Забирай все, что может вместить с легкой дрожью ладонь, Теплый пепел по ветру пусти светлоокий огонь.(с) Сурганова и Оркестр — Вот и ты.
Едва дверь приоткрылась, Лир сделал судорожный выдох: он услышал родной голос, прозвучавший не столько снаружи, сколько в голове. Так ему показалось. — Я дожил. Лир нетвёрдо ступил, и под ногами закачался пол. Ему в лицо снова пахнуло смертью, как в мёртвом городе. Омега внутренне сжался и крепче запахнул полы белого халата. Миро лежал на единственной в тесной палате кушетке. И Лир тут же встретился с сине-зелёными, как земля на снимках из космоса, глазами. Он хотел бы сморгнуть, но не почувствовал век. Более того омега онемел весь, целиком — мышцы будто затвердели до каменного состояния, но он преодолел эту первую реакцию. Неловко затворив дверь до тихого щелчка, Лир двинулся к Миро, несмотря на то, что совсем не чувствовал ног. — Миро, — произнёс он. Его истинный, его альфа, предначертанный судьбой, лежал на постели в окружении допотопных, но светящихся приборов. Миро тяжело дышал — ему с трудом давался каждый выдох. К Лиру постепенно возвращались силы, и он заметил, что истинный почти не изменился: остался крупным, высоким альфой с добрыми глазами, подёрнутыми дымкой от пережитой боли; обветренная, шелушащаяся кожа Миро была загорелой до землистой черноты: на ней проступали светло-розовые лучики морщинок. Лир знал, что истинного несколько раз контузило, что шрамов от ранений на нём, как на ягуаре пятен. Но ведь каждый раз он выживал. В его мощном теле жил несгибаемый дух. А сейчас Миро при смерти. У омеги не было в этом сомнений — слишком хорошо он его чувствовал. Лир сам не заметил, как сел у постели на шатающийся стул и сжал жёсткую, бугристую руку. Миро тут же переплёлся пальцами с его. Альфа и омега смотрели друг на друга, не отрываясь. — Как ты изменился… — хрипло выдохнул Миро. — Как ты вырос, мой мальчик. Омега весь затрепетал. Ему стало холодно от этого удивительно-тёплого и проникновенного голоса. Он прижался лбом к прохладной, сухой ладони альфы, не размыкая пальцев. — Я ждал. Я знал, что ты едешь ко мне. Что ты меня найдешь, — продолжил Миро и почти после каждого слова он испускал тяжёлые выдохи. Сколько горечи было в этих словах. Истинный дёрнул ком их сплетённых рук и прижался губами к ладони Лира с тыльной стороны. — Миро, — только и выдавил омега. Острые слёзы встали поперёк горла. — Я не мог умереть, не увидев тебя… Лир снова произнёс его имя, с трудом протолкнув четыре буквы сквозь саднящие зубы. — Может быть, можно ещё что-то… Миро прижал другую ладонь к его потрескавшимся от солнца губам, посмотрев на Лира лучистыми, почти детскими глазами. На омегу взирала душа старого, чистого ребёнка. Истинному было только пятьдесят два, но… Он умирал. Уходил по своей воле. Седина тронула его русые волосы, окрасив их в белый: припорошила пеплом. На этой войне не было снега — только пепел. Пепел жизни и надежд. Сам воздух был им отравлен. — Я виноват, — прошептал Лир… — Я так виноват перед тобой… Альфа улыбнулся ему. — Я никогда и ни в чём тебя не винил. Не вешай на себя напрасный груз… Лир часто закивал, услышав в этих словах ещё многое, что нельзя было бы облечь в звуки, и ему вдруг стало легко на душе. Будто Миро одним своим присутствием забирал всю черноту со дна его души, копившуюся годами. — Я люблю… — И я… Проговорили они беззвучно. — Всегда… — Да… Они слышали и видели друг в друге отражения себя самих. — Я счастлив, Лир, как может быть счастлив только альфа, которого провожает его истинный. Между нами глубинная, неразрывная связь… Лир знал, о чём говорит Миро. Он знал, что такие крепкие узы истинности — одни на тысячи. Эмпатическая связь вплоть до передачи образов и мыслей вне единения. Именно поэтому Миро смог дать ему прожить жизнь так, как он хотел. Потому что его чувство — проявление безусловной любви. Он поставил ему метку десять лет назад, от неё после хирургического вмешательства остался только тонкий, но глубокий шрам. Именно метка стала точкой отсчёта их личной трагедии. Она больше не беспокоила Лира, но их связь с годами будто крепла. — Иди сюда, — он привлёк его за плечи, заставив нависнуть над ним, прислониться щекой к щеке. Миро обнял Лира, прижимая ещё теснее, поворачивая лицом к себе и с трепетом проводя пальцами по ушибу, оставленному рукой Нэйта. — Он сделает это снова, — тихо сказал он. — Я видел, как это было… — Чшш… Миро… Чшш… — Он любит тебя, но перешёл границу. Как зверь, отведавший крови… Ты беззащитен перед ним из-за своей любви… — продолжил Миро тихим, ласковым голосом. Он рассматривал его так внимательно, будто оглаживал глазами, как если бы хотел забрать его образ с собой, за грань… Накрыл массивной ладонью затылок омеги и без спроса вжался губами в его губы. И Лир не попытался