Je dors sur des roses Qui signent ma croix La douleur s'impose mais je n'ose pas Effleurer les choses Ecloses sans toi Oh! ma rose Ne fane pas je manque de toi Dans mes nuits Dans la pluie Dans les rires Dans le pire De ma vie.*(с)
Рука в руке. Плоть к плоти. Они стояли обнажённые, освещённые лишь играющим светом электрического пламени камина. Лайош прижимался к Лиру со спины. Касался носом плеча, вёл выше — к шее и обратно. Светло-каштановые, тяжёлые пряди ложились ему на плечо, закрывали глаза. Лир мягко обхватил его руку, переплёлся с ним пальцами и прикрыл глаза. Шептал имя, слепо тычась губами в скулы, виски и лоб. Лайош поднял голову, нашёл его приоткрытые уста, едва соприкоснулся, скользнув пятернёй в густую гриву распущенных волос. Лир провёл большим пальцем по перстню, сдвинув его тем самым вбок. Лайош прикрыл глаза и едва слышно прошептал: — Я хочу, чтобы ты снял их. Лир не спросил зачем. Он и так знал. Он уже распустил его волосы. Лайош хотел обнажиться перед ним полностью. Лир не торопился. Каждый перстень ложился один к другому на диван. Лайош тёрся щекой о его щёку, наблюдая за тем, как металл колец поблёскивает отдельно от него. Массировал голову нежными прикосновениями пальцев. Размял кисть: над каждой костяшкой темнели следы от долго давивших перстней. Он протянул Лиру другую ладонь. Омега пересёкся с ним взглядом, начал покручивать кольцо с неприлично большим рубином — оно с трудом сползало. Лир приблизил его руку к лицу, щедро смочил слюной область вокруг металла, снова покрутил. Перстень заскользил. — Что потом, Лайош? — тихо, с хрипотцой, спросил Лир. — Что? Сотрёшь память? Или будешь милосерден и пустишь мне пулю в лоб? — стягивая с указательного пальца объёмный перстень с сапфиром, инкрустированный мелкими бриллиантами, он приник раскрытыми губами к скуле Лайоша — поцеловал медленно, но исступлённо, с шумом втянув воздух. — Ни то, ни другое… — прошептал Лайош, обхватив свободной ладонью шею омеги с левой стороны. Почувствовал маленький, но тугой жгутик. С его мизинца был снят последний перстень, но мужчина не взглянул на камни, мерцавшие на чёрном бархате дивана. Сжал и разжал освобождённые пальцы и накрыл ладонью шею Лира с другой стороны, надавил на вторую метку и прислонился губами к виску. — Никогда больше. Поверь мне. — Никогда — это долго. — Да. Очень. Они опустились на шкуру медведя и замолкли: предались глубокому, жадному до изнеможения поцелую. — Почему ты так со мной?.. — раздалось сквозь громкое дыхание. — Я боялся. — Чего? — Не «чего», а «кого». Тебя. — Но тебе было всё равно все эти годы… А-ах… Шум возни не сразу прервался тихим голосом Лайоша: — Никогда. Никогда мне не было всё равно. Лир резко двинулся, Лайош вонзился пальцами меж его, придавил ладонь к полу. — Тише, это неизбежно. Ты же сам прекрасно знаешь. Неизбежно… Любимый… Лир вздрогнул и затих, поглаживая коленом бок Лайоша. Глубоко вдохнул воздух, втягивая вместе с ним незабвенные, лёгкие, едва уловимые ароматы мяты и зелёного яблока, всегда будивших в нём сильное, непонятное чувство… Теперь всё стало так просто, так ясно… — Лайош. — Да? — Даже не касайся шеи зубами, — настороженно сказал, будто опомнившись. — Не буду… У тебя кровь из носа… Лайош растёр каплю большим пальцем по указательному. — Всего капля. Ничего страшного, было хуже. Иди ко мне. Каскад чёрных волос, щекоча, прошёлся по