"Ты самая мятежная душа, Что бродит одиноким огоньком По белу свету. Мне с тобой покоя нету, Одинокая мятежная душа".(с) Ночь без тебя
Карсис. Июль Лайош застал Калиса за куревом. И не просто куревом. Мальчишка восседал на его кожаном кресле с дубовыми вставками, закинув ноги на огромный итальянский стол, и бурно кашлял. Калис пытался осилить сигару. Не услышал вернувшегося с прогулки Лайоша. Тот так и застыл с сыном в одной руке и собачьим поводком в другой. Калис сумел его удивить. Мальчишка давился и почти задыхался, он весь позеленел. И обнаружил Лайоша только, когда тот расхохотался. — Ты что творишь? А?!.. Калис поднял расфокусированный взгляд и рывком убрал ноги со стола — ему сильно дало в голову — это бросалось в глаза. В руке он теребил многострадальный огрызок сигары, сдирая ошмётками покрытие. От неё оставалась половина, когда Лайош уходил. — Ну и зачем? — спросил он, передав ребёнка няне, и принялся открывать все окна в кабинете. — Хотел узнать, как это — курить. — Ты же не переносишь дыма сигарет. Ох, горе ты. Калис так сильно кашлял, что у него слёзы брызгали из глаз. — Майло, а ты как проглядел? — обратился Лайош к няне. — Двери очень глухие, — растерянно развёл руками Майло и скрылся с глаз. — Ну? — Что, ну? — Калис стучал кулаком по груди. — Понравилось? Ещё хочешь? Смотри, — смеялся Лайош, доставая хьюмидор из ящика в столе. — Убери, — фыркнул Калис и отвернулся. — Ужасная гадость. — А коньяк хочешь? А водку? Это что за фокусы, а? — трепал его по голове Лайош. — Только вернулся от Нэйта и сразу за сигару взялся. Перенервничал там? — мужчина вжался лбом в лоб мальчика, сотрясаясь от смеха. — Пора начинать тебя лупить. Где мой ремень для курящих недомерков? Кошмар! — Хватит!.. — крикнул Калис и тоже рассмеялся. — Я всё понял! — Нет же! Ты у меня сейчас всю коллекцию скуришь!.. — придвинул он к нему хьюмидор. Калис спрыгнул со стула и побежал, Лайош схватил коробку сигар и ринулся за ним. Они смеялись, бегая по всей квартире. Мужчина продолжал подтрунивать над ним. В дальней комнате кричал Левенте, пока Майло готовил ему смесь, а Раэ с громким лаем носился за хозяевами, не понимая правил странной игры.***
— Скоро придут гости. Не вертись под ногами, — проговорил Лайош. Он пил кофе в картонном стакане, который принёс ему Майло из кофейни возле дома. — Опять? Так много людей. Два дня назад же были эти... Мэл и Гидеон. А сегодня кто? — Калис был не в восторге от гостей. Любых гостей. — Ты одичал на океане, по-моему. У меня большая семья. Сегодня — Волчата, — пожал плечами мужчина, копаясь в телефоне. — Какие Волчата? — нахмурился Калис. — Которые хотели тебя съесть, но решили, что ты не вкусный. Калис хмыкнул. Лайош пристально вглядывался в экран смартфона, склонившись над столом. Его пальцы всё сильнее сжимали стакан с кофе. Калис крикнул за секунду до: — Лайош, кофе!.. — и вскинул руку. Но стаканчик не выдержал и взорвался. Горячий, дымящийся кофе залил мужчине руку и рубашку. Такого крика Калис ещё не слышал.***
Майло забинтовывал Лайошу руку после того, как мужчина полчаса держал её в ледяной воде. На груди тоже был небольшой ожог, но рубашка немного спасла ситуацию. — Лайош, на вас лица нет, — проговорил омега, не решаясь посмотреть ему прямо в глаза. Даже от няни не ускользнуло — Лайош весь потемнел. Майло чувствовал, что не только в ожоге дело. — Всё нормально. Бинтуй. В комнату заглянул Калис. — Ты говорил, придут Волчата. А там — Аранис, — почти капризно проговорил мальчик. — И этого принесло. Открой, в чём проблема? Мальчик закатил глаза и громко протопал к двери. — Я же сказал, что говорить с ними буду наедине, — жёстко