«Тянутся вереницы встречных людей, На их душах и лицах следы от потерь. В каждой новой потере таится урок, Когда разум не спас, и расчет не помог. Только мы не из них, больше нет, навсегда. Нас не сможет разбить никакая беда, Мы спокойно шагнём за последнюю дверь, В рай крещённых огнём, тогда и теперь.».(с) Ясвена - Не забуду.
Небольшой одноэтажный дом у океана был выстроен будто специально для удобства Лира. Некоторые комнаты были разделены только невысокими порогами — например, кухня, столовая и гостиная. Пороги Лир преодолевал с лёгкостью. В доме ему не нужна была никакая помощь, поэтому телохранители заходили туда редко, только чтобы проверить, всё ли у омеги в порядке, если он долго не показывался на участке. Оба телохранителя молча обследовали открытое пространство дома и, не обнаружив Лира, приступили к обыску комнат. Они нашли его сидящим на полу в кабинете, спрятавшимся за собственными ходунками. С бутылкой шампанского в руках. Лир едва слышно напевал песню. Судя по ритму, песня была детской — что-то про ёжика и енотика. Локо и Руди переглянулись и одновременно, точно отражения, сжали челюсти. Лайош только что приехал. Отчего-то, зайдя в дом, он не стал звать Лира, не стал и искать. Траектория его шагов уводила в сторону ванной комнаты. Локо отступил к двери и сложил руки в замок на своём животе, явно предоставляя напарнику возможность самому разобраться с проблемой. Руди всегда выглядел так, будто ему на всё плевать. Но на самом деле он постоянно испытывал раздражение. И сейчас тоже. Почему-то этот омега действовал ему на нервы, несмотря на то, что нельзя было назвать его капризным. Более того, Руди явно видел его красоту. Но мысленно придирался к каждой мелочи в поведении Лира. Омега бесил его, и телохранитель сам не знал, почему. Раньше он не замечал за собой подобного. Он работал на Лайоша не первый год, и основным качеством, которое выделял в своих телохранителях Варг, было бесстрастие. Лир молча смотрел на них своими огромными, в поллица, глазами, но казалось, что не видел. Он нагло делал большие глотки из зелёной бутылки со свисавшими с горлышка кусками золотой фольги. Руди бросил на Локо отчаянный взгляд, явно прося о помощи, но тот уже давно слился со стеной, как и всегда. Руди даже завидовал осязаемому равнодушию напарника. Вздохнув, бета сделал шаг по направлению к омеге и обречённо вздохнул. — Лир. Лайош приехал. На удивление, омега услышал его и качнулся. Только было не ясно, что значило это телодвижение. Лир в очередной раз отпил шампанское. — Отдайте бутылку. Пожалуйста. Лир покачал головой из стороны в сторону. — Ладно, отстань от него, — проговорил Локо и отсоединился от стены. — Пойду Лайошу обрисую, что тут да как. Он вроде вышел из душа. Но для Руди было делом принципа добиться своего. Он проводил напарника взглядом и сел напротив Лира на корточки, чуть выставив руку, будто собирался приманивать собаку. «И почему ты себя так ведёшь? — мысленно недоумевал Руди. — Ты живёшь в доме самого Лайоша, ты... Да кто ты такой? И почему хозяин так с тобой носится? Ты беременный и играешь на этом. Что тебе нужно от него? Деньги?» Руди хотелось врезать омеге, который выглядел лет на двадцать пять, встряхнуть, привести в чувство, но он только сказал: — Вы снова расстроите Лайоша. Сколько вы уже выпили, Лир? Отдайте бутылку! Лир застыл и медленно поднял голову. Руди поправил ворот рубашки. Он попал в фокус казавшихся чёрными от расширенных зрачков глаз. Омега впервые смотрел на него в упор. Движение взгляда обожгло телохранителя. Этого хватило, чтобы он почувствовал себя вспотевшим. Отчего-то ему показалось, что Лир услышал его мысли, а не слова.***
