И раскроет бездна отголоски жизни: Я рожден. Вот мама. Я любил. Любимых… Смысл…Поиск…Жажду каждого мгновенья. Я иду тропою своего забвенья.(с)
Помни Имя Своё — Будет петь холодный одинокий ветер
У сильных людей, разбитых горем, есть ключевые особенности. Их легко узнать даже в толпе страждущих. Они стоят непреклонные — как скала. Их плечи не расправлены от уверенности, нет — они расслаблены, но не сутулы. Эти люди не двигаются, застывают в одной позе, ни на что не опираясь. Отравленные страхом: будто если они шевельнутся — прольются на землю своим горем, слезами и отчаянием. Будто выплеснут наружу свою душу — целому миру на обозрение. Они стоят. Глазами за воздух держатся. Не падают. Именно таким Лайош увидел Лира спустя десять лет. Тридцатилетний омега с равнодушными глазами и тяжёлыми веками непоколебимо твёрдо стоял двумя ногами на земле и смотрел на то, как четыре представителя Богов читают молитвы над его почившей матерью. Морозный воздух обжигал, но не его, не Лира. И это тоже одна из ключевых проявлений человеческого горя. Оно иссушает тело, ознобом бьёт изнутри. Тело неспособно чувствовать ни жар, ни холод. Лир не обращал внимания на то, что его чёрная рубашка выбилась от жестокого ветра из-под ремня и хлопала по обнажённой пояснице. На тонкую ткань садились мелкие бесформенные точки-снежинки, но Лир… Держался глазами за воздух. Лайош знал, что это его крах. Все надежды и мечты омеги разбились о реальность. Десять лет назад он искренне верил в то, что его мать, Ноэль Галлахер, выберется из тьмы искусственной болезни на поверхность настоящей жизни. А теперь? Верит ли он хоть во что-нибудь? Десять лет назад он был ещё совсем мальчиком, полным стремлений и убеждений, он не ломался, как бы его не било. Но сейчас — это сильный человек, разбитый горем. Лайошу казалось, он видит, как вокруг Лира в декабрьских снежинках танцуют осколки его души. Похороны были пышными. Слишком пышными, даже помпезными. Они проходили при богатом соборе, посвящённом всем четырём Богам: Альфе, Бете, Гамме и Омеге. Четыре их представителя произносили слова, но звуки их голосов терялись в звенящей тишине вязкого горя. На похороны пришли очень немногие, всего человек десять, включая Лайоша, доктора Клэптона и почему-то Дарнелла Барнса. Варг удивился, ведь Аранис на похороны не поехал, а Дарнелл, его омега — здесь. Лайош стоял в отдалении и, прищурившись, наблюдал за отпеванием, но его взгляд постоянно возвращался к Лиру. Омега изменился: он раздался в плечах, фигура приобрела более мужественные черты, в уголках глаз проявились первые мимические морщинки. Лир всегда много смеялся. А сейчас его пухлые губы были так сомкнуты, будто никогда больше не разомкнутся. Словно они часть каменной маски. Его огромные, миндалевидные карие глаза, всегда блестящие и яркие — зияли пустотой подобной дырам в черепе. В них не было ни жизни, ни тоски, ни холода — ничего. Руки строго по швам. Волосы — объемная, каштанового цвета шапка — колыхались на ледяном ветру, как и рубашка. Лир держал своего одиннадцатилетнего сына за плечи, стоя со стороны головы матери. Калис, сын Лира, тоже застыл заиндевевшей статуей. Он внимательно смотрел на свою бабушку. И Лайош отметил, что Калис похож именно на неё. Его волосы были темнее, чем у отца-омеги, и вились крупными кольцами. Он словно почувствовал на себе тяжёлый взор Варга и на мгновение повернул голову, сверкнув влажным взглядом. В этом движении скользнуло нечто до тоски знакомое. Мальчик-гамма повернулся к чёрному, блестящему гробу и стал внимательно слушать одного из представителей Богов — священника-Омегу. Уже пришёл его черёд. Церемония завершалась. Лайош заметил и Нэйта Мактавиша, возвышавшегося над головами своих мужа и сына. Белой, седой полосой среди чёрных волос альфы, отражалась его память. На кончик носа были нацеплены прозрачные очки. Почти такие же прозрачные, как и чуть раскосые глаза Нэйта. Когда пришёл момент прощания, Лайош