произнёс Лайош, едва Аранис показался в проёме. — Я на всякий случай приехал, — рассматривая его руку, ответил старший брат. — Вдруг, что. — У меня не бывает — вдруг. — А что с рукой? — Кофе, — буркнул Лайош и прислонил руку ко лбу козырьком, опираясь локтем на кресло. Майло уже почти закончил. — Не бывает, значит, вдруг. — усмехнулся альфа. — Аранис. В этом доме не будет драки. Я выкину вас всех, только попробуйте, — погрозил пальцем младший Варг. — Ты какой-то не такой. Что-то случилось? — Аранис взял со стола дольку апельсина. — Случилось, — кивнул Лайош. — У меня в квартире намечается переизбыток альф на квадратный метр. Тц. — Я тебя таким хмурым ещё ни разу не видел с тех пор, как ты вернулся, — смакуя во рту апельсиновую дольку, пробормотал Аранис. — Арани. Я ошпарился, — закатил глаза Лайош. — Когда они придут, скройся где-нибудь. Я боюсь, ты будешь действовать им на нервы. — Поверь, они мне на них будут действовать сильнее. — Прошу тебя, — тише и почти ласково попросил Лайош. Едва прозвучал звонок, Аранис послушно исчез в недрах квартиры.***
Шервуд стоял, опираясь на костыли. Одна его рука всё ещё была в гипсе, как и нога, с другой его уже сняли. Лайош знал, что и вторая нога повреждена, но бинты скрыты под штаниной. Волчонок смотрел на него в упор, а Лайош пытался определить, о чём он думает. Роско прислонился поясницей к камину, стоя в защитной позе — руки были скрещены на груди. Волчата изменились, огрубели, заматерели. В синих глазах мерцала сталь. Но они всё ещё оставались Волчатами. Лайош не видел перед собой волков. Они хотели играть, изображать взрослых, но до зрелости им было ещё очень далеко. Лайош помнил, как выглядел Санни, став Волком; чётко выявлял эту натуру в детективе Ксандре. Сомнений у него не было — перед ним Волчата — глупые, игривые и бестолковые. Но от этого — не менее опасные. В первую очередь, для самих себя. И ещё он чувствовал их инстинктивный страх перед ним. Виду они не подавали, но Лайош знал — они робеют. — Ну что ж, мои дорогие племянники. Поговорим по-взрослому? Как вы и хотели. — С возвращением, — вымолвил Роско без единой капли радости. Лайош улыбнулся, обнажив клычки. Шервуд подошёл к одному из кресел у камина, медленно опустился в него и приставил сбоку костыли. — Роско, ты тоже можешь сесть. Роско лишь отрицательно мотнул головой. — Расскажете мне, как у вас дела? Чем занимаетесь? Хорошо ли питаетесь? — начал Лайош вкрадчиво, не теряя из виду ни единой эмоции в лицах Волчат. Они молчали. — Кем подавились в последний раз, и кто в планах? — Насчёт Калиса мы всё поняли, если ты об этом, — ровно ответил Шервуд. — А что насчёт Мэла? Я думаю, вы уже слышали о том, что он встретил истинного. — Почему тебя это волнует? — спросил Роско. Лайош задумался. Аранис говорил, что между ними произошёл разлад. Может так быть, что они успели решить все проблемы между собой? — Потому что незадолго до этого вы оба перегнули палку. И затишье настораживает. Мужчина внимательнее изучал Шервуда, чем его брата. Парень казался сжатой пружиной. — Шервуд. Скажи мне всё. Иногда достаточно облегчить душу, и уже нет необходимости делать то, о чём можно впоследствии пожалеть. — А ты ни о чём не пожалел? — спросил Шервуд с вызовом, двинув бровью. Лайош прислонился носом к сложенным в замок ладоням. — Может быть, о своём поступке? Когда ты укатил хер знает куда с предателем и заделал ему ребёночка — у тебя ничего, нигде не щёлкнуло? “Его надо погасить”. — Ни о чём таком я не жалею, — размеренно протянул Лайош. — Сейчас изменилось очень многое, и появились новые проблемы. Зачем копаться в том, что нельзя исправить, Шервуд? И