Чаровник царя всея Руси

      Явились Алексей Данилович с сыном своим Фёдором в палаты царские. Шли бок о бок, а каждый свою думу думал. «Милости ждать иль немилости?», - рассуждал старший Басманов. - «Ничем мы царя-батюшку не прогневали. Эх, чему быть — того не миновать!». «Знать, велика сила приворота, бабкой завещанного! Не обманул бы хоть, а то как-то уж скоро дело слаживается. Да и верно ли слаживается? Вдруг лишь оказия...», - думал Басманов-сын.       Привели их к Ивану Васильевичу. Поклонились оба как можно ниже. И то на всякий случай: а вдруг что не то в мыслях царских? Вдруг нашёлся лихой человек да назвал их крамольниками? Но государь взглянул с приятием. На Феде взор его так и застыл. Дивно: только сегодня во сне воеводский сын привиделся, словно ангел в сиянии небесном, а узрел во плоти — будто пчела укусила в сердце самое, да в сердце жало-то и оставила. Что-то значит? Вздохнул царь Иван в глубине души своей, а виду не показал. - Поглядите-ка на меня оба, - молвил он. - Давно очей до моей милости не кажите. - Смирены мы перед тобой, государь всея Руси, - сказал Алексей Данилович. - Коли велишь — так явимся, а не велишь — взора смущать не станем. - Вот хватил ты, Басманов! - Как гроза какая над Русью — знаешь ты, государь, своих верных слуг! Завсегда опорой тебе встанем. - В делах государственных всегда начеку быть следует. Тебя, Фёдор, рындой к себе служить беру. Собирайся да переезжай на царский двор. И чтоб к вечеру! - Спасибо, великий государь, за честь, - опустился на колени Феденька да поцеловал протянутую царскую руку. - Служить тебе буду — крови своей не пожалею. - Иди, да не задерживайся. А с тобой, Алексей Данилович, поговорим поболее.       Не стал выпытывать молодец, что сказал царь его родителю. Да и нужда в том какая? Раз его, сына, берёт в охранители, так и отцу, верно, не прикажет срубить голову. Кинулся он домой, всех переполошил без памяти, махом вещи собрал — да обратно. Уже вечером стоял Федюша в новом кафтане белом да в шапке с бердышом наперевес за правым плечом Ивана Васильевича.       Так и пошло житьё-бытьё: завсегда Басманов-сын за спиной государевой. Зорко следят глаза синие за царёвым покоем — послов ли царь принимает, с боярами иль князьями ли речи ведёт, пир пирует, сидит за делами иль едет куда. Сам же царь Иван на него не нарадуется: и откуда прыти в службе столько? Никуда-то юношу отпускать далёко не хочется... Напротив: любо-дорого взорам царским на него смотреть-любоваться, да опираться на плечо, да до кудрей шёлковых иной раз коснуться. Откуда красота такая писаная? Руки-то у него белые, взгляд-то голубиный — любая боярышня позавидует, а с саблей тяжёлой да со стрелами острыми никому спуску не даёт. Чудо чудное на службу взял — иного и сказать нельзя.       Засиделся раз над картой Иван Васильевич. Уж и сумерки подступили, холопы свечи зажгли длинные да и вышли вон — не след царя за делом важным тревожить. Озарились палаты светом тёплым медовым. Устал государь, голову запрокинул, да так, что тень на стене расписной нарисовалась. Оглянулся — поймал взором улыбку молодого рынды. Стоит Федя, кафтан поправляет, который и без того сидит ладно. - Здесь ты, Фёдор? - Здесь, царь-батюшка, приказывай. - Двери затвори да воды испить подай.       Всё исполнил слуга проворный в одно мгновение. Пил-пил Иван Васильевич, наконец, отставил чашу. - Ты поставь бердыш-то. Яблочка отведай да со мной побеседуй. - О чём побеседовать? - спросил Федя, беря с блюда яблоко. - Да хоть о чём. - Вздохнуть громко не смею — не то, что слово молвить. - Молви, разрешаю. - Всё в заботах ты, государь-надёжа. О чём забота твоя? - Карту смотрел — вдруг где оплошность. Карта новая — не чета прежним. - Нарисована этак затейливо. - Не разберёшь? А ну, иди ближе.       Показал Иван Васильевич ему карту царства русского с новыми землями присоединёнными да с границами обозначенными. - А это что? - показал юноша на глобус. - Круг земной. По нему можно видеть, где какое царство находится.       Тронул Басманов глобус, завертел: целый мир огромный! Взял царь Иван руку его да ею направляет-показывает: вот ливонские земли, вот англицкие... Горячая рука самодержца, сухая да крепкая, словно на то и создана, чтобы направлять да править, карать да миловать. Сам Федя не заметил, а сидит он уже на коленях царских, яблочко наливное кушает, одной рукой плечи самодержца обнимает, без опаски глядит в глаза его серые. - Смышлёный ты, - молвил Иван Васильевич. - Мне по нраву. - Противу тебя неуч я тёмный, - улыбнулся Феденька, слизнув с губы капельку прозрачную сока яблочного. - Противу меня и не каждый правитель есть властелин полноправный. - Не пойму я что-то, государь мой, слов твоих. - Гляди! - обратился царь к карте. - Вот земли крымские, а за ними — царство османское. Что знаешь о нём? - Слыхал, немалое оно. - Великое то государство, богатое землями да людом. Правит им повелитель могучий, единый — султан Сулейман. Всех в руке своей держит, никто его не смеет ослушаться, всю Европу в страхе сжал. Вот тот Сулейман один мне ровня есть средь всех государей. Хотя вера их басурманская — не то, что наша вера православная. - Должно, сильно велик тот султан, раз ты, государь, устами своими зовёшь его ровней себе. Он и войной на Европу ходит? - Ходит. - А на Русь не пойдёт? - Не пойдёт, ибо не бьёт сокол сокола, лишь только бьёт он уток жирных, неповоротливых. - А если как пойдёт на Русь тот Сулейман, - вскинул рында брови свои тёмные. - Мы и отпор дать сможем. - Не пойдёт! - вскрикнул царь Иван без злости, с шуткой да обхватил юношу за бока. - Не спорь с царём!       Хотел Федюша ответить, что и в мыслях не держал спорить, да засмеялся — сильно уж щёкотно. Куснул яблочко наливное, протянул царю — словно так и следует. Впились зубы царские в красный бочок, раздулись ноздри, засверкал взор, а уж руки-то Ивановы... ох, перехватило дыхание у Феди от тех обжимаечек. Прильнул он к Ивану Васильевичу нежно-вкрадчиво, аки вьюн гибкий к дубу могучему, от коего имеет опору и соки живительные. Близко-близко — слышно биение сердечное. На стене две тени почти в единую слились, как вдруг раздался стук в двери тяжёлые.       Опрометью спрыгнул рында с колен царских, краснея паче яблочка спелого — да за бердыш. Государь пригладил бороду досадливо, поднялся с кресла резного да сверкнул гневным взглядом. - Отвори, Федя! Кого там Бог послал?       Хотелось сказать «чёрт принёс», но сдержал себя. Эх, притащила же кого нелёгкая отвлекать от дел государственных! Вышел царь из палат, а за ним охранитель его юный. Не усмотрев в тревоге поднятой никакой особой надобности, приказал государь всыпать стучавшему палкой вдоль хребта да отправить бока отлёживать. Федя приметил. То ли будет ещё?..