— Шампанское, значит, — протянул Лайош задумчиво, обтирая полотенцем мокрое лицо. С распущенных волос струилась вода. — Я понял тебя. Они стояли в широком проходе между ванной и спальней. Из кабинета, расположенного сразу за спальней, раздались грохот и приглушённое дверью рычание. — Пошёл вон! — рыкнул Лир. — И чтоб я рожу твою больше не видел! Как ты меня достал… Лайош мгновенно сорвался с места с зажатым в руке полотенцем и направился в кабинет. Локо за ним, след в след. Дёрнув ручку, мужчина замер у распахнутой двери, оценивая обстановку. На полу корчился от боли охранник и прижимал к груди обе руки. Возле него лежал открытый ноутбук с треснувшим экраном и несколько тяжёлых разнузданных журналов. А сверху на нерадивого бету сыпались листки. У стола валялись перевёрнутые ножками вверх ходунки. Лир возвышался над всем этим, прижимая ко рту горлышко бутылки. — Я же сказал… — равнодушно произнёс Локо и подошёл к Руди, тут же протягивая ему руку. Тот сразу за неё уцепился и поднялся. Удивлённый, попытался поймать взгляд Лайоша, но тот смотрел только на Лира, у которого шампанское струилось уже по подбородку. Телохранитель искал поддержки у хозяина точно обиженный ребёнок, только пальцем не тыкал: «Это он, это всё он!». — Вы же слышали, — ещё медленнее, чем обычно, внушительно, с затаённой угрозой, проговорил Лайош. — Вон. Руди и Локо испарились из кабинета в ту же секунду, не забыв прикрыть за собой дверь. Лир смотрел с вызовом. Ни «привет», ни «с приездом», ни «как дела?». Ничего. Только взгляд с немым упрёком и бутылка шампанского, выставленная напоказ. «Смотри, Лайош, что я делаю. Смотри. Это всё ты виноват». В чем Лайош провинился на этот раз? Лайош был недвижим, его лицо не выдавало никаких эмоций. Никаких упрёков с его стороны. Будто мужчина хотел задавить Лира этим красноречивым молчанием, но тот был упёрт и в чём-то абсолютно уверен. Поиграв с омегой в «гляделки» несколько десятков секунд, он развернулся и вышел, мягко закрыв дверь, так и не произнеся ни слова.***
Лир бушевал в кабинете. Лайош слышал весь спектр буйства, находясь в спальне. Он усиленно расчёсывал подсохшие волосы, глядя в одну точку перед собой, уже не вздрагивая от ударов мебели о стены. — Началось, — сказал он самому себе. Что-то билось о стены, что-то летело и разлеталось вдребезги об дверь. Лир напряжённо постанывал. Это же непросто поднимать с пола что-нибудь тяжёлое в его положении. Лайош не был удивлён. На самом деле, последние месяцы он ждал этого момента. И вот он настал. Расчёска застряла в спутанных волосах. Телохранители вышли из кабинета, но не из дома. Они остались в гостиной и делали вид, будто друг для друга, что смотрят телевизор. Лайош знал и это. Руди и Локо тоже ждали, напряжённо прислушивались к тому, как омега крушит кабинет, не говоря ни слова. Их задача — охранять тело своего господина. «Боятся, что он убьёт меня вазой или стулом?» — усмехнулся Лайош, продолжая чесать волосы. Мужчина мысленно считал, сам не зная, зачем. Счёт шёл уже на пятую сотню, когда он услышал: дверь кабинета распахнулась. Ходунки грохнули четырьмя ножками об пол. Возня. Ходунки снова грохнули, снова возня. Лир направлялся в спальню. Лайош ждал, даже не оборачиваясь. Слепо смотрел на раскинувшийся за высоким окном пейзаж: океан буйствовал, налетая всем весом на камни и разлетаясь вдребезги. Как и омега, чья память пробудилась летом, а сейчас в очередной раз поднял голову его внутренний, неукротимый, как стихия, зверь. «Я знал, что это произойдёт, когда Калис уедет, но не думал, что так скоро». И вот он, растрёпанный, взмокший, злой, стоял в проходе, сжимая металлическую дужку ходунков так, будто это чья-то шея. Лайош видел Лира краем глаза. Отсчёт продолжался. Начинай же говорить, дорогой. Я весь — внимание. Но Лир молчал, буравя его чёрными глазами. И чёрная тишина затопляла собой всё пространство. Лайош обернулся полностью. «Посмотри, малыш, я безоружен. Я жду». — Лайош, — прошептал Лир. — Тебе всё равно, да? — Нет, — мужчина отрицательно качнул головой. — Если ты о шампанском, мне не всё равно, я просто бессилен. — Я пьяный, Лайош. Варг прикрыл глаза и усмехнулся. «Лир. Эти приёмы подействуют