в данный момент меня волнует Мэл. И ты. И его истинный. Если бы это был не истинный, я бы и не разговаривал об этом. Но вопрос серьёзный. — Ты так много знаешь? Думаешь, что знаешь, — невесело улыбнулся Шервуд. — С чего ты взял, что мы что-то сделаем с истинным Мэла? Мы ведь братья ему, а не враги. — Во всей этой истории меня смутила одна деталь, — Лайош водил кончиком языка по нижней губе, глядя на волчат боковым зрением. — Если бы не она... — Что за деталь? — вскинулся Шервуд. Его всегда раздражали долгие вступления. — Роско, — посмотрел Лайош на близнеца, застывшего статуей у камина. — Ты убил птичку, — Лайош сжал и разжал ладонь. — Казалось бы, ерунда... — Действительно, ерунда, — согласился Роско. — Это не имеет никакого отношения к делу. Лайош поднялся со своего кресла, баюкая обожжённую руку другой, и двинулся к Волчонку. Тот приосанился, теснее прижал скрещённые руки к груди. Лайош прислонился животом к его, глядя в глаза снизу вверх. — Ошибаешься, — прошептал он, — имеет. Даже большее, чем то, что сделал потом Шервуд. Птичка. Пустяк. Но она была дорога Мэлу, — Лайош касался дыханием подбородка Роско. — Это значит, что вы готовы убить всё, что ему дорого. — Мужчина резко отстранился. — Лир убил много твоих... Птичек. И что? — А почему вы проводите параллели между собой и Лиром? Мне просто любопытно, — он встал между креслом Шервуда и Роско. Близнецы в очередной раз промолчали. — Шервуд насильно поставил Мэлу метку. Ты, Роско, убил птицу. И ещё вы попытались убить Калиса. Теперь у Мэла появился истинный — и вы находите мой вопрос об этом странным. И отвечаете на него вопросами о Лире. Может быть, я очень глупый, но я не вижу связи. Мне кажется, вы уходите от ответа и не более того. Близнецы продолжали молчать. Шервуд двигал челюстью. На его лице зеленели остатки синяков от крепких кулаков Араниса. — Шервуд. Скажи мне честно. Что тебя заставило так поступить с Мэлом? В Ремо мне казалось, что ты действительно... Если не любишь его, то очень дорожишь им. Но твои поступки говорят об обратном. Ты мстишь ему вместо Лира за то, что тот поломал уклад, к которому ты привык? Лайош наклонился к Волчонку. А тот вздохнул — горячо и печально. — Я сам не знаю. Лайош, я знаю, что не прав. Знаю, — парень зажмурился. — Но уступить теперь — выше моих сил. Мне кажется, что если я сдамся и отпущу его полностью... Потеряю всё. Роско опустил руки, с его лица сошла строгость, он на несколько секунд обнажил внутреннего мальчика. Лайош положил ладонь на плечо Шервуда, мягко погладил. — Продолжай. — Мне больно, — признался Волчонок. — Даже то, что близнецы оказались живы — не облегчило эту боль. Она мне непонятна, и я не знаю, что с ней делать. Я люблю Мэла, как бы оно не выглядело со стороны. — Тебе стало легче, когда ты подрался с Аранисом? — Немного, — кивнул Шервуд. — Так, — младший Варг прокашлялся и сел на подлокотник кресла Волчонка. — Теперь по существу. Ваша истерика, которая никак не заканчивается, опасна. Вы можете натворить бед. Я не хочу этого. Потом уже никто ничего не исправит. Я всё-таки проговорю вам. Истинный альфа Мэла находится под моей защитой. Я ставлю вас в известность. Лайош на миг прикрыл глаза, собираясь сформулировать словами самый глубокий страх, живущий в глубине души любого альфы, любого омеги. — Если вы его тронете — я костьми лягу, но вы не будете знать покоя. И я вам клянусь — если вы найдёте своих истинных — я прикажу перерезать их в постелях. Ваших. Истинных. Омег. Я не пощажу ни вас, ни их. Телепат добился нужной реакции своей речью, прозвучавшей ровно и без эмоций. Волчата напряглись, переглянулись и уставились на него. В