***
Я смотрел на Эрика одновременно и с удивлением (с чего вдруг он спросил меня об этом?), и несколько растерянно, поскольку не знал, что мне ему ответить. Можно сказать, он застал меня врасплох: я абсолютно не был готов к этому вопросу. — Ну так что? Почему ничего не рассказал? — вновь повторил он, сложив руки на груди, и требовательно посмотрел на меня. — Ты бы всё равно не поверил… — пробормотал я, отводя взгляд к стене. — Откуда тебе знать?! Ты ведь даже не пытался! — И что с того? Пытался-не пытался, сейчас-то какая разница? Ребёнка не воскресить… — Ян! Скажи мне правду! — прогремел его голос. — Я уже устал от твоего вранья! Или говори, почему молчал, или, наконец, признай, что это был не мой ребёнок! От его резкого тона, я невольно вздрогнул, и, тяжело сглотнув, осторожно взглянул в сторону брюнета. Стараясь не встречаться с ним взглядами я, заметно краснея, произнёс: — Я не знал… не знал, что жду ребёнка. — То есть как это… не знал? — его разгневанное лицо окрасило удивление. — Вот так… — буркнул я, — срок-то небольшой, и живот ещё не начал расти. Я как-то даже не подумал… — Хочешь сказать, у тебя никаких признаков не было? — Каких ещё признаков? — я, наконец-то, осмелился посмотреть в его синие глаза. — Тошнота, головокружение, сонливость… эм… реакция на резкие запахи или, например, чрезмерная эмоциональность, плаксивость. Ничего этого не было? Я слушал этот его «список» и будто падал в бездонную пропасть всё глубже и глубже. Он словно только что залез в мою голову и рассказал обо всём дерьме, которое творилось со мной в последние пару месяцев. — Было… — тихо ответил я, — но я не думал, что это из-за ребёнка… я об этом не так много знаю, как-то не интересовался этой темой. Да я никогда и не грезил мечтами о семье и детях… — Ты что, даже фильмы не смотришь?! — альфа, кажется, был в глубоком шоке. — Да каждый школьник знает, что первый признак беременности — тошнота! Даже я помню, как тебя тошнило! — В тех фильмах, которые я смотрю, никто не беременеет… — попытался оправдаться я, а после добавил: — Да и я не подумал бы, что такое вообще возможно. Мы же когда с тобой… ну это… в общем, сцепки же не было. — А ты точно уверен, что её не было? — он внимательно посмотрел на меня. — Помнишь, как всё закончилось? Меня смутил его вопрос: я снова отвёл взгляд, нервно переплёл пальцы влажных от волнения рук, а после неуверенно ответил: — Я кончил, потом ты… ты меня поцеловал, а потом мы спать легли. — Подробнее с того места, как ты кончил. Что было после? — прогремел его холодный голос. — Да что ты ко мне привязался? — всё-таки не выдержал я и включил свою «защиту»: проще говоря перешёл в нападение. — Завалился на меня и лежал минут пять, может десять… я не помню! — А до этого я кончил в тебя, да? — уточнил он. — Ну да! И что? — Это и была сцепка, — ответил он, — просто у кого-то она длится час-два, а кому-то достаточно и десяти минут. Всё зависит от физиологии, да и тем более я под алкоголем был. Так что вероятность забеременеть у тебя была практически стопроцентная. Чёрт! — он нервно провёл рукой по лицу. Последнее предположение он скорее себе говорил, нежели мне. Кажется, наконец, до него дошло, что я ему правду говорил. Но злорадствовать мне не особо хотелось — он и без того выглядел подавленным. И в тот момент, пока он боролся с собой, я продолжал бороться с болью. С той минуты, как я проснулся, она становилась всё сильнее, всё навязчивее и я уже с трудом осознавал, что происходило вокруг. Мне было плохо, но просить помощи у Эрика мне не хотелось: скорее тут уже взыграла моя гордость в совокупности со всеми обидами. Лучше сдохну здесь и сейчас, чем попрошу его о чем-либо! — Значит, ты уверен, что это был мой ребёнок? — зачем-то снова уточнял он. — Да… — выдавил я, а после тяжело вздохнул и стиснул зубы. — То есть у меня… у нас с тобой, мог родиться малыш?.. — с каким-то трепетом в голосе спросил он. — Да… мог… — Но тебе всё равно, да? — Эрик подошёл ближе и несколько неловко присел на стул. — Ты, наверное, даже рад, что он никогда не родится? Ян, скажи честно: зачем ты переспал со мной? Зачем? О чём ты вообще думал? — Я просто хотел трахаться… — грубо ответил я, — наверное, потому что я — шлюха… Говорил ему весь бред, что лез ко мне в голову. Конечно, я бы не стал ему рассказывать о том, что на самом деле в тот вечер я думал, будто он — мой единственный, мой истинный альфа. Не хотелось бы видеть, как он смеётся мне в лицо. Я уже понял, что всё, что я бы ему не сказал — он воспринимает с недоверием и везде ищет подвох. Он даже не представляет какой я глупый, наивный редкий экземпляр, который до сих пор верит, что союзы должны совершаться только по любви. Только вот раз ошибся и теперь, похоже, до конца своих дней не расплачусь. Альфа напрягся, услышав мои слова, и с какой-то брезгливостью отвёл взгляд: — Шлюха, как минимум, знает, что такое сцепка и никогда не позволит себе с кем-то спать во время течки без презерватива. Ты — не шлюха. Ты — гораздо хуже. Ты… — Мне всё равно… — пробормотал я, не дав ему закончить фразу. Переворачиваясь к стене, чтобы