Я не знаю, вброд или на дно эта дорожка.
Карсис. Мэл ввалился домой. Квартира встретила весёлым, уже привычным щебетанием десятка птиц. Будто его пернатые друзья радовались возвращению хозяина. Малкольм на ходу стянул с себя пальто, пиджак, съехавший набок галстук, и бросил на пол, оставив за собой след собственной небрежности. Он подошёл к одной из клеток, висевшей на вделанном в потолок штыре, и постучал пальцами по позолоченным прутьям, привлекая внимание любимцев. Весёлые амадины скучковались у его пальцев, защипали клювиками кожу и ногти. Кореллы, спугнутые шумом, заметались под куполом клетки. Поднялся невообразимый шум, во все стороны полетели пёрышки и помёт. — Сейчас, сейчас, — усмехнулся Мэл и отстранился от клетки, расположенной по центру просторной комнаты-студии, совмещавшей гостиную и кухню. Пошарив на верхней полке одного из деревянных шкафчиков, парень достал упаковку птичьего корма, просунул её узкой стороной к почти пустой кормушке и щедро насыпал горкой. Мэл молча наблюдал за тем, как птицы разделываются с пищей, толкая друг друга и пререкаясь. Опомнившись, он обернулся. На высокой подставке возле жидко-кристаллического телевизора во всю стену бились в клетке певчие кенары. — Чуть не забыл про вас, ребята, — хмыкнул он себе под нос, удивляясь собственной забывчивости. В птичьем гвалте не разобрать — где кто. Выбрав на полке другой корм, он подошёл к клетке. Два ярко-жёлтых, почти лимонных кенара и один молочно-соломенный, наперебой толпились перед ним, отталкивая друг друга, и тоже поднимали ворох перьев, хлопая крылышками. — Спокойно, ребята. Никто с голоду не помрёт. Я надеюсь… Сколько меня не было? Он огляделся и прищурился, вспоминая. Два дня, его не было два дня. Переговоры почти всегда заканчиваются бесконечным кутежом. Мэл провёл ладонями по лицу, пытаясь стереть с него усталость и сонливость. Он упал в кресло, слушая довольный щебет птичек, продолживших возню у кормушек, и расстегнул все пуговицы на рубашке, расслабил ремень на брюках, чтобы ничего не стесняло. Мэл погрузился в тяжёлый полудрём. Малкольм купил эту двухкомнатную квартиру полтора месяца назад на сбережения, скопленные за время работы на Лайоша. Барнсам, помимо отчислений на отдельные счета, шли ежемесячные выплаты. Кроме того, Мэл сумел неплохо заработать, пока занимался отдельными заведениями Лайоша. Никто не одёргивал его за то, что он забирает часть прибыли лично себе. И вот теперь у него была отдельная квартира в спальном районе Карсиса. Омега не хотел жить в центре города, слишком непривычна ему шумная атмосфера суетливого города. Прежние хозяева уезжали в другую страну в спешке и оставили ему две клетки с птицами. Сначала он решил отдать их в зоомагазин или найти любителей-птичников, но новые шумные соседи пришлись Мэлу по душе, и он отринул эту идею. Никогда прежде он не замечал за собой любви к птицам — в Ремо не было ни одной птичьей клетки. Птицы жили в садах и лесу, но не в клетках. Мэл наблюдал за большой клеткой одним глазом. Она раскачивалась от резвости населяющих её жильцов. Омеге хотелось думать, что так они радуются его возвращению. Пока квартира пережила только косметический ремонт с частичным обновлением мебели и переклейкой обоев в большой комнате, но Мэл планировал переделать её под себя полностью. Сейчас ему нравились нежно-золотистые, с вкраплением лавандового цвета, стены; паркет из мягкого светлого дерева, пушистый белый ковёр по центру и округлая мебель оттенка шампанского. Винтажные клетки с ветвистыми прутьями, загнутыми замысловатым узором, тускло блестели цветом потёртой, под старину, меди. Мэл почти спал, когда в кармане завибрировал сотовый, и прогремели первые аккорды популярной песни в стиле рок. Он нехотя выудил его оттуда и сонно глянул на экран. Звонил Шервуд. Мэл перевёл мобильный на беззвучный режим и сунул его назад. — Я позже тебе позвоню, — шевельнул он губами, но сон как рукой сняло. Он уставился в потолок, слушая скрип цепи клетки. Птицы уже угомонились и готовились ко сну, тихое щебетание говорило о том, что они мостятся друг к дружке. Хотя некоторые, самые неугомонные, продолжали летать из одного конца купола в другой.***
