***
История должна была достичь своего апогея в тот момент, когда Денлон перерезал Крамеру глотку. Но через два дня Джон снова дал о себе знать. Когда мы с детективом сидели в кафе и обедали после первого лживого допроса на двоих, ему позвонили из морга. Вскрытие Джона Крамера пошло не по плану. Поэтому пришлось бросить вкуснейший завтрак и занимательную беседу и нестись в морг. Около дверей я замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Словно оковы страх сковал меня по рукам и ногам. Беспричинно внутри будто всё сжимается. И снова эти мысли о мучительной смерти, не имеющими никакой основы. И уже даже самые худшие варианты развития будущего не кажутся такими уж туманными и невозможными. Раздражитель, сидящий внутри меня, хочет избавиться от этого, но вместе с тем я не очень понимаю природу своего страха. Из-за этого становится ещё страшнее. В итоге я плутаю среди своих мыслей, переживаний, иногда теряю связь с реальностью. И сейчас хочется единственное — хочется просто убежать. Марк, заметив, что я отстала от него, не сделал и шага. Смерть Джона, несмотря на то, что мы в последнее время каждый раз ругались, да и знание о его скорой кончине, не уменьшили удара от этого. Компания Хоффмана была как никогда, кстати, но лучше от этого не становилось. Я потеряла дорогого мне человека и не могла, и сейчас не могу, просто забыть о том, что он был в моей жизни, даже если этот человек мудрый сумасшедший, который чуть меня не убил. Память о нем останется навсегда. — Ты в порядке? — Тебя мои проблемы не касаются, ясно? — я двинулась вперёд, заметив краем глаза лёгкое движение руки Хоффмана в мою сторону. И была счастлива узнать, что он быстренько подавил в себе этот порыв и у нас не сложилось неудобной и для меня, и для него ситуации. Заставить себя подойти к Крамеру или хотя бы к рабочему столу патологоанатома я не смогла. Страх всё ещё крепко держал меня. Доктор показал детективу что-то скрытое за воском, вероятно, та самая кассета, про которую он рассказал мне по пути в морг. — Где она была? — У него в желудке. — Достаньте её. Я смотрела с дальнего угла на секционный стол, на котором лежал Джон, и не могла поверить собственным глазам. И этот человек ещё вчера вселял ужас в души людей? Это он испытал такое количество людей, что можно было бы создать небольшое селение? Сейчас он лишь мешок с костями, однако, я всё ещё вжимаюсь в стену позади себя, в страхе, что со дня на день его безумная идея вновь покалечит меня, вновь оставит шрамы. Этот человек тут лежит, не представляя угрозы, но она все ещё есть для людей. Есть преемники его работы, его идеи. Через силу заставляю себя оторваться от тела Крамера, словно если я это сделаю, тот встанет. Детектив уже был в перчатках и ловко вставляет кассету. Будто птицы в клетке бьётся мысль: Только не он. Только не он. Снова и снова. Повторяю как мантру. Джон сейчас наверху насмехается над моей беспомощностью и глупостью. — Ты там, детектив? Тогда ты последний, кто примет мой вызов. Возможно, тебе повезёт больше там, где других постигла неудача. Теперь ты чувствуешь, что контролируешь все? Считаешь, что не подвергнешься испытанию? Обещаю, моя работа будет продолжена. Услышав это, многие решат, что все закончилось, но я по-прежнему среди вас. Вам кажется, что все закончилось, потому что я мёртв? Ничего не закончилось. Игра только начинается! Это второе предупреждение об игре. Мысленно сжимаю кулачки, чтобы он это наконец-то понял, чтобы он остановил чёртову машину смерти. Я сползла по стенке и спрятала лицо в руках. Глупо было надеяться, что всё закончится. Ошибочно полагала, что он не успел сделать то, что собирался. Но нет. Игра началась и