Но забыли капитана два военных корабля Потеряли свой фарватер и не помнят нихуя И остались в их мозгах только сила и тоска Корабли без капитанов капитан без корабля Надо заново придумать некий смысл бытия Нафига?(с)
Агата Кристи — Два корабля
Лир уже неделю лежал в диагностическом центре доктора Клэптона, и Нэйт каждый день его навещал. Дни он коротал в гостинице, а вечера — в баре. И только сегодня решил прогуляться по Карсису, в котором, как и Лир, не был вот уже больше десяти лет. Нэйт родился и вырос в этом большом городе и очень хорошо его знал. Когда-то он любил его и дышал с ним в унисон. Несмотря на то, что Карсис являлся мегаполисом — суета была ему чужда. Город жил в своём темпе, дышал не ритмично, но глубоко. Его центральная и самая большая часть сохранила первозданный облик и называлась Старым городом. Раньше Нэйт жил в одном из старинных невысоких домов, и именно туда он шёл почти вслепую. Бродил по узким брусчатым улочкам, лавировал по оживлённым бульварам, сворачивал в знакомые переулки… Со многими были связаны воспоминания. Нэйт улыбался сам себе, проходя мимо университета, в котором работал несколько лет, и который свёл его с Лиром. Улыбался, проходя мимо баров и ресторанов. Вспомнил, как уже после рождения Калиса он впервые пригласил мужа на свидание. Их отношения развивались нестандартно, и поэтому ни одному из них свидания даже в голову не приходили. Нэйт захотел восполнить этот пробел, и оно состоялось, именно свидание, а не просто ужин. Оказалось, что Лир ни разу в жизни этого не делал. Нэйт тогда донёс до него, чтобы он оделся подобающим случаю образом, и сейчас вспомнил, как омега удивлённо на него посмотрел. Но, вернувшись с работы, альфа обнаружил мужа во все оружии: Лир нарядился щегольски и со вкусом. Нэйт прекрасно помнил распахнутую на груди нежно-голубую рубашку, кожаные ремни — стилизация подтяжек, подчеркнувшие крутость уверенно-развёрнутых плеч, узкие тёмные джинсы, плотно обтянувшие зад, и высокие коричневые сапоги на шнуровке. Волосы лежали небрежным каскадом: блестящие, вычесанные и пахнущие дорогим одеколоном. Лир тогда с ним сильно переборщил. Это было их первое и последнее свидание. Альфу накрыло ревностью от чужих сальных взглядов. Подойти к его разыгравшемуся омеге никто так и не решился, но и невербального внимания было достаточно, чтобы Нэйт набросился на мужа прямо в такси: водитель деликатно отвернул зеркальце заднего вида и без указаний отвёз их к безлюдному мосту, а потом курил возле качающейся и проседающей машины. Больше таких глупостей альфа не делал. Никаких свиданий в общественных местах. Нэйт усмехнулся, вспомнив, и закусил губу, проходя мимо того самого ресторана. Нэйт шагал, засунув руки в карманы и посматривая по сторонам с тоскливой радостью в глазах. Когда-то он любил этот город. Удивительный город контрастов: красивый снаружи и страшный внутри. Тяжело дышащий и бесстрастно наблюдающий. Июнь выдался прохладным, что редкость для Карсиса. Лето всегда приходило душной южной волной, но сегодня дул лёгкий живой ветерок; доносилось пение птиц, а парки сверкали ранней зеленью. Нэйт свернул в знакомые кварталы, где жил много лет. Он продал свою квартиру и поэтому не мог в неё зайти. Он долго смотрел на окна четвёртого этажа, занавешенные чужими шторами, и глупо улыбался. Его жизнь делилась на две половины — до Лира и после. Альфа зашёл в подъезд и начал подниматься по лестнице, скользя ладонью по широким деревянным перилам. Лир пришёл сам и отобрал у него одиночество, которым Нэйт намеренно упивался. И остался в его жизни, альфа сам не понял — как. Наглый студент заявился к нему в течку, и профессор гражданского права не устоял. Но ведь и это лишь полуправда. Его свёл с ума не запах омеги, а наглые, блядские глаза, безобразное поведение, издёвка и плевок на устав. На все возможные уставы. Нэйт вовсе не бездумный зверь и он был уверен — будь это не Лир, он бы, не задумываясь, выставил потерявшего тормоза студента. Но это был Лир, который нуждался в нём — Натаниэле МакТавише. Альфе, потерявшем истинную, альфе, запертому в