Уже приняв душ и переодевшись в домашнюю одежду, Мэл взял со стола яблоко и, накинув на клетки тёмные покрывала, выключил свет и ушёл в другую комнату, где в ночи сияли голубым три компьютерных экрана. Мэл разлёгся в мягком, вращающемся кресле, обитом белой кожей, и закинул ноги на стол. На экранах плавала движущаяся картинка. Горный пейзаж с живым водопадом — одинаковый на всех трёх экранах. Малкольм готовился играть роль. С хрустом вгрызся в кислотно-зелёное яблоко. «Что же ты задумал, Лайош? Усидеть на двух стульях?» — размышлял Мэл, пережёвывая сочные кусочки и вытирая капли сока с губ. Летом Лайош говорил о преемственности, а сейчас вроде как согласился, правда только на словах. Но при этом ни слова не было сказано о переписи документов, ни слова об отписании имущества, ни слова о передаче прав на имя Малкольма Барнса. Или, хотя бы на Шервуда и Роско, как планировал Мэл. Поднять эту тему Мэл не мог. Это не этично. Лайош в любом случае должен заговорить об этом по своей воле. Но омега увидел, что тот ни о чём таком и не думает. Планов на ближайшее время не строит. А если он вообще решит вернуться? Такой расклад Мэлу не нравился. Он поморщился. Навязчивое бряцанье мешало думать. Он открыл глаза. Он сам барабанил пальцами по столу, и золотые часы громко стукались о деревянную поверхность. Мэл стиснул запястье рукой и слепо уставился в монитор. «На что я только подписался из-за тебя, Лир?» Лир разыскал его в Каледоне в те знойные августовские дни, предшествующие тем, пропахшим палёным мясом и звериным криком, и припёр к стенке. Поставил ряд условий, на которые Мэлу нечего было возразить. И теперь старший Барнс оказался в западне. Лир рассказывал ему свой план. Мэл молча слушал. Он был изрядно накачан, но белый порошок только стимулировал мозговую деятельность. Барнс уже представлял, как тянется к телефону, а затем рассказывает всё Лайошу, но секундная мысль тут же треснула и разлетелась на кусочки. Ещё до того, как Лир объяснил ему полный расклад, Мэл понял всё от начала и до конца. Лиру даже не нужно было это произносить: «У тебя есть два варианта, Мэл. Либо ты помогаешь мне попасть в Ремо, и тебя держат в курсе всего, что там происходит. Или же, ты сдаёшь меня со всеми потрохами. Но взять меня сейчас не смогут, несмотря на то, что ты меня видел. В таком случае я с большим трудом и затратой больших средств — делаю всё тоже самое, но ты не будешь знать ничего. Я предоставляю тебе шанс сберечь своих родных в случае необходимости, если они окажутся в зоне поражения. Я понятно изъясняюсь? Ответ мне нужен немедленно». И Мэл ответил: «Да». Прекрасно понимая, что Лир не оставил ему выбора. Кроме того, он обозначил ему свою цель: «Уничтожить Лайоша как личность». Он не сказал: «Убить», но ведь при приведении плана Лира в реальность — это возможно. Не за всем можно уследить. Никто не застрахован от случайных жертв. «Я не заинтересован в смерти членов семьи», — сказал тогда Тигр Лайоша. Мэл понял его и без объяснений. Он знал очень мало фактов, но ему подсказывали врождённая наблюдательность и интуиция. Омега много времени провёл в обществе Галлахера. Он видел, что с ним происходит, и неосознанно связал это с его прошлым, с теми годами, когда Лир ещё жил в Ремо. Но в тот его визит, Мэл будто слышал негласную исповедь Тигра. Мэл не хотел бы участвовать ни в чём подобном, нет. Кровь и разрушения — всегда были ему чужды. Он радел за дипломатическое решение проблем в любых ситуациях. Но третьего варианта он не видел. «Либо знаешь, либо не знаешь. Повлиять ты не можешь» — вот голый факт, который озвучил ему Лир. И Мэл предпочёл знать. Лир был серьёзен и абсолютно бесстрастен, запакованный в военную форму без нашивок. Выражение лица омеги в тот день было таким как у телохранителей при исполнении. Мэлу даже в голову не пришло, что Лир может шутить. Не появилось желания засмеяться, не захотелось похлопать его по плечу и сказать: «Ты что, старина? Ты что? Попроще лицо, что ты такое мелешь?» Потому что Мэл знал, что ему не ответят с лукавой усмешкой: «Ты что, повёлся, кретин? Ха-ха-ха!». У Галлахера постоянно текла кровь из носа, а он прижимал к ноздрям замусоленный, весь в крови, платок. Но говорил он жёстко, твёрдо и мало, заключая ужасный смысл в короткие, отрывистые фразы. Мэл растёр рукой затёкшую шею. А потом случилось Ремо. И огонь. И дым. И крики, и рычание. Но паники не было. Мэл играл свою роль безмолвного наблюдателя, не