отстраниться. Происходило то, что должно… Миро долго его целовал, упиваясь в обоюдной, безграничной нежности. Лиру пришлось умоститься с краю кровати. Он закрыл глаза, обхватив руками голову истинного альфы. Миро расстегнул пуговицы на его шее, лаская ключицы мягкими прикосновениями шершавых ладоней, спускаясь ниже, раскрывая рубашку всё дальше. И Лир всем естеством ощущал незримое касание душ, наконец приблизившихся телесными оболочками. Ласки отображали лишь долю того, что происходило между ними в этот момент. — Я жалею лишь об одном… — прошептал Миро сквозь бесконечные влажные поцелуи. — Что больше не испытаю единения… Лир начал быстро стаскивать со своих бёдер мешковатые штаны из грубой ткани… — Всё, что хочешь, Миро… Всё… — он прижимался к истинному всем телом. Альфа снова улыбнулся, чуть отстранившись. — Нет, моё сокровище… Нет. Я не смогу. Мой живот под завязку набит осколками железа, кости раздроблены, но я… Принимаю твой подарок. Мне достаточно твоего согласия для того, чтобы почувствовать себя счастливым… Лир не видел нижнюю часть туловища истинного: тело Миро было накрыто плотно-облегающей простынёй до горла. Омега касался губами лица альфы, также как и он, стараясь впечатать его образ и запах в каждую клеточку. — У меня есть сын, — сказал ему Миро, когда они уже просто лежали в объятьях друг друга. — Я знаю… — Я хотел… — Я заберу… — Лир… — Нетрудно. Я сделаю… Клянусь. — Ты ви… — Да. Миро назвал деревню, в которой жил его маленький сын, рождённый от местной женщины-беты. — Я не знаю, как его зовут. — Лир. — Что? — Его зовут Лир. Но в этом языке нет такого имени, такого мягкого сочетания звуков… Прекрасного сочетания в три буквы... Лир... — альфа посмаковал слово на языке. — Они называют его Куар. — Его мать… — Умерла от лихорадки в прошлом году, — проведя ладонью по лицу, сказал Миро. — Деревня отдаст его тебе. У них другие семейные ценности. — Какие? — непонимающе спросил Лир. — Они отдают своих детей кому угодно, лишь бы ребёнок жил лучше них самих. Они отдадут. Но я не прошу… Я лишь хочу для него лучшей участи… — Я заберу. Найду и заберу, — поглаживая жёсткую коротко-стриженную русую бороду истинного, поклялся Лир.***
Миро умер спустя четыре дня на руках Лира. Омега думал — ему будет физически больно, думал — его разобьёт паралич, или он онемеет. Но ничего не произошло. Он сидел на постели, прижимая к себе пустую оболочку Миро. Истинный дышал ещё каких-то пять минут назад… Лир ничего не чувствовал: ни физически, ни душевно. Его не пронзило, не раздробило изнутри от потери истинного. Просто исчез туман сероватых тонких видений, клубившийся перед глазами последние недели. Воздух стал прозрачным и чистым, и омега смог вдохнуть полной грудью. Он находился с Миро все четыре дня и пять часов. Они пытались надышаться друг другом. Лир не предлагал хотя бы попытаться вылечиться. Он знал — Миро не смирится с лежачим образом жизни и не захочет никаких искусственных вмешательств — он весь перекроенный и перешитый. Слишком много Миро пережил и увидел. И он уже хотел уйти. Освободиться. И, может быть, если повезёт — переродиться. Так он шептал своему истинному омеге, утешая. Поэтому Лир даже не заикнулся. Он всё это видел. Видел не сказанные ответы на не заданные вопросы. Они подолгу молчали, наслаждаясь лишь тем, что за десять лет расстояния — смогли приблизиться друг к другу в сакральном смысле. Любовь не всегда означает — жить вместе. Иногда она проводит через жестокие испытания. Миро не хотел оставить горечи вины. Он тихим шелестом голоса убеждал Лира в невинности. Говорил, что омега уже извёл себя постоянной виной, которая выдумана и не имеет ничего общего с реальностью. Миро обволакивал Лира безусловным чувством принятия и напаивал его своей уходящей энергией жизни. Так должно было быть. Именно это им и предначертано было пройти, чтобы спустя время — понять и оценить. Но Лир осознал собственную глупость и вероломство. Он стал ещё старше и сильнее. Миро наказал ему не жалеть ни о чём. И Лир беспрекословно подчинился, отдав чувство вины умирающему альфе.***
Миро умер, и ничего не случилось. От Миро Астервуда остался только пепел — всё, что могло остаться от войны. Они кремировали его, и омега забрал урну с Миро с собой. Аранис с опаской посматривал на Лира во время кремации, ожидая чего угодно, но тот казался невероятно спокойным. Омега вошёл в тесную закопчённую комнатку ветхой гостиницы. Аранис разместился за тонкой стенкой. Лир едва успел закрыть дверь и поставить урну в угол, как вокруг него образовался странный вакуум — и он потерялся в пространстве, а перед глазами замелькали беспорядочные чёрные и серые точки, как помехи при подаче изображения на экран. В следующий миг свет погас, и Лир провалился в темноту. Раньше, чем его тело безвольно рухнуло на пол.