И ты можешь лгать, и ты можешь блудить, и друзей предавать гуртом, А то, что придётся потом платить... Так ведь это ж, пойми — потом!(c)
Что ты придумал на этот раз, беда моей жизни? «Идём, я что-то тебе покажу. Идём, Нэйт», — сказал Лир. Они шли по мокрой траве. Совсем недавно закончился проливной дождь. Отрывисто и будто настороженно щебетали птицы. Лир держал его за руку и тянул за собой. Нэйт уже больше трёх недель умудрялся избегать разговора. Не оставался с глазу на глаз. Но сейчас шёл следом. Лир держал его руку так крепко, будто боялся, что тот убежит. Нэйт хотел бы, однако понимал, что в очередной раз избежать разговора не получится. Калис был в школе. Из спасителей в доме остался только Рамзес, а от него толку мало. Нэйт шёл смиренно, чуть склонив голову, точно телёнок на убой. Видел перед собой сильно завившиеся от влаги каштановые локоны. Лир не просто тянул, он буквально тащил альфу, двигался стремительно, подавшись корпусом вперёд. — Что ты хочешь мне показать? Для этого обязательно нужно было идти в самую гущу травы? Лир не ответил, только засопел. Они приближались к лесу. У Нэйта закралось подозрение. До чего ты додумался, мой хороший? И ради этого мы пошли так далеко? Ты бы справился и в нашей подсобке. С левой стороны, под поясом, у Лира пузырился джинсовый карман, над ним поблёскивала чёрная рукоятка револьвера. Они остановились под сенью шумящей листвы тонких деревьев. Лес начинался редкой растительностью, но невдалеке чернела плотная, густая, непроходимая чаща. Лир отпустил широкую ладонь альфы, развернулся. В чём-то уверен. Принял решение. Разговора не будет? Нэйт скосил глаза на раздутый карман. Лир смотрел только ему в лицо. — Ну и? — Нэйт. Больше некуда бежать. — И то верно, — альфа огляделся по сторонам. Безлюдная, непоколебимая природа. Отсюда даже никто выстрелов не услышит. — И ты выслушаешь. Голос аж дрожит от напряжения. Сейчас ты мне покажешь всё, на что способен, да, мой хороший? — Нэйт. Я люблю его. Я спал с ним. В глаза смотрит, даже не моргает, лупит словами. Я же знаю. Но… Одно дело знать, чувствовать, понимать, и другое — получить подтверждение. Будто отпустило. — И я хочу назад. Я хочу к нему. Что-то не так. Нэйт молчал. Держал руки по швам. — Нэйт, я любил его все эти годы, — Лир сделал шаг. Встал вплотную, соприкоснувшись коленями с ним. — Мне нужен только он. Нэйт слышал не слова, — требование. Немое требование в глазах. — Ну же, Нэйт… — прошептал Лир, обдав дыханием его губы. Я уже знаю, почему у тебя из-за пояса выпирает револьвер. Я просчитался, не меня ты хочешь убить. Холодная рукоятка толкнулась Нэйту в ладонь, но он не пошевелился. Зрачки резко сократились, и альфа оттолкнул Лира вместе с пистолетом. Тот, вдруг, повалился прямо в мокрую траву. Легко, сломленной веточкой. Лицо исказилось гримасой — предвестником плача. Ты в отчаянии. Скала, из которой сделано твоё лицо, треснула, по щекам покатился горный родник. Ты умеешь выглядеть таким трогательным, таким беззащитным, счастье и беда моей жизни. Обман зрения. Как живописно рассыпались волосы, как изогнулся стан… Разлёт широких бровей и линия упрямого рта, влажные, искушённые глаза — я знаю, как выглядит истинное чудовище. Я знаю о них всё. Мне хватило всего пары слов о том, что ты сделал в Ремо, чтобы содрогнуться. Вероломное дитя. Тебе тридцать один, но с какой детской непосредственностью ты режешь, стреляешь, взрываешь. Чтобы потом платить. Я вижу, ты платишь. Отчаяние, слёзы, ты в тупике. Ну же, улыбнись. Протяни ко мне руки, обмани