«Откуда был звонок?»
«Гранитевилл» — Прокатимся? Он пожимает плечами, но начинает собирается. — Эй, вы куда? Пропускаю вперёд Хоффмана, который без задержки, отправляется к машине. Если Миктиан тренировался и в районе Гранитевилля мы что-то сейчас обнаружим, то потребуется группа спецов: криминалисты, коронеры, патрули для оцепления. Снова много шумихи. Блядь. Дело обещает быть очень громким. — Роб, приготовь две опергруппы. — Что? Зачем? — Работа стерильная. Он должен был набить руку. Где-то в городе есть ещё одна-две-три, а может десяток девушек похожих на Летицию. Хочу, чтобы все найденные похожие хоть малость осматривалась нашими ребятами. Рич, посмотри может уже были похожие случаи. Скорее всего висяки. — Вы едете на адрес? — Мы едем проверять теорию. Не больше. Когда я сажусь в машину к Хоффману, я не чувствую и капли облегчения. Интуиция буквально кричала, что ездить мне сегодня много и Летиция была только началом большого забега. Судя по уликам — бегу по кругу.Глава 6. Летиция Эриксон
25 ноября 2021 г. в 00:34
Когда ты просчитываешь каждый свой шаг такой неожиданный всплеск гнева и последующее убийство — самый неразумный поступок. Важно помнить одно — не пачкайся. Не важно увидят тебя после кто-либо или нет, оттираться потом будет сложно, и трудоёмко, и времязатратно. К прочему оставишь лишние улики против себя у себя же в доме.
Вчера я позволила себе потерять контроль. Позволила себе ослабнуть, прогнуться под навалившиеся проблемы. Вылилось это изувеченное тело юной девушки лет двадцати. Брошенная и лишённая любви она потеряла себя. А, как известно, такая дорожка ни к чему хорошему не приводит.
Протирая волосы полотенцем, я приближалась к долгожданной кружке кофе и паре таблеток Ксанакса, ставшими заменителем полноценного завтрака. На фоне звучит новостная программа. Кто-то что-то украл, кого-то убили, правительство в очередной раз задумало гениальную идею.
Намокшее полотенце остаётся на спинке стула, взамен ему в руку беру кружку и подбираюсь поближе к окну. За быстро текущими днями почти не замечаешь, какое прекрасное предрассветное небо. На стекле изморозь. Стоит одеться потеплее и по дороге в офис заехать на мойку.
Глоток ещё тёплого кофе. Глубокий вдох. Жизнь на окраине дарит свои плюсы: вот в такое прекрасное утро можно подойти к окну и всмотреться в горизонт, откуда в считаные минуты появятся первые лучи осеннего солнца.
Только вот такие как я редко могут насладиться подобным. Трель дверного звонка, словно церковный колокол, раздаётся отовсюду.
Минутка дзена закончена, пора вернуться на бренную землю ко всем своим проблемам.
— У кого там лишние пальцы? — за дверью стоит Хоффман. Он во вчерашней рубашке, что я перестала за ним замечать с недавних пор, да и шевелюра не уложена. Дома не был.
— Проходи, кофе в кофейнике. Почему у меня стойкое ощущение, что ты принёс плохую весть? Кто тот несчастный, которого убили? — я не оборачиваюсь на него, продолжаю собираться. Кто бы сейчас не был хладным телом, хуже ему уже не будет, а вот у меня имидж собранной и уверенной в себе женщины в глазах других может померкнуть.
— Ты уверена, что кого-то убили?
— Смею на это надеяться. Не был дома, сейчас раннее утро, ты как снег на голову, едва ли это из-за очередного дела, значит вызов был поздним вечером, а раз приехал ко мне, значит кто-то важный. — прохожу мимо него натягивая пальто на ходу. — Так ты покажешь, что для меня подготовили?
Из подробностей о деле Хоффман рассказал лишь, что найдено тело девушки лет двадцати-двадцати пяти, шатенка, крашенная, что было видно по отросшим корням. Ухоженные руки, значит, грубым трудом не занималась. Макияж на лице, по мнению криминалистки — нанесён для сокрытия синяков. Заочно с ней соглашаюсь. Тело было подвешено за крюк для люстры, руки пришиты к груди, возложенный на них букет она держала, словно Мадонна младенца. Возле ног тоже лежали цветы.
— Думаешь, новый серийник?
