"Подари мне первый танец, забери меня с собой, Я повсюду иностранец, и повсюду я вроде бы свой. Словно лодка в океане, затерялся берег мой. Я повсюду иностранец, забери меня, мама, домой".(с)
Ратимор. Август Лайош сам привёз Калиса к Нэйту. Они сидели в машине, пока мальчик застёгивал свой переполненный рюкзак. Мужчина знал — там, помимо других его вещичек, та самая деревянная коробка. Он не торопил его — барабанил пальцами по рулю и наблюдал за Калисом через зеркальце заднего вида. — Зачем ты каждый раз таскаешь её с собой? — Что? — Коробку. С ножом и моими волосами. В средние века тебя бы за такое сожгли на костре. Калис воровато улыбнулся и любовно погладил красный рюкзачок. — Эти вещи много мне рассказывают. — Ты хочешь много знать? Иногда знания заставляют не спать по ночам. — Я просто... Просто... Ну, она мне нужна, — мягко проговорил мальчик и улыбнулся своим мыслям. — Ладно. До понедельника. Нэйт идёт. — Хорошей дороги, — тихо сказал Калис, уже открыв дверь и выпрыгнув из машины. Лайош кивнул, но знал — никуда он не уедет. Нэйт попросил привезти Калиса не просто так, обычно он забирал его сам. Было несложно догадаться — альфа хочет разговора. Ожидания оправдались. Обняв сына, Нэйт нежно толкнул его к дому, а сам подошёл к машине и постучал по окошку. Лайош вздохнул и опустил стекло. — Привет, — Лайош нехотя посмотрел на него краем глаза. Гибкое чёрное тело льва лоснилось на солнце, крупные мышцы перекатывались под кожей, кисточка хвоста коснулась капота, блеснули сдержанные светлые глаза и посмотрели в упор сквозь очки. — Выходи. Пойдём, погуляем. — Решил пришить меня в своей деревне? Здесь никто и не найдёт, — хмыкнул Лайош и распахнул дверцу автомобиля. — Утоплю в местном болоте.***
Они шли по асфальтовой дорожке, держа свои куртки за спинами. Август выдался на редкость прохладным. Особенно это чувствовалось в Ратиморе, расположенном севернее столицы. В Нэйте было под два метра роста. Широкоплечий и ладно сложенный, мощнее и медленнее Араниса, с зализанными назад короткими волосами, прижатыми тонким, как проволока, обручем — он напоминал льва даже внешне. Лайош был ниже его сантиметров на двадцать. На его фоне он казался удивительно изящным, его пропорции сильно отличались, но он был близок к эталону гаммы. Хоть Лайош и пошёл по пути альфы, его облик почти не изменился, остался на уровне золотой середины консистенции двух типов — альфы и омеги. Лайош всегда считал себя более мужественным в сравнении с другими представителями своего типа, но на фоне Нэйта чувствовал себя слишком мелким. Это действовало на нервы. Они шагали в одном неторопливом ритме, смотрели то по сторонам, то в небо, увешанное белыми пушистыми облаками, и изредка перекидывались словами о погоде. Со стороны они походили на старых знакомых или даже друзей. Только Лайош знал — эта встреча — очная ставка двух давних, закоренелых врагов — опасных хищников — льва и гиены, чья вражда тянется из далёкой Африки. Ещё он знал, что сегодня между ними — временное перемирие. Обвинения и оправдания возможны только в паузах, в молчании. — Я хочу поговорить о Калисе, — проговорил Нэйт. Они приближались к обширному, почти дикому водоёму. — Это то самое озеро? — поинтересовался Лайош. — Да. То самое, — кивнул альфа. — Говори о Калисе. — Лайош. Он очень сильно изменился с зимы. Меня это волнует. Я не понимаю, что происходит с моим сыном, — Нэйт поглядывал на него, пригибая голову, но Лайош не проявлял никаких эмоций, озеро его явно интересовало больше. — Он стал более замкнутым, нервным каким-то. Я уже молчу про то, что переезжать ко мне он не хочет в принципе. — Ты всегда можешь забрать его полностью, закон на твоей стороне. Я препятствовать не буду. Уже говорил тебе. — Я сейчас не о законах говорю и не о том, что я могу сделать. Я пытаюсь его понять. Мне, как альфе, это непросто. Может быть, ты мне поможешь разобраться. Лайош, он часы считает, ждёт, когда