придётся играть, и играть по его правилам, иначе исход будет летальный. — С вами все хорошо? — У меня заряженный пистолет. Не советовала бы лезть ко мне с подобными вопросами, если не хотите отскребать свои мозги от стены. И пока доктора ошарашенно глядели с широко открытыми ртами, Марк в два шага добрался до меня и, не сюсюкаясь, резким движением поднял и выставил за дверь. Он буквально силой тащил меня на улицу. Игра. Столько раз произносила это слово и никогда раньше оно не вызывало такой реакции. Может это из-за того, что я надеялась, что все закончиться? Так, нет. Я знала, что Джон оставил ещё работёнку. Так чего же сейчас раскисла и вернулась лет на двадцать назад? В те времена, когда повиновение страху было единственным процессом, на который я была способна. Мы остановились на лестнице. Я присела на ступеньку и попыталась собраться с мыслями. — И как так получилось, что ты работаешь на ФБР, если не переносишь трупов? — Ещё не понял, что это не твоё дело? Не лезь ко мне со своими вопросами, пониманием и сочувствием. — Сложно оставаться беспристрастным после двенадцати пропущенных. — Клянусь, этот болтливый детектив хуже занозы в заднице. - вздох. Поднимаю на него глаза. - Он начал игру даже с того света, так что Фиск последнее о чём я сейчас хотела бы думать. — Ты действуешь не рационально. Не так как он учил. — Однажды, проснувшись ты поймёшь, что даже лёжа там, будучи расчленённым, продолжает играть с нами здесь. — он присаживается рядом и неуверенно касается своими пальцами моих. — И почему я должна волноваться за тебя, если мне известно: где ты и кто ты? — перевожу взгляд на него и бегло осматриваю уставшее лицо мужчины. Он измучен не меньше моего, и его, наверное, также пугает вся неизвестность нашего будущего. Подавляю желание провести кончиками пальцев по чётко очерченному подбородку, вероятно, задевая нижнюю губу, которую он постоянно закусывает. — Навестим Питера? — Кажется, он к тебе неравнодушен. — Всё, Фиску не жить. - улыбка. - А ты что ревнуешь? — Разве я могу сомневаться в своей девочке? — слова медленно добираются до моего сознания. Одна фраза, прошёптанная буквально в губы, вызывает волну мурашек по коже. Он лишь снова ухмыляется, замечая это. Сильнее прижимает к себе, как почти неделю назад в Гидеоне. Марк заточает меня в самые крепкие объятия из возможных, будто желая ощутить все тело, пропечататься в нем, пропахнуть моим запахом, — не нужно быть выдающимся светилом науки, чтобы понять, что он хочет. Только он способен восстановить моё душевное равновесие, вызвать прилив гормона счастья и спасти мою поехавшую крышу. Объятья возвращают душевную гармонию и ярче всех слов мира говорят о чувствах. Кто интересно из нас больше не верит этим словам. Я — имеющая компромат на него, готовящая игру, но при этом пытающаяся изо всех сил уберечь. Или он — чьё недоверие ко мне дало трещину. — Мы связаны, но я знаю, как заканчивается подобная связь. — вырываюсь из объятий и направляюсь к выходу, на ходу бросая, первое, что пожалуй он должен был давно понять. — И так, на заметку: Питер очень правильный. С ним жутко неинтересно. Интересный или не очень, но стоило навестить Питера. Он второй из двух выживший, его допрос остаётся за Фиском, под наблюдением Эриксона. В конце концов, он мой коллега и пусть только для вида, но друг. Так что не навестить его после пережитого в некотором роде все равно, что взять табличку с надписью «Работаю на Крамера!». Мы вернулись к утренней теме обсуждения. И я крайне рада, что у нас с детективом нашлись хоть какие-то слабые точки соприкосновения, а не просто ужасное прошлое и работа на Конструктора. Это, конечно, мешало мне обдумывать