Я повсюду иностранец, И повсюду я вроде бы свой. Словно лодка в океане, Затерялся берег мой.(с) В. Меладзе — Иностранец
В комнате царил вечерний полумрак, на фоне которого лишь ярче проступали тёмно-красные тона мебели. Тихо звучала классическая музыка, а на приоткрытых окнах играли блики маленьких уличных фонариков, разбросанных зигзагом вдоль широкой дорожки. На красном диване выделялись две чёрные фигуры, слившиеся в одну. Лайош Варг сидел, поджав под себя ноги и предоставив остальную часть массивной софы своей любимице — пантере по имени Виар. Огромная ручная кошка уложила голову своему другу на колени. Её пышные, белые вибриссы подрагивали — она лениво дремала, свесив длинную лапу на пол. Лайош держал учебник по психиатрии и внимательно вчитывался. Его глаза напряжённо скользили по строчкам. Книга была открыта на разделе «Особенности психики. Альфа и Омега. Истинные: часть третья». Свободной рукой Варг мял загривок Виар, как вдруг его взгляд замер, а ладонь застыла. Пантера недовольно фыркнула и затрясла шкурой. Ей не понравилось, что Лайош перестал её гладить. — Девочка, — протянул он, выбираясь из-за её гибкой спины и не выпуская книгу. Он легко переполз прямо по муарово-пятнистой шкуре под недовольным взглядом любимицы. Виар громко забила тугим хвостом по полу, ясно давая понять, что она думает о друге. Лайош подошёл к столу и взял мобильный, отложил учебник и быстро набрал номер. — Доктор Клэптон, вечер добрый… — Добрый, Лайош. Добрый. Я ждал твоего звонка со дня на день, — голос доктора Клэптона прозвучал трескуче и старчески, но с силой в тембре. Он рассмеялся. Лайош вытянул губы трубочкой, закатил глаза и прижал мобильный к другому уху. — Я бы хотел переговорить с вами с глазу на глаз, — равнодушно произнёс Варг, но обмануть Клэптона ему не удалось. На том конце повисла тишина, потом донеслось причмокивание, и снова зазвучал голос психиатра: — Что, Лайош? Доломал свою игрушку? Слышу по твоему голосу… — Ещё нет, — процедил Варг и тут же понял, что сдал себя. С потрохами. Клэптон спровоцировал, будто прочитав его мысли. Он прищёлкнул языком и выругался, закрыв микрофон ладонью. Ответом ему стал смех. — Значит, доламываешь… — Дядя Тони! — капризно протянул Лайош и зажмурился. «Вот сука же», — подумал Варг. Клэптон перестал смеяться и пробасил, явно прижав микрофон к самым губам: — Я тебе не дядя Тони уже лет так тридцать пять, ты забываешься, прекрасное творение. — Простите, — снова закатил глаза Лайош. — Жди меня завтра утром. Приеду, обсудим твои «с глазу на глаз», — и, рассмеявшись в очередной раз, доктор Клэптон сбросил вызов. «Дядя Тони, дядя Тони, — задумчиво жуя нижнюю губу, пробормотал Лайош себе под нос. — А ведь вы меня предупреждали... Обо всём, но не об этом».***
Лир летел целый день и приехал в нужную, полуразрушенную часть государства лишь к пяти утра по времени Ратимора. По местному же — был разгар дня. Солнце палило так зло, что сухой воздух выжигал лёгкие изнутри. Лир и Аранис были покрыты потом с головы до пят. От солнцезащитных очков проку не было решительно никакого — яростное светило неумолимо прожигало слизистую. Они едва ли не задыхались в этом адском климате, сильно сказывался контраст — в их полосе сейчас стояла середина зимы: почти без снега, но со свежими, северными ветрами и избытком кислорода. Они остановились в гостинице напротив аэропорта. И заскочили туда, чтобы оставить вещи и позвонить своим семьям. Лир разговаривал с Нэйтом, будто ничего не случилось. Муж не просил прощения, но омега слышал страх в каждом его слове. Он винил себя и раскаивался. Калис говорил с ним дрожащим, словно струна, голосом. — Папа, ты поехал к истинному? — первое, что спросил ребёнок. И Лир услышал в этой фразе тоску. Омега долго нашёптывал в трубку успокаивающие слова. Убеждал Калиса в