Чаровник царя всея Руси

      Многие думы да заботы имея, не всё забавился государь Иван Васильевич. Уж как ни любо было ему держать на коленях молодца Басманова, уж как ни желалось руками своими ощупать такую красу ненаглядную, а была в сердце царёвом любовь. Истинная любовь, неколдованная. Была царица его Анастасия подобна ангелу небесному: видом своим раскрасавица, нравом кротким — голубка белокрылая, а уж какая рукодельница — ни в сказке сказать, ни пером описать.       Собирала Анастасия в палатах своих мастериц ткать да вышивать, боярыни да боярышни подле неё подобны были госпоже своей. По крайности, сама она, душа добрая, не мыслила за людьми дурного, верила, что даже в человеке с сердцем чёрным Господь метку благодати своей оставил.       Браком сочетались они по любви взаимной. Была царица Анастасия царю супругой верной, нежной да ласковой, во всех стремлениях его сторону брала, во всех делах была по мере сил своих помощницей. Пред очами её светлыми не помышлял Иван Васильевич о жестокости да несправедливости. Не помышлял... пока того избежать можно было.       Что же до чаровника, до Фёдора Басманова, то не поднималась рука его на царицу русскую. Никакого зла себе не знал от предоброй Анастасии молодец, а то, что была она супругой венчанной государю, преградой к затее своей не видел. Царице — царицыно, а Фёдору — Фёдорово. Каждому своя честь подле Ивана Васильевича, каждому — своё местечко в сердце да в опочивальне. Не сидеть же ему подле самодержца в платье да в кокошнике? Смех, да и только! Видел, дорога Анастасия сердцу царёву, потому и не хотелось сердца его из груди вырывать, боль-страдание причинять. Видел также, что сам царь что ни день, то больше дарит охранителя своей милостью да лаской такой, какой рынд не дарят.       И без Феди нашлись недоброжелатели. Знать, не житьё в мире бренном, грехами да кознями наполненном, человеку чистому, светлому, бесконечно доброму. Простодушна была Анастасия, не замечала под самым боком грозы себе лютой. Многие царскому сану её завидовали, хотели своих дочерей на место сие высокое поставить. Да ещё, Ивана Васильевича ненавидя, невзлюбила её тётка царская Ефросинья Старицкая. До того невзлюбила, что однажды взяла отраву да подсыпала в питьё царицыно. В недобрый час подала она чашу отравленную царю, а царица погибель свою из мужниных рук приняла. Занемогла Анастасия да и умерла. Отлетела чистая душа невинная к Господу.       Постигло самодержца всея Руси горе чёрное, горе безумное. В смирное платье облачённый да с крестом на груди, не отходил он от гроба царицына, горько рыдал все дни и ночи. Сердце кровью исходило и, казалось, треснет на кусочки мелкие да рассыплется лоскутами кровавыми. Нет с ним возлюбленной его жены, милой, драгоценной его Настеньки! Что делать, куда кинуться!? Великий царь против смерти бессилен. Ничего, ничего поделать уж нельзя... Под пенье церковное заунывное, под молитвы, ныне бесполезные, корил себя Иван Васильевич — виноват он, виноват! Царство берёг пуще глаза, а не уберёг жены милой, кроткой горлицы. Ушли все, один остался царь подле гроба. - Прости меня, прости, свет-Анастасиюшка, - шептал он, лбом к гробу прижимаясь да целуя лоб хладный почившей своей жены. - Кабы встала ты да открыла очи ясные! Отчего же ты меня покинула, оставила вдовцом горемычным, сирым, безутешным?..       Змеёй вползло в мысли государевы подозрение: вдруг извели царицу предатели, те самые бояре-крамольники, коих он изобличал? Эх, не полетели вовремя вражьи головы! Не будет отныне больше в нём, Иване, милосердия да терпеливости! Что если вот так же изведут те гады ядовитые и его, государя? Что тогда с Русью будет? Распадётся держава на вотчины соседям на потеху да поругание, распродана будет Русь, разорена, пропадёт дело великое. Да для того ли он на царство венчался? Встало пред царём видение, как отравили бояре матушку его, княгиню Елену Глинскую, и остался он сиротой покинутым. Вспомнил враз все безобразия да бесчинства боярские, коих за детские годы повидал предостаточно.       Пришли отец и сын Басмановы к гробу царицы усопшей. Видя страдания государя великие, печалился Федя, душа его, хотя, как у всех колдунов, Дьяволу завещана, стонала аки гусли от наигрыша жалобного. Сказал слово Алексей Данилович: мол, для охраны жизни своей да дела царского великого сотвори вокруг себя ты, государь, кольцо железное из людей верных, тебе единственному преданных. И отдал отец Басманов первым в то кольцо железное сына своего Фёдора. Молча встал на колени добрый молодец. Хоть в огонь готов был ныне идти за государем своим. Опустилась рука самодержца на голову его, тяжелее свода небесного, холоднее плиты могильной показалась она Феденьке.       «Взгляни, молю, взгляни на меня, государь ты мой единственный», - думал юноша. Так и сталось. Когда встретились серые глаза — расширенные, безумные, болью немыслимой наполненные с глазами прозрачными, родниково-синими, обожанием и покорности исполненными, вот тогда — тогда и получило волю полную колдовство любовное. Схватил Иван Васильевич Федю за плечи стальной хваткой. - Ты скажи! - Прав! - Опояшу себя кольцом железным, - поднялся во весь рост государь тенью чёрной да страшной. - Опричь опричных никому верить не стану. Железным игуменом сделаюсь! Уйду из Москвы прочь, вернусь на призыв всенародный!       После похорон бедной Анастасиюшки, удалился царь в слободу Александрову, захватив вернейших слуг с собой. На площадях же во Москве-граде велено читать было, что, мол, гневается царь-батюшка на бояр своих, к народу же русскому обиды не имеет, а тот, кто хочет послужить самодержцу против крамолы да измены, пускай едет в слободу Александрову.       Собралось вкруг царя кольцо железное, а пуще всех к себе приблизил Иван Васильевич отца и сына Басмановых да Скуратова-Бельского Григория Лукьяновича, прозванного Малютой, да князя Афанасия Вяземского. Да и немало ещё людей государевых.       Перед тем, как сделаться опричником, каждый клялся перед Господом Богом и государем клятвою страшною, что не будет знаться с боярами и земщиной, не будет знать родни своей, не будет иметь воли своей, а, как пёс, будет служить царю всея Руси, врагов его грызть, крамолу изничтожать, поганой метлой выметать ради Русского царства великого.       Первым клялся Фёдор Басманов — и с какой же лёгкостью! Таким, как он, колдунам да чародеям, закон Божий попирающим, дорога в Рай заказана. Коли так, чего и грехи-то считать? Да и не грех творить волю царскую, чья власть — власть высшая.