Тайны Основателей

      Магический мир был сложным. Его нельзя было понять в одночасье, и даже прожив всю свою жизнь внутри него, нельзя было с уверенностью сказать, что ты знаешь о нём всё.       Большая часть магов никогда не сталкивалась с настоящими фейри, лишь с их изгнанниками, которые были по самую глотку связаны обетами и клятвами, как со стороны магов, так и со стороны фейри.       Род Холлуорд, из которого и вышла Мария, образовался уже после того, как маги неудачно попытались влиться в общество магглов. В те времена маги сами старательно запрещали сотни и тысячи разделов магии, дабы даже крохи знаний не достались выкормышам английской короны. Расслоение общества тогда достигло своего пика, и был принят закон запрещающий распространяться о Фейре и фейри. Так что лишь старые магические семьи, хранящие ценнейшие и древнейшие знания, стояли между магами и фейри.       Роду Холлуорд, и Марии в частности, повезло в том, что однажды музе приглянулся сын Главы Рода, и та заключила с ним брак, в качестве приданого дав Роду знания и свою кровь. Потому Мария знала о фейри: об их слабостях и обычаях.       Первая ночь полной луны была праздником для фейри, также как и последняя, в такие дни фейри устраивали пиры, где пили эль и танцевали, а ещё уводили вслед за собой в Фейре. У поддавшихся искушению и магии фейри была одна судьба — вечное рабство, но трижды отказавшись от искушения, ты становился свободным. Вот только мало кто мог сопротивляться магии фейри.       Узнав о том, что в замок в Квинсферри проникли фейри, Марию затрясло.       Но обо всём по порядку.       Время неуклонно близилось к полуночи, а Мария упорно вчитывалась в очередной договор, она чувствовала, что где-то среди кружева слов скрыт подвох, хотя и не могла понять где именно.       Полная, отливающая оранжевым луна насмешливо скалилась в окно, и отведя взгляд от договора Мария заметила, как где-то высоко в небе проплыла пара, наверняка очередная наивная дурочка и фейри с загнутыми назад рогами. Скривив пухлый рот, отчего Мария стала похожей на свою мать — Лету Лестрейндж, она тяжело выдохнула.       — Плохая сегодня ночь, — узкая ладонь с нанизанными на пальцы кольцами, где кроме обручального и родового колец был и массивный, совершенно не женский, перстень с выкованной «G», опустилась на глаза. — И когда же эти дурочки переведутся?       — Никогда. Всегда найдутся те, кто верят в свою избранность, — мёртвым, тихим голосом отозвался Томэг МакДугал.       — Ты наконец-то перестал притворяться обычным портретом? — с плохо скрытым упреком спросила Мария, поднимая взгляд на двухметровую картину, которую сама же и рисовала.       Томэг насмешливо опирался на трость, а позади него застыл светлый и от этого, совершенно чуждый тёмному МакДуглу сад. Волосы Томэга были подстрижены коротко и неровно, а на накрахмаленной рубашке едва были заметны зеленые пятна от травы, впрочем, больше всего к себе привлекали внимание красные перчатки, что скрывали шестипалую руку — внешнее отражение проклятья феи озера.       Томэг крепче сжал трость, и Марии показалось, будто краска на портрете треснула и практически осыпалась, выпустив мрачную фигуру МакДугала с холста. С чуждой человеку грацией Мария поддалась вперёд, желая воочию увидеть, как Томэг сходит с холста, но уже скоро портрет стал самым обычным, без облупившейся краски и пугающего объёма.       — Еще слишком рано, — чуть снисходительно и устало сказал Томэг, которого одиннадцать лет вынужденного затворничества утомили.       — У меня плохое предчувствие, — неожиданно сказала Мария, прокрутив на пальце светлое родовое кольцо.       — На сколько плохое?       — Как в день нашей свадьбы, — угрюмо сказала она, пытаясь подавить дрожь и томление от воспоминаний.       