меня. Не хочешь. Не можешь. Я так хотел к тебе весь месяц, что ты лежал в больнице. В одиночестве. Я готов был сорваться, мой маленький убийца, рвануть к тебе… Попытаться в очередной раз спасти тебя от самого себя. Но есть лишь одна причина, по которой я так и не сделал этого… Я боялся услышать те слова вновь. И вот теперь ты машешь ими точно красной тряпкой перед быком. Я уже всё понял, родной… О, нет, солнышко. Хлещи меня этим, рассказывай, как вам было хорошо. Я слишком детально тебя изучил. Знаю, чего добиваешься. Не получишь. Нет. Не моей рукой. Конец спектаклю, занавес давно опущен. Зрители под впечатлением от первого акта. — Лир. Рука Нэйта опустилась на бок омеги. Он потряс Лира, пока тот справлялся с истерическим плачем. — Хватит, милый. Хватит, вставай. Идём домой. Лир накрыл ладонью его запястье, сжал и посмотрел в глаза. — Я всё понимаю, — проговорил Нэйт. — Я ведь твой альфа. — Ты не понимаешь, — зарычал Лир, но беззлобно. Бессильно. — Не понимаешь! Не понимаешь, как мне тошно. Нэйт, я… Я сказал всё это… Нэйт прижал палец к его влажным, солёным губам. — Тс. Я знаю. — Хватит, Нэйт! — рявкнул омега, резко вскинулся и поднялся. Альфа разогнулся одновременно с ним. — Хватит, ты делаешь только хуже. Своей блядской добротой. Любовью. Я не достоин этого, я больше не могу. Меня тошнит от твоей сердобольной мины сейчас. Не смей меня жалеть, не смей!.. Нэйт отвернулся, потирая подбородок. — Нэйт, только ты сможешь. Освободи меня. Если ты меня любишь... Ты нужен мне, — прошептал Лир и повис у него на шее, вжался щекой в щёку. — Я никогда тебе не врал, ты знаешь это? Правда? — Раз уж мы говорим… Расскажи, — также, шёпотом ответил альфа, поглаживая спину мужа. — Гипноз. Лайош — телепат, гипнотизёр. Я ничего не помнил, я не знал. Когда-то давно была влюблённость, детская. Но потом он проводил со мной сеансы… Транса. Во время этих трансов… Он внушал мне любовь к нему. Забирал воспоминания, но я физически не мог уже ему навредить. А теперь… Я всё вспомнил. — И поэтому ты разнёс Ремо? — Я не могу объяснить словами, что пережил в тот момент. Но меня убило, а потом воскресило… Уже не меня… — Лир запнулся, никак не мог сформулировать, потому что интересовало его сейчас совсем не это. — Это трудно и длинно, — договорил он. Нэйт почувствовал кожей движение кадыка мужа. Тому явно с трудом дался этот глоток воздуха. Опять пистолет толкает в руку. Глупый. Любовь нельзя внушить. Но всё остальное… — Перестань, — прошипел Нэйт. Лир наваливался всем телом, сложил его пальцы своей рукой так, чтоб он держал рукоятку. Трава хрустела и скрипела под ногами. У Лира промокла куртка от лежания на траве после дождя. У Нэйта до середины голеней были промочены штаны. Мужья возились, неловко переступая с ноги на ногу, кружились в странном танце противостояния. Лир крепко вцепился в Нэйта взглядом, удерживая его внимание на себе. Постоянно соприкасался с рукой, сжимая пальцы на стволе. Время растянулось. Нэйт попытался отвести оружие, но Лир делал нечто непонятное, постоянно касался руки. Шелестела одежда, ветер усиливался, громко шумела листва. — Смотри, смотри на меня, — почти прижавшись губами к губам. — Посмотри на меня, Нэйт. Я никогда тебе не врал, родной. Всё, что я говорил — было чистой правдой, — Нэйт слушал. — Я любил тебя, я люблю тебя, у меня рвётся всё. Я не хочу, чтобы ты страдал. Такие уверенные лица бывают только у одержимых. Как ты страдаешь, мой мальчик. Нэйт почувствовал, как палец Лира скользнул в выемку, на изгиб курка. И не успел