поедет назад. И да, я уже показывал его психологу. Лайош резко встал как вкопанный. Нэйт тоже остановился. — Я задавал психологу конкретные вопросы. Насилие и шантаж отметён, — спокойно продолжил альфа. — Единственное, что сказал психолог — это: “У мальчика стресс от разлуки с отцом-омегой”. Моё предположение: он чисто подсознательно боится уехать от тебя, чтобы не пропустить возвращение Лира. Боится потерять последнюю ниточку, связывающую его с ним. Но это, опять же, лишь моё предположение. Я не хочу навредить ему резкими движениями. Хочет быть рядом с братиком, пусть. Но мне кажется, всё глубже. Они снова двинулись, в молчании спустились с пригорка в низину и закурили, сев на скамью, не сговариваясь — по противоположным краям. Лайош накинул куртку себе на плечи. Предосенний ветер забирался под рубашку. “Почему Калис не сказал мне о психологе? Надо будет поговорить с ним об этом”. — Я даже представить боюсь, каково тебе, — мягко и тихо заговорил Лайош. — Нэйт. Пусть между нами отношения далёкие от дружбы, я никогда не причиню вред твоему сыну. Но ты правильно сделал, что всё проверил. Это разумно. Я скажу только одно — нам обоим нужно создать ему максимально комфортные условия. Я делаю всё, что от меня зависит. И Калис действительно очень привязан к Лево. Если ты боишься, что я каким-то образом на него воздействую... Это табу. Я зарёкся. Да и смысла мне нет, ты должен это понимать. — Допустим. Но что с ним? Да, подростковый возраст, да. Но ты просто не видел, что с ним происходит, если я начинаю тянуть время и не везу его назад. Он нервничает, даже агрессивным становится. Недавно Куару чуть между глаз не дал этой своей деревянной коробкой. Что насчёт неё, кстати? Ты знаешь, что там? Калис не показывает. Но она постоянно возле него. Лайош провёл ладонями по лицу и прищёлкнул. — Там нож Лира. Тот, старый. С пантерой. Про свою отрезанную косу он благоразумно умолчал. — Вот как... — Нэйт выпустил очередную струю дыма. — Лир оставил ему его... Они помолчали. Нэйт несколько раз кашлянул. — Ты знаешь, где Лир? — Знаю, конечно. Сейчас в Барселоне, — махнул рукой Лайош. — Уже объездил на машине всю Европу, катался в Азию, потом вернулся назад. Дальше, вроде как, в Штаты собирается. — А зачем соврал? — А то ты не знаешь, — слегка усмехнулся Лайош, но тень улыбки мгновенно сошла с его лица. — Знаю. — хмыкнул Нэйт. Лайошу он показался спокойнее, чем должен. Нэйт был расслаблен. И Лайош догадался, с чем это связано. Точнее, с кем. — Он вернётся? — снова подал голос Нэйт, доставая очередную сигарету. — Я не исключаю возможности того, что — нет. Во всяком случае ко мне или к тебе. — То есть, он раздал нам обоим по ребёнку и решил всё послать к чертям? — в голосе Нэйта проскользнуло напряжение. — А вот здесь... Всё не так просто... Он договорился с Мэлом, чтобы тот отправлял ему фотографии. Мэл фотографирует то Лево, то Калиса. Я заметил это ещё в самом начале. И мои подозрения оправдались. Телефон Мэла проверили. Другой вопрос... Что сейчас с ним происходит... И как он относится к этим фотографиям... Смотрит ли вообще... — Лайош говорил растянуто, несколько раз даже запнулся. — Всё-таки не можешь не контролировать. Телефон проверил. В любом случае, это обнадёживает. Я боюсь за Калиса. Он так по нему скучает... Ещё ты сказал про коробку... — Нэйт прикрыл рот ладонью. — Калис выдержит, Нэйт. Не бойся. Он всё понимает. Тебе только кажется, что он несмышлёныш. Он понимает его и чувствует. Я даже думаю, больше, чем я или ты. — Ну. Пока сойдёмся на том, что оставим всё, как есть. — Да, — кивнул Лайош. — Он говорил тебе, что думает переехать к тебе, если Лир не вернётся к осени? Он хочет в школу. — Говорил, — Нэйт сплюнул на землю. — Ещё он говорил, что может и в Карсисе остаться — пойти в школу там. Я уже сам думаю в Карсис переехать. Я хочу быть к нему ближе. Он ускользает. — Я пробую уговорить его переехать к тебе. Это неправильно. Он не