***
К вечеру звонит Страм, называет адрес и просит приехать. Я уже отчаялась. После разговора с Хоффманом, я отправилась на поиски. Большую часть дня я просто слонялась с одного адреса на другой. Работа осложнялась тем, что мест для испытаний я знала куда больше, чем Питер, а сегодня я мыслить способна никак не могла: то и дело возвращалась к утреннему разговору. Почему Марк именно сейчас решил рассказать, что нашёл? Никому же из нас не стало лучше от этого открытия. Я даже не сразу осознаю на какой адрес приехала. Но я сразу же узнаю этот дом. Дом ужасом и страхов Джона Крамера. Чуть поодаль от машины Страма стоит машина Хоффмана. Он-то что тут забыл? Он сейчас должен был быть совершенно в другом месте, с совершенно другими людьми. Какого черта он тут забыл? Стараюсь скорее подобраться и перестать перебирать варианты ответа на этот неожиданно важный сейчас вопрос. Руки прячу в карманы пальто, морщусь словно от головной боли и оборачиваюсь, чтобы осмотреть уже заученную на память округу. В голове одно «не думай. не сейчас. это не важно». — Мне жаль. — О чём ты? — он видел. Видел мою слабость, потому что позволила себе замешкаться глядя на машину Хоффмана. Всего на секунду. Я должна поскорее покончить с делами Джона и уехать. Хотя бы на время, чтобы не сталкиваться с Хоффманом. Сменить номер, сбежать в другую страну, да куда угодно, просто не хочется быть такой как Страм. Он слабый. Он одержим, он постоянно наступает на грабли, получает по роже и идёт дальше, а я не хочу, моё лицо и так уже настрадалось от ударов. — Вы были близки. — он даже не подозревал, что сейчас нужно заботиться не о моих чувствах, а о свой жизни. Он буквально ведёт меня к своему последнему пристанищу. Но и мои мысли сейчас не о том. Хоффман должен был быть сейчас на игре, далеко отсюда. Я ему ясно сказала, что закончу с Питером сама. Сказала, чтобы он держался подальше. В случае если раскроется настоящая причина смерти агента ФБР, он должен иметь алиби. Но, возможно, он решил играть по собственной инструкции. Мы прошли точно так как я задумывала. Вплоть до гроба со стеклом и кассеты, которую Питер сразу же включил. — Привет, агент Страм. Если ты это слышишь, значит и на этот раз ты нашёл то, что искал или так тебе кажется. Твоя преданность делу достойна похвалы, но я спрашиваю тебя: какие уроки ты вынес из этого путешествия? Тебе известна поговорка: обманешь меня раз, позор тебе, обманешь меня дважды, позор мне. Ситуация, в которой ты оказался, связана с доверием, поэтому я спрашиваю тебя: научился ли ты доверять мне? Выжить в этой комнате возможно только если ты ляжешь в ящик со стеклом, который находиться перед тобой. Шорох в коридоре. Очень отчётливый. Хоффман. Наверняка он. Больше не кому. Страм жестом указывает оставаться в комнате, передаёт проигрыватель, предварительно остановив запись, и выходит. Я обхожу гроб, отдаляясь от входа и единственного возможного выхода (пока не началась игра), осторожно провожу рукой по крепкому стеклу. Джон любил всё лучшее. Как педант подходил к каждому делу, к каждой игре. — Хант? — оборачиваюсь на знакомый голос. — Я сомневаюсь, что Джон был в своём уме, когда говорил, что мы будем хорошей командой. — Он бы в жизни такого не сказал. — мужчина делает пару шагов вперёд, осматривая небольшое помещение. — Да, ты прав. Он и не говорил. Три, четыре, семь, шесть, восемь, Не увидеть тебе осень. Зря меня ты огорчал, Избегай-ка ты зеркал. — Сейчас. — одними губами, без лишних звуков, но Страм всё же оказывается проворнее и наносит первый удар. Хоффман