Я знаю, сердце твоё — хрусталь, Но мне ни капли его не жаль Там внутри — снега.(с) Г. Лепс — Снега
— Зачем ты говоришь это мне? — Я расследую дело. Ты уже много мне рассказал, хоть и не замечаешь этого. Мне кажется странным то, что ты не задаёшь вопросов. — Мне неинтересно. — Врёшь. Тебе очень интересно. Я готов был стать ему кем угодно. Я его любил. — А он тебя? — Ни капли, чего никогда не скрывал. Ксандр не удивился, обнаружив в своей квартире Варга. Кинув ключи на тумбочку, Ксандр разулся. Лайош сидел в его любимом кресле. Детективу это не понравилось. — Ключи от всех дверей Карсиса? — Именно. — Волосы подстриг. Отрасти, как было. Тебе не идёт. — Ксандр поводил пальцем в воздухе и упал на диван. Волосы Варга теперь лежали аккуратным конусом и едва доставали до лопаток. Мужчина сидел боком. Гаммы несколько секунд прожигали друг друга глазами. — Сыграем? — Варг развернулся полностью, он держал в руках коробку с шахматами. — Мне лень. Ты всегда выигрываешь. И положи на место, ради бога, Лайош! Твой пафос знает границы? Я уже понял, чего тебя принесло. — А я — нет. — пожал плечами Лайош, бросив коробку на стол. От грохота деревянных фигурок внутри Ксандр вздрогнул. Лайош и бровью не повёл. Каменное спокойствие Варга никогда не предвещало ничего хорошего, и Ксандру это было хорошо известно. — Скажи мне, Ксандр, почему ты решил поискать убийцу Руди в заднице Лира? — Чтобы знать наверняка — его там нет. Лайош цыкнул, прикрыв на секунду глаза. — Это месть? Ксандр присвистнул. — Так малой не просто инкубатор. — он даже сел ровно, изображая интерес. Лайош резко поднялся и шагнул к нему, схватил за грудки и прижался губами к губам. Ксандр зашипел, обхватил его голову, попробовал разжать его рот языком, но мужчина прикусил его за губу и плюнул, оттолкнул. Ксандр усмехнулся и скривился одновременно, потирая затылок, а другой рукой стирая с губ слюну. — Вот сука!.. Варг снова застыл неприступной скалой, сканируя его глазами и водя пальцем по линии верхней губы. — Верно понял. Его вкус до сих пор на моих губах, — хмыкнул Ксандр, глядя на Варга с азартом фаталиста. — Тебе жить надоело? — Лайош прищурил чёрный глаз. — Так, — Ксандр поднялся и поправил рубашку, обтёр губы ещё раз — теперь воротником. — Ты ждёшь объяснений, я верно понял? Они тебе точно нужны? Лайош не ответил. Ксандр кожей чувствовал его злость. Сам не ожидал, что так раздраконит Варга. — Это не входило в мои планы. — Я ещё могу понять один раз. А второй? В Венеции. — процедил Лайош. Ксандр неконтролируемо облизнул губы, обнажив пасть, полную желтоватых зубов. О, Венеция. “Я чую запах твоей промежности. Член сейчас порвёт штаны”. Лайош не сдержался и поморщился. — Я не стану оправдываться. Я бы ещё понял, если бы он был твоим мужем. Но ведь он сбежал от тебя. И никто из нас эти случки не планировал. — Что ещё он тебе сказал? — Лайош даже не моргал. “— Ты боишься его? — Я хочу понять, надо бояться или нет. Поэтому я уехал”. — Неважно, Лайош. Это относится к расследованию. — Ты подозреваешь меня? — Я не стану посвящать тебя в свои умозаключения. Они не подтверждены. Я пока лишь предполагаю. “Предполагаю, Лайош, что кто-то из твоих людей таким образом карает неугодных тебе. Но по твоему приказу — или без, вот в чём вопрос. Будет. Если моя гипотеза верна”. Они молчали, сверля друг друга глазами. — Если ты так взбешён, почему не убьёшь меня? — криво ухмыльнулся Ксандр. — Потому что дал слово, что не буду вмешиваться в жизнь Лира, пока он не вернётся. — Зачем ты дал это