на Нэйта. Не на меня. Думаешь, не понимаю, что ты очень хочешь заразить меня своей злобой? Я кожей чувствую, как ты зол, как обижен… Ведь твоя шалость не удалась. На Руди ты произвёл и то большее впечатление. Ты не можешь меня удивить, я тебя создал. Не знаешь, что сказать. Злишься ещё больше, ведь я не заражён твоей болью и злобой. Уверен, во сне ты видел нечто такое, что затопило тебя ядом, которым теперь ты брызжешь во все стороны». — Я ненавижу тебя, — прошептал Лир, с зубов его так и капал яд прямо на пол. — Ненавижу, — голос вибрировал злостью. — И этих людей тоже, — добавил после секундной паузы. — Как и они меня. Лир напряжён всем телом, которое сам и покалечил. Его голос — сжатая пружина. Его глаза — тёмный омут, руки нервно сжимают дужку ходунков. В приступе ярости он прекрасен. Люди делятся на два типа. Одних — злоба портит. Они становятся похожи на уродливых младенцев, их лица перекашивает, глаз не видно, носы увеличиваются. Другие же становятся красивы как разгневанные боги. Лир относился ко второму типу. Когда Тигра одолевал приступ ярости, раскрывалась его сущность, его демоническая красота, а колдовской взгляд хлестал не хуже пощёчин. Вся страсть его натуры проступала наружу. Это нельзя было не заметить, пропустить, остаться к этой страсти равнодушным, глухим и слепым. Тигр заполнял собой всё пространство, хотелось упасть к его ногам и сделать жертвоприношение, чтобы умилостивить. Или же… Разозлить ещё сильнее. Лир пах пожаром, вокруг него дрожал огненный ореол. Его ярость пробежала по телу Лайоша знакомым импульсом и спустилась к паху, тело отвечало по-своему. Эта первобытная красота, разнёсшаяся воздушно-капельным путём, привлекла телохранителей. Они вбежали в комнату, почуяв её как легавые собаки, и застыли по бокам от омеги. Нет, Лайош не этого хотел. Эти люди не должны смотреть на Лира с е й ч а с. Всё пламя неуемной, тигриной натуры принадлежит только ему — Лайошу. Мужчина сглотнул и быстрым движением облизнул нижнюю губу. Не глядя на Руди и Локо, прошипел: — Выйдите из дома. Сейчас же. Я сам разберусь, — и ужаснулся собственническому тону, но уже было плевать. Лир сверлил его недобрыми глазами, стараясь пробить защитную оболочку телепата и добраться до нутра. Ветер поднялся от закрываемой двери, вместе с лёгким хлопком поднялся и Лайош. Распрямился во весь рост и приблизился к омеге. — Иногда я думаю о том, что не прав. Что перегнул палку. Что не должен был так с тобой поступать, — заговорил Лир, но Лайош крался к нему, не реагируя на слова. – Но меня сразу отрезвляет действительность. И я понимаю, что причинил тебе мало вреда. Слишком мало. Надо было до конца выпустить тебе кишки, уничтожить тебя, размазать по плитам твоего дома, не оставлять ничего живого, — прорычал он. — Как это сделал со мной ты. Я потерял себя из-за тебя. Я заблудился в себе и не вижу выхода. Так почему ты по-прежнему видишь солнце над головой? Какое право ты имеешь на это? — продолжил омега на низких частотах, не замечая, как пальцы Лайоша торопливо расстёгивают ему ворот, как и сам он склонился слишком близко, обжигая дыханьем его шею. — Иногда я думаю, что зря не перерезал тебе глотку в первую же ночь, не удушил подушкой и тогда, когда ты трахнул меня. Ты ничтожество, Лайош. Такие как ты не должны жить, — игнорируя все свои знания о жизни Лайоша, проговорил Лир, явно наслаждаясь каждым словом. Его руки были заботливо отцеплены от ходунков, а сами ходунки отодвинуты подальше. Так, чтобы омега не смог до них добраться. Лайоша интересовало только одно — понимал ли Лир, что своими словами только будил в нём желание? Будил его составляющую — альфу. — Ты слушаешь меня, Лайош? — глядя в точку между его глаз, прошептал Лир. — Ты не хочешь мне ответить? Поговорить? Ты же любишь поговорить, — никак не унимался омега.***