даже не успевает опомниться, ФБР-овец наносит ещё два удара в корпус, прикладывая все силы, да ещё и жажду справедливости. Он становится опасным. Толкает Марка в гроб и с удовольствие на лице захлопывает крышку. — У тебя же был пистолет, почему не воспользовался? — Ты с ним заодно. — он достаёт пистолет из-за спины и наводит на меня. — Ах, вот оно что. Поймал двух зайцев одним выстрелом? Дверь позади него со скрипом закрывается. Мы в ловушке. Я и Страм умрём рука об руку. Он начинает паниковать. Больше не будет угроз или предупреждений. Это последний ход Джона и, к сожалению, Страм это начал понимать только сейчас. Его начинает бить дрожь, тело покрывает испарина, а лоб — холодный пот, наверняка, повышается давление, сердце выскакивает из груди. Не самое приятное состояние. Я так часто видела это у других, что, к моему разочарованию, мужчина не стал исключением. Многие годы работы в ФБР не сделали его отличным от других. Он как и каждый боится смерти, а если она ещё и будет мучительной. Даже жаль его становиться. Дёргает за дверь, но та не поддаётся. Попытка за попыткой. Все провальные, но он так упорно продолжает пытаться выбраться, чем невольно вызывает улыбку на лице. — Как открыть эту грёбанную дверь? — снова указывает на меня пистолетом. Мы тут умрём, кто раньше, кто позже, но тут мы лишь смертники. Он в растерянность, в ступоре, он не знает, что ему делать. Находится в смятении и если это продолжиться опасаться мне нужно будет не сдвигающихся стен, а самого бывшего агента. — Только с той стороны. Ты знаешь Джона — всё должно кем-то контролироваться. Кем-то из-за кулис. В нашем случае, это Хоффман. — перевожу взгляд на не менее растерянного Хоффмана. Главное, чтобы ни один из них не понял, что я сейчас тоже нахожусь в полнейшем шоке. Я была уверена, что у меня ещё есть время выбраться. Я не могла просчитаться. Но это случилось. — Я знаю, Джон, знаю. Я отвлеклась. — И проиграла. Он хватает и трясёт меня, но что можно добиться от меня? — Нужно было играть по правилам и всего-то. Вы все одинаково думаете, что умнее. — я протягиваю ему проигрыватель и включаю запись. — Но, если ты предпочтёшь не делать этого, то о тебе больше никто не услышит. Твоё тело никогда не найдут. Ты просто исчезнешь. Я спрашиваю тебя, спецагент Страм, ты научился доверять мне? Услышишь ты моё предупреждение? Если нет эта комната навсегда останется твоей могилой и моё наследие перейдёт тебе. Чувство неприятностей преследовало с самого утра и закончиться этот день должен также дерьмово как и начался. Я готова умереть. Я не готова оставлять Хоффмана без информации. Он должен знать о Миктиане. Постукиваю по гробу и усмехаюсь. Интересные у меня случай высказать последнюю волю образовался. —Эй, хватит долбиться. Не будь идиотом, он не откроется и ты прекрасно это знаешь. — он успокаивается. Неужели он переживал из-за того, что я умру? Как будто в первый раз. — Мы оба знали, что так и закончиться. Но сейчас — слушай меня. Не сбрасывай со счетов те угрозы. Кем бы адресант ни был, он знает больше, чем может казаться. Запись Крамера подошла к концу. Стены начинают сдвигаться. Страм излучает волны ненависти и страха. Только смысл бегать по сжимающимся квадратным метрам, если ты понимаешь, что единственный выход уже занят другим. — Знаешь, — смотрю опять на Хоффмана, который колупается с замком. — Ты не так ужасен на самом деле. Вот и пообещай наставнику, что всё после него будет хорошо, м? Представь, как злился бы Джон, если бы узнал о самом тупом поступке в моей жизни. Столько сил и