Жестокое сердце

      В комнате царила темнота. Призрачный лунный свет пробивался сквозь плотные шторы, покачивался от тени деревьев, росших под окном. Океан для Калиса молчал. Он лежал на кровати, широко раскинув ноги и руки и слушал музыку через накладные наушники. В потной руке был зажат мобильный телефон. Мальчику было жарко изнутри. Звуки тяжёлой альтернативной музыки не позволяли ему сомкнуть веки. Экран смартфона замерцал, а сам он завибрировал, в очередной раз уведомляя о непрочитанном сообщении. Калис видел первые строки. Кики писал: «Ты редко отвечаешь мне, у тебя всё хорошо?..» Калис знал, что там написано что-то ещё, но не хотел открывать это сообщение, и сам себе не мог объяснить, почему.       Послезавтра ему исполнится тринадцать. И свой день рождения он отметит в Ратиморе. С Нэйтом. Калис грустил. Не мог найти причин для этой грусти, но ему не хотелось ни с кем разговаривать. Включая пап, включая Лайоша и даже Кики. Дверь в комнату была заперта на ключ. Металлические басы музыки и хриплые голоса отдавались пульсацией под кожей, пронизывали до озноба. Становилось ещё грустнее, но Калису это доставляло извращённое удовольствие.       — Почему ты называешь нас по именам? – спрашивал Лир.       — Так проще.       — Раньше тебе не было трудно. Прекрати, пожалуйста.       — Мне правда так удобнее, Лир.       — Перестань, я сказал. Я твой папа. Па-па.       — Я знаю, Лир.       — Что ты вбил себе в голову?       — Ничего.       Калис отдалялся и осознавал это. Он ничего не чувствовал, как ему казалось. Так действительно удобнее. Не он это начал. Совсем не он.       С ним происходили непонятные даже ему вещи. Он испытывал неподходящие эмоции. Да, ему нравился Лайош. Но несколько дней назад произошло событие, которое одновременно не значило и не меняло ничего, но в тоже время, рушило всё.       Лайош предложил всем вместе посмотреть фильм, и они его посмотрели, лёжа втроём на кровати. Позже Калис ушёл в свою комнату и сел за онлайн-игру. Через час ему захотелось поговорить с папой Лиром, обсудить поездку в Ратимор, но когда он подошёл к двери спальни, оказалось — она заперта. Тогда ребёнка и осенило.       Калис уже достаточно взрослый, чтобы понимать, чем иногда занимаются взрослые. Но он никогда не сталкивался с подобным напрямую. Ещё он понимал, что ничего криминального в этом нет, что запертая дверь — это даже хорошо. Но папа Лир в комнате не с папой Нэйтом. Он с Лайошем. А Лайош, каким бы интересным и занятным не был, — чужой. Чужой и точка. Как для Калиса, так и для Лира. Калису была противна сама мысль об этом. Он ничего не мог с этим поделать, да и что он мог предъявить? Ребёнок прекрасно осознавал, это нормально, но в тоже время, ощущал себя в ловушке. Не мог сдвинуться с этой мёртвой точки и заявить о своём неприятии, ведь… Лайош и Лир теперь мужья, хоть и не официальные. Раньше он не до конца это понимал, а теперь до него дошло. Тогда у двери ему захотелось провалиться сквозь землю, убежать как можно дальше, разрыдаться, захотелось, чтобы папа Лир кинулся за ним, бросив Лайоша, а найдя, обнял и пообещал уехать в ту же минуту. Но Калис знал — этому не бывать. Как и бегству. Он мог только уехать к Нэйту и… Возможно уговорить его вернуть всё, как было. Чтобы они снова были только втроём. Чтобы в их жизни больше не было Лайоша и… Детей, которых папа Лир носит в животе.       От этих мыслей у Калиса внутри всё сжалось. Осознание несбыточности подобных надежд подтачивало изнутри. Папа Нэйт не сможет, потому что, если бы мог — всего этого бы не случилось. Папа Нэйт больше не был всесильным отцом-альфой. А вот Лайош вызывал в ребёнке смутную тревогу, опасения и ощущение, что всё в его руках, как и он сам — маленький мальчик Калис.       