— Говори. Я буду внимательно слушать тебя, пока мы будем заниматься сексом, — прошептал Лайош ему на ухо знакомым и чужим голосом одновременно. Лир удивился и не вовремя спохватился о ходунках, которых уже не было. Лайош запустил руку под его рубашку снизу и рванул ладонь назад, оторвав разом все зацепленные в прорези пуговицы, после чего впился губами в его шею словно страждущий, умирающий от жажды. Его громкий, горячий выдох прокатился по коже омеги импульсом. Лир молчал. Он застыл, удерживаясь в вертикальном положении только засчёт того, что держался за плечи мужчины, в то время как Лайош был везде и всюду одновременно. Казалось, у него множество рук, которые ласкают торс и спину Лира, а одна из них крепко вцепилась в горло, но не так, чтобы мешать дышать. Тем не менее, омега уже задыхался. И вовсе не от удушья. Каждое прикосновение Лайоша отдавалось тем самым горьким, терпким вкусом их запретной и запечатанной в глубинах памяти страсти. Его табачно-мятный, с нотами яблока, запах усиливался, забивался в ноздри, повергая омегу в пучину похоти. Это был полный нокаут. Лайош стоял сзади него и вылизывал ему шею, изборождённую шрамом от удалённой метки, поднимался к уху, похотливо втягивал носом воздух, придерживая рукой больную ногу Лира. За несколько месяцев он изучил, как именно, под каким углом и на какой высоте она должна находиться, чтобы не беспокоить Тигра болью. — Что же ты молчишь? — прошептал Лайош. — Говори. У тебя ещё много яда, вылей на меня весь, мой тигр. Он держал его лицо, пальцы забирались в приоткрытый рот омеги, а Лир судорожно выдыхал, цепляя их зубами, губами и языком. Лайош исследовал всё его тело мокрым ртом, влажно причмокивая. Он давно избавил его от рубашки. Лир не мог отделаться от ощущения, что мужчина одновременно везде и всюду. Такое происходило впервые с тех пор, как они съехались. Это чувство накатило и не отпускало, и напоминало те странные, безвыходные для него дни и ночи, когда Лайош распоряжался им, как хотел. Как вещью. До зубного скрежета хотелось говорить что-нибудь едкое и обидное. Хотелось, чтобы этот гипнотизёр и кукловод почувствовал себя униженным. — Я ненавижу тебя. Тебя и твоих детей. Когда они родятся, я их тебе подарю. И забуду о том, что был ко всему этому причастен. — Непременно, — откликнулся Лайош, сжав его торс до хруста в рёбрах, и повалил на постель, как безответную куклу. Больше в арсенале Лира ничего не оставалось. Лайош будто его не слышал. Или не хотел слышать. На нём были слишком плотные шоры. Мужчина покусывал его соски. Терзал жёсткими ласками, Лир знал, что от таких остаются вспухшие, даже болезненные следы. — Дверь, — шепнул он, почувствовав длинный член мужчины в себе. Длинный, но не такой толстый как у Нэйта. Лайош толкнулся, Лир ответил тихим всхлипом. Он даже не заметил, как остался без штанов и трусов. Пламенные ласки Лайоша и мысли о том, как бы укусить его побольнее — отвлекали от действительности. — Что — дверь? Лайош был слишком занят. — Она не заперта. — В доме нет Калиса, угомонись. — Зато есть они, — процедил Лир, ярость с новой силой накатила на него, но лишь для того, чтобы он быстрее и сильнее подавался бёдрами навстречу Лайошу. — Почему ты думаешь о них? Хочешь, чтобы они услышали тебя и пришли? — Сволочь. — Всегда ею был. Кто тебе больше нравится, Локо или Руди? Лир держался за его плечи, будто боялся утонуть в мягкой кровати. Жгучая боль пробежалась лавой по раненому бедру, сконцентрировалась в нём. Неудобное положение. Лайош словно ощутил эту боль сам, протиснул руку между покрывалом и бедром, колено легло в выемку согнутого локтя. Боль разбежалась тлеющими угольками, её швырнуло к колену, но не сгустком, а разреженным покалыванием. Лайош навалился на Лира, но умудрился при этом никак не стеснить округлый четырёхмесячный животик. Магия. Он был везде, кроме раненой ноги и живота, словно угадывал ощущения омеги. Лир дивился, насколько его бывший мучитель просчитывает каждое движение. Нэйт бы так не смог. Страсть его ослепляла до страшных