«Сердце в плену не способно на шалости, Если не хочешь потери — молчи. Я путь свой сам устелил пожарами, Ядом, отчаяньем, страхами, ранами, Кровью без крови, ожогами шалыми...» Диана Арбенина — Южный полюс
Когда было плохо, когда отчаянье заполняло тело, Нэйт всегда шёл только к одному человеку. Даже всё ещё живой отец-омега не мог дать ему то, что могла она. И пусть она нема уже много лет… Он шёл к Эйше. К своей истинной. Она лежала под массивным надгробием, но всегда выслушивала безмолвные монологи, и, что самое удивительное — умела подсказывать верное решение. Эйша не давала никаких знаков, но голову внезапно озаряли светлые, полные надежды, мысли. А порой появлялись подсказывающие эти мысли живые люди. Он сам не понял, как приехал на кладбище. Взгляд врезался в знакомую оградку. Возле могилы стояли кованый столик на округлых тонких ножках и такие же лавочки с ажурными спинками. Солнечные блики скакали по чёрной поверхности стола. В листве щебетали пугливые птички. Белокаменный ангел протягивал руки к солнцу, расправив длинные крылья с изящной резьбой перьев. Нэйт был трезв. Пьян он был вчера. В стельку пьян, до беспамятства. Смутно помнил, как подрался с кем-то в баре — разбитые костяшки и ноющие рёбра саднили напоминанием. Он подошёл к памятнику и с нежностью провёл пальцами по чётким, выбитым буквам. Образ девушки почти стёрся из его памяти, но воздушные светлые локоны, мягкие, полные теплоты, карие глаза возникали перед внутренним взором. Всего на несколько секунд отступила головная боль после похмелья, а вместе с ней и вид плачущего Лира. Нэйт опустился на корточки и положил ладонь на нагретую плиту могилы. «Что мне делать, Эйша? Он беременный. От него беременный. От Лайоша Варга. Что бы ты сказала, милая, если бы могла? Кем я стал? Во что превратился? Я развалина, Эйша?» — в голове роились вопросы. Он взывал к истинной. Нэйт узнал о трёхнедельной беременности Лира почти сразу. После первой операции его пустили к мужу. И тот сообщил, что сохраняет беременность. А потом без конца шептал: «Прости. Прости меня, Нэйт. Никогда уже не будет как прежде». Ещё пару дней назад он просил убить его, не хотел жить, стрелял себе в ногу, и вот… Уже сохраняет беременность. От другого. Нэйту не составило труда сразу сообразить, чей это ребёнок… Как альфа, как муж, он имел право принять решение за омегу. Сказать о том, что тот склонен к суициду, что он не в себе, и ему бы поверили. Мог настоять на аборте, к которому не было прямых показаний, но который советовали врачи в сложившихся обстоятельствах. Первую операцию по срочному извлечению пули и осколков коленной чашечки проводили без учёта беременности. Анестезия не предусматривала щадящего режима для плода. Но он сохранился. Это было чревато последствиями, но омеге предоставили выбор. И он выбрал, не сомневаясь ни секунды. Это значило, что дальнейшие операции по протезированию откладываются до родов. Нэйт не стал использовать своего главенствующего положения. Понял — это ничего не спасёт. Спасать уже нечего. Лир говорил. Он много говорил, его будто прорвало. Он старался всё объяснить. И просил простить… А если не простить, то хотя бы не держать зла. И добавлял, что и на эту просьбу права не имеет. Внутренняя борьба омеги раздирала душу Нэйта в клочья. Почти тринадцать лет они прожили вместе. А теперь… Конец. Ребёнок — точка. Даже если он не сохранится. Это точка. Маленькое чудо, растянувшееся на годы, заканчивается. Страшное чудо, но какое прекрасное. Альфа не нашёл в себе сил для ненависти. Он любил. Любил так сильно, что готов был отпустить, лишь бы оно улыбалось, лишь бы ходило, лишь бы было счастливо. Держать руку на пульсе этого катастрофически красивого дьявола тринадцать лет — и так большое достижение. Нэйт понимал, что любой другой на его месте давно бы пристрелил Лира, любой другой предпочёл бы заставить его сделать аборт; предпочёл бы вернуть домой и запереть, попытался бы привязать к батарее и сломить волю. Но Нэйт любил. Поэтому он