слово? И почему решил сказать об этом мне? И ещё, откуда у тебя уверенность, что он вернётся? — Ксандр приблизился к нему, изучая замершим, холодным взором. Лайош громко сглотнул. — Я сделал это не из мести тебе. Я увидел в его глазах ад. И утонул в нём, — не дождавшись ответа, произнёс Ксандр. Лайош сел на стол, служивший и обеденным и рабочим, подтянул колено к подбородку и закурил обычную сигарету. Ксандр стерпел выпущенный прямо ему в лицо дым. — Ксандр, из тысяч... Нет. Из миллионов омег ты выбрал именно его, моего фаворита, моего Лира. Ты трахнул не моего мужа. Ты трахнул мой смысл жизни. Дважды. — прошипел Варг. — Твоё расследование меня сейчас интересует в последнюю очередь. Волк есть волк, — выплюнул он ему в лицо и поднялся. Ксандр тоже резко встал и едва не наступил ему на ногу. — Я всё помню, Лайош. Я всё. Помню. — Не похоже, — рыкнул мужчина и швырнул недокуренную сигарету прямо на пол. — Я запомнил, Ксандр. Пока Лир не вернётся — ты в безопасности, но потом — я её тебе не обещаю, — Варг направился быстрыми шагами на выход, толкнув его плечом, и остановился в шаге от входной двери. — Что ты сделаешь, Ксандр, если придёшь к выводу, что я имею какое-то отношение к смерти Рудольфа? Детектив заложил руки за спину и очень медленно моргнул, цыкнув. — Я всё помню, — повторил он. — Я почти уверен, что это не ты. Но кто-то, кто близко к тебе. Я уже говорил и тебе, и Аранису — три тела за последние восемь лет. Все погибшие имели отношение к тебе. Лайош вернулся и сел обратно в кресло. Ксандр смерил его взглядом. Он очень трепетно относился к своему креслу. — В Карсисе слишком многие имеют ко мне отношение, — сказал Лайош спокойно. — Да. И вскрылось ещё два тела. То есть — их пять. — Кто? — Я дам тебе имена. — И фотографии. Я хочу помочь, — вздохнул Лайош. — И хоть какие-то записи. — Когда ведётся дело, я не могу давать никаких записей. Хотя очень хотел бы. А фотографии дам. — Ксандр помолчал. — Но пока... Не вмешивайся. Насчёт Галлахера я понял и с первого раза. — Ты допрашивал моих людей. Я могу знать хоть что-то? — Меня заинтересовали Ларри Дорм и Джекил Локтан. Ларри больше. — Они оба наблюдают за Лиром. — Ларри работал в паре с Рудольфом до твоего переезда в Сент-Оушен. А Джекил во время. — Это не повод. На основе чего ты сузил круг? — Я не сужал, просто говорю, кто заинтересовал больше из полутора сотен. Из тех, кто сотрудничал конкретно с Руди. Я допускаю мысль, что это может быть беглый псих, никогда не имевший к тебе отношения. Затаивший обиду на тебя, сторонник мэрии, например, — покачал головой Ксандр. — Лайош. — М? — мужчина сидел, закинув ногу на ногу, и ковырял ноготь на большом пальце. — Ты помнишь Роберта Вайши? Я до сих пор не знаю, как тебе удалось вычислить и найти его за три дня. Мой... Муж гонялся за ним много лет. И если ты можешь сделать это и сейчас — сделай. — Тогда всё было по-другому. Я был молод, горяч и безрассуден, — Лайош отщипывал ногтями сухую кожу с губы. — Почему ты перевёл Рудольфа в Карсис? Локтан сказал, Рудольф включал камеры в доме, но он не уверен в этой причине. — После Рудольфа я начал сменять охрану раз в несколько недель, им было нечем заняться. Безделье Рудольфа довело его до глупости. Я уверен, что он... Занимался непотребством, наблюдая за Лиром. — Почему думаешь, что за Лиром? И почему именно Рудольф? — прищурился Ксандр. — Тц. — закатил глаза Лайош. — Джекил другого склада. Он надёжный, у него нет лишних эмоций. А Руди раздражало его положение. — То, что у него нет эмоций — я заметил. Это и напрягает. — Ты думаешь, мне лучше снять его с наблюдения? — Нет. Ни в коем случае. Ничего не меняй. — Скажи честно, есть ли опасность для Лира? Хоть минимальная? “Если я скажу ему, что есть — он моментально отсечёт эту опасность, спутает мне все карты. Зацепок слишком мало. Прости, Лайош”. — Нет, — ответил Ксандр и намеренно выдержал взгляд Варга. — Я всё равно в бешенстве, — поставил его в известность Лайош. — Хоть и понимаю, что сам виноват. Сам хотел наблюдать. Теперь сыт по горло этим наблюдением. — Могу сказать только одно — сейчас ты горячее и моложе, чем двадцать лет назад. — Как Ланни? — внезапно спросил Лайош. — Вышла замуж три недели назад. Моя дочь, наконец, счастлива, — глухо ответил Ксандр. — Надо послать ей открытку. — Лайош. Почему Лир Галлахер? Он неустойчив. Я бы назвал его неуравновешенным одиночкой. Почему ты ждёшь от него здравых решений? Конечно, я понимаю, во что ты влюбился, но таких омег не принимают всерьёз. Они не становятся опорой. Слишком красивый, слишком порочный. Он не создан для семьи, и всегда будет бежать. Повседневность его пугает, привязанность — ещё больше. Какой омега способен бросить новорождённого? Ты ждёшь его назад, но ради чего? Он выпьет из тебя всю кровь. Я вижу твою болезненную тягу, ты едва ли не одержим, — без перерыва, быстро говорил Ксандр, глядя в окно. — Что ты сделаешь с ним за его безрассудство? — Я отвечу вопросом на вопрос, с твоего позволения. Что ты о нём знаешь? — Мало. Его следы заметал лично ты, — твёрже произнёс Ксандр, надавив на “Ты”. — Но достаточно, чтобы понять, кто он. Я не психиатр, но там пахнет раздвоением личности. Он называет себя другими именами. Я трижды пересекался с ним лично. Первый раз — он шёл к Аранису. Второй — в Калабрии, третий — в Венеции. И каждый раз он вёл себя по-разному. Нет, не как три разных человека, но разница ощущалась. Кроме того, — Ксандр развернулся на каблуках и склонился над Лайошем. — Этот человек умеет убивать. Я не первый год имею дело с убийцами. Лайош слегка улыбнулся. — Уже и Лир под подозрением? По-твоему он мог порвать людям зад, прежде чем убить? А потом разделать таких альф, как Паттерсон и Уилкс?.. — Средство всегда можно найти. Омеги порой опаснее других типов. Особенно, если внутри у них... Изъян. А в нём он есть. Опять же, напомню. Роберт Вайши, разделавший моего мужа и сына — был омегой. Очень сдержанным. В миру — добрым и чутким учителем младших классов. — Ксандр говорил без эмоций, отстранившись, даже не вспоминая. Сил бы не хватило — вспомнить по-настоящему. Лайош фыркнул и накрыл нижнюю губу верхней. Ксандр поймал его потеплевший взгляд. Понял, что он всё помнит даже лучше него самого. — Ксандр, ты же знаешь — во время убийства Рудольфа Лир находился в Сент-Оушене. Рядом со мной. — Знаю. Профессиональная привычка, — Ксандр распрямился. — Ты не ответил. Почему он? — Ты смешиваешь расследование с личным. — Ответь. Расследование — всегда личное, как не отстраняйся. — Нет, Ксандр. Я не менял тебя на него. Ты прекрасно знаешь, как всё было. А Лир и его изъяны — моя проблема, в которую я никого не посвящаю. Прости, — развёл руками Лайош. — Дай мне имена и фотографии. Мне пора. Ксандр надул щёки и выдал долгий выдох, молча направился к стеллажу с объёмными разноцветными папками на блестящих защёлках. “— И ты знаешь, что за тобой следуют люди Варга? — Да. — Из этого следует, что он обо всём узнает. И это ты тоже знаешь. — Да. — Значит, ты этого хочешь? — Да. — Ты хочешь знать, что он сделает? — Да. — Но ты не намеренно? — Не намеренно. — Что он может сделать, самое страшное лично для тебя? Убить? — Нет. Не убить — Тогда что? Лир не ответил”. 2. Калис"Невозможно видеть то, что за чертой. Невдомек и мне, ну кто пойдет со мной? Если так, то я один туда пойду. Не боясь угроз, переступлю черту. Дай мне силы, Господи, и не суди, Что отважился черту я перейти. Если б каждый верил так же, как и я, В край, где есть рассвет, и где горя нет, То тогда бы не пришлось им посылать меня".(с)