багрово-синюшных синяков. Лайош был тяжёл и лёгок одновременно. Ему удавалось слишком много того, чего Лир не в силах был понять. Особенно, как он обходил законы физики, но ещё несколько вяжущих влагой поцелуев, несколько глубоких толчков — и от сторонних мыслей не осталось и следа. — Какая же ты скотина, — выплюнул Лир ему в лицо. В очередной раз его яд не угодил в цель. Тигр бесконечно промазывал, хотя пытался изо всех сил. Страсть проходила током под кожей, подбрасывала его тело на кровати, облепляла потом и застилала одурманенные глаза. Лайош вжимался в него, кусал плечи и ключицы, пошло облизывал грудь, спускался ниже полными животной страсти поцелуями. Лир был весь мокрый. Стыд окрасил его лицо, но в темноте густых сумерек скрылся в тенях. Омега таял в горячих руках, от которых веяло спасительной прохладой. Ему уже не было больно. Ему было смертельно хорошо. Так хорошо, что он не замечал, как в очередной раз изливается себе на грудь и Лайошу на живот без единого прикосновения к члену. — Я бы тебе поверил, — наконец подал голос Лайош сквозь бесконечный шелест кровати, скрипа матраса и звуки засосов, — если бы ты не кричал так громко и не кончал уже в третий раз, дорогой. Тебя ведь заводит эта грязь, которую выплёвывает твой похотливый рот. Ври себе, но не мне — даже не пытайся. Я слишком хорошо знаю, какую именно грязь ты любишь. Лайош собрал пальцем каплю спермы с груди Лира и погрузил этот палец ему в рот. Тот охотно облизал его, закрыв глаза, ощутив собственный пряный вкус. — Лайчи, — выдохнул он, когда его рот освободился. — Лайчи… — зашептал он влажно и часто. — Уже Лайчи? Не скотина? — издевательский голос где-то над левым ухом. — Вспомнил? Поздно, дорогой. Лайош резко перевернул его на бок, но остался везде и всюду, Лир не ощутил никаких перемен. Лайош был внутри и снаружи, целиком покрывал его. Омега испытывал на себе буквальное значение фразы: «Покрыть омегу». Лир только сейчас услышал собственные хриплые крики, Лайош вбивался жёстко и ритмично, длинными волосами щекотал его грудь, плечи и спину. Запах гаммы окутывал сильнее запаха истинного, погружал в себя целиком, пьянил, отбирал дурные мысли — они уходили с шорохами, вскриками и терзающими поцелуями... Лир чувствовал себя бабочкой, насаженной на булавку, но это ощущение только увеличивало его наслаждение. Лайош не трахал его, не брал силой, даже не занимался с ним сексом. Он владел им. Владел во всех смыслах. Умело, сильно, не давая омеге ни единого шанса вырваться из его плена. Лир чувствовал себя безоружным, но невозможно счастливым. От несвоевременного ощущения счастья ему становилось горько, но он не хотел бы, чтобы это безумие кончилось. Его мысли сияли чистотой и ясностью, несмотря на дурман и агонию. Перед глазами вспышками проносились оборванные картинки ночей с другими мужчинами. Чужими альфами. Даже то единение с Миро не шло ни в какое сравнение с тем, что происходило сейчас на этой постели, в доме у океана. Лайош возил языком по его уху, снова обхватив рукой лицо, оплетя его пальцами, и вбивался, держа омегу за ногу так, чтобы тот её не напрягал. Лир уже не замечал этого. Несколько жилистых, цепких пальцев гаммы находились у него во рту, он пошло и жадно посасывал их. Лайош мял его кожу на боку другой рукой, вгрызаясь жёсткими поцелуями в скулу, щёку, язык заскользил по мочке. Лир пьянел, заходясь стонами. — Почему ты такое чудовище? — проплакал он сквозь стоны, чувствуя, что в очередной раз его накрыла волна оргазма. Раз от разу оргазмы становились сильнее, разносились спазмами по всему телу, а потом отпускали, заставляя обмякнуть каждую мышцу. Лир лежал, вжатый головой в покрывало, поперёк кровати. Он потерял счёт времени, напомнившего о себе только кромешной тьмой, которая незаметно для него накрыла собой всё вокруг. И океан расшумелся не на шутку. Лайош тяжело дышал. Табачно-мятный запах с оттенками зелёного яблока и мускуса и непререкаемая