зажать предохранитель. Раздался выстрел, и кровь мгновенно прилила к лицу. Лир будто просел, но альфа удержал его. Омега открыл рот, задышал часто и глубоко, хрипло рыкнул. — Я могу… Господи, Нэйт, я могу! — радостно, сквозь хрип боли. Нэйта оглушило шоком. Куда Лир попал, он видеть не мог, но явно в себя. Внизу. Альфа понял, что муж опять направляет дуло. — В твоих руках я всё могу… — натужно, с болезненным выдохом, сказал Лир. Альфа нащупал ствол, дёрнул поднятое дуло, опустил, но снова грохнул короткий выстрел и заглушился близкой целью. Едва Нэйт отрывал цепкие пальцы Лира, тот умудрялся подлезть с другой стороны второй рукой. А теперь он просел окончательно, будто у него выбили из-под ног стул, Нэйт удерживал его почти на весу. — Как хорошо-то, Святой Альфа, как хорошо, — проговорил Лир бескровными губами, и его глаза закатились. Он повалился назад, а Нэйт следом за ним.***
— Галлахера доставили в первую городскую Ратимора три дня назад. С двумя огнестрелами, — не дождавшись ответа, доктор Клэптон продолжил. — Одна пуля застряла в тазобедренном суставе, другая прошла навылет — раздробила коленную чашечку и повредила мениск. Лайош рухнул в кресло и, подняв глаза, к потолку, спросил: — Кто стрелял? — Он сам, насколько я понял. Подробностей не знаю, только то, что известно главврачу. — И что теперь?.. — Ничего. Ему сделали операцию. Готовят ко второй. Всего планируется четыре. Коленную чашечку заменит имплантат на титановых шунтах, пулю из бедра извлекли. Это всё на правой ноге. Ходить будет, но сначала скорее всего с тростью. Вряд ли восстановится полностью. — Нельзя было отпускать его. — Теперь будет медленнее бегать. — Не смешно. — Конечно, нет. Я и не смеюсь. Лайош, ты бы вылез из своей норы. Узнал бы хоть, как твой брат. — Он не захочет меня видеть. Все они. — Решил за них? — Доктор Клэптон, я сам разберусь, — отрезал Варг. — Что-нибудь слышно? — Дарнеллу лучше. А вот Мэл… Мне звонила Шер. Там пиздец, прости мне мою вольность. Ему бы в наркологическую клинику. Ходит, невидимый виноград собирает. — Не понял. — Обдолбанный. Лайош, Шер ищет тебя. Она спрашивала. — Что вы ей сказали? — Ничего. Я же тоже не знаю, где ты. У тебя этих квартир, как у дурака фантиков. Но если бы знал — сдал бы сразу. — И хорошо, что ничего, — вздохнул Лайош. Закончив разговор, Варг вытащил из-за пазухи градусник. Тот показывал тридцать девять и пять. Мужчину надолго сразил глубинный хриплый кашель с мокротой.***
Шарлиз заглянула в приоткрытую дверь. Аранис смотрел в окно, периодически делая глотки из квадратной бутылки и шмыгая носом. Девушка прикрыла на мгновение глаза, глубоко вдохнула и выдохнула, а затем вошла в старый кабинет отца. Прикрыв за собой дверь, Шер быстро пересекла комнату и села на край стола. Аранис не отреагировал. Она молчаливо сверлила чёрными глазами его затылок, пока он наконец не обернулся. — Ну, что такое? — Отдай бутылку, — Шер протянула руку. — Я не пьяный. — Я знаю. Отдай бутылку, — она упрямо держала руку вытянутой. — Шер, отстань, ради богов. Оставь меня, просто оставь. Девушка скрестила руки на груди. — Аранис, ты пытался до него дозвониться? Альфа сразу понял, о ком речь. — Даже не думаю об этом. Пусть сидит один. — А если с ним что-то… — её прервал предупреждающий взгляд светло-зелёных глаз. Аранис с громким бульком выпил остатки содержимого бутылки и вытер рот рукавом. — Конечно, с ним что-то. Уверен, он сидит в какой-нибудь своей квартире и болеет, — заметив вопросительный взгляд падчерицы, Аранис поморщился и