Лайош стоял между стеллажей с игрушками. В его корзинке лежали несколько игрушек для самых маленьких. Мужчина размышлял о просьбе Нэйта: “Я прошу тебя, не дари Калису дорогих подарков. Не покупай моего сына”. Относится ли это к плюшевому медведю? Медведь был очень оригинальным. Весь в разноцветных заплатках пастельных оттенков, один глаз — огромная чёрная пуговица, а второй — медная монетка. Игрушка выглядела одновременно и красиво, и жутковато. Очень хотелось подарить мальчику именно её. Лайош сомневался, глядя на ценник. Будет ли это нарушением обещания? Наверное, всё-таки нет. Он ведь не стал покупать рубиновый браслет с золотой кошачьей мордочкой по центру. Лайошу всегда было трудно проходить мимо ювелирных магазинов, ничего не купив, но сегодня он сдержался. Медведь так и просился в корзинку, и он уступил. Принеся покупку домой, Лайош убедился, что не прогадал. Калис не играл в игрушки, но медведь ему действительно понравился. Мальчик прижимал к груди огромную игрушку, как ребёнка. Его улыбка согрела Лайошу душу. Улыбка — редкое явление на губах Калиса. В квартире Лайоша переделали одну комнату под Калиса — мальчик оформил её как хотел. Стены выкрасили в цвет индиго — как в Сент-Оушене. Над кроватью повесили золотисто-рыжую органзу, Калису понравились балдахины, и он старался в точности повторить ту комнату, даже не полюбопытствовав, сколько они проживут в этой квартире. Лайош успел понять — перемены Калису не очень по душе. Это касалось как декора, так и людей. Он не дичился их, но старался поменьше участвовать в общении. Когда к ним приходила Шер, Калис заперся в детской с Левенте и Майло. Там он читал книгу, принесённую Даром. Лайош стал подозревать, что его поведение напрямую связано с возрастанием способностей Шамана. Люди приносили свои эмоции, чувства, переживания и воспоминания. Калис не хотел лишний раз их понимать. Всё больше отстранялся. Кроме того, этот сильный рост мальчика, как медиума, напрягал самого Лайоша. Разбирая фотографии, предоставленные Ксандром, он задумался над возможностью попросить Калиса поучаствовать в расследовании, но тут же отмёл её. Понимал — это может вызвать ещё больший прогресс. Лайош никак не мог определиться, как лучше сделать — минимизировать использование его возможностей, или наоборот. Он желал ему добра и понимал, как никто другой — способности Калиса не сделают его счастливым. Но если искусственно тормозить это развитие — не вызовет ли это внутреннего сопротивления, и не прорвёт ли его через пару лет? Лайош пришёл к выводу, что Калису нужно продлить детство любой ценой. Он будет пытаться лишний раз не будить Шамана. И это единственное, чем он может ему помочь. Лево лежал на разостланном пледе на животе и тянулся к новому медведю. Он так старательно держал голову на весу, упираясь ручками в пол, что ладошки покрылись “яблоками”. Майло разговаривал с ним. Калис поглядывал на братика, поднимая глаза над объёмным томом, подаренным Даром. — Ты увлёкся историей? — спросил Лайош, сев на полу и