дальнейшие действия. Вероятно, Крамер думал о том, что я могу просто не делать того, что он сказал. Но в тоже время и он, и я понимали, что я это сделаю, как бы сильно не буду привязана к мужчине, сидящему сейчас за рулём. Что можно рассказать Хоффману? Он не тот, кто будет раскрывать правду или что-то что может ему навредить столь ненадёжному человеку, как я. Но он едва ли не обратился ко мне с просьбой спасти его шкурёнку от Джона в игре. Хочет жить. Похвально. — Предполагается, что раз Джона нашли мертвым, то игры закончились. — Мы оба знаем, что я не закончу после последних инструкций Джона. — ответа не последовало. Мне хотелось бы узнать, собирается делать он это дальше или как только закончатся конверты и папки, то и он пропадёт. В таком случае, будет очень сложно с Марком, ведь можно сказать всю свою злобу и ненависть он выплёскивает на жертв Конструктора. А если таковые закончатся, что с ним будет дальше? Мы вошли в палату Питера, но не застали его там. Точно. Как я могла забыть? Сегодня звонил Эриксон и сообщил о смерти Линдси. Он, скорее всего, у неё в палате. Жаль девушку. Она была хорошей и могла бы вообще никогда не попасть в игру к Конструктору, если бы не работала над его делом. Но такая уж участь у всех участников дела. Остались я, Марк и Питер. Те, кто подобрались ближе всего к Джону. И лучше последнему умереть раньше, чем что-то вскроется. Хоффман вошёл в палату, а я так и осталась стоять за дверью. Не стоит Питеру думать, что между нами есть что-то. А с его подозрительностью такие выводы он сделает в два счёта. — Она назвала твоё имя перед смертью. Твоё имя! Почему? — я слышу только голос Страма. Если бы не знала, что их там двое, подумала, что бедный Питер сошёл с ума от горя. Я ожидала, что он ещё что-то начнёт выговаривать Марку, но нет. Из палаты вышел детектив и, ничего не сказав, улетел. Я даже не успела что-либо сообразить. Неужели Питер так взбесил спокойного и уравновешенного человека? Уже второй раз на моей памяти. Как, блядь, ему это удаётся? Может я что-то упустила? Конечно, упустила, я слышала только пару фраз громогласного Страма, несмотря на то, что именно у него было ранение. Недолго думая, я отправилась по тому же пути, что и Хоффман.***
В первый выходной я, недолго думая, собралась и отправилась в клуб. Стоило немного выпустить пар, чуточку развеяться. Сплошные трупы уже приелись, да и забыться стоит хотя бы на малую каплю не помешало бы. К прочему, Пила мёртв, значит, есть хотя бы несколько дней, которые можно уделить себе любимой. Тёмный, укромный уголок, вдали от пьяных подростков с вечно играющими гормонами был той самой отдушиной. Чуточка алкоголя и вечер обещал быть многообещающим. И был таковым, пока телефон снова не дал знать обо всём мире за стенами клуба. «Хоффман» Первые десять минут я с удовольствием игнорировала его. У меня законный выходной, который я хочу провести в замечательной компании себя. Без постороннего вмешательства и без посягательства в очередной раз на мою женскую натуру. Даже очередной коктейль и потраченные за неделю нервы не заставили принять вызов. И спустя полчаса или около того, телефон перестал жужжать. И своё отвратительное, что именно после этого я начала беспокоиться. На экране продолжало светиться оповещение о чуть больше десятка пропущенных. Пытаясь отвлечься от настукивающих по макушке мыслей о надвигающейся беде, я осушила кажется пять или шесть бокалов виски. Ребята пришедшие примерно в тоже время, что и я были уже изрядно пьяны и настойчиво хотели доказать толпе танцующих — кто здесь бог танцпола. Меня позабавило то как они выплясывали пытаясь не только привлечь внимание к своим персонам, но и в надежде