Роуд-муви ч.4

Гофрированный канал с полосками рыжего аварийного освещения змеился, поднимаясь и опускаясь, так что приходилось карабкаться и сползать по изгибам округлого тела, сдирая кожу с ладоней. Стало жарко и воздуха не хватало. За Кейдом никто не гнался, но он не чувствовал себя в безопасности. Тоннель выплюнул его через одну из трансформирующихся заслонок, когда Кейду стало казаться, что он застрял внутри этого грязного металлического удава навечно. Спрыгнув, он сразу понял, что попал в особое, хотя заброшенное место – торжественный ритуальный зал, погруженный в мертвенно-зеленый полумрак. Посреди на спиралевидном постаменте дробилось и искажалось трехмерное потускневшее изображение металлической планеты. Стены были украшены полустертыми картами чужих звездных систем. Между ними выступали гигантские горельефы. Они представляли собой гибрид механизма и гуманоида. Гладкие, как зеркало, овальные головы-шлемы; запаянные в архаичные бронепластины угловатые торсы и огромные человеческие руки с натянутыми канатами искусно отлитых легированных мышц. Некоторые из них зажимали в крошащихся от времени пальцах тяжеловесные клинки. Фигуры тянулись вверх, к источнику затухающего в кабельной паутине изумрудного освещения, вырастая из затейливого скульптурного синтеза металлических волн и петель, похожих на распяленные в крике рты. В этих искусственных титанах словно жил тот же импульс гнева или бесстрашия, ведущий Оптимуса, как будто они хотели освободиться из молчаливого плена. Казалось, что это не статуи, а чьи-то настоящие, пойманные смертью и замурованные в корпус «Теменоса» тела. Кейд смутно припомнил, что читал, сколько трупов осталось в стене, возведенной китайцами. Сколько несчастных пленников нашло свой конец здесь? «Теменос» – не просто тюрьма, это настоящее космическое кладбище. Именно эти руки, похожие на его собственные, только многократно увеличенные, лишенные кожи, привели его в отчаяние, которое Кейд не мог объяснить, ведь руки Оптимуса тоже были подобны людским, и это как будто гарантировало добрые намерения Прайма. Но здесь, вдали от людей и автоботов, его собственный облик показался Кейду вторичным по отношению к покрытым патиной и киберглифами горельефам. Эти существа не говорили на его языке, не видели его неба и гравитация тянула их к другим планетам. Они просто не имели права быть похожими на людей – эти крестоносцы чужих цивилизаций. В минуты тоски Кейд смотрел на звезды, притворяясь, будто Эмили там, приглядывает за ним, как обещал ему приходской священник. Порой он скучал по ней так сильно, что едва мог справляться с этим чувством. Теперь же казалось, что меж звезд натянуты лишь многократно увеличенные, искаженные временем образы пришельцев. В этот момент вслед за рассудком об отдыхе запросило тело. Кейд не помнил, когда ел или спал в последний раз. Он привалился к массивному основанию постамента. Глаза закрывались сами собой, мышцы не слушались. На корабле царило безвременье, этому звездолету тысячи лет и он видел миры, которые будут недоступны человеку, оставившему в истории всего лишь след в лунной пыли, еще многие века. Исполинские размеры опустошали дух. Мысли затухали вслед за чувствами, словно впитываясь в холод кибертронского металла, в черное ядро вечной космической ночи. Дела его остались на Земле, там где Тесса и Лукас, а он как будто застрял между мирами в электронном чистилище, куда человеческую душу занесло совершенно случайно. Единственное чувство, оставшееся с ним, – чувство, когда просыпаешься и не сразу понимаешь, что другая сторона кровати пуста, и мгновение, когда тебя пронзает осознание, называется одиночеством. Только здесь оно стало в десятки раз острее. Это Прайм задурил ему голову рассказами о гордых звездных странниках в поисках берегов счастья. Или он сам набрался бредовой романтики из книг. На борту «Теменоса» не было ничего, что поддержало бы присущую человеку воодушевляющую, светлую тягу к знаниям и новым, полным чудес мирам. Наоборот, Кейду хотелось поскорее забыть это место и