погладив сына по голой спинке. Лево ответил ему радостным визгом. — Написано простым языком, — сказал Калис и перелистнул страницу. — Мне нравится. Здесь много предположений о происхождении мира, связь с оккультными науками и религией. А также сказки, как реальность. Забавно. И картинок много. Где Дар откопал эту книгу? — У него дома большая библиотека. Когда ему всё надоедает — он там запирается на несколько дней. Он подарил её тебе или дал почитать? — Я не понял. Но хотел бы оставить её себе, — Калис высунул кончик языка, вглядываясь в иллюстрации. Лайош взял Лево на руки, улёгся на спину и стал поднимать и опускать малыша, тот вращал глазами и удивлённо вытягивал губы трубочкой. Лайош усмехался. — Моя ты радость. Майло, что он ел? Майло перечислил ему весь рацион малыша за день, а потом покинул комнату — завозился на кухне. Ему тоже иногда требовалось подкрепляться. — Шер — ужасно шумная, — сказал Калис. — Опять не подслушивал, но всё слышал? — продолжая играть с Лево, спросил Лайош. Он показывал ребёнку кубик, сплетённый из нескольких пластиковых красных прутьев, внутри которого звенели разноцветные, мягкие шарики, треугольники и квадраты. Лево цеплялся за игрушку пальчиками. — Нет. Ничего не слышал. Но она шумная. Буря слов, они наползают друг на друга, и не слышно смысла, — Калис перестал читать, просто перелистывал страницы, бегло просматривая картинки. — Шер была не особо многословна сегодня. — Она тебя любит. И папу Нэйта почему-то тоже. Лайош усадил Лево в манежик, бросив ему все купленные сегодня игрушки и сел рядом с Калисом на пол. — Не слышал, значит. — Я был у папы два дня. На Шер раздёрганная оболочка, часть которой на папе Нэйте, — равнодушно ответил мальчик. — Я видел её, когда она зашла, — оправдался он. Лайош лукаво усмехнулся. — Тебя это беспокоит? — Папа её не любит. — Она это знает. Но, возможно, он полюбит её. Со временем. И... Что ты подразумеваешь, говоря: “Любит”? — Ну. Не совсем то слово. Просто... — Калис сдвинул брови, фыркнул и сдул прядь, упавшую на лоб. — Тебя... Это... Раздражает? — попытался угадать Лайош. — Они не совместимы. И... — Калис резко захлопнул книгу и отодвинул её. — Что ты ей сказал? — Значит, меня ты не слышал, — уточнил Лайош, наблюдая за ним с прежней лукавой улыбкой. — Лайош. Мои родители — сходят с ума. Папа Нэйт двинулся! — мальчик всплеснул руками. — Он... Ты просто не знаешь, что я вижу. А вижу я даже то, что видеть не должен!.. — Калис почему-то терял терпение. Лайош раздумывал — не ревность ли это. Лево играл с игрушками и агукал. — Калис, что ты хочешь сказать? — Папа Нэйт... — Калис осёкся, сжал губы и отвернулся, потирая подбородок. — Папа ходит в какое-то место. У меня нет его вещей, я пытался стянуть его очки — не получилось. Я вижу отрывочно. Но он ходит в странное место. Там ему завязывают глаза... И он... Лайош приблизился к Калису, мягко сдавив его запястье. — Ты не обязан мне всё рассказывать. Но если тебя это волнует... Ты знаешь, что все наши разговоры остаются между мной и тобой. Калис посмотрел на него с недоверием, с тем же чувством он глянул и на Лево. — Пошли в мою комнату. В своей обители юный медиум почувствовал себя комфортнее. Сев на кровать, он зажевал губу с обратной стороны. — Папа Нэйт пытается заменить папу Лира другими людьми. — В этом странном месте? — Лайош уже сообразил, о чём пытается сказать ему ребёнок. — Да. Он думает, что так... Ему будет легче, но делает только хуже. — И давно он туда ходит? — осторожно спросил Лайош, снова сев