том, что не бросил его. Маленький сын, как и Нэйт, боялись того, что он может не вернуться. Лира это задевало, причиняло боль. Но он оправдывался, потирая зудящие глаза. Говорил, что любит. Нэйт передал сыну свой страх, и за это Лир просто возненавидел мужа. Как можно быть таким глупым и эгоистичным? Ценить только свои чувства и волноваться о собственной нужности? Лир не сделал ничего плохого, но семья внушила ему чувство вины. И омегу парализовало ощущение абсолютного одиночества перед лицом чужого мира. Люди, с которыми связался Лир, огорошили его известием, что раненых там, где он описывал — нет и быть не может. Они отследили приблизительные координаты подразделения, в котором служил Миро, и уверили омегу, что он, скорее всего, будучи раненым, находится в госпитале где-то в районе аэропорта, куда они с Аранисом прилетели. Но позволили зайти в хижину, постоянно преследовавшую Лира в видениях. Миро здесь был, но давно: когда город только зачистили. Здесь не было ни одного человека, омега даже начал усиленно глотать невыносимо жаркий воздух, до этого он старался пропускать его маленькими порциями через нос. Лир смотрел на мёртвые, убитые дома без признаков жизни. У него защипало в глазах: здесь всё было пропитано запахами страха, паники, крови, ещё не растворившихся в воздухе, ещё плавящихся в нём. Испарения смешанных человеческих чувств напоминали полупрозрачную бело-зелёную плёнку, что застилала глаза и всасывалась через зрачки, проникая в душу и оседая на её дне неподъемной ношей. Лир видел кровь на обугленных остатках жилищ, видел потерянные в страхе пожитки, детские игрушки, автоматы, клочья одежды, разбитую посуду, разорванные снарядами осколки мебели и стен домов. Но трупов здесь уже давно не было. Омега забыл обо всех своих проблемах и бедах. Его одолевали неведомые доселе чувства. Этот город совсем недавно был живым. А теперь — мёртв. Перед ним предстало олицетворение смерти во всём своём страшном великолепии. Что есть смерть одного человека в масштабах этого? Глядя на руины, Лир ощутил собственное бессилие и ничтожество перед реальным миром. Ратимор, Карсис, семья, прошлое, фильмы, сценарии — всё поблёкло, стало призрачным отголоском несуществующей жизни. Настоящее, истинное — оно здесь: раскинулось перед ним жестокой правдой, иссушая все чувства и забирая надежду. Надежду, что он успеет. Лир потерял две недели. Осознал, что смерть ближе, чем кажется. Раньше люди умирали, когда он сам решал. Когда его рука определяла — жить человеку или нет. Просто так никто никогда не умирал. Мать ушла первой. Ей ничего не грозило, никто не замахивался на неё ножом. Но она шагнула за черту без его разрешения. И он оказался к этому не готов. А теперь находился в самой гуще смерти: она дышала ему в лицо горячим тленом и гнилью. И страх, что он найдёт Миро слишком поздно, забирался под кожу жалящей змеёй. Солнце всегда вставало, оповещая о том, что жизнь продолжается. Здесь же радостное светило — злейший враг, подспорье пулям и гранатам. Чувство заведомой потери заставляло клокотать что-то внутри. Лира обуяла тревога. Он слишком близко и в тоже время — далеко. Ему это не приходило в голову, когда он пытался сделать документы, не приходило и когда он садился в самолёт. Омегу вела лишь интуиция, и только теперь всё встало на свои места. Он бессилен перед смертью. «Я иду к тебе, Миро. Дождись. Не уходи...» И хриплое, свистящее дыхание раздалось с обратной стороны черепа. Аранис чуть сжимал его плечо и озирался по сторонам, часто моргая и утирая платком пот с потемневшего за считанные часы лица. Они оба были одеты в плотную, жёсткую одежду, с намотанными на голову тряпками. Но солнцу было всё равно — оно обжигало даже полностью скрытые тела сквозь грубую ткань. Лир сжимал друга за руку. Нужная хижина была почти