смуглой, твёрдой груди. Ровная кожа Лайоша цвета слоновой кости была обезображена широкими и тонкими, разной давности, шрамами: на левом плече, на груди, сбоку на бедре. Лир помнил их ещё почти свежими, почерневшими. Теперь от них остались багрово-фиолетовые прожилки. Следы когтей и зубов его зверей. — Ты словно карта, — прошептал Лир на выдохе. Лайош сжимал и оглаживал каждый изгиб его тела, Лир не уступал. Оба стремились коснуться, прощупать каждый сантиметр тел, запомнить каждую впадинку, каждую родинку. Лайош мягко сжал кожу внизу живота омеги, обводя пальцами тонкий продолговатый шрам от кесарева сечения. Он нависал над ним, а Лир торопливо облизывал губы, накрыв ладонью плечо Лайоша. Тот склонил голову, прижался к руке, — ластился. Лир забрался пальцами в его волосы на виске, ладонь исчезла под шёлковым покрывалом чёрных волос. Омега вгляделся в лицо. — Люблю, — прошептал он. — Ты рвёшь мне сердце. Столько лет... Пустое. Лайош взял другую его ладонь в свою, прислонил костяшки пальцев к губам, обдал кожу тёплым дыханием, а потом снова прижал руку Лира к полу. Они надолго смолкли, задвигались, завозились. Длинные волосы обоих растрепались, перемешались, затерялись в густом буром мехе. Комната наполнилась придушенными стонами, частым дыханием, редким шёпотом, — они произносили имена друг друга. Лир выгнулся, принимая. Почувствовал собственную влагу, но не успел осознать, а потом это стало неважно. Тени плясали на тускло-оранжевых стенах, отражавших игру искусственного пламени. Двое слились в одну тень внизу стены. Воздух дрожал от тепла, от стонов и вскриков. Весь мир за пределами комнаты смолк и исчез. Стёрлись воспоминания, отступили все запреты. Они касались и задыхались. Искали друг друга и находили. Боролись в бесконечной схватке. Нащупывали сокровенные точки, упивались, достигнув. Время потеряло всякий смысл. Внутренний Тигр затих и спрятал когти. Лир любил. Его любили. Беззаветно. Всё остальное не имело значения. Двое испивали терпко-жаркую горечь любви. Они сняли свои извечные маски. Приникли к источнику, к которому рвались долгие годы. Лир — вслепую. Лайош — врезаясь в невидимые, иллюзорные, но рукотворные преграды. Срывалось с губ до дрожи чистое и нежное: «Люблю», и вторило ему: «Всегда». И даже в раскрытых ранах на время унялась боль…***
Лайош приподнялся на локте, отодвинул влажные пряди с лица Лира, тот будто бы спал. Но от прикосновения к мокрой, в поту, щеке, его веки дрогнули. Он открыл глаза: большие, бархатные, влажные. Лайош просунул руку между шеей любимого и шкурой медведя. Так много нужно было сказать. Но слов не находилось. Лир тоже молчал. Его грудь высоко поднималась от каждого вдоха. Бестолковое оцепенение временно отступило. По краю сознания скользнула случайная мысль: «Я больше не сухой… Синдром заснувшего омеги…» Но Лайош приподнял его голову и увлёк в очередной поцелуй. Мыслей не осталось.***