нервов в меня вложить, чтобы я застряла в его собственном детище со Страмом. Я стою рядом с гробом, неотрывно смотрю на Хоффмана и просто пытаюсь, словно на йоге, отвлечься: от пытающегося выбраться Страма, от сдвигающихся дверей, от приближающейся мучительной смерти. Но отчётливый щелчок замка открывающего крышку, прерывает меня. Хоффман прикладывает палец к губам, а затем делает несколько круговых движений рукой. Нужно не проговориться, что, возможно, у нас есть шанс выжить. У меня есть шанс, благодаря Хоффману. Я подбираю пистолет. Страм пытается усилиями физической формы притормозить стены, но, как разумеется, терпит в этом неудачу. И с пылающей ненавистью на лице подходит ко мне. — Ты должна знать как отсюда выбраться. — Ну один путь благодаря тебе мы просрали. — кивком показываю, на опускающийся гроб. — А второй сюда только впускает. — развожу руки в стороны. Стрессовая ситуация помогла мобилизироваться. И даже, если бы Хоффман не открыл бы замок и у меня не было бы шанса спастись, я была довольна собой в последние минуты. Я контролировала каждое своё слово, каждое телодвижение, каждую мимическую мышцу. Когда Питер возвращается к двери, пытаясь в очередной раз её открыть, я стреляю. Нужно, чтобы он не помешал мне выбраться отсюда. Однако, для этого совсем не обязательно его умерщвлять. Всего несколько секунд, Марк хватает меня за лацкан пиджака и утягивает за собой, закрывая чёртов тесный для двоих гроб. Стекло сразу же врезается в ладони, окрашивая осколки в алый оттенок, но сейчас важно не клюнуть носом в него. Завидую Хоффману, который устроился в самом удобном положении — на спине. Ему и вид прекрасный оставался на страдания уже бывшего спецагента, и одежда уберегала от множественных порезов, как это будет с моими руками, несмотря на надетые перчатки. Всё эта неудобная ситуация длилась меньше пяти минут, но я вновь прокляла Джона, Хоффмана, Страма и, конечно, себя. Лучше бы умерла, чем чувствовать каждый его вдох, каждый раз покрываться мурашками, когда он выдыхает. Личное пространство. Марк это уяснил. Марк ценит моё личное пространство. Именно поэтому он отвернулся, но его горячее дыхание всё равно касается открытых участков моей кожи. Он делает всё, чтобы мне было комфортно даже сейчас. Звучит очень слезливо. — Ты позволила ему бить меня. — слова, произнесённые шепотом звучат очень непривычно, слишком интимно. Мне не нравится. Как вся ситуация, так и положение, в котором мы находимся. Мы сближаемся. Снова. — Я должна же была как-то ответить на твой поступок утром. Он поворачивает голову насколько это возможно в нашем положении: брови приподняты, скорее в издевательском смысле, чем в удивлении, морщинки в уголках глаз. Злосчастная улыбочка. Да, этот сукин сын забавляется. — Ты настоящая идиотка, спецагент Хант. — Я едва не умерла пару минут назад, можно повежливее? — улыбаюсь, вместе с Хоффманом. Сейчас можно свободно выдохнуть. Этот чёртов проклятый день закончился. Опираюсь на руки, запрещая себе думать о боли, спиной надавливаю на крышку гроба и та на удивление легко поддаётся. Выбраться получается ещё хуже, чем просто быть запертой в таком пространстве с детективом. — Могу спросит: а что ты так забеспокоился, когда Страм тебя уложил? — вытаскиваю маленькие осколки и снимаю перчатки. Хоффману повезло меньше: несколько темных пятен заметно даже на чёрном пиджаке. — Подожди. Настойчиво стягиваю с него пиджак, пропуская мимо ушей ругательства. Почти вся рубашка сзади покрыта кровью. — Вернёмся в дом. Тебя нужно обработать, и возможно наложить швы. И ты пропьёшь курс антибиотиков, которые скажу. Он оборачивается, но я успеваю спрятать руки, в случае если он захочет посмотреть на них, ну и в большей части по инерции. Мои проблемы — моя забота. Он мне помочь не сможет, но я могу хотя бы немного подлатать его. — И спасибо, что вытащил. Буду должна.***