— Пресса ещё не в курсе, но сама понимаешь, как только он увидит отклик…
— Мы окажемся в жопе. — он молча кивает.
Машина подъезжает как раз в тот момент, когда у Хоффмана вибрирует телефон.
Многоэтажный дом, явно новостройка. В последние пару лет мэрия занималась одним из важных проектов. К сожалению, похоже на кормушку, но это лучше, чем ничего. Многие на улицах по этой новой программе сейчас могут иметь крышу над головой, горячую воду и еду и лишь за то, что будут работать.
Когда-то в прошлом было что-то похожее — работные дома — но эта программа сильно отличается по условиям от прошлой попытки.
Я выбираюсь из машины. И только сейчас вспоминаю, потеплее одеться опять не получилось. В приятном трепете предвкушения я подзабыла, что следует работать строго по правилам установленных мною же. Сильнее укутываюсь в кашемировое пальто, поднимаю воротник повыше.
И тут же взглядом натыкается на машину Эриксона.
Насколько меня не подводила память, Эриксон не выезжает в поле. Он настолько сжился со своим креслом, что встаёт разве что на бранч с женой и вечером при уходе домой.
— Что он тут делает?
— Его дочь убили. — оборачиваюсь на голос Хоффмана. — Ты здесь, чтобы я убедился, что Летиция Эриксон подарок тебе.
— Была записка? — снова смотрю в ту сторону, где припарковано авто начальника. Сам он стоит возле, говорит с мужчиной лет тридцати пяти — сорока.
— Цветочная композиция. — он словно подбирает слова. — Больше не для кого.
— И ты этот вывод сделал, потому? — нет, только не это. Не нужна мне эта привязанность. Она в одностороннем порядке приносит проблемы, что будет, если он поймёт, что это взаимно? — Посмотри мне в глаза и скажи, что это такая тупая шутка. Месть за Страма. Скажи, Хоффман! — неожиданно для себя толкаю его в грудь. Он, видимо, поддаётся и отступает на шаг назад.
«Больше не для кого»
— Мы ещё вернёмся к этому разговору.
В груди сдавило. Отошла на шаг, склонила голову и нервно провела рукой по волосам. Он разглядел и жест, и напряжённость, и нервное оглядывание своего внешнего вида.
— Лилиан! — голос Эриксона врывается не вовремя.
— Дэн, ты в порядке? — я обегаю глазами стоящего позади мужчину. Лицо знакомое, но сомневаюсь, чтобы я с ним была знакома. В его же взгляде заинтересованность, не больше. — Прости, но тебе туда нельзя.
— Это Летиция?
Я не могла с уверенностью заявить, что найденная девушка действительно его дочь, как и не могла отрицать. Сделав несколько шагов к начальнику, обхватила руками его за плечи и сжала.
— Я только приехала и ещё не была там. По предварительным данным… Мне жаль. Мы найдём того, кто это сделал. Обещаю.
— Я в этом помогу. Специальный агент Роберт Тейлор. Я твой новый напарник.
Дэн подбирается и на мгновение передо мной снова несгибаемый агент Эриксон.
— Это мой приказ. У вас полный карт-бланш. — состояние Дэна это такое ужасное знакомое чувство, что даже язык не поворачивается сказал очередную колкость. Лишь молча киваю головой и в очередной раз повторив, что Эриксону нужно ехать домой и желательно подготовить жену к допросу, я вошла в здание.
Летиция Эриксон.
Я видела её раза четыре и большую часть из них одним глазком, когда проходила мимо кабинета Эриксона.
Сейчас она представляла из себя лишь цветочный горшок. Они повсюду: из груди, из рук, словно подпитываются её кровью, кто-бы это не сделал — он даже вскрыл ей черепную коробку. Хоффман был прав, девушку не изуродовали, скорее увековечили.
— Спатифиллум.
— Белый парус. Довольно редкий экземпляр.
— Это занимает много времени. Почему Эриксон не забил тревогу?
— Летиция уехала с друзьями на кемпинг.
— Для человека проработавшего столько лет в ФБР…
— Глупый поступок. У него ещё есть сын. — я оборачиваюсь на нового напарника, чтобы убедиться, что поняла правильно. Тот стоит с нескрываемой заинтересованностью и даже приулыбается.
— Маркус давно не общается с отцом. Только с матерью.
— Ты хорошо проинформирована.