собственной библиотеке. Нэйт также знал, что сам нуждался в нём. Омега буквально снёс все его глупые принципы. Именно глупые. Да. И против воли Нэйта — вдохнул в него жизнь, ведь альфа запирался от неё, бежал и прятался. Лир окунул профессора в самое себя, заставил заглянуть туда, куда тот отказывался смотреть, заставил открыть душу и добровольно её отдать. На растерзание. Добравшись до четвёртого этажа, Нэйт встал у собственной двери. Новые хозяева её так и не поменяли. Альфа вспоминал, и воспоминания не приносили боли. Лишь тоскливую радость, по-другому он не мог бы описать это чувство. Всё началось именно здесь. Нэйт видел омегу, скрывавшего глаза и переминающегося на пороге в деланной, напускной робости. Видел себя — строгого и жёсткого профессора… Он провёл пальцами по массивному косяку и тёмной деревянной двери, вздохнул и улыбнулся. Вернувшись на улицу, Нэйт глубоко вдохнул свежий июньский воздух и, не оглядываясь, пошёл напрямик через двор. Альфа ещё долго бродил по городу, а потом вышел к центральному парку. Свернув с вишнёвой аллеи, двинулся на узкую гравийную дорожку, теряющуюся в искусственно-насаженном леске. Он не обращал внимания на малочисленных прохожих. Был будний день, и в парке в основном гуляли с детьми. Его окликнули по имени у подножия деревянной лестницы, опутавшей огороженный, многолетний дуб, находящийся под защитой властей. Нэйт удивлённо обернулся и поправил очки, прижав дужку к переносице. Перед ним стоял невысокий, сильно беременный парень и держал за руку малыша лет двух. У омеги были светло-рыжие волосы, тонко обрамлявшие круглое лицо, васильковые взрослые глаза и крупица веснушек на носу. У Нэйта в груди что-то ёкнуло. — Джесси?! — будто недоверчиво произнёс он, не поверив глазам. Омега широко улыбнулся и подошёл поближе. — Здравствуй, Нэйт, — Джесси был удивлён не меньше. Они окидывали друг друга изумлёнными взглядами, ведь оба встретились лицом к лицу с прошлой жизнью.***
Нэйт сидел на лавочке всё в том же парке. Джесси держал своего сына на колене и вытирал салфеткой мороженое с его мордашки, как две капли воды похожей на отцовскую. — Вот как, значит, — понимающе вздохнул Джесси. — И он очень сильно болеет? — Не могу сказать, что болеет. Но смерти матери и истинного сильного его подкосили. Нас подкосили, — ответил Нэйт и сделал глоток воды из бутылки. — Кристиан, давай, походи ножками, — сказал Джесси, выталкивая со своих колен упирающегося сына. Тот всё-таки встал на асфальт и завозился со своим пластмассовым автомобилем на верёвочке. — Так удивительно, как поворачивается жизнь. Лир стал режиссёром. Я смотрел фильм «Фаталисты», случайно нашёл в списке экспериментального кино и очень удивился, когда в титрах обнаружил его имя. — Джесси потёр губу. — Иногда вспоминаю, как мы с тобой тогда расстались... Мне становится дурно при мысли о том, что я пытался его отравить… Надеюсь, вы простили меня… «Знал бы ты, как быстро мы о тебе забыли», — подумал Нэйт, но вслух не сказал. — Что было, то было, Джесси. Всё меняется. И я рад, что ты нашёл своё счастье, — мягко улыбнулся альфа, кивнув на маленького Кристиана, увлечённо гоняющего голубей возле другой лавочки. — Да. Мой муж бета, но другого и не нужно, — пожал плечами Джесси, и его лицо засветилось нежностью при мысли о супруге. — Нэйт. Лир дал тебе то, что ты искал? — серьёзно спросил он и заглянул в глаза. — Я люблю его. И именно его я искал, Джесси. Целиком, — моментально ответил Нэйт. Как наивны были взрослые глаза Джесси. Глаза простого человека, живущего другими мерками. От альфы не ускользнуло движение ладоней омеги: он мягко поглаживал свой непомерно огромный живот. Нэйт почему-то вспомнил, что у Лира, когда тот носил Калиса, живот был в разы меньше. Что он искал? И сам не мог бы ответить. Наверное, ничего конкретного. Но он принимал от Лира всё, что тот ему давал. Джесси чем-то напоминал женщину: повадками, необъяснимой мягкостью в каждом движении. Лир не был похож на женщину. В нём сочетались мальчишеская резкость, чувственность и что-то звериное — то, что невозможно обуздать. Он был