должен жить со мной. Я пытаюсь, Нэйт, честно, пытаюсь. Но, когда я завожу об этом разговор, он спрашивает: “Я тебе мешаю?” — развёл руками Лайош. — И нет, он мне не мешает. Просто так быть не должно. — Я понимаю. Спасибо, — покачал головой Нэйт. — Нэйт, я сейчас в таком состоянии... Это сложно объяснить, просто... Просто хочу сказать. Я не хотел, чтобы всё кончилось так. И поверь, мне не легче, чем тебе. Я... — он прикрыл глаза и прошептал, — раскаиваюсь. Во всём раскаиваюсь... Нэйт едва заметно двинул рукой в направлении его плеча, но тут же отдёрнул, как от огня, лишь опустил глаза и несколько раз кивнул.***
Калис копался в своём телефоне, изредка поднимая глаза на Куара, игравшего со своим лабрадором, и периодически отмахивался от собаки, пытавшейся вовлечь в игру и его. Чокки то и дело хватал его за рукава и тянул, а то и лез мордой в лицо. Мальчик хихикал, уворачиваясь от молодого пса. Он резко вскочил с дивана-качалки на веранде и убежал в свою комнату, увидев, что папа Лир в сети. Удивлённо смотрел на зелёный маячок, затаив дыхание. Очень хотелось нажать на вызов, но почему-то Калис не решался. Он и раньше видел загоравшийся маячок, но тот всегда почти сразу угасал. Сменялся серым. Лир — Это ж надо было такое сделать, чтоб теперь так мучиться, — злился Лир сам на себя, глотая третью таблетку обезболивающего за последний час. Ему приходилось дорого платить за свою любовь к движению. Он понимал, что зря перегружает суставы, но охота была пуще неволи. И он злился, без конца злился. Порой, за двадцать минут танца с тростью или несколько часов простой ходьбы, он платил часами в постели, где грыз подушку, ожидая, пока подействует обезболивающее. Чем больше он двигался, тем меньше его слушалась нога. Боль доводила его до головокружений, рвоты и обмороков, несколько раз он попадал в больницы в разных городах. И при этом ещё и удовольствие получал от боли. Она — напоминание. Напоминание обо всём. И о том, что он живой — тоже. Порой ему надоедали новые имена, и он снова становился Лиром. Одержимым идеей вернуть себе подвижность. Боль представлялась ему платой за свободу. Но сознание больше не путалось, мысли были ясными, а сон обычным. Делириум, наконец, закончился. Нет, он не спал спокойно, ему было о чём переживать. И движение — являлось одним из средств борьбы с бессонницей. Уставая от боли — он засыпал мёртвым сном. Лир боялся признаться самому себе — ему всё надоело. Абсолютно всё. И поезда, и самолёты, и машины, и люди, и моря, и пейзажи, и сама красота мира. Но он страшился остановиться хоть на минуту. А вдруг он поймёт — чего хочет? Лира пугала мысль об этом, не взирая на то, что понять себя — и есть цель его путешествия. Ему казалось, он уже знает ответ, но он продолжал считать его неверным. Поэтому так редко смотрел на фотографии, присланные Мэлом. Сегодня, в Барселоне, он весь день не выходил из номера — ему ничего не хотелось, и не на шутку разболелась нога. Лиру было тоскливо до слёз. И очень одиноко. Он выбрал гостиницу в Барселоне как можно дальше от моря. Чем больше времени проходило, тем ярче шум морских волн напоминал ему бесконечный рёв океана. Он старался ни о чём не думать. А в глаза лезли навязчивые, непрошеные образы. И он сдался, схватился за телефон. Скачал присланный Мэлом очередной архив с фотографиями и замер. Лиру было холодно в ногах, несмотря на иссушающую жару за окном. Он замотался в тёплый плед и перевернулся на живот, положил телефон перед глазами и всё-таки открыл первую фотографию. Он листал неторопливо, внимательно вглядываясь в каждую. Его маленький Лево так вырос. Руки и ноги малыша в младенческих узлах, глаза серебристо-синие и очень внимательные, улыбка светлая, невинная, такая чистая. А кожа Лево светлее, чем у Лира, но темнее кожи Лайоша. Он был весь... Молочный. Светлый, нежный, улыбчивый. Его свет бил в глаза сквозь экран, сквозь время и расстояние. Лир невольно улыбался