Калис казался себе жалким, глупым и беспомощным. Взывал к здравому смыслу, убеждал себя: «Я уже взрослый, я должен… Должен быть сильным. Я не должен показывать папе Лиру, что мне всё это не нравится. Он будет ругать меня за капризы. Он меня не поймёт».       Лир, разумеется, не знал обо всём, что произошло с его сыном из-за запертой двери, не мог даже догадаться, что она станет откровением для Калиса. А мальчик резко начал называть его по имени и в разговоре обозначать отца-альфу исключительно «Нэйт».       Лир пытался разговорить сына, ему было дивно, что всегда болтливый малыш вдруг так плотно от него закрылся. И Лиру это не нравилось, как и Лайошу. Последний наблюдал за этими переменами со стороны. Ведь отдаление началось не резко. Медленно, очень медленно поведение Калиса менялось. Лир это обнаружил слишком поздно, а Лайошу доступа к душе ребёнка не было изначально. Мальчик за это время не подпустил его к себе ни на сантиметр. Он лишь согласился общаться с мужчиной отца как с хорошим знакомым, но не более того. Лайошу оставалось лишь с грустью наблюдать за этим.       «Может быть, всё-таки есть способ… Вернуть папу в Ратимор? Может быть… Эти дети умрут? Ведь во время беременности это иногда случается у омег. А папа… Папа был ранен. Тогда ему не будет смысла быть с Лайошем. Ведь это его дети. А не будет детей…»       Ход мысли Калиса был прерван вспышкой света, внезапно ударившей по привыкшим к темноте глазам. Он сразу сел на постели и часто заморгал. В просвете открытой двери стоял Лайош. Калис резко стянул с головы наушники и уставился на него. Лайош не мог видеть всей палитры злости, которую вложил Калис в этот взгляд. Как он посмел?       — Извини, я просто хотел убедиться, что у тебя всё нормально. Стучал вечером, стучал полчаса назад, стучал сейчас. Ты бы хоть чуть-чуть музыку убавил, — проговорил мужчина и приблизился. — Я включу свет?       Калис со вздохом кивнул.       Лайош включил ночник, давший тусклый свет, и сел на кожаный диванчик возле постели ребёнка.       — Уже собрал вещи? Ты помнишь, что мы завтра летим в Карсис?       — Да. Помню. — Калис спрятал лицо, наклонив голову вперёд.       Лайош бесцеремонно потрепал его по волосам, и Калис никак не выдал своего недовольства.       «Почему он не уходит? Убедился же, что всё нормально».       Лайош молча сидел напротив него и с задумчивым видом потирал гладкий подбородок.       — Лир спит? — первым прервал молчание Калис.       — Уже несколько часов. Тебе тоже пора. Два часа ночи. Завтра рано вставать.       Калис шмыгнул носом и поднял лицо.       — Я бы очень хотел узнать, что между вами происходит, но понимаю, что ты не станешь отвечать на мои вопросы. Ты ведь у нас гордый и независимый.       «К чему он это?» — Калис прищурился, но ничего не сказал.       — Просто, когда люди разговаривают, им проще решить проблемы. Я всё время говорю тебе о том, что ты можешь задавать мне и папе любые вопросы. Мы на всё ответим. Но ты их не задаёшь, хотя они у тебя есть. Сначала я подумал, что тебе просто грустно из-за взросления. Я сам впадаю в апатию перед своими днями рождения, но слишком уж ты огорошил Лира тем, что перестал называть его папой. Значит, что-то случилось.       — Ничего не случилось, — буркнул Калис и отвернулся.       — То есть ты просто стал взрослым в свои без пяти минут тринадцать и решил, что теперь равен родителям?       