приблизился к гробу. Лир первым поцеловал покойную и надолго завис над ней, едва касаясь губами мёртвого лба. Лишь одним он себя выдал — слишком явно трепетали его ресницы, когда он сморгнул. Ему потребовалось несколько долгих вяжущих минут, чтобы попрощаться с матерью. Он смотрел на неё так внимательно, будто ждал, что она сейчас проснётся. Вторым её поцеловал Нэйт. А Калис, поцеловав бабушку, вдруг рухнул на колени, прямо на мёрзлую траву и прислонился головой к массивному боку пышно украшенного цветами, резного гроба. Нэйт молча взял сына за плечо и ободряюще потряс. — Вставай, сынок, вставай. Другим тоже нужно попрощаться. Калис разревелся. Громко и навзрыд, пытаясь выпустить горе наружу. Все окружающие с пониманием молчали. Лир скользнул по нему невидящим взглядом и несколько раз повёл пальцами, будто разминая — дал понять Нэйту, чтобы тот не торопил сына. Лайош понял, кто был ближе всех к Ноэль. А как мальчишка был похож на Лира, застывшего печатью в памяти. Того самого, что бурно заливался слезами и также хохотал. Но омега сейчас оставался глух даже к горю сына. И Лайош понимал, почему. Лир бросил все силы на то, чтобы держаться глазами за воздух. Священники тоже терпеливо ждали, но мальчик не успокаивался. Он стал говорить: много, громко и захлёбываясь. — Я не хочу! Не закрывайте её! Может быть, мы всё-таки ошиблись? Может быть, она не умерла? Может быть, у неё клиническая смерть? Ведь так бывает! Вдруг она проснётся? — и в словах его звучал такой детский ужас, что все присутствующие потупились. Кроме Лира. Он приблизился к сыну, но его тело не колыхнулось от шагов, он будто не касался земли. Легким движением он запустил руку в волосы мальчика и склонился, не произнося ни звука. Калис постепенно затихал, сотрясаясь всем телом, его грудь часто вздымалась и опускалась. — Дыши, Калис… — шёпот Лира показался Лайошу чужим — он был слишком взрослым. Без надлома, с колючим треском. — Дыши, тебя никто не торопит. Омега опустился рядом с сыном на корточки и проговорил, обращаясь к служителям Богов: — Дайте нам несколько минут, — прозвучало ровно и без эмоций. — Он слишком мал, — зачем-то добавил Лир. Он вытирал слёзы с лица Калиса, прижимаясь губами к его макушке, но не закрывал глаз: постоянно смотрел перед собой и в одну точку. Позже Лайош тоже попрощался с Ноэль Галлахер. — Пусть твоя душа наконец обретёт покой. Она потрясающе красивая птица, Ноэль. Ты всегда была крылатой и так долго просидела в клетке этого искусственно замученного тела, — проговорил он и крепко поцеловал мёртвую омегу в лоб, зажмурившись.***
— Я рад, что ты пришёл, хоть и без приглашения. Спасибо, Лайош. Это важно для нас, — сказал Нэйт, пожимая ему руку во время поминок. Лайош кивнул и сел за стол, поправив края своего пиджака. Лир сидел напротив него, но левее. Варг видел только его профиль. Омега будто специально на него не смотрел. Ни разу за всё время похорон и теперь — поминок. Они всё-таки пересеклись взглядами, и Лир сдержанно ему кивнул, тут же отвернувшись к сыну, который через силу успокоился и вяло кусал сэндвич. Но в его глазах блестели крупные капли слёз. Он несколько раз выходил с одним из своих отцов из-за стола. К концу поминок Лайош стоял у окна ресторана, в котором они собрались, и курил. Чужой и тихий голос вырвал его из потока мыслей. — Спасибо, Лайош. Прости, я не смог отправить тебе приглашение. Просто не смог. — Понимаю, — качнул головой Варг, обернувшись. Глаза Лира вонзились в душу необъятной пустотой. — Я не думал, что ты приедешь, — продолжил омега, закурив. Он бросил взгляд через просторный зал на мужа, беседовавшего с Дарнеллом, и тут же вернулся к Лайошу. — Я не мог не приехать, — ответил Варг. — Ещё раз спасибо, — произнёс Лир. — У меня есть к тебе просьба. Знаю, что это странно спустя десять лет. Но я собирался к тебе ехать, а тут… — Понимаю, — снова сказал Лайош. — Мне нужна твоя помощь. Варг пристально посмотрел на него и столкнулся с