицо, покрытое гематомами, ссадинами и сетью темных выпуклых вен, туго обтянувшее рельеф черепа сухой кожей. Тот, другой, Лжелекс повернулся к наркоману, сверкнув бельмами глаз, оскалил острые клыки… И исчез.       Исчезло все. Комната завертелась, поплыла. Появилось ощущение тела, жар в крови и под кожей, напряжение в мышцах… Но главное — в паху пульсировала кровь. Лекс услышал собственное хриплое дыхание и разомкнул подслеповатые глаза. Он был возбужден. Двигался в лихорадочном ритме, хватая жилистыми руками извивающуюся Лилю. А она звала и подгоняла его, подаваясь навстречу, вся мокрая, упругая, горячая…       — Ну как? — смешливо поинтересовались со стороны. Ян сидел на кровати рядом, ухмыляясь и облизывая тонкие губы раздвоенным языком.       — Что… Что… Что происходит?.. — Тело еще какое-то время двигалось по инерции, но темп замедлялся. Шок сменился неприязнью. На лице своем Лекс ощущал что-то схожее с отвращением, возникающим тогда, когда прекрасный плод оказывается червив. — Перестань…       — Да ладно тебе, зая. Не прекращай. Не разочаровывай меня! — Ян всплеснул руками и встал с кровати. Впрочем, Лекс мог останавливаться сколько угодно — потому что не унималась Лиля. И уйти он тоже был не в силах, потому что демон пресек бы любую попытку. — Ты скоро кончишь. Поверь, я знаю это. Тело молодое, чувствительное, голодное…       Словно в подтверждение, девушка внизу застаралась сильнее, вскинувшись. Ян бросил на нее взгляд и умиротворенно вздохнул, зарывшись рукой в Лилины темные волосы.       — А на двоих тебя хватит, куколка, м? А то стараюсь для него — и на себя времени не хватает… Подставишь ротик?       Лиля, видно, была готова, потому что стоило Яну прихватить ее за подбородок, привлекая к себе внимание, как медсестра с готовностью вцепилась пальцами в черные одежды. Она приникла к демону, слепо тычась в пах, пока тот не расстегнул брюки. Мутный белый взгляд дрогнул, стоило мягким губам обхватить ствол, и поднялся к лицу Лекса. Ян наблюдал.       — Умница, — промурлыкал он, кривя усмешку и гладя медсестру по голове. Кивнул на серого: — Знаешь, а он ведь тоже мне отсасывает… Да еще как. Ты, пожалуй, так не сможешь.       — Мудак… — Лекс скривился еще больше. Ему до ужаса, до боли в груди было жалко девушку. Он больше не испытывал к ней то самое восхищение, какое испытывает вся чернь по отношению к дочери короля. В то же время странная похвала кольнула Лексу куда-то в самое сердце. И в паху вдруг стало чувствительно остро, а не немо от бесконечных ласк. Бесцветный взгляд наркомана обрел краски.       — Мы с ним очень близки, — продолжал тем временем Ян. — Поэтому прости, куколка… Это ваше свидание первое и последнее. Свидание-компенсация, я бы так это назвал… Ты ему принадлежать не можешь, а он твоим не будет…       Демон покачнулся, возбужденно раздувая ноздри, и надавил ладонью на затылок Лили. Та подавилась, закашлялась, заизвивалась на плоти Лекса, но насильник не придавал этому значения. Он потянулся всем корпусом к наркоману, чтобы прихватить за шею и потянуть к себе. Чтобы их лица встретились где-то над спиной бедной девушки.       — Только не смей кончать в нее, понял? Если не хочешь, конечно, сгубить ей жизнь еще сильнее. — Ян издевательски осклабился и, толкнув бедрами, припал к губам Лекса с поцелуем. Веки скрыли белые глаза. Демон выглядел умиротворенным и даже расслабленным, если бы не цепкая хватка когтистой руки. Губы его казались почти нежными. Они сладко тянули ласку, окуная язык наркомана в опасный клыкастый рот. Но адский доктор не ранил Лекса — по крайней мере, намеренно. Он прикусывал его по нужде, открывая подсохшие ранки на губах, и тут же зализывал их. Подобно змее, лил с клыков какой-то мутный яд, заставляющий кровь кипеть, а разум — слепнуть. А Лекс вкушал эти соки, теряя в поцелуе скрипучие стоны. Он был послушным. Смиренным. Притихшим. Что не могло не удивлять, что было нереальным, но вполне объяснимым — парень опьянел. Вздрогнув, вдруг опомнившись, наркоман отстранился.       — Я устал… — монотонно выдал Лекс. Его тело вздрагивало в предчувствии разрядки. Еще один толчок и, выскочив из желанного ранее лона, наркоман взвыл, скривился, превращая свой корпус в смешную загогулину. Семя брызнуло на ноги девушки. Лиля застонала, жмурясь. Ее бедра свело судорогой, а изможденное тело инстинктивно закрылось, несмотря на сопротивление больного разума. Ян отодвинул ее от себя, странно, истерично смеющуюся, и хмыкнул. Но на Лекса — на Лекса он смотрел с одобрением. А еще с выражением величия и победы... Что еще можно было прочесть в бельмастых глазах? Они были лживы в любом случае.       — Еще... Прошу, еще... — хрипло просила медсестра на фоне навалившейся тишины. Она ластилась и тянулась руками к демону, как к последнему, кто еще мог утолить ее плотское желание. Тот продолжал держать ее на расстоянии, дразня, но отнюдь не сопротивлялся настойчивым прикосновениям нежных рук, оглаживающих твердый член.       — Ты не насытилась, куколка? Мало тебе нашего мальчика?       Еще один глупый смешок последовал со стороны девушки, и тогда Ян наконец дал ей снова. Он так и оставил Лекса одного посреди комнаты в полной растерянности, принимая неуклюжие истерические ласки его бывшей святой возлюбленной и отвечая редкими утробными стонами.       Но наркоман недолго оставался в нелепом смятении. Глаза налились яростью, когда грязные демонские руки вновь потянулись к нежному женскому стану. Лекс никак не мог осилить в себе осознание того, кто ему милее. Он вообще не мог делать выводов, ибо в его голове разливалось и кипело противоречивое море из ярости и обиды. Даже в странной последней фразе демона Лекс неожиданно для себя услышал ухмылку, усмешку, издевку. Мозги забила ревность.       — Почему ты опять… зачем опять ее трогаешь? Кончай, Ян… — наркоман материализовался около темного доктора, цепляясь своими узкими узловатыми пальцами в одежду. — Это нечестно… — он обошел его с другой стороны, вновь неуклюже ткнулся пальцами в плечи. — Зачем ты так с ней…       — Потому что я тоже хочу удовлетворения, идиот. А ты же устал... — Ян осклабился и лишь с большим чувством толкнулся бедрами навстречу рту медсестры, жарко выдыхая. — Да и она сама не против, как видишь. Ты же хочешь сделать приятно доктору Яну, да, милая? Может, он потом выдаст тебе премию...       Лиля подняла взгляд — совершенно пустой, серый и бессмысленный. Она смеялась вместе с демоном, борясь с забившим горло органом, смеялась и кашляла, а потом снова и снова гладила его губами.       — Когда тебя волновало то, что я устал? — гневно выпалил наркоман, теперь выхаживая вокруг демона кругами. Сам себя Лекс уверил в том, что он спасает Лилю. Так было легче перед совестью. — Я же лучше делаю... — шипел серый, словно кот, которому наступили на хвост. На деяния девушки он старался не смотреть. В конце концов, когда Лекс обошел кругом Яна еще раз, он ткнулся ему в лопатки, а руки оплели плечи. Вскоре демон ощутил настойчивую попытку оторвать его от девушки. Слабую, но решительную. После Лекс вновь ткнулся мужчине в загривок носом. — Я сейчас разозлюсь, а когда я злой — я совсем дурак....       — Он разозлится... Слышала, куколка? Он разозлится! — Демон не прекращал издеваться. Отсмеявшись, он, впрочем, не проявил большего внимания к парнишке. Не обернулся и не прекратил играть на публику. Не отнял у Лили ее спасение и лекарство от испепеляющей похоти... Только протянул снисходительно: — Ну злись.       — Сука… — зашипел Лекс, что до сих пор ластился о содрогающуюся в движениях спину. Его руки сжали торс демона, да так крепко, словно хотели задушить. — Зачем так… зачем, зачем… я же хороший, а ты меня бесишь… Сука, как бесишь же! — бормотал Лекс, водя носом по чужой шее. По обонянию бил запах чужого секса и чужой же похоти, пота, приобретающего определенный аромат в возбуждении. И наркомана злило, что он не имеет к этому совершенно никакого отношения. И в один момент Лекс затих. А в следующий — крепкие белые зубы сомкнулись на чужой шее, захватив как можно больше плоти. Ян зарычал, вскинулся... Но слукавил бы, если бы сказал, что не прошла в этот миг вдоль позвоночника нервная волна, подстегнувшая ощущения. И потому вслед за гневом вновь последовал смех. Да на что тут было гневаться? На то, что маленький глупый человек так неубедительно врет самому себе, что не может скрыть чувства? Что не хочет делить своего черта с другими грешниками? Нет, это лишь подогревало азарт и желание игры. Хотел бы Ян — давно бы уже избавился от надоедливого мальчишки и взял свое сегодняшней ночью. Хотел бы — бросил Лилю и вновь окунул в боль его тело. Но не физическая пытка сегодня была целью демона. Он дрессировал наркомана, водил за нос, заставляя снова и снова сталкиваться со своими больными желаниями и чувствами. Вот и сейчас он проявил ленивое упрямство хозяина, что не дает питомцу угощение, лишь бы еще налюбоваться на смешные ужимки и рабскую услужливость.       — Чего ты хочешь от меня, Лекс? Ты можешь просто сказать мне. Будь откровенен — ты понимаешь, что я не отпущу ее просто так. Что ты дашь мне за нее? — Ян чуть повернул голову, ловя ладонью лицо наркомана позади себя и приближая его к себе через плечо. Острый коготь легонько щекотал местечко за ухом.       — Чтобы ты прекратил… с ней, — Лекс с тревогой глянул на девушку. — Не надо. Зачем ты ее тронул? Ты ее извратил, и теперь она не такая хорошая… Испачкал. — Наркоман пожевал губы, задумчиво перебирая варианты того, что бы он мог предложить от себя. Ему нравилась постановка вопроса, тот оборот, что Ян предал словам: так было легче притвориться, что Лекс спаситель. Но от самого себя менее тошно не становилось. Но серый лишь умело ткнулся в шею вновь, поймав зубами мочку чужого уха. Прикусил опасно, но не больно на этот раз. — А ты чего хочешь за это? Ты же знаешь, у меня ничего нет, кроме...       — Я тебе уже отвечал на этот вопрос, глупый маленький Лекс. И того, что сделано, уже не изменить, — отмахнулся Ян. — И чего я хочу в первую очередь — ты тоже знаешь. Поэтому мы, очевидно, не договоримся, потому что плотское я могу взять и с нее...       Демон погладил Лилю по голове, но отстранился от нее вновь. Холодный и внимательный белый взгляд тем временем нашел Лекса.       — Однако я не просто так сказал — откровенно. Не надо перекладывать все на меня, зая, это тебе нужно прервать процесс, а не мне. И не пытайся мне лгать. Не пытайся злить меня... Давай. Ты хочешь, чтобы я прекратил с ней — почему? Я не слышу уверенности в твоем голосе. Ее жалеть уже поздно, я сказал, мы оба это знаем. Ну и какая тебе разница? Зачем мне прекращать?       — Потому… Потому как это я… Я тебе нужен. И даже в плотском. Разве ты… — Лекс поморщился так, словно ему надавили на болезненную рану и ковыряют ее пальцами. Он прекрасно понимал, что обмануть Яна ему никак не удастся. — Разве тебе не нравлюсь я?.. Я лучше, чем она. Лучше же, да? Мое тело любит боль. Ничье тело так не любит боль, как мое… — у наркомана стоял шум в голове. Это рушились рамки и достоинство. — Мне нравится твоя боль. Та, которую ты мне даешь. Ты и сам это знаешь, — обида поселилась во взгляде серого и изломе губ. — А ты ее берешь…       Ян цокнул языком. Это было признание. Что может быть лучше признания? Особенно когда оно говорится таким сломанным голосом. Вот теперь бери и жалей мальчика… Только Ян не мог испытывать жалость — просто не был способен. Демоны по определению жестоки и безразличны к страданиям людей. Но какие-то струны в его насквозь прогнившей душе слова мальчишки задели. Может, они вызвали умиление? В конце концов, Лекс был так разбит. Может, восторг? Ведь что может быть лучше, чем заблаговременная победа над чужой гордостью? Или это просто радовалось эго старого жуткого беса, служение которому кто-то выбрал по своей воле?.. И правда, чем он хуже инфернального покровителя Златы? Чем хуже книжного Мефистофеля или даже Воланда? Конечно, ничем. Но Ян не считал себя той силой, что вечно хочет зла, а совершает благо. Со злом и мировым равновесием у него все было в порядке, и тем страннее выглядело неестественное притяжение к нему какого-то смертного. Это… ранило. И эту рану, определенно, черный доктор предпочел скрыть и подлечить как-нибудь потом за чашкой кофе.       — Умница. Какой ты бываешь умница, зая, — коротко и чеканно проговорил Ян. Его рука уже привычно огладила впалые щеки... А затем последовал удар. Демон был то ли зол, то ли доволен — по его глазам не прочитаешь, особенно когда жесты холодны и выверенны. Замешкавшегося Лекса настиг еще один поцелуй: крепкий, острый засос, оставляющий мелкие кровоточащие царапины на языке, стойкий горько-соленый привкус во рту и непонятный след ощущений от раздвоенной змеиной ласки. Когда Ян с сочным звуком отстранился, Лили рядом уже не было, а темнота немного разошлась, заняв отведенные ей углы. И все стало так, как должно быть.       — А теперь вставай на колени.