испытывающего ничего — даже вины. Мысли о том, что сам допустил эту ужасную расправу, он смело гнал. Мэл стал тенью, сопровождающей Тигра во всех его разрушениях. Мэла никто не видел, даже не догадывался о его присутствии. В чёрном дыму невозможно было бы различить его лица. И он беспрепятственно перемещался по всему имению. И дыма горящей конюшни он тоже наглотался сполна. И всё завертелось как в дурном сне. Шум вертолётов, необъятный лес. Визг, крик и сухой треск, щелчок на забрале ружья, труп волка, труп человека. Штурвал в руках, а перед глазами густая пелена слёз от ветра. Голоса, светло-русые волосы, бесконечная мешанина образов. Кровь на руках и ногах. И поселившийся в душе страх. Мёртвые сны без сновидений и необъяснимая тревога. Часы беспробудного кайфа и беспробудный сон по двое суток. Это всё было так давно, будто в прошлой жизни. Лир не сказал ему, как быть дальше. Лир не знал, что Мэл натворил потом, не мог знать. Мэлу не хватало его. Галлахер бы легко нашёл способ решить его проблему. Но его больше не было рядом. — А взамен что? — В смысле? — Что ты дашь мне взамен? — А что ты хочешь? — Хочу получить всё и немного больше. Долгое молчание. — Ты получишь всё. А немного больше – это?.. — Последний секс с тобой. — Сейчас я просто не в состоянии. А потом — нет. Неважно, выживу я или нет.***
Мэл долго размышлял, как ему выпутаться и остаться в том положении, в котором он находится в данный момент. В положении «Без пяти минут преемник Лайоша Варга». Он прекрасно понимал, что ему не простят того, что простили Лиру. Мэл не думал, откуда это знание, но оно не подлежало сомнениям. Его не простят ни за что, и он не получит то самое «всё». Любой неосторожный шаг, и Лайош перекусит ему хребет. Лиру сошло с рук уничтожение Ремо, Мэлу же — не спустят и пол ногтя. Поэтому он сделал всё, чтобы никому в голову не пришла даже мысль о его возможной причастности. Он шмыгнул носом и размял руки, посмотрел на экраны, но тут же отвлёкся. Достал сотовый и набрал Шервуда. Тот ответил спустя два гудка. — Привет. Ты не хочешь на днях съездить в Ратимор?.. Ну. Там даже воздух целебный. А уж какие санатории… Ру, не будь таким угрюмым… Нет, приезжать не надо. Я отзвонюсь. Скажу, когда забронирую места. Они нарасхват, — Мэл улыбнулся. — Ждите. Ро тоже берём… Не перестану, Ру. — Мэл громко хохотнул. — Всё-всё, Шервуд. Отбой. Малкольм отложил телефон и поднял голову, несколько раз щёлкнул мышкой, экраны оживились. Его лицо стало сосредоточенным, утратило ту весёлость, с которой он дразнил так не любящего короткие клички брата. Он подтянул наушники с микрофоном и водрузил массивную технику на голову. — Дай мне изображение и выведи меня им на экран, — проговорил он в микрофон. На трёх мониторах одновременно появилось цветное изображение просторной комнаты под разными углами. Ближе всего к камере был расположен мольберт, возле которого копошился невысокий паренёк, больше напоминавший ребёнка. Его светлые волосы стояли дыбом, а на темечке соединялись в подобие конуса, будто голову этому ребёнку облизала корова. — Джейми, — позвал Мэл. Мальчишка повернулся и посмотрел мимо камеры, на стену справа от «глазка». — Алекс! — пропел он мягким тенором. — Ты давно не появлялся. — Прости, Джейми. Были важные дела. А где Шон? Я его не вижу. — Он в туалете, — просто ответил паренёк, разведя руки в стороны. — А ты когда к нам приедешь? — Я думаю, не раньше, чем через неделю. У вас всё хорошо? Как себя чувствуешь? И Шон тоже. — Всё нормально… — Покажи, что нарисовал за эти два дня. Ой, прости, — осёкся он, увидев строгую морщинку на лбу Джейми и мгновенно сжатые губы. — Всё время забываю. Написал. Джейми послушно побежал к левой стене, Мэл посмотрел на левый экран. К стене прислонялось приличное количество исписанных холстов. Мальчишка вернулся назад к своей точке обзора с целой кипой холстов и стал демонстрировать по одному. По первому вереницей бежали огромные гусеницы, стилизованные под коней, на другом был нарисован белобрысый мальчик, точная копия Джейми. Юное дарование рисовало в основном то, что видело вокруг. Даже его самого — Мэла, Алекса для него, в наушниках и на широком экране во всю стену. В обзор правой камеры попал Шон, вышедший из туалета. По дороге к основной комнате он неловко поправлял постоянно сползавшие