Между магами и магглами до Эпохи Порицания Магии не было как такового раскола, однако разница в продолжительности жизни была непреодолимой чертой. Обычаи и традиции магглов менялись быстро, в сравнении с продолжительностью жизни мага даже слишком быстро. Маги, пускай, и не имели стремления к объединению, всё же брали себе отроков на обучение, обретали любовь и даже заводили детей, хотя последнее все чаще касалось волшебниц. Магические обычаи и традиции передавались от матери к детям, от учителя к ученику, и по большей части практически не менялись, а потому традиции и обычаи магов во многом зависели от времени, в котором родился и вырос основатель Рода.       Законы магических государств тоже не слишком стремились решить проблему многообразия традиций и обычаев магов, ведь общей чертой в менталитете магов было стремление к свободе выбора и неприязнь к каким-либо догмам. Семейное законодательство так и вовсе разрешало всё, кроме сексуального рабства с рабами магами и волшебницами, да уравнивало в правах детей от жён или мужей с детьми от наложников и наложниц, в остальном это был справочник чётко, но обобщенно, объясняющий разницу между различными видами брака да различными статусами. В целом семейные ценности и вопрос девственности невесты или жениха решался внутри Рода и зависел от родовых традиций и обычаев.       МакДуглы в этом вопросе были абсолютно свободны, хотя Род и был основан во времена христианства. У МакДуглов по какой-то причине не было «традиционной» формы брака, каждый из членов этого Рода сам решал какой у него будет семья: патриархальный брак — практически рабство — или гарем с сотней наложников и наложниц во главе с любимой женой/мужем.       Кодекс Рода МакДуглов был самым демократичным в вопросах брака и семьи и самым деспотичным в вопросах подчинения Главе и Наследнику Рода, а также в вопросах мести своим врагам. Послы и торговцы, что возвращались из Фейре, любили шутить, что все законы и нормы поведения фейри есть в Кодексе МакДуглов, хотя ни Дугал, ни Вендла не имели в своих жилах ни капли крови фейри, во всяком случае доказательств обратного не было.       Мария же была воспитана чопорной Летой Лестрейндж, чей Род взял слишком многое от магглов в вопросах сексуального воспитания, а потому любой намек на страсть и порок был противен Марии, хотя Холлуорды никогда не порицали добрачные связи, ведь были очень влюбчивы и страстны.       — Мы могли бы повторить, — заметил Томэг, вырывая Марию из сладострастных воспоминаний.       — Нет! — поспешно выкрикнула Мария, ощущая жгучий стыд, за недостойные леди мысли. — Этому не бывать, он уже женат.       — Я бы сказал, что он замужем, — жутковато улыбнулся Томэг, прекрасно зная, что, несмотря на словесное сопротивление, Мария желала бы повторить ту ночь, и эта же мысль вызывала в нем жгучую ревность и нечеловеческую страстью, ведь с неохотой, но самому себе, Томэг признавался в том, что та ночь была для него особенно восхитительной.       — Не знала, что его Род матриархален, — как-то растеряно ответила Мария, и, отодвинув от себя договор, нервно прошлась по кабинету, не обращая внимания на звонкий, переливчатый, нечеловеческий смех Томэга.       — В любом случае, если твое предчувствие такое же, как в день нашей свадьбы, я могу быть спокойным, ведь ничего ужасного не произойдёт.       — Как ты можешь быть так уверен, — раздраженно и ещё более нервно сказала Мария, — а вдруг это… Мораг! — воскликнула Мария, ощущая, как перстень с выкованной «G» нагревается на её пальце. — Тинки! — повелительно крикнула она, забыв, что сама отпустила домовых эльфов на праздник полной луны.       — В замок ты можешь попасть, через зеркало напротив тебя, — чуть нахмурившись, сказал Томэг, рукой указав, на старинное зеркало в полный рост, убедившись, что Мария ушла, Томэг стянул красную перчатку с левой руки, задумчиво уставившись на пятипалую ладонь, символ снятого проклятья. — Мораг…       Мария, ушедшая в замок через зеркальный портал, вышла в пыльном полуразрушенном кабинете, и ей невольно вспомнились заверения Эвелины, что это абсолютно безопасное место.       — Старая грымза, — невольно вырвалось у Марии. — Значит абсолютно безопасное место… — в темноте красные глаза Марии практически вспыхнули от злости.       