— Ты не убила его. Ты намерено выстрелила ему в колени. — Угу. — я плетусь позади Хоффмана. Неловкость так и не выветрилась из головы. Совершенно спокойна, словно не я сейчас оставила умирать напарника одним из самых мучительных способов. — Не смей, читать мне нотаций, Хоффман, ты с ними на пару десятилетий опоздал. Мы поднимаемся наверх и я тащу Хоффмана в ванную. Нужно промыть рану, затем дезинфицировать и наложить швы. Он снимает рубашку и присаживается на край ванной, и ждёт, пока я закончу со своими руками. Когда ты ежедневно видишь руки обожжённые кислотой и несколько раз оперируемые, ты перестаёшь замечать шрамы и ожоги. Но Хоффман, увидевший их впервые, был заворожён, если не сказать иначе. Затем он повернулся полу-боком, чтобы мне было удобней работать. — Я могу спросить? — Если о моих ожогах, то нет. — с помощью пинцета начинаю вытаскивать осколки. — Но я неплохо знаю историю Цезаря. — Ты боролась? — Ну я же жива. — Ты не играешь по правилам. — Нет. Я не боролась. — И сейчас ты смирилась со смертью. — Как я уже говорила Страму: «Один выход благодаря ему мы просрали, а второй — только впускает». — Ты ненормальная, Хант. — Будь, со словами осторожнее, в конце концов я тут тебя зашиваю. — С тобой интересно работать. Но таких как ты искать заебёшься. — Тебе нравится потому что мы так похожи? — он пожимает плечами, за что и получает втык. — Сиди ровно, или в следующий раз промахнусь. Я, отрывая пластырь, краем глаза замечаю, что Хоффман доволен. Конечно доволен. Я сама не заметила, как отвалила ему комплимент. — Не похоже, что тебя не нравится. — Думаешь, я был бы хорошим отцом? — замираю на секунду. Чего? Отцом? Что? Застываю, с невысказанным вопросом на губах, продолжая держать ножницы в одной руке и пластырь в другой. — Это не мне судить. — возвращаюсь к процедуре «спасения», задумавшись над вопросом детектива. Я, ещё пять лет назад, задумалась выйти из дела. Оставалось убрать пару человек и можно было пропасть со всех радаров. Жить отшельницей, перестать контактировать с людьми, как приходиться это делать сейчас. Я не знала, что уже давно за мной наблюдает Джон. Не знала, что на скоро начнётся моё испытание. Крамер правда не ожидал, что я решусь умереть. Просто сдамся и сяду на том же месте, где и очнулась. На мне не было чего-то опасного. Я бы умирала несколько дней от жажды и голода, но бросаться в чаны с кислотой ради того, чтобы столкнуться с обществом — нет. Чаны, однако, достали меня всё равно. Джон предложил сделку. Он поможет мне, если я выберусь. Детали сделки были оговорены позже, но одна только мысль, что мне поможет серийный убийца, который знает толк в мучениях и перевоспитании, подтолкнули меня к решительным действиям. Это, если задуматься, нас с Хоффманом тоже объединяет. Он был готов вынести себе мозги при первой встречи с Крамером, а потом пошёл с ним на сделку. И он точно соврёт, если скажет, что ему не нравилось работать с Конструктором. — Взгляд со стороны. — Ты это к чему это вообще? Или уже есть кандидатки на роль мамы? — видно было, что он подбирает слова: и мне лишнего не сказать, и почти не соврать, чтобы всё правильно поняла. — Тебе не кажется, что мы упускаем важные части наших жизней? — На минутку, чуть не умерла