штаны. Мэл приметил, что парень похудел, хотя их обоих исправно кормили. Может быть, он отказывается от еды? Малкольм почесал шею. — Шон, — окликнул его Мэл, когда мальчик появился в зоне видимости центральной камеры. Шон его проигнорировал и сел в креслице позади мольберта Джейми. Теперь он молча смотрел на Мэла своими грустными васильковыми глазами. Малкольм нажал несколько клавиш, и на обоих боковых экранах картинка разделилась на девять прямоугольников. Теперь он видел со всех сторон остальные две комнаты, туалет и душевую. — Джейми, — вдоволь насмотревшись в тоскливые глаза родного брата, переключился Мэл, испытав очередной укол совести и вины. — А вон там что за картина? Ты мне её не показал. — Она не получилась. Я попрошу Конни завтра выбросить её, — ответил тот. Когда Мэл разговаривал с ними больше пяти минут, он начинал нервничать. Едва сдерживался, чтобы не начать оглядываться по сторонам. Он хотел ускользнуть от молчаливого взгляда, который неотступно преследовал его. Шон, в отличие от Джейми — не говорил. Джейми же говорил много и охотно, но ничего не помнил. Что помнил Шон, Мэл не знал. И ему казалось, что грустный взгляд Шона — это немой упрёк. Это громкий, скрытый крик: «Верни нас домой». — И всё же. Покажи. Её же всё равно выбросят, — проговорил Мэл, медленно переведя взгляд с Шона на жизнерадостного Джейми. Джейми вздохнул, нехотя поднял увесистый холст и повернул картину лицом к Мэлу. — Т… Джейми, — Мэл чуть не назвал его по имени — Тео, и провёл рукой по волосам. — Это же прекрасная картина. Не выкидывай. Оставь для меня, — попросил он ласково. Он залюбовался изображением неизвестных птиц в клетке. — Чем она тебе так не нравится? — спросил Мэл. — Дурацкая же. Смотри, у них головы непропорциональны. И вообще здесь всё не получилось, как я хотел, — капризно проговорил мальчишка. — Всё равно оставь. Я её заберу. Расскажи мне, что было на ужин. Вы хорошо поели? Джейми принялся рассказывать о жареной курице с запеченной картошкой и о том, что Шон съел всё подчистую. Мэл слушал, переводя взгляд с Джейми на его картины, а с них на Шона, который неподвижно сидел в кресле и равнодушно смотрел на него этим невыносимым взглядом, полным печали. Его футболка чуть задралась, и Мэлу были видны отметины волчьих зубов на его боку. Они давно зажили, но одним своим видом напоминали о той ночи. Несмотря на то, что близнецам уже было по девятнадцать лет, он видел в них детей, мальчиков. Есть люди: «до смерти — щенки», близнецы Винс и Тео как раз и относились к таким людям. Они практически не менялись. Их тела сохранили детские припухлости, в лицах читалась детскость и лёгкое удивление, присущая мальчикам. Его братья были особенными, ни на кого непохожими, грациозными и нежными омегами. Даже подростковый период прошёл гладко, без единой истерики или странности, без протестов и бунтарства. Они оставались детьми, ласковыми и нежными как котята. Мэл слушал Тео, который теперь звался Джейми, и размышлял о том, как ему быть. Сколько ещё он сможет держать их взаперти, пряча от мира? Если бы только Шон не молчал, если бы он общался хотя бы с помощью ручки и бумаги и не смотрел этим странным взглядом, возможно… Но как? Их давно похоронили, оплакали и уже почти оправились от их смерти. Как он их вернёт? Если бы он тогда не испугался, что близнецы расскажут о том, что видели его… И это не вскрыло его причастность к разгрому Ремо, если бы вернул их сразу — ему не пришлось бы делать ничего подобного. Но вместо этого он отвёз их в пригород Каледона и спрятал. Теперь их знание не имело значения, но его вина перед ними и всей семьёй росла день ото дня. Так, как их вернуть? Он давился этой виной, оплакивая пустой ботинок, его рвало ею. Мэл позорно струсил. И своей трусостью предал и младших близнецов, и всю семью. «Папа. Вот близнецы. Я держал их почти четыре месяца взаперти в надёжном месте, потому что они видели меня в конюшне. Прости, папа». — Так, что ли? Или привезти их домой и ничего не объяснять. А Тео скажет — это же Алекс, он разговаривал с нами через телевизор. Мэл задавал вопросы Джейми и слушал щебетание нежного тенора. Он чувствовал себя последней скотиной, но сейчас ничего не мог поделать. — Мы так хотим гулять. Почему нам нельзя выйти отсюда, Алекс? — Я скоро приеду. Пойдём гулять, Джейми, обещаю.