сила заполнили всё вокруг, вытеснив и чёрную тишину, и бесконечную пустоту внутри омеги. Лир был погружён в Лайоша целиком. В тоже время распотрошён и абсолютно открыт. Он впитывал каждое движение мужчины всем своим естеством. Без конца ласково называл его «Лайчи», а сам Лайчи шептал в ответ нечто невразумительное, но до такой степени нежное, что у Лира дрожали пальцы, которыми он зачем-то вцепился в промокшее от смешанного пота покрывало. Он испытывал на себе все краски страсти Лайоша, и не будь он так пьян от этого, недоумевал бы, что на него нашло. Шампанское давно выветрилось, а вот до дрожи любимый запах лишил последних капель воли и трезвости. — Ты любишь меня как раз потому, что я чудовище, — сквозь стиснутые зубы прошипел Лайош, сильно прогнувшись в спине. Он кончил в омегу. Спазм оргазма никак не проходил, от него все мышцы тела напряглись до ломоты, в частности бёдра и рука, что сдавила в локте колено Лира сильнее, чем прежде. Лир трепетал всем телом, ещё не оправившись от бешеной страсти Лайоша, когда ощутил внутри пустоту от того, что мужчина покинул его тело. Омега сообразил, что тот не хочет увязнуть в нём на долгое время. Физически он уже полностью перестроился на альфу. Лайош шумно сглатывал, обхватив Лира руками и ногами, прижав его спиной к своей груди, и жадно целовал его мокрое лицо, поглаживал по животу, неустанно мял ладонями, массировал тело. Ярость, охватившая омегу накануне и заставившая крушить всё вокруг, уже улеглась и заснула. Лир завёл руку назад и почёсывал гладкий, мокрый подбородок Лайоша. Ещё не унялась дрожь омеги, когда мужчина снова приставил влажный член к его анусу и надавил. Лир уже больше ничего не говорил, полностью растворившись в этой влажной, липкой и животной ночи. Она окутала его и поработила. Никаких воспоминаний, никаких мыслей не осталось. Только желание и полное погружение в своего поработителя. Он растворялся в нём, утоляя многолетнюю жажду. — Не думал, что «Лайчи» будет так меня заводить. Это же ласковое прозвище, — шёпотом сказал Лайчи, удивляясь самому себе. — Это потому, что «Лайчи» — говорю я, — ответил ему Лир сквозь гулкий стон. — Царь моего сердца… — Чудовище…***
Лир лежал на Лайоше, прижавшись щекой к его горлу. Они оба выбились из сил. Лайош мерно дышал, Лиру думалось — он дремлет. Он рассматривал его украдкой. Ещё горело тело, и саднила больная нога. Лир сопел, прикрыв глаза, проводил пальцами по чётко-очерченным, но припухшим, искусанным губам мужчины. В свете луны Лайош был похож на спящего демона красоты. «Что я знаю о тебе? Ты так много рассказывал, говоря — я открываю тебе душу… Но я так и не понял тебя, не узнал. Я знаю только, что я у твоих ног. И мне не разобрать — сам я так решил, или ты. Кто ты, Лайош Варг? Чем я заслужил твою любовь? И та ли это любовь, которой я хотел, когда униженно, по-щенячьи пищал, валяясь у тебя в ногах: «Люблю тебя. Почему ты не позволишь?..» Я так стремился к тебе, так хотел узнать, понять, проникнуть в твои мысли, разобраться — человек ты или подобие на человека. Кто ты такой, Лайош Варг? Моя загадка…» — Ты очень громко думаешь, — прошептал мужчина, не открывая глаз. Лир вздохнул. — Что ты слышал? — Сам не понял, — пятерня мужчины забралась во взлохмаченный затылок омеги. — Ты правда слышишь мысли? — Всё тебе расскажи. Лайош произнёс это и надолго умолк. Лиру снова показалось, что он спит. Омега продолжал касаться пальцами его лица, будто хотел запечатлеть каждую линию и черту в тактильной памяти. Чёрная прядь волос скатилась Лайошу на лицо, скрыла закрытые глаза и половину носа. Лир сонно щурился, но совсем не хотел полностью погружаться в сон. Ему хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно. — Лайош, — тихо позвал он. — М? — Лайош, прости меня. Я наговорил тебе столько гадостей. Я не должен был… И про детей. Это не так. Мне так стыдно… Перед ними… Мужчина нашарил его руку и прижал к своим губам. — Ты