вжимался горячим лбом в ледяное надгробье и глушил клокочущий в груди крик. Крик о помощи. Когда Лир уезжал к истинному, когда Нэйт ещё пытался удержать его — он спутал ощущения. Тогда им руководило предчувствие потери. И он до чёртиков её боялся. Все последующие месяцы Лир утекал от него по капле, по крупице. В какой момент с рук скатилась последняя капля, Нэйт не понял, но почувствовал. И больше не боялся. Вдох-выдох. Очередное соприкосновение с камнем. Вдох-выдох. «Эйша», — тихий шёпот. — «Я бы всё отдал, чтобы просто взять тебя за руку. Как тяжело в груди. Слышишь? Слышишь, как грохочет сердце?».***
Аранис не любил находиться в пределах оградки. Он предпочитал стоять на узкой тропинке между двух чужих могил, откуда было лучше видно крылатого высокого ангела. И сейчас снова и снова затягивался сигаретным дымом, не спуская глаз с маленького клочка земли, где покоилась погибшая из-за него девушка. Солнце медленно опустилось за спину ангела, лучи расплавленным золотом легли на его плечи. Аранис видел статного человека, прижимающегося головой к надгробью. В чёрных волосах альфы белела широкая прядь седины, появившаяся несвоевременно, искусственным путём, больше десяти лет назад. Аранис молча курил. Альфы одновременно вели мысленный диалог с Эйшей. Каждый о своём. Они нуждались в ней.***
Нэйт отстранился от могилы, наговорившись с истинной, грузно рухнул на лавочку и положил голову на стол. Его руки повисли плетьми. Он видел, что в его направлении кто-то движется, но не реагировал. Человек подошёл совсем близко. Нэйт неохотно поднял голову, заставил себя посмотреть... И узнал. На него в упор смотрел Аранис своим режущим взглядом. Холодным и полным печали. Альфы оцепенели на несколько секунд, а может, и минут. А потом Нэйт резко поднялся и без колебаний заключил давнего недруга в объятья. За последнее время всё смешалось, спуталось, Нэйт всегда терпел косвенное присутствие этого человека в своей жизни, который время от времени появлялся. Но в эту минуту необъяснимый порыв вынудил его крепко сдавить старшего брата Лайоша Варга и похлопать его по спине. Аранис ответил тем же, обхватил Нэйта руками и тоже похлопал тяжёлой ладонью между лопаток. Почти сразу они отстранились, снова уставились друг на друга. На этот раз Аранис притянул альфу к себе и мощно обнял. — Я слышал о твоём горе, — проговорил Нэйт, когда они уже сели друг напротив друга. — Прими мои соболезнования, — он потёр глаза. — Спасибо, Натаниэль, — кивнул Аранис и вытащил из-за пазухи две стопки и полулитровую бутылку водки. — Если бы ты достал пистолет, я бы не удивился, — проследив за его действиями, сказал Нэйт. — Всё это странно. Но мне почему-то кажется, что наша встреча — воля Эйши. Перечить ей я не могу, — откликнулся Варг, плеснув водку в стопки. — Ещё утром я не собирался сюда идти. И вот, оказался здесь. — Помнишь, как мы дрались между этих могил? — Нэйт указал подбородком на узкую тропинку за оградой. — Да, — Аранис изобразил подобие улыбки. — Помню. Будем. — Будем. Они опорожнили стопки, не чокаясь, и Аранис плеснул снова. Оба даже не поморщились. — Тоже приходишь сюда, когда особенно паршиво? — поинтересовался Варг, закручивая крышку на горлышке. Нэйт кивнул и снова опрокинул стопку в рот. Аранис повторил за ним, и они надолго замолчали, глядя на ангела, возвышавшегося за могильной плитой. — Я не держу на тебя зла, Нэйт. Знаю, что ты ни в чём не виноват, — первым заговорил Аранис и выдохнул, подперев кулаком заросший недельной щетиной подбородок. — Ты что-то слышал, да? — Да. Про… Младших близнецов. — Нэйт. Почему он это сделал? Нэйт вздрогнул, вдруг поняв абсурдность происходящего. Он не знал, что говорить. Как вообще говорить о… Лире. — Ты ведь не просто так сюда пришёл. Я наблюдал за тобой, — внимательно глядя на собеседника, продолжил Аранис. — МакТавиш. Я не буду его искать, чтобы калечить или казнить. Я просто хочу понять… — На твоём месте я бы не пытался понять. — Почти месяц прошёл. Ещё две недели назад я бы