За окном моросил дождь, навязчиво барабанил по стеклу. Лир сидел с полотенцем на голове и дул в чашку с чаем. Лайош раскинулся на стуле напротив, через стол. Оба были облачены в махровые халаты. Они завтракали в абсолютной тишине, раздражённой лишь дождём. Сырой сквозняк бродил по комнатам. — Скажи что-нибудь, — наконец выдавил Лир, размазывая желток по тарелке. Он смотрел растерянно, искал в лице Лайоша поддержки. Явно хотел, чтобы тот что-то решил, объяснил происходящее, но тот не мог. — Меня тоже раздирают противоречия. Я знаю лишь одно — я люблю тебя, — Лайош отложил вилку. — Останься со мной. — Как ты себе это представляешь? — звякнула отброшенная вилка, омега с силой провёл рукой по лицу. — Никак. Это просто моё единственное желание. — Я всё сломал. Мы будем ненавидеть друг друга. Да, мы провели эту ночь и день так… Но, что дальше, Лайош? — Лир напряг дрожащие губы, уставился в стол. — Я не прощу тебя. Ты не простишь меня. Всё это просто невозможно, — омега оттолкнулся от стола, рухнул на спинку стула и посмотрел в потолок, судорожно вздохнув. Лайош пытался думать, но у него не получалось. Навязчиво лезли мысли о том, что Лир сотворил. О семье Барнсов, об Аранисе, о последствиях, которые неминуемы. Но всё это разбивалось о единственное свербящее в голове осознание: «Все годы — я жил в тумане. Но я хочу смотреть на него, хочу трогать. Пусть хоть всё разрушит». Но с другой стороны, тут же возникали Нэйт и Калис. Даже Лайошу было сложно «решить проблему». Он привык решать сразу, без промедления, мгновенно находил пути… Но в этот раз всё было иначе. Разобраться и разложить ситуацию по полочкам так, чтобы он получил желаемое без серьёзных потерь, с привычного «наскока» — не получалось. И всё упиралось только в одно: «Останься со мной». Но он не привык уступать сложностям. Лир барабанил пальцами. Перегнувшись через стол, Лайош Варг прижал его руку к мраморной поверхности. — Ты хочешь остаться со мной? Откинь все соображения и даже здравый смысл, ответь честно. Загляни внутрь себя. Ты хочешь этого? — Лайош знал, что хочет. Лир поднял на него большие глаза, полные смятения. — Я боюсь тебя, Лайош Варг, — прошептал он, едва пошевелив губами. Лайош больше прочёл по ним, чем услышал. Как и любое живое, здоровое существо, он боялся боли. Даже несмотря на то, что пару дней назад просил смерти и был к ней готов. Лайош причинил ему страшную боль и понимал это. Не отпускал руку, смотрел в упор, а Лир не находил в себе сил отвернуться. — Вот опять!.. — лицо омеги исказилось, он отдёрнул руку и резко поднялся, едва не опрокинув стул. — Этого никогда не повторится, — сложив руки, как ученик за партой, уверенно произнёс Лайош. — Никогда, Лир. Я обещаю тебе. Я клянусь. Лир не ответил. Он теребил махровый пояс бордового халата.***
Смартфон, лежащий на прикроватной тумбе, заёрзал от вибрации, замигал и пронзительно запищал. Лир вышел с балкона и защёлкнул дверь, бросил взгляд на экран и обмер, его рука с силой сжала дверную ручку. Лайош взял телефон и поймал взгляд Лира. На дисплее светилось: «Тони Клэптон». — Я отвечу, — проговорил Лайош. Глаза Лира расширились, он едва ли не выбежал из спальни. Варг со вздохом провёл пальцем по экрану и прижал телефон к уху.***
— Через сколько они приедут? — дрожащим от напряжения голосом спросил Лир, услышав за спиной шаги. — Кто? — Клэптон. Санитары. Неважно. Через сколько? — слова звенели такой болью и обидой, что Лайош обхватил Лира руками, порывисто прижался губами к виску, зацеловал всю левую сторону лица. — Чш… Никто не приедет. Никто, Лир. — Врёшь. Ты всегда врёшь. Лайош чувствовал дрожь в руках омеги, и его самого едва ли не пробрал передавшийся от Лира страх. — Иди сюда, — он потянул его к креслу, усадил, а сам опустился на подлокотник и зарылся лицом в густые каштановые волосы на макушке. — Расскажи мне. Лир, доктор