Лайош разговаривал преувеличенно спокойным голосом, но Калис знал, что мужчина нервничает.       — Вовсе нет. Что за чушь про равенство? Я же сказал — мне так удобнее. Многие зовут родителей по именам.       — Так. Ладно. Перестань отворачиваться, пожалуйста, — Лайош мягко обхватил его запястье ладонью и потянул на себя, заставляя обернуться. — Я кожей чувствую, что проблема во мне. Это из-за меня ты ходишь по дому призраком и почти не ешь. Просто будь честным. Мы не враги тебе, Калис.       Ребёнок сжал зубы.       Лайош ласковым движением коснулся подбородка мальчика и приподнял, вонзая проницательный взор разных глаз в бледное лицо Калиса.       — Мне нечего сказать. Всё хорошо. Просто у меня начинается подростковый период, и я бываю странным.       — Тема с подростковым периодом очень интересная. Калис, мне грустно смотреть на то, как ты причиняешь боль себе и Лиру. Вы были так близки. В чём дело, дорогой? Расскажи мне. Этот разговор останется между нами.       Калис не мог оторваться от удивительных глаз Лайоша, они пленяли и не отпускали, он в них тонул, но отчаянно цеплялся за действительность; комната теряла чёткие очертания, оставались только… Демонические глаза. Лайош, казалось, даже не моргал. Калис внезапно впился пальцами в запястье мужчины и сквозь зубы прорычал:       — Прекрати это.       — Что прекратить?       — То, что ты делаешь.       — Я ничего не делаю.       — Перестань так на меня смотреть.       — Как?       — Перестань сейчас же! — крикнул Калис и подался всем телом назад, забился в угол кровати, его дыхание потеряло ритм.       Лайош отпрянул и резко встал, прикрыв рот ладонью. Отняв руку от лица, мужчина закусил губу и судорожно огляделся.       — Прости. Я не хотел.       Калис сдвинул брови, пытаясь сфокусировать взгляд на чём-нибудь в комнате.       — Ты делаешь это с папой? — в голосе ребёнка металлом лязгнуло обвинение. — Это поэтому он с тобой?       Маска спокойствия моментально сползла с лица Лайоша.       — Нет, Калис, нет. Всё не так.       Калис почувствовал «кровь» — слабое место этого гаммы. Он ступил на верный путь. Мальчик встал на пол и распрямился во весь рост.       — Я ничего не делал с тобой, клянусь, — Лайош выставил руку.       «Он испугался. Но чего?»       Калис прищурился.       «И что это, раздерите его демоны, было? Голова кружится».       Ребёнок разозлился. Он больше не был в состоянии скрывать свою неприязнь. Весь его вид излучал гнев. Потому что этот человек вошёл в его комнату, открыв дверь своим ключом, и потому что увёз папу Лира из Ратимора. В эту секунду Калис ненавидел Лайоша всем своим детским сердцем.

***

      «Святой Гамма, это вышло случайно. Я не хотел. Да и воздействия как такового не было, как он успел почувствовать? Я ничего, мать его, не делал. Да, отчасти я в него вцепился, а когда он стал сопротивляться, чуть крепче, обычная реакция на движение, но он… Он в бешенстве. Так. Спокойно. На самом деле, мне это даже на руку. Он разозлён, и может, наконец, вывалить правду. Только будет ли она стоить того, эта правда? Он и так меня не принимает, а теперь…»       — Я не понимаю, что на тебя нашло, — Лайош взял себя в руки. В глаза Калису он не смотрел принципиально, выбрал точку выше его головы. — Ты взволнован перед завтрашней поездкой?       Калис молчал, сверля его таким злым взглядом, что Лайошу стоило усилий делать вид, будто он этого не замечает. Прямых столкновений у них за эти месяцы не случалось. Лайош понятия не имел, чего ожидать от стычки.       «Надо его как-то успокоить. Он не сейчас взвился. Это произошло раньше, намного раньше, просто моя оплошность спровоцировала его. Ты же всего лишь ребёнок, почему мне не по себе?»       