подцепить одну из таких же пьяных молодых барышень. Там могла оказаться и я. Также усиленно вилять своей пятой точкой, крутиться и прижиматься к парню. Возможно также бы наскочила на него и уже в торопях мы добрались до кабинки туалета, в котором вместо воздуха вдыхаешь дым накуренных сигарет, в лучшем случае обычных, в худших самокруток из сбора трав бабушки какого-нибудь ботаника. Опять уведомления в телефоне отвлекает. «ПОМОГИ» Снова поднимаю взгляд на толпу, поредевшую в связи со сменой музыки на медляк. Парни, те кому сегодня перепадёт уже во всю не стесняясь лапали доставшихся им дам, остальные в печали ушли заливать своё одинокое горе. «Джейн, пробей нахождение номера» Недолго думая, отправляю сообщения помощнице Эриксона. Та, наверняка, ещё на работе. Она, видимо, единственная работает сутки напролёт, переплёвывая в этом меня. По крайней мере, не она сейчас расплачивалась и побрела к своей машине, чтобы поехать в какую-нибудь задницу мира вытаскивать никчёмного человечишку из-за которого она может огрести по шее. Осенние вечера всегда были для меня привлекательны. Ещё в начале месяца заметно похолодало, и начались ливни. Порывистый ветер трепал кроны деревьев, срывая осиротевшие листья. И без того серые дни сменялись непроглядной ночной мглой, лишь одинокий фонарь и огни витрин освещали тёмную улочку. Звёздное небо, завлекающее меня ещё с самого детства, было затянуто дождливыми тучами. В этот вечер хотелось только сидеть, укутавшись в одеяло и рыдать над всем, что на глаза попадётся. Но я вроде как переросла этот возраст, да и плакать давно разучилась. А благодаря Хоффману план на вечер, включавший грусть и алкоголь, поменялся. Сейчас же на место грусти вышла нервотрёпка. Ну, зачем спрашивается звонить вот так? Почему нельзя хоть что-то рассказать? Куда ехать? Зачем? Он в опасности или уже присмерти? Скрещиваю пальчики в надежде на последнее. Проблем меньше станет. Пробить нахождение Хоффмана по телефону не составило труда. А адрес оказался до боли знакомым. И поэтому через полчаса я уже стояла у того самого захудалого бара из которого вытащила Хоффмана неделю назад. К моему огромному счастью, мне не пришлось заходить внутрь. Мужчина стоял у самого входа и непринуждённо оглядывался по сторонам, в ожидание, видимо, меня. Мне даже не пришлось сигналить. Я едва припарковалась, он тут же отошёл от стены, на которую облокотился и спустя мгновение опустился на соседнее сидение. Эти полчаса была как на иголках. Я всерьёз считала, что у него случилось что-то глобальное, ну или в очередной раз напившись он подрался с очередным клиентом этого богом забытого места. Но нет. Просто он заскучал и ему потребовался трезвый водитель. — Куда прикажите? — руками вцепилась в руль, чтобы в эти самые минуты не разодрать его опечаленное лицо. Хоть бы самую малость объяснил мудак. Нельзя так поступать с женщиной, которая пусть и негласно, но переживает за тебя. — Знаешь, в молчанку я могла бы играть с тобой, занимаясь своими делами. Мне для этого не обязательно тащиться на другой конец города. — двигаюсь с места и уже точно представляю какую долгую дорогу придётся пройти моему опечаленному другу. Ехать пришлось и вправду долго. Чёртов ливень застал нас на середине пути, что заставило меня сбавить скорость до положенных 90 в час. К моему удивлению первую половину пути Хоффман молчал и даже в мою сторону не поглядывал. Когда же начался дождь, созерцание за окном пейзажа оказалось так себе занятием — он включил радио, а затем и вовсе задремал. Я, конечно, раньше знала, что ему абсолютно все равно, но его слепая вера мне его же и погубит. Он за всю дорогу не спросил: куда и зачем. Ни слова не