я. Это я должна задавать столь философские вопросы. Подожди, ты решил, что важная часть твоей жизни — ребёнок? — он снова пожимает плечами. — Почему нет? Даже Джон был отцом. — Джон не самый удачный пример отцовства. — смотрю ему в глаза. Задавался ли он раньше этим вопросам? Решал ли для себя, что будет дальше, или как и я продолжал жить одним днём? — Это говоришь не ты, а пережитое час назад. На грани смерти мы все думаем о том, что останется после нас. Это нормальное явление. Не забивай этим голову. Повернись, пожалуйста. Глубоких порезов оказалось гораздо больше, чем я думала. Стеклянный гроб, безусловно, вызывал страх, но я даже не думала как сильно он мог навредить физически. — Если тебе хочется прочувствовать какого быть отцом — навести девочку Денлон. — Родной ребёнок и чужой — это большая разница. — Люди, которые рассуждают также, обычно растят эгоистичных отпрысков, неспособных на эмпатию. — Ты встречала таких? — И ты встречал. Бакстер — типичный ребёнок таких родителей. Он был приёмным, ты знал? — Считаешь, что мы с ним похожи? — Я считаю, что ты начинаешь злиться от этого разговора. — Ты не ответила. — вздыхаю. И снова приходиться смотреть на него. — Ты его убил из-за сопереживания. Тебе было больно за сестру. Потом ты был вынужден из раза в раз надевать маску. — Я получал удовольствие от игр. — Ты не монстр. В отличии от меня, Хоффман. Твоё первое осмысленное убийство произошло в зрелом возрасте, подтолкнуло тебя на этот шаг серьёзная травма. Со мной всё иначе: первое убийство в пятнадцать за косой взгляд и слухи по школе, следующее через пару месяцев из-за той же травли. Я убивала и продолжаю это делать, потому что только так я умею справляться с плохим отношением ко мне. — Ты захочешь выйти из дела и тогда я не стану мешать. — я искренне желаю ему нормальной человеческой жизни. Это самая правдивая ложь. Я отпущу его, если он выживет в своём испытании. Такова последняя воля Джона. Точнее не последняя, ведь задание я получила за несколько часов до смерти Пилы, а что уж он там завещал делать — меня не касается. Но знание бы содержания завещания не помешало бы. — Ты притащилась со Страмом. — Я приехала на автомате, куда он попросил. А вот, что ты там забыл? — Интуиция. — Допустим. Ты закончил там? Они поняли как связаны? — он помотал головой, но больше не собирался никак отвечать на мой вопрос. — Ты согласен, что это был единственный способ им указать на ошибки? — Почему тебя так это волнует? — Казоун была милой девчушкой, жаль несколько лет назад по её подростковому максимализму погиб напарник. Гиббс, только заняв свою должность, завела счёт, который регулярно пополнялся. Скотт заядлый наркоман. Жизнь для него ничто. Журналист пишет заказные статьи, хотя многие и считают его самым честным. Одной такой статьёй можно уничтожить человека, впрочем, он и не скрывал этого. И Бенц. Она ранее сотрудничала с Джоном и даже очень успешно. Он сильно разочаровался узнав о пожаре и её участие в этом. — он снова обернулся ко мне. — Никто из них не предал значению, что восемь человек погибло. Они просто решили это забыть и никогда не вспоминать. Его насторожили мои слова? Прогоняю все вышесказанное и не нахожу ничего такого из-за чего мне бы стоило беспокоиться. — Кто ты? — тишина. И как отвечать на этот вопрос? Пользуясь моментом, я смочила салфетку и, как можно жёстче взяв детектива за подбородок, начала протирать трещину на губе, затем нужно было вытереть кровь со скулы и брови. Питер за несколько ударов сумел прилично помять Хоффмана. — Будь у тебя