Калис стоял, широко расставив ноги. Через обтягивающую белую майку с кроликом на животе просвечивали рёбра, растрёпанные волосы вились до груди, в глазах бушевало нечто такое, чего Лайош прежде не видел. Но сходство с разгневанным Лиром было налицо.       — От чего ты злишься? Калис, расскажи мне, — тихо проговорил Лайош и сделал шаг вперёд. — У нас никто не умер. Мои глаза часто пугают людей. Я уже привык. Недаром про меня ходят легенды, которых ты просто не мог не слышать. Что случилось на самом деле? Ты не сейчас разозлился.       Едва Лайош договорил, с Калиса схлынула вся его воинственность, он ссутулился и уменьшился.       — Я… Я и сам не знаю, — нахмурился ребёнок, усиленно ища взглядом что-то на полу. — Лайош, я правда… Я не хотел ссориться.       — Мы не ссорились. Мы не можем поссориться.       Лайош протянул мальчику руку, но тот лишь посмотрел на раскрытую ладонь.       — Калис… В чём я виноват перед тобой? Я хочу услышать это от тебя. — Серьёзно проговорил мужчина.       — Наверное, ни в чём. Просто я…       — Говори как есть. Чего ты хочешь и чего не хочешь. Сказанное вслух лишается своей силы наполовину.       Калис явно его не понял, судя по недоверчивому взгляду.       — Я недавно понял, что на самом деле происходит. И что это… Навсегда. Ты не поймёшь, забудь, — Калис поёжился и продолжил смотреть в пол.       Лайош молчал несколько секунд.       — Тебе только кажется, что мы можем тебя не понять. Я прекрасно тебя понял.       — Правда?       — Да, Калис. Тебе страшно думать, что эта новая жизнь не на несколько дней или месяцев, а навсегда. Но про «навсегда» никто не может говорить с уверенностью. Ничто не навсегда. Я думал, что мой дом тоже «навсегда», — Лайош осёкся, но всё-таки продолжил, уже встретив внимательный взор ребёнка. Он всё еще стоял с протянутой рукой и решился взять Калиса за ладонь. Удивился, насколько она горячая и липкая от пота. — Калис, я знаю, что ты видишь во мне врага. И знаю, почему. Но первое время ты сдерживался. И мне даже казалось, что мы с тобой можем подружиться. Однако именно сейчас, за несколько дней до отъезда в Ратимор, ты вдруг закрылся ото всех, даже от отца, а теперь показываешь мне свои прелестные клычки.       Калис пошевелил бровями, глядя на мужчину снизу вверх, но не отстранился и не попытался вырвать руку.       «Взвешивает. Хочет что-то сказать, боится… Возможно боится показаться глупым? В кого он такой гордый?»       — Лайош. Я просто хочу, чтобы мои папы были вместе. Хочу, чтобы всё стало так, как было. Почему Лир ушёл от Нэйта? Почему ты его забрал? И…       Лайош сосредоточенно слушал, мягко поглаживая кисть руки Калиса, пытаясь протолкнуть ком, внезапно вставший посреди горла.       — И… Ты трогаешь его. Ты… Ты не папа Нэйт. Ты не можешь!.. – Калис всё-таки выдернул руку и резко отвернулся, будто ему было стыдно за сказанное.       Лайош шумно набрал полную грудь воздуха и горячо выдохнул. Отступил на несколько шагов, но лишь для того, чтобы плотно закрыть дверь и включить большой свет.       Он опустился на край кровати и теперь видел Калиса лишь боковым зрением. Сейчас Лайош и сам не хотел встречаться с ним глазами. Он знал, что такой разговор рано или поздно произойдёт, и на самом деле несколько минут назад именно этого и добивался. Но ему, вдруг, стало трудно подбирать слова. Он с хрустом почесал в затылке.       — Мы очень глупо поступили. Я и Лир. Мы должны были с самого начала посадить тебя и объяснить... По возможности. По крайней мере, чтобы ты логически всё понимал, чтобы не было этих белых пятен, которые выросли в то, что есть сейчас.       — Я тебя не понимаю.       — Калис, сядь со мной, пожалуйста, — Лайош похлопал по кровати рядом.       Мальчик передёрнул плечами и плюхнулся возле него, почти прижавшись бедром к бедру, но тут же отодвинулся. Лайош положил руку ему на плечи и поцеловал в макушку, после чего отстранился.       — У нас с твоим папой очень длинная история, она тянется уже лет семнадцать. Мы познакомились не этим летом и даже не прошлым. Я не могу всё тебе рассказать хотя бы потому, что сейчас это просто невозможно.       — Мне было бы интересно, — просто и даже дружелюбно произнёс Калис.       — Тебе будет неприятно это слышать, но сейчас ты ещё действительно мал для того, чтобы всё узнать. Я уже говорил тебе, что мы познакомились, когда он был чуть старше тебя. Точнее, ему было пятнадцать.       — Пятнадцать? – удивился мальчик.       — Да. Всего лишь пятнадцать. И он жил в моём доме три с половиной года. Я воспринимал его как ребёнка, он был мне как сын. Но я уже тогда его любил. Можно сказать, это была отцовская любовь, но время шло. И это чувство менялось.       — Папа Нэйт говорил, что ты испортил ему жизнь.       — Так и есть, — легко согласился Лайош и потряс головой. — Так и есть, Калис. Но люди не всегда любят друг друга правильно. Многим этому нужно учиться. Я знаю, что тебе неприятно всё, что происходит. Более того, мне понятно твоё неприятие того, что я… Трогаю его. Это нормально. Ты неосознанно пытаешься защитить свою семью, защитить более слабого отца от всего извне. На твоём месте, скорее всего, я вёл бы себя ещё более агрессивно. Ты терпелив. И я хочу поблагодарить тебя за это.       Калис вложил ладонь в ладонь и смотрел на свои руки.       — Я не знаю, что будет дальше. Я не стану говорить тебе то, что обычно говорят в таких ситуациях, а именно: «Мы будем вместе не зависимо от того, нравится тебе это или нет». Это было бы жестоко по отношению к тебе. Но я не устаю повторять, что понимаю тебя, Калис, и никогда не стану пытаться заменить Нэйта, не буду лезть туда, куда ты меня не пускаешь. Просто сейчас это необходимо, пока ты не начал разрушать себя. Ведь в глубине души ты винишь во всём себя.       Калис моргнул, но в очередной раз промолчал.       — Мальчик мой, я уже тебя люблю. Ты часть жизни Лира, и я принимаю тебя целиком. Я считаюсь с твоим мнением, но нам нужно научиться сосуществовать, хотя бы на тот период, пока… Мы живём одной… Семьёй. — последние слова дались Лайошу особенно тяжело.       — То есть, это не навсегда? Ты уйдёшь от Лира? — удивился Калис.       «Он всё-таки ещё очень маленький. Ему практически нереально что-либо объяснить. А если рассказывать, то большую часть он поймёт неправильно».       — Я никуда не уйду. Я всегда на месте. Всё зависит только от твоего папы. Я хочу, чтобы ты понял одну простую вещь. Твой папа тебя не предавал и не предаст. Мне кажется, что ты думаешь именно об этом. Он не заменяет тебя новой семьёй.       — Что же он тогда делает? — Калис открыто заглянул Лайошу в лицо.       — Лир пытается совместить всё, что уже есть с новым. Такие вещи всегда болезненны. Особенно, если у одного человека есть дети от прошлого брака. Поверь мне, папа очень за тебя переживает. Он страшно тебя любит, я даже не представлял, что он может настолько полюбить ребёнка… — последнее Лайош произнёс больше для себя. — Он не хочет тебя потерять. От того, что он со мной, он не перестаёт быть твоим папой.       — Я знаю.       — Но показываешь, что всё наоборот.       — Чем?       — Ты перестал называть его папой.       — Мне так удобнее, — плаксиво произнёс мальчик и расплакался. Это произошло в одну секунду и против его воли, он явно сдерживался всё время разговора.       — Ну-ну, — Лайош обнял его и прижал к своей груди, нежно поглаживая по спине. Калис расслабился в его руках. Лайош внутренне ликовал, это было их первое объятие за всё время, и ребёнок не отстранялся, он приник к нему, ища поддержки. — Тебя никто не предаёт. Всё наладится, я обещаю тебе. Ты очень сильный мальчик, ты и так многое выдержал, осталось чуть-чуть потерпеть, — увещевал его мужчина, покачиваясь из стороны в сторону, будто баюкая. — Тебя все любят, Калис, никому не плевать. Ни Лиру, ни Нэйту, ни мне.       Лайош надолго замолчал, давая Калису время выплакаться, а тот висел у него на плече, обняв за шею, и напряжённо сопел.       — Лайош.       — М?       — Только не говори Лиру… Обо всём этом. Никому не говори.       — Не буду.       — Мне стыдно.       — Тебе нечего стыдиться, мой хороший.       — Есть чего… Я не хочу тебя обнимать, но почему-то делаю это…       Лайош крепче обнял его, прижал к себе, обхватив ладонью шею.       — Я рад этим объятьям. Завтра полетим в Карсис, потом три часа в машине, и ты уже будешь с Нэйтом. Ты не предаёшь его сейчас.       — Но я ему об этом не расскажу. Я предатель, чтобы ты не говорил. — Калис затрясся.       — Нет, Калис, это не так, — тихо шептал Лайош, — никого нельзя заменить. И ты этого не делаешь. Тебе тяжело, и ты разделяешь свою боль со мной. Ведь на самом деле мы уже друзья. Просто ты этого пока не знаешь.       Калис замер в его руках, вытирая слезы с лица о плечо Лайоша.       — Может быть, мы когда-нибудь подружимся. Но это ничего не значит, вообще ничего.       — Конечно, нет.       Лайош улыбнулся, прикрыв глаза.       «Конечно, ничего не значит».

***

      В три часа ночи Лайош сидел на кухне в одиночестве и пил апельсиновый сок, который сам выжал на соковыжималке. С подоконника на него смотрел Рамзес, недобро поблёскивая оранжевыми глазами.       «Так или иначе, сегодня я сократил с ним дистанцию. Надеюсь, я справлюсь с ним. Это всё такое новое для меня. Удивительно, как сложно жить в семье. Когда Аранис с Даром и детьми жили со мной в Ремо, всё было не так. Они отдельно, я отдельно, как ни крути. Я им там не был нужен. Но когда ты непосредственный участник жизни семьи, всё совсем иначе. Оказывается, это невероятно сложно. Выдержу ли я? Если, не дай боги, Лир заплачет при нём из-за меня, мальчишка меня живьём сожрёт. Да и с покровителем что-то не так. Я ясно видел гиену, как чёрное пятно на белом листе. Но… Нет. Это не оно. Калис постоянно меняется и ускользает».       — Что такое, Рамзес? Не спится? Чего к Калису не пойдёшь? — спросил Лайош, осушив стакан. Кот демонстративно отвернулся, вертя хвостом. — Понятно. Тебе я тоже не нравлюсь. Знаешь, у меня была подруга. Её звали Виар. О, как я её любил. Я мог часами с ней разговаривать. И она меня слушала.       Кот заёрзал на подоконнике и пошевелил ушами.       — Ничего. И ты сломаешься, — проговорил Лайош, долив себе сока в стакан. — Твоё здоровье, Рамзес МакТавиш.       Кот соизволил повернуть к нему морду и прищурился. Лайош прищурился в ответ, а потом подмигнул.       — Я знаю, что ты меня понимаешь, ушастый.       «Без Калиса Лир будет другим. Мне даже не хочется, чтобы он уезжал. Но при нём Лир не до конца открыт, при сыне он, во что бы то ни стало, сохраняет спокойствие, но это отчасти маска. Я уже предчувствую, что он сотворит что-нибудь. Главное, чтобы я сохранил спокойствие».