не задавал вопросов. Они пересеклись взглядами, и Нэйт прекрасно понял Араниса. —…Но мне скоро полтинник. Я слишком стар для скорой расправы. Спрашиваю не из праздного интереса. Просто мне важно знать... Из-за чего погибли мои дети. Из-за чего мой дом разрушен. — Ты думаешь, причина тебе всё объяснит, и ты смиришься? — Нет. Конечно, нет. Но я хочу знать. Это не было похоже на гнев отдельно взятого человека. — Мифология? — Ты не видел, что там происходило, — горько проговорил Аранис, уложив подбородок на сцепленные в замок руки. — Это было похоже на кару небесную. За все наши грехи. — Мифология, значит, — Нэйт отвёл глаза. Слова Араниса, пропитанные болью, отвлекали от собственной беды. Они проникали под кожу, цепляли за живое. Этот человек потерял детей. Да, не кровных, но дети Дарнелла — его дети. Так было с самого начала. Нэйту было больно даже на миг поставить себя на его место. — Аранис. Я не скажу ничего, что могло бы хоть как-то тебя... Успокоить. — Я знаю. Так… Ты в курсе? — Ничего конкретного. — Это месть Лайошу? Мне? Всем нам? Что это было, Нэйт? Нэйт, — он перегнулся через стол и понизил голос, — все эти годы у меня под носом что-то происходило. Я не обращал внимания. Махнул рукой. Мол, кажется всё, мерещится. Но это «что-то» аукнулось такой бедой, что я передать тебе не могу, сколько я уже выпил. Столько людей погибло. Столько лошадей и зверей. Ремо залилось кровью под самую крышу. Вопли мёртвых не дают мне спать. Никому из нас. Лайоша носит неведомо где. Может, он уже сдох давно, а я не знаю. Нэйт, так скажи… Есть ли у этого всего смысл? Может быть, и нет никакой причины. Может, Лир просто сошёл с ума? Но почему именно Ремо? Нэйт слушал резкий шёпот, смотрел в глаза, в которых читалась мольба. Аранис просил обосновать ему свой крах. Просил обосновать смерть младших детей. «За что они погибли, Нэйт? За что они все отдали жизни?». Аранис Варг и сам умел сводить счёты, он легко убивал — Нэйт знал. Но у смерти должна быть причина. Как объяснить ему, что близнецы умерли… Случайно? Это его не устроит. Так, что он может ему сказать?.. Он не имеет права скрыть правду, какой бы абсурдной она ни была. Нэйт мешкал с ответом, но, всё же, заговорил: — Вся… Вся болезнь Лира была связана с Лайошем. Всё, чем он страдал — Лайош. Он замолчал и забрал у Араниса бутылку с алкоголем, наполнил стопки и быстро осушил свою. — И? — Он гипнотизировал его с тех пор, как тот попал в ваш дом. Сначала это были бесконтактные трансы. Он внушал ему не трогать его ни при каких обстоятельствах, не причинять вреда. Чуть позже в эти трансы вплелась сексуальная подоплёка. Лир любил его только во время этих трансов. Лайош каждый раз заставлял забыть об этом. Но внушение собственной неприкосновенности продолжалось, — Нэйт говорил, а Аранис смотрел в никуда, на его правой щеке изредка дёргалась мышца. — Сексом они занимались лишь однажды, когда Лир ещё жил с вами. Тогда он уже любил его. Но Лайош стёр память. И даже, когда мы поженились и пришли к твоему брату за помощью — это началось снова. Секса не было, лишь прелюдии. Но этого оказалось достаточно. И однажды Лайош привёл в его постель Миро. Тот был тоже под гипнозом, — Нэйт умолк. Аранис не откликался. Он шерудил пальцами по столу, по-прежнему глядя поверх плеча собеседника. — А дальше ты знаешь. Когда Миро умер, у Лира начался известный феномен «взрыва подсознания». Я читал об этом. Но Лайош своим вмешательством исказил его личность. И всё это полезло наружу снами, обмороками, всплеском видений и страхов. Лир просыпался по ночам и орал как резаный, не узнавал меня, его трясло как эпилептика. — Это Лир тебе рассказал? — проговорил альфа едва слышно. — Что-то рассказал он, что-то я понял сам. Я воссоздал картину, учитывая все эти месяцы. Вот причина, которую ты просил. Он не собирался убивать никого из семьи. Но Лир ни о чём не жалеет. Этого он не говорил — я просто знаю. Нэйт прищурился и вытащил из нагрудного кармана очки, водрузил их на нос и отклонился на спинку