Шустро вскочив с пыльного пола и осторожно обойдя провалившийся пол, Мария поспешила спустится на второй этаж, где насколько она знала из давних рассказов Томэга находились спальни. Вот только первые две спальни были пусты, одна из них имела совершенно нежилой вид, а в другой находились лишь мерзкие пикси, что с энтузиазмов разбрасывали чужие вещи.       — Пескипикси Пестерноми, — мимоходом бросила Мария, не слишком надеясь на то, что ей удастся заморозить пикси, и поспешила дальше думая, что Мораг просто ушла к кому-то из гостей в спальню.       Но в следующей спальне также никого не было, а в двух других были завороженые сестры Патил да спокойно спящий Тонкс. Мария бы не стала никого будить или расколдовывать, но первый этаж замка был значительно больше второго и в одиночку она бы могла не успеть найти Мораг, а потому Мария разбудила Тонкс и привела в себя сестёр Патил, которые ещё долго растерянно хлопали глазами.       — Я позже Вам всё объясню, — мгновенно отмахнулась от ещё не начавшегося потока вопросов Мария. — Вы должны помочь найти мне Мораг, когда найдёте, сожмите, — на несколько минут Мария задумалась, ведь монеток у неё не было, лишь кольца, который обожгли бы их, да старинные серьги, которыми Мария и пожертвовала.       Фейри в замке не было видно, но их заманчивая магия, казалось, пропитала собой всё здание.       Раздав указания и разделив Тонкс с сёстрами Патил, Мария тоже отправилась на поиски, но в большинстве своём её встречали лишь полуразрушенные комнаты, где было опасно находится, Мария уже собиралась спустится в подземелья, где для антуража висели несколько цепей, когда почувствовала импульс, пришедший от одной из серёжки.       Тонск нашла Мораг.       В первые мгновения, увидев искаженное страхом лицо Мораг, Мария не узнала свою дочь. Однако заметив, как та старательно вырывается из объятий Тонкс, она вновь поспешила к ним, надеясь привести Мораг в чувства. Когда Мораг в очередной раз стараясь вырваться из объятий, практически вывихнула себе запястье, Мария не выдержала, моля Магию, чтобы дочь не приняла её за очередной морок фейри.       — Мораг! — требовательно позвала Мария, и Мораг вновь начиная рыдать, распахнула глаза, уставившись на Тонкс, застывшую в женском обличье.       — Ма-а-ма, — переставая сдерживать собственные слезы, сказала Мораг, хотя страх и ужас продолжал сковывать ей сердце.       В тоже мгновение Мария, спешащая к своей дочери, застыла, не спеша подходить.       Мария никогда не видела свою дочь такой эмоциональной, живой. Слезы и эмоции исказили лицо Мораг, добавив ей чужих, но слишком знакомых Марии черт. Казалось, что в этот момент Мария заметила, что Мораг не так уж и сильно похожа на Томэга, и дело было здесь не только в пятипалой левой руке, но в дрожащих и как-то капризно изогнутых губах, широко распахнутых глазах и кукольных пальцах, которые сейчас с силой впивались в плечи Тонкс.       Мораг всегда была спокойным ребёнком, даже слишком, эмоции и слезы почти никогда не появлялись на её лице. И Мария никогда не видела подобного лица Мораг, не замечала, что она может быть так не похожа ни на собственного отца, ни на мать, ни на одну из своих бабок, а походить на совершенно постороннего человека.       «Он обещал!» — постаралась успокоить себя Мария, но не получалось, в конце концов она никогда не думала о том, что Мораг — не дочь Томэга, ведь он ей обещал, что ребёнок не смотря ни на что будет МакДуглом.       — Милая, — растеряно прошептала Мария, запустив руки в и без того растрёпанную причёску, чувствуя гложущую ей вину.       — Чего Вы там застыли? — раздраженно спросила Тонкс, которая уже не столько удерживала Мораг, сколько не давала ей опуститься на каменный пол.       Будто очнувшись, Мария в несколько шагов преодолела оставшееся расстояние и, сняв мятый жакет, укутала им Мораг, совершенно не обращая внимание на Тонкс.       Мораг всхлипывала ещё долго, крепко сжимая ткань платья на груди матери, когда всхлипы сменились беззвучными рыданиями, Мария неловко, будто впервые, погладила Мораг по голове.       — Всё хорошо. Тш. Ночь скоро закончится, — шептала Мария, не зная, как утешить собственную дочь, особенно теперь, когда сомнения гложили саму Марию.       Но Мораг не успокаивалась, начав бессвязно рассказывать о фейри, о мистере Бёрке, о Тонкс, о дьявольском портрете. Она так и уснула на середине своего рассказа.       Лишь убедившись, что Мораг крепко заснула, Мария выпрямилась, без видимых усилий подхватив Мораг, когда она обернулась на застывшую Тонкс, лицо у той было пластичным, без видимых черт и напоминало собой незаконченный портрет, Мария отметила, что не хватало лишь парочки штрихов, чтобы превратить Тонкс в красавицу, под стать её матери и тёткам.       — Ты умеешь вызывать патронус?       — Нет. Это заклинание не входит в школьную программу, — пристроившись за спиной Марии, сказала Тонкс.       — Вот как, — не слишком вслушиваясь в ответ Тонкс, пробормотала Мария. — Найди сестёр Патил и вместе с ними подойди в главный зал, там, где щит.       Тонкс не стала спорить и поспешила вперёд, желая как можно скорее найти Патил. Мария же ещё долго смотрела ей в спину, не видя перед собой ничего. Из раза в раз Мария вспоминала своего мужа, тогда еще жениха, который ее убеждал выйти за него замуж, который обещал ей никогда не врать. Мария не замечала, но слёзы катились из её глаз, время представления неумолимо приближалось, и если в Мораг нет и капли крови МакДуглов, это её убьёт.       Возможно Мария была не слишком хорошей матерью: она мало интересовалась своей дочерью, всё больше пытаясь разгрести горы бумаг в кабинете своего мужа, но Мария помнила, как учила свою дочь рисовать, как она делала первые шаги, и как всё больше и больше оказывалась занята. Порой Марии казалось, что Эвелина находит для неё всё новые и новые дела и занятия, лишь бы та не проводила свое время с Мораг.       Когда и сколько времени занял переход из замка в Зелёную Дубраву, Мария не знала, она лишь помнила, как невнятно объяснила путь до спальни Тонкс и Патил, а затем подняла заплаканные глаза на Томэга.       — Ты соврал мне, — слезы продолжали катиться из её глаз, но голос Марии был полон злости. — Ты соврал!       — Что с Мораг? И позволь мне узнать, в чём я тебя обманул? — на удивление спокойно спросил Томэг, хотя его и покоробило от обвинения во лжи.       — Не смей делать вид, что тебя волнует состояние Мораг! Ты ведь с самого начала планировал это!       — Успокойся!       — Не смей мне приказывать! У нас равный брак! Ты сказал, что Мораг — твоя дочь!       — Она моя дочь, по всем законам Магии, она наша с тобой дочь.       — А по законам крови? — все также зло спросила Мария. — По законам крови она твоя дочь?       Томэг молчал.       Он знал, что рано или поздно его небольшая тайна раскроется, что Мария обо всём догадается, но не в тот день, когда он пожираемый ревностью и горечью бессилия решился провести ритуал, ни сейчас он не о чем не жалел. Томэг был МакДуглом в самом худшем и ужасном смысле этого слова, совершенно не признающий полумер и до бесконечности жадный.       — Неужто тебе так важны законы крови? Те законы, что маги с трудом могут применить к себе? Те законы, которые были нарушены нашим рождением? Твоя кровь размыта Мария, и моя тоже, так отчего же мы те кто мы есть?       — Я — человек! — в туже минуту огрызнулась Мария.       — Неужто это единственное, что удерживает тебя от того, чтобы пуститься в пляс? Жалкая надежда, что кровь фейри в тебе спит, как и в сотнях других? — насмешливо спросил Томэг, как никогда понимая, что между ними пропасть непонимания. — Твои картины уже за рамками человеческих возможностей! Ты — полукровка, как бы это не отрицала.       — Нет! Мой отец был магом, моя мать была магом, я — чистокровный маг!       Если бы это было возможно, Томэг устало вздохнул, а так он лишь устало посмотрел на неё.       — Значит, кровь фейри тебе настолько противна? Тогда посмотри на Мораг, её кожа сверкает, кровь фейри в ней сильна, как ни в ком из нас, и ответь мне: она твоя дочь? Ведь, как ты утверждаешь, мы с тобой маги, а она уже нет.       