на пол, подле Калиса. — Давно. Но если он не перестанет туда ходить, Шер будет страдать, а он будет чувствовать себя виноватым. Круг замкнётся, оболочка порвётся. Они заболеют. — Так. И? — И ещё Кики. Папа Нэйт не знает, что Кики... Всё это не нравится. Потому что Кики отравлен. — Чем? — Папой Нэйтом. Пустым чувством, оно расширяет давление внутри него. Но Кики безнадёжен. Как и папа Нэйт. А вот Шер — нет. — Что ты мне предлагаешь? Начать их всех воспитывать? — Я просто... Это одна из причин, почему я не хочу к папе Нэйту. — Ты устал, — Лайош погладил его по колену. — Перестань это делать. Не смотри, научись отстраняться. Ты не можешь повлиять на взрослых. Мы порой ведём себя глупо. Пойми, что, раздражаясь от этой глупости, ты вредишь себе и никому не помогаешь. Рано или поздно все во всём разберутся сами. — Думаешь? — Калис скривил губы. — Мне всё надоело. И научи уже Лево говорить!.. — в сердцах выпалил он. — Рано же ещё. Заговорит в своё время. — Чем быстрее он заговорит, тем лучше... Он достал меня, Лайош. Так нехорошо говорить, но он просто... Невыносим. Надо, чтоб он уже заговорил. — Что это изменит лично для тебя? Калис резко поднялся и начал ходить из стороны в сторону по пушистому ковру кирпичного цвета, обняв себя руками. — Когда он, наконец, заговорит по-человечески, забудет язык мёртвых полностью. И остатки памяти о том, что было до его рождения — сотрутся. Он изводит меня. — Чем? Мальчик остановился, посмотрел на него с любопытством, облизывая нижнюю губу. — Лайош, как меня называют духи и младенцы? — Откуда мне знать? — мгновенно спросил Лайош, не выказав ни капли удивления. — Ты знаешь, — Калис опустился на колени, приблизился к его лицу, заглядывая в глаза. — Как меня называют? Я же говорил тебе. — Да, Шаман. Ты говорил, — слегка кивнул Лайош, пытаясь понять, куда он клонит. Калис удовлетворённо улыбнулся. — Лайош, что ещё я говорил? Мужчина поднял уголок губ вверх. — Эта тема закрыта. И ты скачешь с мысли на мысль. Я спросил, чем тебя изводит Лево. Калис хмыкнул, сел к нему спиной, привалился боком к его боку. — Откровенность за откровенность. — Не пройдёт, — Лайош напрягся, но не выдал себя. — Лево говорит всё меньше, но не перестаёт меня изводить. Виной, требованиями, — тихо сказал мальчик. — Он постоянно напоминает мне, что я во всём виноват. Сестра должна была быть с ним всегда, а папа должен был пробыть с ним первые восемь месяцев, не отходя. А я всё сломал. Так и есть. — То есть, предопределённость? — Не совсем. Но, рождаясь, мы знаем сценарий жизни. Наши поступки могут его менять. Это не отменяет предопределённость, но есть желательный сценарий и — не желательный. И ещё много других, которые ведут к разным урокам. Сценарий Лево изменился не из-за его поступков, а из-за моих, потому что я влез туда, куда не должен. Он не согласен. Отказывается смириться с другим развитием. И сколько бы я не просил прощения, сколько бы не объяснял, что к началу уже не вернуться — он продолжает говорить. Чтобы ты знал, когда он спит — говорит ещё больше. Лайош заворожённо слушал, приоткрыв губы и глядя в потолок. — Что ещё он говорит? Он помнит прошлую жизнь? Калис двинул плечом, и Лайош понял — он почти смеётся. — Да... — тихо протянул мальчик. — Хочешь знать? Любопытство обожгло рот и гортань. — Ещё бы. — Я расскажу тебе, — Калис перевернулся за его спиной, положил руки ему на плечи и зашептал на ухо, — В прошлой жизни Лево был женщиной-альфой. Это было очень давно. Когда людей только сделали такими, какие мы есть