противоположностью Джесси во всём. Но и это неважно. Их отношения всегда напоминали войну, даже в моменты абсолютного спокойствия Лир оставался бурлящей воронкой, грозившейся вырваться наружу и в очередной раз снести Нэйта. Он ждал и благодарно принимал решительно всё. Так было последние одиннадцать лет. Всё, чем сейчас располагал альфа — воспоминания. От вопроса сердце болезненно сжалось. Нэйт отчётливо увидел ничего не выражающие, пугающие пустотой огромные глаза. Увидел бледное лицо. Некстати вспомнил, как ударил его… Он вдруг понял, что теряет его. Ему на долю секунды даже показалось — уже потерял. Он и сам пуст. Лир смотрел сквозь него и односложно отвечал, когда Нэйт приходил и заставал его не спящим. Альфа задумался о том, что будет, когда всё это закончится. Если закончится. Что ждёт их потом? Он никогда не думал о будущем, но сейчас… Этот вопрос пришёл, и на него не было ответа. Лир отдалился, замкнулся, он спал с омегами и девушками-бетами, но чаще — с Мэлом пока был в Каледоне. Нэйт знал, что даже для самого Лира это ничего не значит. Он будто выключился. Альфе он больше ничего не давал, Нэйт перестал его чувствовать. Успокаивал себя тем, что пустота связана с потерей истинного. Сам искал ответы в книгах, и те подтверждали его мысли, но ему думалось — это эффект чтения симптомов. Прочитай медицинский справочник — и найдёшь у себя все болезни. Нэйт знал наверняка только одно — он хочет вернуть своего омегу, который растворился и исчез, потерялся... Ушёл с Миро? Ему было больно заходить в диагностический центр пограничных состояний, больно видеть там Лира. Выходя оттуда, альфа подолгу сидел в машине, мучаясь страхами. Доктор Клэптон говорил ему, что именно происходит с омегой — перестройка организма. Он был связан с истинным альфой слишком крепко. И сейчас его состояние можно сравнить с потерей важного внутреннего органа. Например, селезёнкой. Телу нужно время, чтобы перестроиться на жизнь без него. Да, но вот только — потеря селезёнки — это инвалидность. А истинного? А ещё в глубине души альфа знал, что Лир — неуравновешенный одиночка. И то, что он до сих пор с ним — чудо. Но это едва шевелилось в самой глубине, и он старался туда не смотреть. Лучше не думать о том, что Лир может его покинуть. А он может. И никакими давлением или запретами на него не подействовать. Все внешние проявления альфы оказывают эффект на Лира только потому, что он сам их принимает. Внутренняя сила омеги пугала Нэйта. И о ней он тоже старался не думать. Никогда. Тем более сейчас, когда никаких сил, казалось, не осталось. Он чувствовал, что его мальчик висит на волоске, к чему гадать? Но на этом самом «волоске» ощущался надрыв, надлом. Интуиция альфы подсказывала, что в его муже что-то происходит, и к этим переменам он доступа не имеет. Поначалу Лир ещё рассказывал ему обрывки своих снов и видений, но к настоящему моменту омега уже почти не разговаривал. По бесстрастному и отрешённому выражению лица Лира Нэйт читал, что тот о чём-то усиленно думает. Но мыслей своих открывать не хочет. Это причиняло боль и заставляло ощущать своё бессилие, а ещё — раздражаться. Нэйт действительно ничего не мог, омега ускользал. Забирал с собой жизнь, которую когда-то подарил с лёгкой руки. — Муж скоро вернётся с работы, — проговорил Джесси, тяжёло поднимаясь со скамьи и придерживая живот. — Я живу здесь недалеко. Не хочешь выпить чай? — предложил он, уже поймав своего сына за руку. — От чая откажусь, но до дома провожу, Джесси, — улыбнулся Нэйт и подобрал брошенную машинку. — Когда рожать? — Уже в июле. — Близнецы? — Нет… Один. А с чего ты взял? Нэйт отчего-то усмехнулся, поднял Кристиана и усадил себе на шею. Они продолжали разговаривать всю дорогу до дома. Альфа больше слушал о счастливом супружестве своего бывшего омеги, придерживал его малыша и думал о том, что завтра снова пойдет в больницу и будет пытаться заставить Лира улыбнуться, разойтись шальной усмешкой. Сейчас Нэйт как никогда сильно желал поцеловать его, подарить всю свою нежность. Вернуть, вернуть… Не отпустить и не позволить заблудиться в себе.