второй шанс, ты всё равно бы достал Сета? — Хант, закроем тему. — Почему? Всё ещё болит? — Закрыли, Хант. — даже злой рык не вызывает никакой ответной реакции. — Сет, хоть и был так себе человеком, оказывается неплохой адвокат. Ты знал? Он схватил меня за руку и гневливо посмотрел. Кроме дискомфорта, оттого, что он держал меня, я совершенно ничего другого не чувствовала. — Мы. Не будет. Это. Обсуждать. — чётко, делая паузы через каждое слово. Но на меня опять это не возымело эффекта. — Ты ещё не переболел. — заинтересовалась, но не испугалась. — Отпусти это или оно утянет тебя на дно. — Он убийца. Пять лет его не перевоспитали. Я бы сделал это снова. Я не позволил бы ему разгуливать после… — отбрасывает руку и садиться обратно на бортик ванны, а начинаю собирать мусор. — Ты тоже убийца. И ты тоже не вспоминаешь о жертвах и их родственниках. — Может, лучше поговорим о тебе? — Убивала, по мнению дядюшки Крамера, невиновных людей. Вот он и решил меня перевоспитать. А ты думаешь, я всегда с таким хладнокровием убивала коллег? Друзей? — и снова ложь. Убивала до Джона и буду это делать после него. Никакой откровенности, никакой правды. — Почему он столько времени прятал тебя? — Переживал, что мы не сойдёмся характерами. Боялся, что я вас убью раньше, чем закончиться ваше обучения. Я не перевоспиталась. Не стала жить так, как указывал Джон. По крайней мере, не во всем. — И ты могла попасть также как Аманда в игру о которой даже не подозревала. Наклоняюсь ближе, облокотившись на руки, которые положила на бедра Хоффмана. Приближение смерти иногда дурманит разум. Касаюсь губами щеки, затем чуть выше. — Я — монстр с ангельским лицом. — провожу зубами, замираю на мгновение у самых губ. Восстанавливаю между нами расстояние и смотрю, так, чтобы запутать его ещё больше — то есть абсолютно с каменным лицом, ни одной лишний эмоции. Но он повержен. Он тоже был близок сегодня к смерти. — И как много? — Господи, ты же не подумал, что я тебе все выложу прямо тут и прямо сейчас? — бровь сама собой поползла вверх, удивлённо изогнувшись, ироничная улыбочка. Хоть какая-та реакция. Ему нравится — я вижу. — Я решила, что ненависть меня толкает на некоторые вещи. Сильно разочаровалась в себе, узнав, что это не так. — на секунду, всего на секунду, мне захотелось раскрыть все свои карты, утаив только свою историю. Захотелось, чтобы он понял, что мы ближе, чем он думает, что я такая какая есть по большей степени потому, что всегда были обстоятельства, которые закаляли меня. — Я не уверена, что узнаю когда-нибудь кто я. Но знаю, как будет пухнуть голова, когда ты, как истеричка будешь орать, что за иудейские тридцать серебряников я продам тебя. Да и то, что я во всех смертных грехах виновата тоже не правда. — усмехается. Меня же искренне забавляет вся эта ситуация. Задумывается ли он вообще о том, что будет завтра? Анализирует, что произошло? Так ли мы похожи, как я себе это представляю? Наверняка, иначе бы Джон не был так встревожен моей симпатией к Хоффману. Но в отличие от детектива я хорошо это маскирую. По крайней мере, мне хочется в это верить. Иначе, придётся признать вслух, что большую часть своей жизни я заблуждалась, а он — не просто вклад в моё прекрасное будущее. Это не плохо. Этим можно переболеть. Хуже будет только то, что эта привязанность к Хоффману — психологический трюк, чтобы справиться с реальностью, а не настоящее, не искреннее чувство человека к человеку. Тогда, после окончания совместной работы — я просто слечу с катушек. — Ты могла умереть. — сейчас он произнёс