продолжил с явной не охотой: — Он всегда болеет, когда происходит что-то… Что он не может принять. — А если он… — Пустил себе пулю в лоб? — рассмеялся Аранис. Нервным, страшным смехом. — Ты плохо знаешь своего любимого дядюшку. — Он твой брат, — жёстко сказала Шарлиз. — Он твой брат, Аранис, — повторила она. В её глазах блеснули слёзы. — Каким бы он ни был, ничего этого он не хотел. Для него это такой же удар, как и для всех нас. И он тоже наша семья. Он должен быть здесь. С нами, — Шер говорила резко и чётко, дрожащим голосом. — Лайош не отдельный. — Лайош не умеет в семью. Он всегда отдельно. — Он любил вашего отца. Он любит тебя и… — И вас? — двинул пепельными бровями Аранис, усаживаясь рядом с ней. Альфа по-прежнему держал в руках пустую бутылку. — Ты знаешь, даже я в какой-то момент поверил в это, но Лайош не способен… — В тебе говорит виски! — вдруг взвилась Шарлиз, подскочив и вырвав у него бутылку, со стуком отставила её на стол. — В тебе говорит боль и злоба. Но не ты! Хватит, просто хватит. Он такой же человек… — Шер, он погубил всех нас. Я, он и Лир. — Ты Мэла наслушался?! — закричала девушка. — Он ещё не то скажет в своих припадках откровенности, которые способен разобрать только кто-то вроде Клэптона. Я говорила с ним, кстати. Мэл поедет лечиться, Аранис. Я решила. — Ты решила? — искренне удивился альфа. — Что ещё ты решила и за кого? — Кто-то должен, раз больше никто… — она прижала руку ко рту, подавившись. — Вы все страдаете по мёртвым. Ты, папа, Шервуд, Роско. Плачете по Ремо и не видите главного! Мэл гибнет, Лайош непонятно где, возможно, он совсем один, возможно, умирает, страдая по Ремо. А как же живые, Аранис? Как же я? Я не умерла там! Я здесь. И Мэл здесь. И где-то есть Лайош! — Шер плакала навзрыд, её слова терялись в рыданиях. Девушка опустилась на пол и поджала под себя ноги. — Аранис, сделай хоть что-нибудь! — она схватила его за штанину и начала исступлённо трясти. — Сделай, дьявол тебя возьми! Так не может продолжаться! Альфа перенимал состояние Шер. Он тоже опустился на пол, встал на колени и, обхватив её голову, прижал к своей груди. — Ты права, малышка. Во всём права. Но, веришь? Я ничего не вижу. Даже завтрашнего дня. Мне никогда не было так трудно. — Найди Лайоша. И помоги мне. Помоги. Всё разваливается, Аранис. У меня остались трое братьев. И пусть мне тяжело, я землю грызть буду, но они не сдохнут от тоски, — прошептала Шер, содрогаясь всем телом, уткнувшись в грудь Араниса. — И ты не сдохнешь, — договорила она угрожающе. Ещё утром, пока Мэл лежал в тяжёлом отходняке с наложенной на лоб мокрой марлей, Шарлиз перерыла весь дом, обыскала каждый угол. Нашла множество заначек старшего брата-омеги. Что-то смыла в унитаз, что-то сожгла. Не оставила в доме ни одного шприца. Девушка-альфа была настроена решительно как никогда. Завтра Мэла ждал трудный день. И Шер поедет с ним. Она наконец нашла себе применение и отступать не собиралась. Коматозное состояние папы Дарнелла удручало, но он больше не нуждался в успокоительных уколах. Можно было сказать — шёл на поправку. Конечно, отцовское сердце уже не излечить, но первый кризис миновал. Папа всё ещё не был в состоянии заниматься оставшимися детьми, хоть и стремился. Поэтому Шер взвалила этот груз на себя. Она долго беседовала с отцом. Девушка ни в чём его не винила. Осознание того, что у неё одной ещё остались силы что-то делать и менять, подстегнуло. По ощущениям, Аранис оказался не так плох, как она думала. Значит, будут вдвоём. Им больше ничего не осталось.