лавочки. Посмотрел на улыбающегося ангела. — И что теперь? — растерянный голос Араниса прозвучал глухо. — Ты, правда, хочешь знать? Это уже не имеет значения. — Так вот о чём Лайош постоянно говорил с Клэптоном… Вот почему он вёл себя так странно… Сильный порыв ветра ударил Араниса по лицу, и он повернул голову. Нэйт уже вышел за пределы оградки и смотрел в сторону усеянного могилами холма. Глаза Варга расширились, он уставился МакТавишу в спину, кусая губу. Чёрная калитка слабо колыхалась, поскрипывая. — Он просил у меня смерти. Он вернулся ко мне, чтобы я убил его, — сказал Нэйт, не обернувшись. — И я не смог. Возможно, это самая большая ошибка в моей жизни. Но я не смог. И не смогу. Аранис медленно поднялся, осушил стопку, к которой до сих пор не притрагивался, убрал бутылку и хрустальные ёмкости в карман с внутренней стороны кожаной куртки, и подошёл к Нэйту со спины. Нэйт потом так и не смог объяснить себе этот поступок, но в тот момент он произнёс, сжимая ткань своей ветровки на груди: — А теперь он носит ребёнка от твоего брата. Аранис получил ответы на свои вопросы и ещё не успел до конца осознать услышанное. А Нэйта вдруг посетила давняя мысль, что постоянно сидела внутри него, не выбираясь на поверхность суждений, и теперь представилась в виде конкретных действий. Она никак не была связана с Аранисом, но оформилась в поэтапные задачи именно сейчас. «Спасибо, Эйша».***
Дитя моего гнева. Дитя нашей обнажённости. Дитя, что пришло в самый страшный час. У меня нет никакого права убить тебя. Огонь очистил и исцелил, и дал мне тебя. Я одновременно ненавижу и люблю тебя, малыш. И принимаю тебя как новый смысл. Лир обнимал впалый живот. Всё внутри сжималось от предвкушения. Сердце замирало от страха и радости одновременно. Нетерпеливо скреблось по рёбрам неуемное, такое детское нетерпение. Он позвонил Лайошу среди ночи. Сказал, что хочет его увидеть. И Лайош ответил, что приедет этим же утром. Лир сказал ему ещё много глупостей, — они неконтролируемой волной слетали с языка. О, каким идиотом он себе сейчас казался. Без конца поглаживал живот. В душе зажглась надежда, светлое ожидание. Лир просил у судьбы смерти, но вместо этого она подарила ему новую жизнь. Он никогда не верил в богов, так почему же так часто ему мерещился их издевательский смех? Нога от бедра до колена нестерпимо жгла болью. Под щадящими обезболивающими Лир постоянно находился в поиске удобного положения. Ёрзал, изнывая от болезненного озноба, постанывал, но терпел. Сцеплял зубы и терпел. Он всё перетерпит. Лир за всё время ни разу не пожалел о содеянном. Разгром Ремо — нечто само собой разумеющееся, пусть от этого ему и было больно. Смерть близнецов — случайное последствие. Умом он понимал, что убил их, хоть и косвенно, о чём говорил несколько раз. Он сочувствовал семье Араниса, но смотрел на всё не изнутри ситуации, а со стороны. Когда его тело приняло пули, — со скрипом хрустнули, разбиваясь, кости. И белое пространство заполнило голову, красная пелена легла на глаза. Момент истины, момент абсолютного счастья. Та, другая боль отступила. Сейчас ему стало легче. Во всех смыслах легче. Он старался не размышлять, в клубке противоречащих друг другу факторов — можно было только увязнуть и однажды пойти ко дну. Хотелось, чтобы всё упростилось. Много месяцев он провёл в чёрной воде сгущающегося безумия. И, вылив это безумие на всё вокруг в виде крови и пожара, наконец, смог вынырнуть на поверхность. Теперь он жадно глотал воздух, а провидение протягивало ему спасительный круг, каким омеге виделась внезапная беременность. Он страшился её и, в тоже время, отчаянно за неё цеплялся, как за единственное настоящее в его жизни и абсолютно материальное. Да, ребёнок может не выжить, или всё повернётся как-то иначе, но ему казалось — живот пульсирует и горит. В нём росла жизнь, и Лир медленно ею заражался. Пламя очистило. Пламя и кровь исцелили, заставили тело и душу раскрыться чему-то новому. И оно не заставило себя долго ждать.