сейчас... — Лайош мусолил во рту нижнюю губу, сжимая пальцами ворс ковра. — Его держали взаперти. И он без конца рожал от разных мужчин. За жизнь он родил больше тридцати детей. Четверо из них получились такими, как ожидали учёные. Идеальные представители всех четырёх типов, — с энтузиазмом нашёптывал Калис, а Лайош всё сильнее щурился. — Меня называют — Шаман. А он — Свет. Свет всё воспринимает легко, ему было даже в радость. Поэтому он такой спокойный, хоть и горластый. Эти четыре ребёнка стали основой для изменённого человеческого рода, мы все берём начало от Света. Лайош молниеносно развернулся и ухватил Калиса за нос, тот только дёрнулся, хихикнув. — Прекрасная история. Сам придумал? — Только что. Мужчина повалил мальчишку на пол и стал щекотать подмышками и живот, Калис завизжал, брыкаясь. — Зараза. Я почти поверил!.. — Правда то, что он Свет. И нет, он ничего не говорит о прошлых жизнях, только ругается!.. — хохотал Калис. — Научи его говорить! Научи! Лайош и сам искренне смеялся.***
Смех расположил Калиса к откровенности. Облегчение от эмоциональной разгрузки делало Калиса более доверчивым и открытым. Он рассказал Лайошу о психологе. Объяснил, что не говорил, потому что ещё сам не понял — как к этому относиться. И пытался понять, не наговорил ли он медику лишнего. Такие вечера случались редко, и Лайош целиком посвятил его Калису. Ребёнку было необходимо делиться с кем-то своими переживаниями. Поэтому, в конце концов, он незаметно подошёл к самому важному для него. — Я хочу рассказать тебе кое-что, — доверительно прошептал он, глядя на Лайоша распахнутыми глазами. — Только обещай, что не будешь задавать конкретных вопросов. — Каких например? — Например: “Где? Как? Когда?”. Лайош понятия не имел, о чём пойдёт речь, но заранее согласился. — Обещаю, — он коснулся пальцами его ладони с тыльной стороны. — Я сделал глупость. Большую глупость, наверное. Но я сомневаюсь. И не знаю, как быть. Сказал папе Лиру, что я медиум. У Лайоша с лица сошли все эмоции, будто кто-то стёр их рукой, он вгрызся в Калиса глазами, но в голове вовремя всплыло: “Где? Как? Когда?”. Он сглотнул. — И?.. У Калиса в лице не было ни кровинки, его эмоции тоже стёрла чья-то невидимая рука. — Я боюсь, что зря. Мне теперь страшно. Он не понял, о чём я, потому что его одолевали эмоции. Но папа Лир вспомнит. Я был так взволнован... Мне захотелось рассказать ему всё. Вообще всё. Потому что я скучаю, потому что я виноват... Я... — Ты хочешь его прощения... — предположил Лайош, держа в голове своё обещание. “Он звонил ему. Лир звонил ему. Это было недавно. Если я начну задавать вопросы, он закроется в ту же секунду. Так. Не о Лире речь. Вдох-выдох, Лайош, вдох-выдох”. — Да, — закивал мальчик и потёр под носом. — Хочу. Но если он всё узнает, он же... Он не поймёт и никогда не простит... — Почему ты так в этом уверен? Понимаешь. Рано или поздно всё откроется. Твоим самым близким людям — точно. Это невозможно скрывать вечно. — Но ведь ты не открылся. Всё всплыло только... Недавно. “Коса...” — Учитывай мои ошибки. — Аранис узнал чуть ли не последним. — Он догадывался. — Это не в счёт. — Но, когда он узнал — не отвернулся от меня. Калис наморщил лоб. — Папа Нэйт тоже?.. Мне страшно. Почему-то я боюсь. Они не поверят мне, начнут лечить. Потому что очень тяжело поверить в то, чего не видишь сам. А если я расскажу папе Лиру... Лайош, он помнит меня. Он знает, как я выгляжу, хоть и не знает, что это был я. — Он помнит, что ты делал? — Это сны. Но если я объясню, он... Быстро