это спокойнее, чем в прошлый раз, но я уверена, что он ещё долго будет злиться. И совершенно не отстанет от меня с этим вопросом. Сейчас ты мне не веришь, но вы спасаете друг друга. Ненависть тоже чувство, а вы давно как бездушные машины. — Тогда бы мне не пришлось слушать твоё нытье. И вот перед ним снова та Хант, с которой он встретился в Гидеоне. Жёсткая, резкая, неизвестная. Чужая. — Мои проблемы — это мои проблемы. Ты в их сторону даже не дышишь, ясно? Он собирается надеть рубашку, которых тут оказывается не мало, но приходиться его придержать. Нужно было убедиться, что нет внутреннего кровотечения. Он снова пробубнил, что всё нормально, но бубнёж для меня не подходит. К счастью, всё что ему угрожает это огромная гематома, не более. Поэтому закончив беглый осмотр, я выхожу из ванной и начинаю собираться. Нужно придумать ещё что-то с машиной Страма. Благо от телефона я уже избавилась по пути сюда. — А ты постоянно за кем-то хвостом ходила? Или только за мной? — о боже. Нотки самодовольства. Он спокойно стоял и не стесняясь разглядывал, как в первый раз. — Кожаный ошейник неплохо бы смотрелся на твоей шейке. — осторожно протягивает руку к шеи, но я даже не подумываю отшагнуть. Хотя стоило бы. У него какая-то патологическая тяга к избиению моего лица. Но он осторожно проводит от ямки выше до кадыка и убирает руку. Личное пространство. — Только покрепче выбирай. А то, не дай бог, сорвусь. Закусаю. — поднимает на меня глаза. Опять ничего не увидит. Стресс ситуация меня обновила. Больше нет Хант поддающийся эмоциям каждую секунду. Проводит по руке, берет маленькую ладошку в свою. — Я отвезу тебя домой. — Лучше позаботься о машине Страма. Я доберусь сама. — кружится голова. Дышу? Едва ли. Он ничего не отвечает, лишь протягивает вторую руку и сжимает моё горло. Если бы я только могла в этот момент сказать что-то против, хоть как-то высказать негодование, которое, на минуточку, даже не появилось. Наклоняется и тяжело втягивает воздух рядом с моим ухом. Господи, прекрати этот момент, Хант! — Апельсин и корица. — Апельсин и корица. — глухо повторяет он. Он крепко держит меня за руку и не тащит к двери, хотя я все ещё плетусь позади. Посадил в машину, сказал напутствие. В зеркало заднего вида, все ещё стоит и смотрит в след. Что это было? Что блядь это было? Ты в своём уме, Хант? Ты же помнишь, что это чёртов Марк Хоффман. Помнишь, кто он и что из себя представляет? И ты помнишь, что он сделал. И ты всё равно доверилась ему ещё раз. «В последний раз» — обещаю я себе. Мне не даёт покоя наша напряжённость. Мне не дают покоя: ненависть, которая толкает меня делать ему больно, привязанность, которая делает меня не мной. Мне не даёт покоя сам Хоффман, потому что одно неловкое движения — и потом вспоминай, что ты должна была убить, а не спать с ним. Одно короткое смс: «Зачем ты это делаешь?» Один короткий ответ: «Я следую твоему совету» Один краткий совет: «Не совершай ту же ошибку, что и многие. Отступи и оглянись» Я едва успела отправить ответ, когда высветился вызов с неизвестного номера. У меня странная привычка не только отвечать, но и находить шалунов, которые развлекается таким способом. — Как ты выжила? — голос металлический и явно искажённый. — Я сдохну только после тебя. — отбой. Смысла нет пробивать местонахождения — он звонил либо с одноразового мобильника, либо попросил у прохожего. Но эта сука следит за мной. И эта сука явно причастна к моей трагичной почти смерти. — Не хочешь поразвлечься? О, дорогая моя, я хочу поразвлечься и ты мне в этом поможешь.