больше не видеть его лицо, я с трудом передвинул тяжёлую загипсованную ногу и, плотно стиснув зубы, процедил, сдерживая подкатившие слёзы обиды: — Уходи. Я не хочу тебя видеть. Если бы тогда не прогнал меня, с малышом было бы всё хорошо… это ты виноват, что он умер, — горячая как кипяток влага всё-таки покатились по моим щекам. — Не смей! — выкрикнул он. — Не смей меня во всём обвинять! Ты тоже хорош! Прыгнул в постель к первому встречному даже не думая о последствиях! И что теперь? Как ты дальше собираешься с этим жить?! Как мне прикажешь жить с этим? — Мне уже всё равно… — повторился я, шмыгая носом. — Я… я больше и жить-то не хочу… Я полный… полный неудачник… Всё у меня в жизни наперекосяк… А я просто хотел… хотел влюбиться… — уткнувшись носом в подушку я разревелся. Как оказалось, внутри меня столько обиды накопилось. На всех: и на родителей, которые меня, можно сказать, бросили на произвол судьбы, откупаясь всю жизнь деньгами, лишь бы не путался у них под ногами; и на Мака, лучшего друга, который всегда обещал быть рядом, а в итоге помахал ручкой и уехал заграницу, сказав, что муж важнее и что когда я, наконец, одумаюсь от своих закидонов о взаимной любви и найду себе альфу, то смогу понять его; и на Эрика, который сам не позаботился о предохранении, а теперь обвиняет меня в том, что я повёл себя довольно легкомысленно, да ещё и сказал, будто я радуюсь, что малыша больше нет. Почему все они правы, а я нет? Почему они считают жертвами себя, а не меня? Я ведь тоже пострадавший… мне тоже больно… Больно… как же мне больно… — Ян! — я ощутил холодную ладонь Эрика, которую он приложил к моему лбу. — Да ты весь горишь! — Мне не всё равно… — шептал я, выискивая в себе силы не потерять сознание. — Ян, тебе срочно нужно принять лекарства! Кажется, у тебя воспаление. Ян, ты слышишь меня?! — Я бы очень хотел… — моё дыхание стало прерывистым, — увидеть нашего малыша у тебя на руках… мне не всё равно… Последнее, что я услышал: шум открывающейся двери, топот ног, какие-то голоса и взволнованный крик Эрика: — Срочно готовьте операционную! Он умирает!***
Как я узнал позже, погибший плод при отторжении вышел из меня не полностью — из-за чего начался серьёзный воспалительный процесс, и врачам в срочном режиме пришлось провести мне «чистку» — то есть удалить эти остатки из меня искусственным путём. Для моего ослабевшего организма операция оказалась большим стрессом, и перенес я её очень плохо: почти неделю пролежал в бессознательном состоянии, а после ещё несколько дней восстанавливал силы. Кормили меня исключительно через капельницы, разговаривать я тоже долго не мог — веки и то с трудом поднимал. Эрик приходил ко мне каждый день. Он ни о чём со мной не разговаривал, только проводил мой ежедневный осмотр и следил за лечением. Кажется, ему было стыдно за то, что произошло: в его ускользающих взглядах, я всё чаще стал замечать признание вины. И не смотря на то, что я когда-то люто ненавидел этого альфу, я вдруг осознал, что то ничтожное время, которое он проводил рядом со мной, стало моим любимым временем в течение дня. Я уже с предвкушением ждал, когда он войдёт, положит мою карту на стол, подойдёт к кровати и, спустив вниз одеяло, начнёт осматривать мою повязку. Я всегда вздрагивал, когда он касался моей кожи холодными кончиками пальцев, а после томно прикрывал глаза, получая удовольствие от бегущих мурашек по моему телу. А ещё я таял от блаженства, от единственной фразы, которую он говорил мне во время осмотра: — Подними руку, — просил он, чтобы поставить градусник. — Вот так, хороший мальчик. Когда он уходил, я всегда отводил взгляд, будто хотел показать ему, что он мне безразличен, но на самом деле, мне было больно с ним расставаться. Даже в груди начинало сдавливать, когда он оставлял меня одного. И снова начиналось то томительное ожидание, когда он вновь войдёт в палату и будет рядом.***
В тот вечер он сразу не ушёл, сел рядом с кроватью и принялся что-то писать в мою карту. А после обратившись ко мне, спросил своим спокойным ровным голосом: — Если не можешь отвечать, просто моргай один раз, если ответ «ДА», и дважды, если «НЕТ», хорошо? Я моргнул, ответив положительно. — Ты очень медленно идёшь на поправку, поэтому мы приняли решение поменять твои лекарства на более эффективные, они на порядок дороже, но помогут намного быстрее. Ты согласен? Я ответил: «ДА». — Хорошо. Есть ещё вариант, перевезти тебя в другую больницу. Переезд запланирован на следующую неделю. Там очень хороший реабилитационный центр. Врачи одни из самых лучших в стране. Я так понял, что с деньгами у тебя проблем нет, так что не вижу причин отказываться. Ты согласен? Мой ответ: «НЕТ». — Ян… ты уверен? Там тебе будет лучше! Ты точно хорошо подумал? «ДА». — Не отказывайся, — он смотрел на меня печальными глазами, — сделай это ради себя. «НЕТ». — Почему?.. Я не понимаю… — он в недоумении покачал головой. — Ты ведь хочешь быстрее поправиться? — Я… — хрипло произнёс я. — Не нужно, не отвечай! — тут же засуетился он. — Тебе лучше лишний раз не напрягаться. -… хочу… — Ян! Не надо! — быть… с тобой…