— Вам тоже стоит по возвращению…
— Проинформироваться? Будет сделано, сеньорита. Возможно, ты даже мне сможешь помочь.
Позади треск. Оборачиваюсь и вижу: стоит Фиск, рядом Хоффман со сломанной ручкой. Остаётся только потереть глаза и устало выдохнуть.
— Во-первых, специальный агент Тейлор, мы с вами не друзья, чтобы вы мне тыкали. Во-вторых, ваши попытки флиртовать — затея глупая. Ещё одно нарушение субординации и мы с вами расстанемся. В-третьих, детектив Хоффман, если вам есть что сказать — прошу. В ином случае, прекратите цирк.
Во всём этом представлении только Фиск оставался профессионалом.
— Может, мы всё же вернёмся к работе? — подаёт голос Хоффман и обходит тело Летиции, останавливаясь напротив её спины.
— Летиция была для Дэна отдушиной. Это не просто глупый поступок и даже не попытка психа заявить о себе. Вся работа требует тщательной подготовки. Если она не рассказала никому о переменах в жизни, то он долго обрабатывал её. Возможно, даже влюбил её в себя. Нужно проверить её звонки, окружение, опросить друзей — может кто-то из них заметил изменения в её поведении, может она всё же жаловалась на преследование, но её не услышали. В первую очередь узнать действительно ли она собиралась на кемпинг с друзьями и если да, то с кем. Может кто-то тоже не поехал. Проверить всех возможных врагов Эриксона.
— Шеф, тут записка.
Все оборачиваются на Фиска, которому злополучная бумажка и попадает в руки, а тот передаёт её Роберту.
— Это испанский?
Я забираю стикер с надписью и соглашаюсь с предположением нового напарника.
«Te conozco, pajarito, y tú sabes lo que pertenece al sacerdote, va a la iglesia.»
— Я знаю тебя, птичка, а ты знаешь, что принадлежит священнику — идёт в церковь.
— Что это значит? — Фиск записывает те же слова к себе в блокнот.
— Это значит, что убийца осведомлён лучше, чем остальные, а вторая часть обозначает, что твоё к тебе придёт. — все с немым вопросом уставились на меня.
— Вторым иностранный был испанский.
— А какой же был первым?
Забираю у одного из экспертов пакет для улик и кладу в него злосчастный стикер. Однако не отдаю его, а кладу в карман. Что-то мне подсказывает, что с ним всё не так легко, как может показаться.
Кому это послание было адресовано?
Жертве? Стоит уточнить у Дэна про лингвистику его дочери.
Кому-то из опергруппы? Слишком расплывчато, чтобы кто-то это понял. Многие застопорились при обозначение испанского. Только я из нас четверых знала перевод.
— Это очень качественная работа. Он продумывал его, возможно, многие месяца. Стоит проверить, кто из пойманных Эриксоном, мог это сделать. Ричард, проработай эту ветку, Тейлор займись друзьями и одноклассниками. Пусть все фото отправят на почту. Предварительный отчёт от коронера тоже пусть пришлют на почту. Прочту в дороге. Мы с Хоффманом опросим родителей жертвы и соседей. Ещё нужно направить патрульных осмотреть окрестности и опросить округу, может кто-то видел или слышал что.
Уже в дороге я удивилась, что все без лишних воплей пошли выполнять свою работу.
Новый напарник. Роберт Тейлор. Было ожидаемо, что в офис переведут новые лица в связи со смертью двоих других агентов. К несчастью, я не подумала, что эти лица могут поставить мне в напарники и уж тем более на такое дело.
— Моим первым иностранным языком был итальянский. Так захотела мама. Папа решил, что мне потребуется испанский — я начала изучение и его. — это было такой нелепостью именно сейчас отвечать на вопрос, который был до абсурдности глупым в нашей ситуации.
— Твой напарник будет рад узнать, что ты полиглот.
— Хоффман, ты опять. — он продолжает молчать. — Ладно, тогда вернёмся к нашей проблеме именно сейчас. Ведь сейчас самое время, да?
Поначалу, малое раздражение разрослось, теперь это было не просто неудовлетворённость поведением детектива, теперь это была опустошённость и злоба. Та, злоба, которая всегда предшествует срыву. Это ещё не смерч, несущий смерть, но не менее опасная угроза.
Я начинаю злиться. Злиться по-настоящему.