Клэптон — мой давний друг. Очень хороший друг. Почему ты так его боишься? — потирая предплечье, прошептал мужчина. — Нет, я понимаю, но мне кажется, есть что-то ещё. — Я не хочу в больницу. Нет. Я застрелюсь ещё в машине, — также, шёпотом ответил Лир. — Я ненавижу больничные стены. Ненавижу приборы. Ненавижу, как он смотрит на меня. Ты говорил с ним обо мне? Лайош чуть отстранился и заглянул в лицо. — Скажи!.. — Лир толкнул его в грудь. — Скажи… Будь всё проклято… — Я сказал ему, что он ошибся. Он сказал — год ещё не закончился. Лайош не привык говорить правду, обычно пользовался полуправдой, подсвечивая её под разными углами, в зависимости от ситуации и цели. Но теперь ведь всё изменилось. — Какой год? — Когда Миро умер, — Лайош вздохнул, — Клэптон дал тебе максимум год жизни. — Зачем ты сказал ему, что я жив?.. — Лир, он не хочет твоей смерти. Он просто врач. Болеющий своим делом врач. Для него это всё… Задачи, ребусы, он строит гипотезы и не всегда хочет оказаться правым. — Игра. Он хочет окружить меня приборами, вшить чипы, подсоединить свои вечные проводки и смотреть… Смотреть на то, как я становлюсь овощем. Вот чего он хочет. — Вовсе нет. — Он не хочет помочь. Он хочет изучить — это разные вещи. — Это не так. — Почему ты так уверен? И почему я должен тебе верить? — Будь всё так, я бы не сидел здесь. Я бы давно стал его главным… Материалом для «игр». Лир задумался, спрятав глаза за ресницами. Лайош вдохнул и с промедлением шумно выдохнул, продолжая поглаживать омегу по боку. Он собирался с силами, чтобы… Исповедоваться. — Ты готов меня выслушать? Я расскажу тебе, как всё обстоит на самом деле. Я хочу… Рассказать тебе то, что не оправдает меня в твоих глазах, но мне станет легче, и, возможно… Ты поймёшь. Лир прислонился головой к груди Лайоша, положив ему руку на бедро. Щемящее предчувствие забилось венкой в виске. Ведь омега всегда был чувствительным. И сейчас его объяло ощущение того, что он в шаге от какой-то страшной тайны. Это будоражило душу, учащало пульс. — Готов выслушать. Лайош покрепче прижал его к себе и повёл свой рассказ. Его приглушённый голос почти сливался с тихим моросящим дождём. За окном стояла беспросветная темень. Варг рассказывал то, что кроме него и Клэптона — не знал никто. Он начал с самого начала. С того момента, как Клэптон спас его отца из венгерской военной лаборатории. Рассказал о способностях Лая Варга — о том, что он мог видеть образы в головах других людей и передавать на расстоянии свои воспоминания также, образами. Мог показывать то, чего и не было на самом деле. Лайош рассказал и о Санни — Тузе. О его судьбе. О собственной роли в этой истории. И о том, что если бы не Клэптон — его бы, скорее всего, уже и на свете не было. Лир слушал, закрыв глаза, не перебивал и не задавал вопросов. Лайош не собирался этого делать, но незаметно для себя вышел на то, что делал с Лиром, — как и в какой момент. Рассказал о том, что чувствовал и думал все эти годы, о чём мечтал и чего боялся. У Лира по лицу катились слёзы, он вжимался в Лайоша и всхлипывал. Лир понимал. ________________ * Я сплю на розах, Которые оплетают мой крест. Боль не угасает, Но без тебя я не смею Даже случайно прикоснуться к тому, что запретно. О, моя роза, Не увядай. Мне тебя не хватает По ночам, В дождь, В радостях И горестях Моей жизни.(с) Mozart L'Opera Rock — Je dors sur les roses