глазах мелькнул испуг. Этого проявления было достаточно с учётом того, что никаких истинных у Волчат пока не было. Но эта угроза — страшнее угрозы убить родителей. Лайош использовал запрещённый приём, понимая, что Аранис не сможет драться с ними бесконечно. Помимо этого, Аранис даёт им то, что они хотят — альфам в радость лишний раз покататься в пыли и собственной крови. Волчата не смогли скрыть эмоции — те калейдоскопом сменялись на их лицах. И страх, и злость, и ощущение западни. Они предупреждены. Глубинный страх не позволил им больше перечить. Лайош связал их по рукам и ногам. По реакции Волчат мужчина понял для себя — они собирались убрать Гидеона. Да, возможно, вышло бы как с Калисом. Но от случайности никто не застрахован. Теперь, обдумывая эту идею, они каждый раз будут вспоминать его слова. Лайош посчитал, что на данный момент этого достаточно. — Свободны, — холодно проговорил он. Роско отлип от стены, а Шервуд замешкался с костылями. — А можно... Посмотреть на Левенте одним глазком? — неуверенно попросил он, и Лайош покосился на него, смерил внимательным взором. Близнец терпеливо переждал это хладнокровное прощупывание. — Можно. Идёмте.***
— Как великодушно показать им ребёнка. Ты мне-то его неделю назад показал, — усмехнулся Аранис, когда близнецы ушли. — Ты слишком строг к ним. Они всё такие же дети, — махнул рукой Лайош, закуривая сигару. Аранис заметил его быстрые и нервные движения, его брат долго щёлкал зажигалкой, теряя терпение, пока альфа сам не поджёг ему сигару. — Да, взрослые дети. Да, жестокие, но они не так глупы, и совсем не звери. До зверей им далеко. — Ты просто не видел, что и как они творили. Это надо было видеть. И ещё Мэла. Это сейчас он успокоился немного. Они сильно довели его. Я думал, он снова за наркоту возьмётся. — Презираю альф, — закатил глаза Лайош. — Даже меня? А если Лево будет альфой? — Ты исключение. Один на тысячу. Я всем богам молюсь, чтобы он был бетой. И... Кроме того, ты сам был не ласков с Мэлом. — Ты стал религиозным? Я не мог иначе, — всплеснул руками Аранис. — Как я должен был себя вести? Он... — Ни один из Барнсов не справится с властью. Теперь я вижу это чётко, — закусил губу Лайош, объятый сизым дымом. — Одна мысль о ней сводит их с ума. Я не знаю, что делать. Я рассчитывал на Мэла, но... — он потряс головой. — Нет... Нет... Нет... — Ты прав. Им кружит голову. Ты, кстати, так и не сказал, что думаешь делать... — Я в подвешенном состоянии. Не могу дать точный ответ. С одной стороны хочу продать всё к чертям, а с другой — у меня нет уверенности в завтрашнем дне. — Ты же не о деньгах? — Нет, конечно. — Мне кажется, что-то случилось. Ты сегодня... — Аранис. Ничего. Не. Случилось. — Как скажешь, — ответил старший Варг, не поверив ему. — Что думаешь о Гидеоне? Кто он в твоей системе животных? Лайош причмокнул и затушил сигару. — Мне показалось, мотылёк. Здоровенный такой, ночной. — И чего от него ждать? — Самосожжения. Ким Города сменялись один за другим, им терялся счёт, они сливались в один — бесконечный. Европа напоминала безвыходную сферу: пейзаж почти не менялся, архитектура различалась, добавлялись пляжи и моря; климат то обжигал сухостью, то наполнялся влагой; солнце то выглядывало, то пряталось за бесконечными тяжёлыми тучами. Иной раз дожди сутками поливали города. Но основным городом оставались самолёты и поезда, и разница почти не чувствовалась. Люди были одинаковые, их языки отличались скоростью, звуковым набором и произношением, но обсуждали они все одно и тоже. В каждом новом городе он представлялся новым именем, меняя случайных попутчиков как перчатки, слушал истории их жизни, если