полностью разрушена. Будто кто-то снял кирпичики по диагонали, как с постройки из «Лего», крыша – полностью сорвана. Но от жилищ не поднимался дым. Для этого города всё было кончено ещё несколько недель назад. Когда они возвращались туда, где жизнь ещё теплилась — Лир тихо переговаривался с ветеранами этой войны. Те уже получили звания. Они сообщили, что воюют за пострадавшую сторону. Двое альф с глазами, видевшими тысячи смертей, изборождённые шрамами — были миротворцами. Как и Миро. Они не знали его лично, но смогли приблизительно проследить его перемещения по номеру подразделения. Лир заметил в этих обожженных, обветренных лицах проблески человеческой радости. Они везли истинного омегу к раненому, и это очень многое для них значило. На войне ценился каждый миг спокойствия. Суровые, могучие альфы — таяли от одного взгляда на красоту жизни. Лир осознал это, и к глазам подступили горячие, но счастливые слёзы. Увидев всё то, что творилось вокруг, он наконец понял, почему они так тепло к нему отнеслись и, не раздумывая, согласились помочь. Лир вышел на них случайно, ещё год назад, когда Миро был ранен в прошлый раз. Он подошёл к ним прямо на улице, в Ратиморе. Военные на время вернулись к семьям. Омега завязал с ними контакты, различив нашивки на форме. Ведь у Миро была точно такая же нашивка. Да, они не знали Миро Астервуда, и Лир не просил их узнавать, но объяснил ситуацию. Слово «Истинный» произвело на военных альф магический эффект. Они пообещали помочь ему в случае чего. И вот, «в случае чего» случилось. Он поддерживал с ними связь на протяжении года, чтобы знать — где они. На гражданке или… Или на войне. «Война. Какое всё-таки страшное значение у этого слова. Всё не так, как на словах и в новостях… Это иначе…» — он размышлял, глядя в окна без стёкол, пока они ехали в автомобиле, издававшем бьющий по голове грохот. Аранис смотрел по сторонам не так явно как омега и тоже хранил молчание. Лир не знал и не собирался узнавать, что сказал ему Лайош, но понимал — Аранис сорвался из Карсиса, бросив свои дела и семью — ради него. Ради Лира. И омега высоко это ценил. Жаль, у него не было подходящих слов, чтобы отблагодарить, чтобы показать свою признательность. Лиру тяжело давались даже простые слова. Так бывает, когда энергии и сил не хватает на звуки, на то, чтобы открыть губы. Они сжимались сами собой, и требовалось неимоверное усилие воли, чтобы их разжать. Аранис понимал. Лир и наставник обменивались взглядами красноречивее любых слов и продолжали хранить молчание. Иногда омега нащупывал руку друга, и этого было достаточно для того, чтобы почувствовать себя… Живым. Альфа изменился за эти десять лет, но Лир не был способен концентрироваться на нём. Единственное, что чувствовалось в каждом движении, каждом взгляде и слове — Аранис не постарел, а только повзрослел. Хотя к сорока восьми годам проявились признаки увядания тела — более резкие морщины, низкий тон голоса, но альфа, живущий с Дарнеллом — своим истинным, выглядел наполненным и уверенным. Из него неисчерпаемым ключом била внутренняя сила, а в глазах светилось понимание абсолютно всего. Он взирал на мир с высоты совершенства души, что давно слилась с душой истинного омеги. Несмотря на то, что Аранис был за много километров от него — цельность замкнутого единства не пострадала. Они нашли Миро только к вечеру, оббегав несколько переполненных госпиталей. И теперь Лир в нерешительности застыл у двери палаты, где предположительно лежал его истинный. Аранис с отцовской нежностью поглаживал его по обеим рукам, не произнося ни слова. Он ждал. Лир войдёт сам. Ему просто нужно собраться. Омега порывисто двинулся к двери, будто скорость придала ему уверенности, и дёрнул желтоватую ручку. Обшарпанная, жёлто-зелёная, с грязными потёками дверь со скрипом отворилась...