ошемляющей непроницаемостью. Впервые он не мог, не был в состоянии прочитать Лира. — Говори, — и он выдохнул густой дым в приоткрытое окно. — Мне нужно сделать документы, чтобы поехать в другую страну. — Какую? Лир назвал страну. Варг потёр большим пальцем нижнюю губу. — Там же сейчас война. А в чём проблема? Почему ты не можешь поехать? — Она заканчивается, — равнодушно постукивая пальцем по сигарете. — Ты же знаешь наши законы. Я омега. — Разрешение мужа? — быстро проговорил Лайош. — Нэйт не даёт разрешение на выезд? — Именно, — Лир стряхнул пепел на пол и снова взглянул в сторону мужа — тот всё ещё говорил с Дарнеллом. — Я не могу вмешиваться в дела семьи, — отрезал Варг. — Ребёнка, я надеюсь, ты не собираешься вывозить? — Нет. Мне нужно выехать. Одному. — Договорись с Нэйтом. Я не могу здесь помочь. — На это уйдут месяцы. Я не могу ждать. Надо вчера. И я узнавал, как сделать это разрешение без мужа — это долго. Месяцы. А надо вчера. — Миро? — понял Варг. Лир не ответил. — Ты поможешь? — Я постараюсь. Лир затушил сигарету и ушёл к семье, ничего больше не сказав. Нэйт посмотрел на своего омегу, а потом бросил ледяной взгляд на Лайоша, после чего как-то грубо схватил Лира за плечо. И Варгу это не понравилось.***
— Ты никуда не поедешь, — страстно прошептал Нэйт, вжимая Лира в стенку, тут же расстёгивая ремень на его чёрных брюках. — Никуда, Лир. Ты понимаешь меня? Ты слышишь меня, милый? Омега промолчал, покорно прислонившись затылком к стене. В глазах Нэйта загорелись знакомые искры безумия. — Я же ясно дал тебе понять — нет, — он беспорядочно покрывал его шею поцелуями, уже стянув с мужа брюки и вжавшись в него всем телом. — Я люблю тебя, Лир. Нет. Ты не поедешь. Омега смотрел поверх его плеча и не отвечал. Ни словами на слова, ни физически — на ласки. Просто принимал страсть альфы. Он привык. С Нэйтом бесполезно разговаривать. Нэйту невозможно объяснить, что он не сбегает. Их безумное взаимное влечение переродилось у Нэйта. Приняло болезненные формы. Он хотел Лира постоянно и агрессивно реагировал на любое внимание к нему других людей. И вот сейчас, едва закончились похороны, едва они вошли в спальню, он снова овладел им, вдавив спиной в стену. — Я видел, что ты говорил с Варгом. И догадываюсь о чём, — судорожно ловя губы Лира, прошептал он.— Не поедешь, — повторял он снова и снова, толкаясь в нём и до синяков сжимая бёдра. Омега скрестил ноги у Нэйта на пояснице и тихо застонал. Ему хотелось курить. И напиться. А потом опять курить. Он уже давно бросил разбираться в том, чем вызвана такая яростная страсть мужа. Бросил говорить. Бросил выдавливать из себя слёзы в надежде встретить у того понимание. Нэйт был слеп и глух. Он не понимал, что у Лира нет другого выхода. Омега уже тысячу раз пытался объяснить, что Миро тяжело ранен, что он не может иначе — он обязан быть рядом с ним в последние минуты. Это инстинкт, это часть него — с которой он живёт и мирится десять лет. Нэйт будто забыл о том, на что Лир ради него пошёл. А напоминать омега просто устал. Он любил своего профессора и мирился с его болезненной ревностью, но сейчас… Сейчас Лир просто не мог уступить. Он уже потерял мать. И сознание рвалось от того, что всё снова навалилось единым комом. Он не имел морального права так поступать с Миро. Ведь тот ждёт. Он умирает в одиночестве. И только истинный может скрасить его последний путь. Последние две недели перед смертью матери Лир ходил за Нэйтом и просил это разрешение. Умолял. Но все разговоры заканчивались тем, что муж начинал его трахать, постоянно повторяя: «Не поедешь». И даже попытки напомнить ему об Эйше, его истинной, умершей без него — на Нэйта не действовали. Нэйт зверел от одного упоминания Миро. Альфа уже переместил Лира на постель, где продолжил объяснять, кому омега принадлежит и где должен быть, своим способом. Тот лишь целовал мужа и нашёптывал ему, пытаясь успокоить: «Я люблю тебя. Нэйт, милый, я очень… Очень тебя люблю…»