понимал язык, делился чем-то сам, но едва они уходили — исчезали из жизни навсегда. Сегодня его звали Ким. Вчера — Тайлер. Завтра его будут звать Давид. Это забавляло. Ким любил танцевать. Он использовал трость и в качестве подспорья для танца, и в качестве опоры. Где-то на итальянском побережье, у гостиницы, Ким быстро и ритмично отплясывал, отдаваясь танцу целиком. Он легко запоминал движения. За время путешествий, он часто наблюдал за музыкантами и танцорами, и теперь легко воспроизводил подсмотренные танцевальные связки. Босой и расслабленный изрядным количеством розового вина, Ким подскакивал на песке, подбрасывал и прокручивал над головой трость, точно зонтик. Ему не было интересно — смотрят на него или нет, а если смотрят, то что думают. Тело легко и точно соприкасалось с быстрыми мотивами, он не заметил, как люди расступились, освобождая ему место, и окружили. Они кричали и подбадривали. Ким даже не чувствовал больной ноги, ему лишь хотелось двигаться на радость самому себе, отдавая танцу всю энергию, всё, что у него было за пазухой. Несколько раз он споткнулся, но неизменная трость выручила, лёгкие отступы лишь добавляли его танцу жизни. В конце концов он упал на колени и проехался по песку, волнообразно двигая голыми плечами. На южном побережье он расхаживал исключительно в коротких, хлопковых шортах, да в перетяжках на бедре и колене. В голове свистел вольный ветер, переплетаясь с шумом набегавших ласковых волн средиземного моря. Вернувшись в открытый бар, он сразу почувствовал навязчивый взгляд, запутавшийся в его затылке. Он осязал его уже давно, но теперь ощущение обострилось. Ким развернулся и сложил руки на широком набалдашнике деревянной трости. За барной стойкой сидел он. Тяжёлый и напряжённый, со взглядом зверя под опухшими веками. Он держал стакан с алкоголем, накрыв его сверху, и не сводил с Кима пронзительных, тёмных глаз. Разряд тока пробежал по позвонкам, прошил каждую клетку, распространился от верхнего позвонка в стороны — по рёбрам, и гулко упал на пупок, а с него — ещё ниже. Ким не замечал разгорячённых, пьяных тел, он смотрел только на него: сутулого и сильного, пахнущего мокрым асфальтом и грозами, сверкавшего изнутри настоящей тьмой — и Ким утонул в ней, увяз по самую шею. Ким побежал. По бёдрам разливалась гнетущая истома, ветер в голове свистел всё сильнее. Он нёсся по пляжу и не оглядывался, прекрасная зная — по его следу идут, не сокращая дистанцию, но и не теряя из виду. Ким задыхался. В гостинице не стал ждать лифта, помчался стремглав по лестнице, используя трость как шест. Он перепрыгивал через три ступеньки. Топот чужих ног догонял. Ворвавшись в номер, не включив свет, он кинулся к подставке для телевизора. В первом же ящике нащупал складной ножик, щёлкнул, и свет полной луны отразился от металлического острия. В открытые настежь окна влетал морской бриз, бурливо играя прозрачными занавесками. Ким встретил его на пороге, резко выбросив перед собой нож. Зверь оскалился, обнажил зубастый рот. Ногой захлопнул дверь. Ким усмехнулся, отступив на шаг. А он настиг его одним прыжком, вжал в стену, вдавив ладонь ему в грудь, другой — выхватил нож, Ким легко разжал пальцы, и тоже усмехнулся. Отброшенный ножик глухо упал на кровать. Ким подсмеивался, и его смех походил на утробное рычание. Крепкая рука одним движением разомкнула его тонкие шорты, вторым забралась в мокрые насквозь боксеры. Ким в очередной раз задохнулся. А зверь жёстко вставил в него четыре пальца, глядя в глаза, и быстро задвигал ими. Он продолжал скалиться, трахая его рукой. Ким выдыхал часто и шумно, со стонами, не в силах отвести от него