Всего-то и делов достать пистолет и убрать этого раздражающего мужчину. Только Джон учил не этому: первый гнев, застилающий глаза, сойдёт, словно туманные пелена, и тогда голова сможет кристально чисто размышлять. Именно в этот момент и стоит думать об исправлении или, в моём случае, убийстве.
И всё же хотелось сделать больно: ударить головой о панель, прострелить колено, резать долго и понемногу наслаждаясь каждой секундой, чтобы он понял как сильно меня задевает эта его глупая обида.
— Хотя знаешь — плевать. Хочешь дуться — пожалуйста. Быть обиженкой — вперёд. Злиться на меня и Тейлора за то, что мы понимаем друг друга — да сколько тебе влезет. Ты большой мальчик, делай, что душе твоей угодно. Но запомни — не смей лезть со своими проблемами ко мне. Я не собираюсь быть мамочкой-наседкой и оберегать тебя от грёбанных проблем и уж тем более не хочу помогать в создании новых.
И снова лишь слова. Никакой физической расправы, как бы мне не хотелось. При всех своих минусах и таких как этот загонов, Хоффман человек, как верно ранее заметил Джон, способный мне помочь социализироваться.
Не стоит отметать мысль, что настанет день — его испытания — когда я лишусь «друга» и приобрету в его лице одного из опаснейших врагов. Это будет позже, а сейчас я просто должна прекратить обращать внимание на мелкие неурядицы и заняться мисс Эриксон.
Уже сидя на мягком кресле в гостиной Эриксона и его жены мелькнула мысль, что по внутреннему убранству моего, что их дома не поймёшь, что они принадлежать агентам ФБР. Они выглядят совершенно нормальными, такими обыкновенными, что тяжело укладывается в голове со сложной работой вроде нашей.
Почему-то всегда складывается мнение, что скорее дом должен быть похож на берлогу или является подобием квартиры Хоффмана. Это не дом, куда ты возвращаешься, дабы насладиться спокойными минутами своей счастливой жизни. Это место, куда ты приходишь поспать ночь, где может храниться твой немногочисленный гардероб. Никак не дом.
Предложенные чашки, к которым никто из присутствующих в комнате так и не притронулся, стоят на кофейном столике и даже уже не дымятся. Миссис Эриксон, однако, проще было сфокусироваться на мне или Хоффмане или собственной гостиной, чем думать и отвечать на вопросы о дочери. Дэн давал полные ответы, которые меня устраивали, но мне нужно было убедиться, что его супруга не скрывает, пусть и не намеренно, чего-то ещё, что могло бы сыграть большую роль в расследовании.
— Когда вы видели дочь в последний раз?
— Во вторник утром. За ней приехал этот белобрысый парень.
— Оскар. Оскар Дуглас. Они с Летицией дружили ещё со средней школы. — впервые за десять минут знакомства Бэтти Эриксон подала голос.
Встав, она отпустила руку мужу, и целенаправленно подошла к столику в углу, где я ранее заметила несколько выгоревших со временем, но не менее дорогих хозяевам фоторамок. Одну из них женщина и передала мне, вернувшись на место рядом с мужем.
— Мальчик справа и есть Оскар.
— Она много говорила об этом походе? Говорила, куда они собираются? Много людей едут? Можете ещё кого-нибудь из её компании назвать?
— Кэтрин и Джессика Брауны. Их должно было быть больше, но я больше никого не знаю. Многие из них её друзья с колледжа, так что мы с ними не знакомы. Они долго выбирали, а потом решили поехать в парк Глиммерглас.
Киваю и записываю всего пару имён. Не так много, но есть с чего начать. Не будут же они отмалчиваться о других участниках кемпинга. Хотя бы просто из-за страха стать подозреваемыми. Да и я надеялась, что они действительно были друзьями, и пока мы будем копаться во всём грязном белье мисс Эриксон, не всплывёт что-то такое из-за чего даже у родителей девушки закрадутся сомнения.
— У вас были конфликты в последнее время?
— Нет. Она вела себя как обычно. Сказала, что собирается на несколько дней с друзьями и с палатками отправиться в путешествие. Она собиралась вернуться к выходным, потому что Маркус возвращается.
— Может она рассказывала о новом знакомом? Может, познакомилась с парнем? Он у неё был?
Я уже сомневалась, что девушка говорила о личной жизни, если она даже ни разу не заикнулась о ребятах, с которыми собиралась уйти от цивилизации. Она им доверяла, но многие ли из её окружения действительно хорошие люди?