поймёт, каким я был. Он испугается. Снова испугается, понимаешь? — А ты знаешь, каким ты был там? — Лайош угадывал продолжение недосказанных мальчиком фраз. — Однажды я нашёл в пустоте зеркало. Я видел себя. — Почему ты думаешь, что это был именно ты? Разве сны не искажают? — Меня — нет. Потому что я там как дома. Мне... Я не могу сказать, что помню всё, что делаю там, но некоторые вещи остаются в голове, — он часто заморгал, Лайош понял, что Калис готов заплакать. — Я боюсь. Многие люди не верят ни во что такое. Особенно папа Нэйт. Он уже водил меня к психологу. Из-за коробки. — Неизвестность пугает гораздо больше. Её боятся все. Но если твой отец поймёт, кто ты, в его голове сложится полная картинка. И он примет тебя. — Ты не слушаешь меня. Меня никто не примет — таким. Я знаю это. Люди... Они захотят чего-то такого, чего я не смогу дать. — Да. И другим людям знать не обязательно. Но я и твои родители — всегда будем на твоей стороне. Не потому что они твои родители. Многие отцы не понимают своих детей и не принимают их... Странности и особенности. Но только не Нэйт и Лир. Ты уже много знаешь о нас всех. Неужели не понял, что мы — все трое — очень похожи? — Чем? — мальчик щурился, его веки покраснели, тёмно-карие глаза блестели стеклом. — Тем, что... — Лайош вздохнул. — Мы любим не благодаря, а вопреки. Понимаешь? Каждый из нас — с каким-то изъяном, секретом. С шилом в мешке. И даже, несмотря на то, что... Я с Нэйтом никогда не подружусь по некоторым причинам — ни я, ни он, не будем сражаться открыто. Он знает обо мне много. Достаточно, чтобы... Использовать против меня те же законы. Но ведь он не делает этого. Почему? Калис, почему? Калис обдумывал, процесс был мучительным — застыл гармошкой кожи на лбу. — Потому что он сильный. И я сильный. И Лир сильный. А ты — их ребёнок и мой пасынок. Твой папа Нэйт полюбил Лира, хотя тогда он был мелким бандитом. Ты же знаешь это. Мальчик кивнул, потерев глаз. — Знаю. Да. Но бандит и я... Это разные вещи. И... Папа Нэйт пытался лечить его от несуществующей болезни. — Но если бы папа Лир знал, что с ним, Нэйт бы не стал. Он бы принял его. Как принял то, что Лир — преступник. Ты никак не мог понять, что происходит между мной и Лиром. Ты многое понял за последнее время. Но мы связаны не только чувствами и общими воспоминаниями. Мы связаны изъяном. Изъяном, который может убить. Он смертоносен. Лир был опасен для меня, а я — для него, малыш. И если твои родители узнают правду — они её примут, не задумываясь. Даже Нэйт, далёкий от тонкого мира. Калис лежал на полу, согнув ногу в колене и заложив руку за голову. — Ты считаешь, Лир совсем не был болен? — Его глубокий сон — не болезнь, а её следствие. И то, чем он болел — врачи не могут лечить. Его просто... Успокаивали, а настоящая болезнь... Она расширялась внутри него. Это неправильное слово. Просто его жизнь, она наложила на него отпечаток, который мозолил мне глаза. Я видел её, как пятно. Как живой организм. Вот... Дух твоего дома. Эта болезнь была похожа на духа. Его переживания годами смешивались, а потом стали единым целым и живым. И оно залепило ему видимость. Он не видел ни мира, ни себя самого. Ты понимаешь, что я говорю? — Приблизительно, — Лайош трогал свои губы, раздумывая, и не замечал этого. — Калис. Когда папа вернётся к тебе — расскажи ему всё, что захочешь. Просто доверься. Калис опустил глаза, подполз к Лайошу, сидевшему на полу, и крепко обнял. Мужчина прижал его к себе крепче и растёр ладонью спину мальчика.