глаз. Его рука легла зверю на плечи, сам Ким дёргался у стены насаженной на булавку бабочкой. Разгорячённый танцами, бегом и вином, Ким был напряжён и одновременно податлив. По его ногам текла смазка, пропитывающая медицинские жгуты на правой ноге, а Ким ловил ртом воздух. Зверь не прикасался губами к его губам, лишь едва задевал, но его горькое дыхание жгло лицо. Выдернув из него руку, мужчина повернул Кима лицом к стенке, рывками спустил шорты на щиколотки, мгновение он мешкал, разбираясь с брюками, а потом одним движением вставил член на всю длину. Ким задрал голову, сцепив зубы и прорычав. У него давно не было секса. — Говори. Ксандр, трахай меня жёстче, — голос дрожал от напряжения, пронзённый сдавленным рыком. Ким облизнул губы, ощутив жёсткий толчок, чужие бёдра больно ударили по его твёрдым ягодицам. Он прошептал требуемое на грани стона. Ксандр нащупал его руки, поднял над головой Кима, держа запястья в грубой хватке, прижал их к стене и размашисто задвигался на предельной скорости. Ким опять задохнулся, а после хрипло вскрикнул, а затем ещё раз и ещё. По его спине скользила пульсирующая жаром ладонь, она же проходилась крепкими ударами по ягодицам. — Ксандр, жёстче! Трахай жёстче! — севшим голосом прошептал Ким, сжав веки. Ксандр не церемонился — то сокращал амплитуду, терзая его грубыми, сильными толчками, то увеличивал — не теряя скорости. Оба рычали. В какой-то момент в комнате включился приглушенный свет от лампы, висевшей над входом в номер. Кто-то из них задел выключатель. По спине Кима скользила напряжённая рука, а внутри него всё горело. Ему казалось, он слышит, как стучат друг об друга их кости. Ксандр сжимал его шею сзади и вбивался, громко шлёпаясь яйцами. Влажно втягивал воздух и постанывал, требуя произносить единственную фразу. Ким произносил её всё чаще и чаще — и на десятый раз его голос поднялся до визга. Ксандр резко остановился и вышел, толкнул Кима к распахнутому окну, где тот низко склонился, вцепившись пальцами в белую гладь подоконника, пошире расставил дрожащие ноги и с жаром взвизгнул от нового проникновения. Колючая щетина коснулась его между лопаток, мокрый рот пошло вжался в межпозвоночную впадинку, Ким прогнулся в спине и широко открыл рот, громко выхватывая куски свежего, ночного ветра. В глазах двоилось. Ксандр шлёпнул его по ягодице и тут же огладил. Набрав прежний темп, мужчина схватил плечи Кима у самой шеи и стал неистово насаживать его на себя, дыша при этом загнанным зверем. Ким слизал каплю пота, скатившуюся на верхнюю губу. Ким всхлипывал от солёной влаги, затекавшей в рот. Больше не слышал ветра, только пошлые, влажные шлепки и хлюпанье. Ксандр сделал несколько залпов из зубодробительных толчков, от которых у Кима сводило зубы и скулы. Выбил из Кима с десяток протяжных, рычащих вскриков и резко вытянул член. На поясницу Кима лилась горячая сперма, пока он прижимался щекой к прохладному подоконнику и остервенело себе дрочил. Он был близок к обмороку. Но передохнуть ему не дали, Ксандр обхватил ладонью его лицо, надавил предплечьем на рёбра и заставил оторваться от поверхности. Ким понял, что его придирчиво изучают. Взгляд чёрных глаз Ксандра пробирал до жгучего озноба и мурашек. Мужчина ничего не говорил, его губы блестели красным в тёмной, заросшей щетине. Насмотревшись, Ксандр резко прервал зрительный контакт и швырнул Кима на постель, сам прыгнул сверху, сжав двумя пальцами его подбородок. Ким мелко задрожал от почти целомудренных поцелуев сжатыми губами. Закинув ноги Кима себе на плечи, Ксандр приподнял его поясницу над кроватью и снова вошёл. Его обмякший член быстро наливался силой. Ким