сказал, что случилось и на кой-черт я трачу свой единственный выходной вечер на него. Меня уже не то, чтобы сильно злило его отношение ко мне, скорее стало страшно, что он опять взялся за старое. Я помню, как трудно ему давались дни без сестры. Видео с допросов, суда и прочая макулатура, подобная этой, давали чёткие представления о тогдашнем состояние убитого горем детектива. Помню, как уже лично видела, что он губит себя в том самом баре, заливая в себя нечеловеческое количества дешёвого пойла, как садится выпивший за руль, словно надеясь, что в этот раз он точно угробит себя. Путь наш кончался на давно знакомом мне месте. Ещё лет в пятнадцать я нашла, когда ушла из дома. Я вышла из авто и направилась прямо к краю обрыва. Тогда я чуть не покончила с собой. Только вовремя приехавший мистер Э, сразу ринувшийся за мной, уберёг от ошибки. Хотя лучше бы забил на меня, как и все остальные. Промокла до нитки в первые же минуты, но меня не особо это волновало. Я слишком была поглощена мыслями, как вытащить этого нерадивого сообщника из дерьма в котором он барахтается, не видя, что стоит в нем лишь по коленки. Простояв ещё несколько минут глядя на машину, где спал Хоффман, я достала пистолет и сняла с предохранителя и направилась в сторону авто. Открыла дверь и, растолкав детектива, отошла на пару шагов, чтобы случайно не лишил меня оружия. — Проснись и пой, моя голубка. Выходи. — он потерев глаза, стал оглядываться. — Где мы? — Выходи. Твоя станция. — он взглянул на меня и увидел пистолет. В первую нашу встречу мы были по другие стороны баррикад. Он выбрался из машины и всё без лишних движений. Я, конечно, понимала. что творю уже что-то глобально не то, но его постоянные посиделки тоже приелись. — Хант, какого черта? — капли дождя стекали по его лицу. Он искренне был удивлён происходящим. Несмотря на то, что я творила для меня самой непонятную вещь, по мне не было видно, что страшно не хуже его. Ну, или я хотя бы на это надеялась. — Тебя пристрелить или ты сам бросишься? — указываю пистолетом в сторону пропасти. За стеной ливня почти ничего нельзя разглядеть, но, похоже, Марк начинает волноваться сильнее. — Хант. — попытка приблизиться, но я делаю шаг назад и выстрел в воздух. И снова направляю оружие на мужчину. — Я просила прекратить себя закапывать. Прекратить губить себя. — А ещё, что моя никчёмная жизнь никому кроме меня самого не нужна. — по голосу ясно, что он начинает догадываться какого хрена я тут творю. Везучий. Я же всё так же не осознаю происходящего. Лишь навыки, выработанные за время работы на Джона, не дают сломаться. — Я знаю, как старшие братья изо всех сил стараются оберегать младшеньких маленьких, по их мнению, глупеньких сестрёнок. Знаю, как они себя потом винят во всех бедах человечества. Знаю, как отказывает у вас мозг, лишь стоит сказать, что тебя кто-то обидел. Вы так трясётесь над ними, забывая, что у нас есть своя голова на плечах, что мы сами находим проблемы и сами можем их решить. — опускаю пистолет, ставлю на предохранитель, убираю и подхожу к Хоффману. Осторожно беру его за руку, потирая большим пальцем его ладонь и не поднимая глаз, продолжаю. — Я знаю, какого это терять близкого человека. Как сложно поверить, что ты не виноват в его гибели и как непостижима мысль, что ты никак не мог уберечь его, что не от тебя зависела его жизнь. Твоя жизнь может и нахер никому не нужна, и я не стану бегать за тобой, чтобы в очередной раз вытащить из задницы. Но, может, ты просто чего-то не замечаешь? Подумай над этим. — отпускаю руку и, все также не поднимая глаз, возвращаюсь в машину. Я не стала его ждать, а именно бросила стоять там одного у чёртовой пропасти в ливень.