вернуться на хайвей, к сладкому обману бесконечной, земной дороги. «Попроси мамочку забрать тебя отсюда», – пробормотал он и усилием воли открыл глаза. Он не разобрался с Сэвоем, не спас Прайма и с Кроссхейрсом у них явное недопонимание. Он похлопал себя по щекам, стараясь сбросить сонный дурман, и покинул зал, приказав себе не обращать внимания на скульптуры. Пробравшись между застывшими наискосок створками широкого парадного шлюза, он не встретил врагов, зато увидел над головой уже знакомый мост, а перед собой деловито жужжащий горизонтальный транспортер, на котором ехали матовые кубы и который обещал отвезти его подальше от тревожных галлюцинаций. Кейд не очень-то доверял широкой ленте, но ступил на прямоугольные сегменты. Он проехал так почти четверть мили, озираясь по сторонам в надежде увидеть автоботов, когда справа и слева от транспортера поднялись черные, похожие на крабьи клешни манипуляторы, принявшиеся освобождать ленту от грузов. Кейд, услышав угрожающий лязг, быстро примерился и спрыгнул на сегментирование тело складского робота. Он едва успел подтянуться, как манипулятор начал новый цикл, и Кейд сорвался. Он попытался ухватиться за выступающие элементы корпуса, но только притормозил этим неминуемое падение и наконец рухнул на бок, который уже успел пострадать днем. Кейд выругался, впервые не побоявшись привлечь чужое внимание, и отполз подальше от цилиндрического основания. Внизу было жарко и непривычно ярко. Грохот и шум стояли как в сталелитейном цеху. Желтый свет лизал пол, высвечивая разнообразный металлический и органический мусор, в том числе земного происхождения. Этот мусор неожиданно подбодрил Кейда: кто лучше него знал, что в хламе можно отрыть сокровище. Стараясь не обращать внимание на терзающий барабанные перепонки скрежет и разодранные до крови руки, он принялся искать что-нибудь полезное. Погрузившись на некоторое время в любимое, знакомое занятие, он наткнулся на небольшой овальный предмет, тяжелый и гладкий, не похожий на хлам, скорее на камень, созданный из металла. Кейд подумал, что им вполне может оказаться какой-то жуткий артефакт, и возможно, его не стоило бы так энергично трясти, но серый корпус щелкнул со сладким звуком и раскрылся, приспосабливаясь к человеческим рукам. Он замер длинным, сложно организованным конусом, который – в этом сложно было ошибиться – оказался стволом настоящей инопланетной пушки, впрочем, отдаленно похожей на отцовский «Ремингтон». Он не знал, кому раньше принадлежало это оружие и это оказалось совершенно неважно. Теперь это была его игрушка, хотя он старался не думать о том, почему кусок инопланетного металла дублирует образ напрямую из мозга. Рядом с человеком в пол вонзился четырехпалый захват. Гибкая механическая рука проползла мимо человека, как слепая змея, подхватила кусок железа – бампер земного автомобиля с болтающейся фарой – и утащила в жар и пламя Дробилки. Дробилка работала бесперебойно, многочисленные змееобразные манипуляторы, вмонтированные по краям мусорной ямы, хватали лом – земные машины, детали механизмов, чьи-то мертвые тела – энергично и быстро разрывали на части, топили в плавильной печи по центру и тут же шарили в поисках новой жертвы. Между работящими щупальцами скользили служебные дроны. Наверняка сюда и попадали решившиеся на побег пленники. Кейд не сомневался – эти мусорщики были готовы раздробить и его собственные кости. Сверху, словно в противовес царящему здесь маленьком аду, сквозь ажурный готический световой колодец, созданный на какое-то время перемещением сегментов, падал дневной свет, слабый, призрачный, до которого не было возможности дотянуться с жаркого дна, но земной, словно прочищающий голову. Сквозь марево Кейд увидел, как открывается вдали посадочный люк. Шум Дробилки затмевал все остальные звуки, но мысленно Кейд услышал стрекотание вертолетных лопастей. Стальная стрекоза с американским флагом на борту проникла в лоно корабля. Кейд определился с целью. Ему хотелось знать, что за люди добровольно явились на корабль кошмаров.