экрану, задаваясь вопросом: “Почему волосы такие белые? Будто... Будто это сын Араниса”. Он глотал не пролитые слёзы, чувствуя как мутится в глазах. На Калиса смотреть было вдвойне больно. Лир гладил пальцами экран, его дыхание сбилось. С одной из фотографий на него посмотрел Лайош, и Лир едва ли не отпрянул. Лайчи прижимал к груди смеющегося Лево. Лир закрыл лицо ладонями, их обожгло слезами. Он сдался во второй раз, когда начал торопливо двигать пальцами по экрану. Сам не понял, как это произошло, но в трубке раздался гудок, и мгновенно ответил любимый голос, от которого внутри сжалось всё, что только могло сжаться. В горле встал ком. — Папа? — тихо, не дыша. — Калис... — прошелестел Лир, стирая солёную влагу с лица. Он не знал, что сказать. Только дышал в трубку, выдавая свои слёзы. Калис довольно долго просто слушал его и тоже просто дышал. — Папа. Пап... Я люблю тебя. Лир не выдержал и заскулил, зажал себе рот ладонью, а потом отогнул пальцы и заговорил дрожащим шёпотом: — Малыш, я тебя тоже. Тоже очень люблю. Я не забыл тебя, не думай обо мне так... Прости меня. Я скоро приеду, я буду с тобой. Ещё немного... — Ты не поедешь в Штаты?.. У Лира расширились глаза, и перехватило дух. — Нет, не поеду, — он безостановочно тряс головой. — Не поеду. Я приеду... Недели через две. Я не могу без тебя. Калис... Милый, как ты?.. — Всё хорошо, — хлюпая носом, ответил ребёнок. — Папа, не переживай. Я... Я... Это я виноват, что ты уехал так рано... Ты не должен был... Это я, всё я... — О чём ты, маленький?.. Расскажи мне о Лево. Я знаю, что вы в Карсисе. Почему ты не с Нэйтом, милый?.. — Я у папы сейчас. Я живу на неделе у Лайоша, а на выходных... — Я знаю... Знаю, котёнок. Почему? — Лево... — Я видел фотографии, мне рассказывают про вас, но я хочу, чтобы ты мне сказал... — Его все любят. У нас часто бывает семья Араниса... И Дар. И все. Его очень любят. Он здоров, ему делают массаж, он скоро научится сидеть. А я очень жду тебя, папа. Я совсем не злюсь, правда... — Лучше бы злился, — всхлипнул Лир, силясь стереть с лица нескончаемый поток слёз. — Не говори никому, что я тебе звонил. Я просто не выдержал. Мне надо было тебя услышать, моё счастье, мой котёнок... Что ты хотел мне сказать? Почему думаешь, что в чём-то виноват? Ты ни в чём не виноват... — Папа, я... Папа, я медиум, это я сделал... Я не могу молчать!.. Мне столько надо тебе рассказать... Я всё-всё хочу тебе рассказать... — Кто?.. Что?.. — у Лира разболелась голова от слёз, он плохо понимал. — Сыночек, ни в чём ты не виноват... Какой медиум?.. — Потом. Всё потом. Папочка. Я так хочу тебя увидеть... Я страшно соскучился. Папа, ты в жаркой стране? — В Испании, Калис, я в Испании. — Расскажи мне... Лир откинулся на спину, закрыл рукой глаза и начал рассказывать, что видел и слышал, каких людей встречал, и как бы он хотел показать это всё Калису. Говорил, как жалеет о том, что не забрал его с собой. Калис говорил, что он бы всё равно не поехал, что ему надо быть с Левенте. Но Лир не слушал, продолжал говорить и корить себя, и снова рассказывал о своих путешествиях. — Когда ты ещё позвонишь? Я могу тебе звонить? Лиру было больно дышать. И он понимал, что не сможет... Иначе уже завтра будет в Ратиморе, возле сына. — Нет, котёнок. Я не смогу больше позвонить, пока не вернусь. Мы скоро увидимся, сыночек, я обещаю тебе. Ты веришь мне? — Да, папочка... Я очень тебя жду, — в очередной раз сказал Калис.***
Лир ехал по трапу самолёта в инвалидном кресле, решив, что больной ноге нужно отдохнуть. Он возвращался. Забронировал домик в горах в области Каледона при оздоровительном пансионате. Он уже выбрал себе имя на последние недели. В самолёте Лир стал Микеле, Микки. Сам не знал, почему так назвался, но за два с половиной месяца успел перебрать такое количество имён, что выбор был невелик. А Микки — казалось забавным. Он улыбался своим мыслям, глядя в иллюминатор поднимавшегося самолёта.