Томэг наслаждался бессилием Марии, как и одиннадцать лет назад, когда она уступила соблазну, он наслаждался её отчаянием и слабостью, ибо лишь в такие моменты Томэг казалось начинал понимать, что привлекло его в ней. По правде говоря, Мария была совсем не в его вкусе: слишком праведная и человечная, даже её внешность, за исключением красных глаз, казалось воплощала собой всё светлое, что было в этом мире. Светлокожая блондинка, Мария должна была быть совершенно невыразительной, если бы не глаза, в которых бушевала магия.       Именно глаза привлекли Томэга в их первую встречу, но внешность рано или поздно ему бы наскучила, а Мария и по сей день была им безумно любима, хотя даже эти слова не отражали и сотой доли его истинных чувств. Потом Томэга завлекла сама Мария, втиснутая в ограниченные рамки человеческого воспитания и человеческой же морали, она сгорала внутри себя неспособная вырваться из оков, в которые её заключила Лета Лестрейндж, но даже агонии свойственно заканчиваться, а чужие муки никогда не завлекали никого из МакДуглов, надолго.       Возможно любовь возникла после брака, но Томэг понимал, знал, что не люби он столь неистово Марию никогда бы на это не решился, ему бы хватало её тоскливого взгляда вдаль и совместных детей, как и многим МакДуглам до него, но ему хотелось, чтобы взгляд доставшийся другому был обращен и на него.       Ему хотелось всю Марию, целиком, и он был готов принять не только её, ради неё.       — Мораг — моя дочь, — признавая собственное поражения, говорит Мария. — Ответь мне…       — Вне всяких сомнений, она моя законная дочь, все наши дети будут МакДуглами.       Мария замолчала, хотя ей ещё о многом хотелось спросить. Прожив с Томэгом чуть больше года в браке, — а десять лет проведенные им в картине, Мария никогда не считала, — ей казалось, что она начала понимать своего мужа, но как всегда спешила с выводами.       — Ты будешь молчать? — без особой надежды спросила Мария.       — Но разве ты не получила уже ответ на свой вопрос? — наигранно недоуменно спросил Томэг.        Вне всяких сомнений Мария могла настоять, потребовать ответа и поставить Томэгу ультиматум, — всё это было ей по силам, но совершенно не в её характере, тем более что ничего из этого не было способно переубедить МакДугла.       — Я отнесу Мораг в спальню, — преувеличенно спокойно сказала Мария, и подняв дочь с дивана поспешно ушла.       Томэг лишь внимательно посмотрел ей вслед, конечно он понимал, что Марию не удовлетворит его ответ, скорее наоборот еще сильнее раззадорить, но в этом и был смысл. За чуть больше чем одиннадцать лет брака Томэг стал гораздо лучше понимать Марию: она никогда не смотрела тоскливо в окно, никогда печально не вздыхала, но продолжала поддерживать связь с НИМ, будто никогда и не любила, загружая себя делами Рода, которыми благородная дева ни Рода Лестрейндж, ни Рода Холлуорд обучена не была, Мария действительно оживала.       Возможно ритуал проведенный Томэгом был ошибкой, но он не привык сожалеть, тем более, что правильная воспитанная в чуть более христианских традициях Мария была прекрасна в том, что она считала грешным.       МакДугал знал, поставь он её перед фактом, лишив её даже иллюзии выбора, Мария бы взбунтовалась, подобно стаду разъяренных фестралов, невидимой для большинства волной она бы уничтожила всё что так долго создавала. Сейчас Мария была способна уничтожить Род, возродив из его пепла нечто совершенно иное и для этого ей не нужно было уничтожать книги и сжигать портреты, всё что ей было нужно это по другому говорить с Мораг, привить ей иные ценности, как когда-то это сделала Лета Лестрейндж с ней.       Но как бы Томэг не изголялся в собственном разуме и не пытался соврать себе, правда была не в том, что подвернулся шанс снять давнее проклятие, выучив урок, не в том, что Мария была влюблена, а в древнем как мир искушении и сладости запретного, в едва ощутимом притяжении не способным перерасти в большее, в горечи чужой магии.       Да, все дело было в магии.