— Она всегда стеснялась говорить о личном. Только Маркус может знать точно, я думаю. Они были неразлучны.
— Он уже знает?
— Да, я позвонил ему, как только узнал.
— И как он отреагировал?
— Бросил трубку. Он должен в течение часа уже подъехать, но теперь я не уверен.
— Хорошо. Я дождусь его здесь, если не против? — Эриксон кивает.
Маркус пусть и не был общителен и дружелюбен с отцом, брал с него пример. Отучившись, отправился в военную академию, оттуда попал в армию и уже позже был командирован в Ирак. Насколько я была информирована, вернуться он должен был неделю назад. Видимо, его возвращение и стало поводом для сбора всей семьи.
— Она училась, верно? Фармация, кажется.
— Она хотела завершить этот год и взять перерыв. Она много уставала. Жаловалась, что совсем нет времени.
— У неё были дополнительные занятия? Работа? Многие учатся и находят время на себя.
— Подрабатывала в больнице. Летиция решила, что она лучше наработает практического опыта, чем теоретического.
— Она собиралась потом восстановиться? — снова только кивок. Дэн поворачивается к жене и целует ту в висок.
Несмотря на свой возраст, Эриксон мог дать фору многим приходящим новичкам с бьющим фонтаном энтузиазмом. Он ещё посещал зал, нередко занимался с другими агентами. Только полевая работа стала для него табу. Первой причиной стало то, что он, по-первости, совмещая дела и директорскую часть, физически не успевал сделать нормально и то, и другое. Второй причиной стало ранение, полученное как раз по причине изнеможения.
— С разрешения, мы осмотрим комнату Летиции.
Мы втроём поднимаемся со своих мест, миссис Эриксон предпочла остаться в гостиной и дождаться сына.
Небольшая уютная комната на втором этаже, вторая дверь слева. Светлые стены, шкаф вдоль окна. Прямо под ним расположено рабочее место компьютер, фоторамка со снимком семьи, шкатулка, несколько наложенных друг на друга тетрадей, рядом два карандаша и ручка. Под столом четыре отделения для книг. Слева несколько для занятий по фармакологии, органической химии, атлас по анатомии. Справа обычные девичьи романы и даже одно фэнтези.
Летиция была читающей девушкой, но судя по обстановке больше книг хранить здесь негде.
— Куда она девала прочитанные книги?
— Раздавала знакомым или отдавала в библиотеки. Она не любила копить лишнее.
Большая кровать, рядом небольшая тумбочка: часы, журнал, оставленный плеер. Напротив полки ступеньками. Свечи, икебана, ещё фоторамки — теперь с друзьями. Снова Оскар. Девчонки рядом, видимо, и есть близняшки. И снова только эти трое.
Она не впускала остальных настолько, чтобы те оказались на полке? Или просто не представился случай заменить или добавить?
— Она вела дневник или что-то похожее? Может блог? Это сейчас популярнее.
— Летиции было лет четырнадцать, когда Бэтти случайно нашла её дневник. С тех пор она бросила. На счёт блога не знаю.
Вот тебе и любимица отца. Он про неё знает не так много, как мог бы. А её мать сейчас просто не в состоянии отвечать так, как следовало.
Оборачиваюсь к Дэну. Глаза слегка сужены с потухшим взором, уголки рта опущены. Потрясение сошло, и осталась только печаль. Здесь всемогущий Эриксон оказался бессилен.
Для меня это очередное интересное дело, для мужчины стоящего в дверном проёме это личное. Да, он знает с кем его дочь дружила, чем увлекалась, да, возможно, он проводил с ней не так много времени и они редко виделись из-за его работы. Только она была его любимой дочерью, и теперь он не сможет нагнать то, что было упущено.
— Дэн, я забыла спросить. Летиция занималась языками?
— Да, французский. Даже после школы продолжила заниматься. Считала, что ещё многого не знает, чтобы отправиться в Париж. Она бредила им.
И это можно было подтвердить. В комнате было несколько больших картин: репродукция Клода Моне «Долина Грёз», серия картин с пейзажем Франции.
Мечта, которую Летиция Эриксон никогда не сможет исполнить.
— Ты можешь прочесть то, что здесь написано? — протягиваю ему стикер с короткой фразой. Дэн хмурится, но, даже со стороны видно, что тот не понимает ни слова из написанного.