не думал, что говоришь. Возможно, это и было правдой. — Нет, — Лир ощутил ком, подступивший к горлу. — Лир. Давай забудем. — Лайош… Пока тебя не было… — Ты успел сойти с ума, — продолжил за него фразу мужчина. — Нельзя было тебя оставлять. Даже на двое суток. Даже на сутки. Это я уже понял. — Я пьян тобой. — И я тобой. Я залечу твои раны, Лир. Я вытащу тебя из твоей пустоты, — проникновенно прошептал Лайош. — Я обещаю тебе, я клянусь. Я тебя туда засунул, мне и вытаскивать. Без каких-либо «взамен». У Лира остекленели глаза от набежавших слёз. Ребёнок внутри него верил этим словам, и вера эта была сильнее разума взрослого. — Лайош, ты всегда говорил, что я стану твоим мужем. Но год от года всё реже. Что это было? — Ты всегда выбираешь нужное время для вопросов. Я так хочу спать, дорогой… — он помассировал его позвонки на шее.— Тогда я об этом не думал всерьёз. А возможно, думал, что не думал. — Чего? — Завтра об этом подумаешь, — мокрый звучный поцелуй в висок. — Лайчи. Мне приснился сон. Я его вспомнил сейчас частично… Когда всё успокоилось… — Лир не договорил, ожидая, что Лайош его прервёт, попросит отложить до утра. Лиру было бы невмоготу ждать утра. — Я многое потерял, не сказав тебе эту кличку раньше. Ты так сладко её тянешь, с придыханием, ломая шёпот после «Лай»… — снова поцелуй в висок. — Что ты вспомнил, милый? — Я видел Санни. Я бежал за ним… — медленно зашептал Лир. — Он был таким красивым, белым волком… Мне много всего приснилось. И я подумал… Как ты вычисляешь покровителя? Ты видишь его или это только анализ личности? — язык плохо слушался Лира. Его тело, много раз пронзённое оргазмами растеклось по груди и животу Лайоша, но хотелось говорить, говорить, без конца говорить. И слушать мягкий, глухой голос. — Сложно объяснить, — ещё медленнее Лира выговорил Лайош. — Отчасти анализ, отчасти вижу, надо только сосредоточиться и держать объект под определённым углом в фокусе зрения. Что ещё там было? В том сне? — Там были двери, выход из пустоты… А за ними был ты… И меня кусал и бил огромный ворон, потому что ты кричал за этими дверями. Лайош открыл один глаз, другим он прижимался к подушке. — Ещё я видел, как съели горностая. И он был кем-то очень важным для меня. Во сне я помнил его имя, но сейчас — нет. — Так, что с дверями? Они открылись? — Да. Ты сам мне их открыл, но не смог меня увидеть. И я почему-то вспомнил твои рассказы о кошмаре твоего детства. Лайош уже приподнялся, подперев рукой голову, и заглядывал в лицо Лира, перебирая его волосы. — Странные вещи творятся, — подытожил Лайош. — Может ли так быть, что, проникнув в твоё сознание, я оставил тебе лазейку в моё? Сложные вещи. Лайош подтянул его ближе к себе, сгрёб рукой как котёнка и уткнулся носом в макушку. — Лайчи. Я тебя совсем не знаю… — произнёс вслух свой самый большой страх Лир. – Мне кажется, что мы никогда не сможем сблизиться. Я не привык к словам. Всё, рассказанное тобой, я осознаю очень медленно, слишком медленно. Слова застилают действия. Я не могу справиться… Я всё время думаю о той ночи, когда ты привёл в нашу постель Миро и отдал меня ему. Ты же знал, что он истинный… — Лир скорее жалобно мяукал, чем говорил. Лайош лёг на спину, не выпустив омегу из ладоней, увлёк его за собой. — Ты тогда был другим. Совсем другим. Я не могу сложить того тебя и этого, который сейчас… — вяло объяснял омега, расслабившись на Лайоше. — Это был другой человек… Не ты… Или же… — Я хотел, чтобы ты остался с Миро, — сказал Лайош уже не вялым шёпотом, а обычным голосом, абсолютно трезвым. — Я решил тогда за тебя. — Я помню твоё: «Я накажу тебя, и ты навсегда это запомнишь», — прошелестел Лир, замерев. Он прислушивался к нотам в голосе мужчины. — Тогда я и был другим. Мной правил азарт, я не понимал, с чем играю, но играл. Мне казалось, я могу распоряжаться людьми, решать за них, и они не смогут мне ничего противопоставить. Лир перевернулся на бок, не