и сам приподнялся, чтобы обвить руками его шею. Они снова забились в бешеных фрикциях, теперь уже лицом к лицу. Ким не пытался его поцеловать. Как и Ксандр. Только обжигали друг друга дыханием, а Ким, порой, и оглушал пронзительными криками. Ким содрогался всем телом и старался двигаться в такт. Его тугой шов внизу живота налился тягучей болью от напряжения, но Киму было всё равно. Он твердил подстёгивающую Ксандра фразу и добавлял: “Ещё”. А потом выкрикнул срывающимся голосом: — Ударь меня! Ксандр, жёстче!.. Ударь!.. Мужчина прижал его к постели, удерживая за основание шеи двумя руками. Лицо Ксандра, застывшее в жёсткой гримасе с обнажёнными зубами, беспрестанно мельтешило над Кимом. Но он не выполнял его требование. — Ударь! — снова выкрикнул Ким, скрестив ноги у него между лопаток. — Только не такого красавчика, — пробасил Ксандр, его голос тоже сел. Ким ударил его сам раскрытой ладонью, раз, другой и третий. Ксандр начал уворачиваться, скалясь в ухмылке и ловя его руку в полёте. — Ни за что. Его пальцы затерялись во влажных волосах Кима на макушке, сжали у корней. Ким тёк всё сильнее, а лёгким было тесно в клетке рёбер. У Ксандра на лице отпечатались красными следами оплеухи, а глаза налились кровью. Он начал кусать Кима за плечо и ключицы, свободной рукой дроча его истекающий смазкой, разбухший член, помещавшийся в ладони, пока Ким не излился, сильно сжав мужчину в себе. Чуть позже Ким сам его оседлал. Они трахались несколько часов подряд, пока не заснули, потеряв все силы.***
Ким спал, глубоко и мерно дыша. Ксандр молча курил, лёжа рядом с ним на кровати и выпуская дым в потолок. От нескольких сильных оргазмов до сих пор ныли бёдра. Мужчина легко похлопывал Кима по боку и потирал тыльной стороной ладони свой слезящийся глаз. “Если бы не знал, кто он, решил бы — элитная шлюха, на которую в жизни не заработаю. Блять... Как же хорошо”. Ранний рассвет пробивался сквозь сумерки, налетал на спящего Кима солнечными зайчиками. Он будто почувствовал их и пошевелился, открыл слепые ото сна глаза. — Выспался, гетер? Ким задал оборванный вопрос: — Почему?.. — Адреналин. Такие ночи бывают раз в жизни, может, два. А ты? — Пообещал себе переспать с любым, кого захочу. — Скольких осчастливил? — Ты первый за два месяца. — Лестно. Буду внукам рассказывать, как отец наследника Варга визжал подо мной развратной сучкой, — усмехнулся он. Глаза Кима расширились, но он не пошевелился. — Я шучу. Расслабься, — хмыкнул Ксандр и потряс его, надавив пятернёй на спину. Карсис Лайош почувствовал мимолётное облегчение, оставшись один. Но оно сразу сменилось неподъемным камнем в груди, вытеснившим даже сердце. Мужчина склонился над столом, вытянув руки и сжав край стола с обратной стороны. Заскрежетал зубами и зажмурился, глуша боль нечеловеческим усилием воли. Сбоку от него лежал мобильный телефон, который хотелось спустить в унитаз. Ещё хотелось разбить всё вокруг, но Лайош держался. Держался и рычал сквозь зубы. “Сука! Сука! Сука!..” Фотографии, присланные ему с утра, разрывали его самообладание на кусочки. Вызывали стремление поехать в Италию, ворваться к Лиру и задушить... А потом зацеловать. А потом опять задушить. Убить этого мужика, чьего лица на фото не разглядеть, и задушить Лира в объятьях, оттрахать, разорвав на нём штаны и избить до полусмерти. Но в голове звенел смех его убийцы. Вихрем кружились не сказанные слова: “А что такое, Лайош? Тебе же нравится, когда меня трахает кто-то другой. Смотри, любимый, смотри...Смотри... Смотри...” Лайош не двигался несколько минут. Лишь приглушённо стонал, втягивая носом воздух. Даже мысленно возразить было нечего.