слезая с груди Лайоша, чтобы видеть его лицо. — Лайчи, столько лет впустую, мы могли бы быть… — … Так счастливы. Я знаю. Но не будь этого всего, кто знает, как бы всё повернулось. — Почему ты хотел, чтобы я остался с Миро? — Власть меня опьянила. И тогда я считал, что Миро надёжнее Нэйта. Кроме того, я хотел усложнить себе жизнь... Сделать тебя недоступным. Глаза Лайчи мерцали, лицо сияло, щедро облитое светом луны. Голос звучал в унисон с шумными океанскими волнами. — Ты понимаешь, как жестоко это было? — Лир заглянул в его глаза, не сдержав единственной слезы. — Ты понимаешь?.. — Сейчас, да. Тогда — нет. — Честно признался Лайош. — Я говорил тебе ещё тогда, что мне нравится причинять боль тем, кто мне дорог. Но я не позволил бы это делать кому-то другому. Есть старая дурацкая пословица: «Я тебя не дам в обиду, я тебя обижу сам». Вот. Это оно, Лир. — А сейчас? — Сейчас нет. — Лайчи… — выдохнул Лир и зарылся лицом в его ребристую от шрамов грудь. Лайош ласково гладил его округлый животик, закрыв глаза. — Лайчи. Почему? Почему… А тогда, когда я пришёл к тебе… Когда Нэйт и Калис оказались у отца? Лайош протяжно застонал, будто от боли, и крепче обнял омегу. — Твой отец — это отдельный разговор, — справившись с эмоциями, сдавленно проговорил Лайош. — Лир. Я не всё о нём знал, как тебе могло показаться. Далеко — нет. И когда я отказал тебе в первую минуту… Это было от страха. Я был в панике, потому что понятия не имел, как устранить его. У меня была информация, но не вся. И я помнил, что он с тобой сделал. Ведь ты сам ничего не рассказывал. — Лайчи, когда я жил у тебя, я до чёртиков его боялся… Я не мог сказать. Меня иногда посещала мысль, что вы заодно… — доверительно прошептал Лир. Лайош заёрзал под ним и уложил на себя омегу так, чтобы взять его лицо в ладони. Мужчина смотрел в его глаза так пристально, что у Лира мороз пошёл по коже, как в прежние времена. — Лир. Если бы ты тогда только сказал… Если бы ты сам попросил у меня… — Ты бы меня закопал. — Я бы не смог тебе отказать, мальчик мой, просто не смог бы. Всё бы решилось намного раньше. Но ты этого не сделал и довёл всё до точки. А последствия могли быть страшными. — Ты бы помог? — удивление захлестнуло Лира. Он смотрел на Лайоша во все глаза. А тот вздохнул как-то очень грустно и сполз ниже, на уровень живота омеги, и прижался к нему лицом. — Конечно, Лир. Я бы всё сделал для тебя. Неужели ты до сих пор не понял? Не понял, почему я практически не выходил из твоей палаты, когда эта мразь тебя избила? Я пытался понять. Пытался сложить всю мозаику. И я умирал от желания найти эту дрянь. Но я не думал, что на такое способен родной отец.Этого я действительно не знал. Да, когда тебя похитили, я сделал всё, чтобы тебя найти, мои люди нашли тебя за городом. Этот ублюдок бросил тебя в канаве, в какой-то деревне. Они подобрали тебя и везли ко мне, когда им на хвост сел Нэйт. И я решил, что они должны отдать тебя ему. — Они выбросили меня из машины, — уточнил Лир. От мучительных воспоминаний у него дрогнул голос. Тёплые губы Лайоша, целующие его живот, успокаивали. Прикосновения не позволяли ему разволноваться окончательно. — Придурки. Я не уточнил, как именно они должны тебя отдать. Думал, это и так ясно, оказалось — нет. Но я крепко задумался. Тот район я исследовал вдоль и поперёк, я искал. Это было подставное место. Не суть. Я пытаюсь тебе сказать, что принял бы любую правду — из твоих уст. Любую. И если бы, когда ты ещё жил у меня, удосужился бы всё рассказать — я уничтожил бы Бати ещё тогда. Неужели ты думаешь, что я смог бы тебе отказать? — Лайош поднял голову, обнажая безоружный, открытый взгляд разных глаз, подёрнутый дымкой грустных воспоминаний. — Прошлого не вернуть. Мы уже не те, что прежде. Я понимаю, — выдавил шёпотом Лир, обхватив голову Лайоша руками. — Лайчи. Оба они закрыли глаза, сжав друг друга в объятьях, которые не разомкнулись до самого пробуждения.