Выходит Хоффман оказался прав. Я могла бы сказать, что это его блестящие детективные способности, только он с самого приезда сегодня утром вёл себя как-то подозрительно. В машине, по пути на место, говорил только о деле, толком не взглянул на меня, даже не ответил очередной колкостью на мои замечание. На месте выдал две блестящие фразы подряд «Ты здесь, чтобы я убедился, что Летиция Эриксон подарок тебе» и следом на вопрос «Больше не для кого». Если, последующий выкид со сломанной ручкой и дальнейшее молчание в машине по дороге к Эриксонам, моя нарциссическая натура могла списать на ревность к моему непредвиденному — взявшемуся из ниоткуда — напарнику, а если быть точной к нашему неожиданно складному дуэту, то эти фразы так и не шли из моей головы. Здесь было что-то не то. Я чего-то не могла разглядеть, хотя чуйка подсказывает, вот оно рядом, только руку протяни.
— Дэн, не оставишь нас на минуту? — бессмысленно искать отговорки, отправит лишние уши подальше. Да и тому лучше присмотреть за женой или ещё лучше разговорить её. Никогда не знаешь, откуда прилетит хорошая весточка.
Поговорить с Хоффманом стоило. Это больше не детская игра в «дружу — не дружу», это становиться куда серьёзнее. Дальше только пропасть, потому если это тот самый отправитель писем «счастья» для воспитанников Джона, то я первая на примете, а быть на мушке у психа не то чего бы мне сейчас хотелось.
Дожидаюсь, когда Эриксон покидает комнату, закрываю за ним дверь и всё же на всякий оттаскиваю за рукав Хоффмана поближе к окну — подальше от двери. Едва ли сейчас мужчине, только потерявшему дочь, захочется подслушать наши разговоры, но лучше хоть немного подстраховаться.
— Жить хочешь? По глазам вижу, что да. Ради себя любимого и, такой заразы как я, тебе придётся засунуть свою обиженку себе в задницу и начать работать вместе. Вижу, ты меня понимаешь. — отпускаю его рукав, вытирая ладони о пальто. Я не брезговала, просто привычка выработанная годами, но я приметила, метнувшийся взгляд детектива к моим движениям. — Не собираюсь, я тебя трогать. Сдался ты мне даром.
— Ближе к делу. — я слишком долго присматривалась к нему, чтобы точно знать, напускное безразличие таит в себе угрозу. Чёртов охотник и сейчас он выслеживает дичь.
— Не хочу принижать твои детективные способности, но откуда догадка, что тело Эриксон для меня? — присматриваюсь к лицу. Ложь можно прочесть по жестам, но Хоффман давно погряз в ней. Для него она как норма.
Его правильная реальность.
Только, даже присматриваясь к мимике, мало можно заметить. Он спец по вранью, а моя сноровка тоже даёт сбои.
— Мы же нашли записку понятную лишь тебе.
— Плевать на записку. С ней потом. Дело не федеральное. Самое обыкновенное убийство очередного «художника». Почему ты притащился утром? Что ты там увидел, раз решил приехать сразу ко мне?
Только в ответ хмыканье и опущенная голова. Блеск. Вместо обиженки пришла просто недовольная барышня. Именно тогда, когда этого следовало избежать.
Убираю руки в карманы, не стоит ему видеть, как белеют костяшки от сжатых кулаков, потому как злость начинает брать верх. Игры играми, но Летиция это блядская чёрная метка.
— Эта девчонка не просто блажь очередного ублюдка. Это… — выдыхаю. Слишком эмоционально. Слишком лично. — Это предупреждение. Так что, будь так добр, поведай мне какого хуя здесь происходит? Или мы оба пойдём ко дну, и что-то подсказывает мне в прямом смысле слова.
Мужчина поднимает голову к потолку и посмеивается. Облокачивается на край письменного стола, ещё несколько часов назад принадлежавший живой и бойкой девушки с именем Летиция. Он, следуя моему примеру, убирает руки в карманы брюк. Обводит глазами не такую уж и большую спальню, какой она мне показалась поначалу.
— Тебе понравилось?
— Ты о чём? — беру в руки тетради. Чистый красивый каллиграфический почерк. Мне самой о таком только мечтать. Оказывается, переломанные в детстве пальцы сильно влияют на твою манеру письма. Жаль, некоторые открытия приходится делать на собственной шкуре.
— Тело. Место. Цветы. Всё. — он не смотрит на меня, ему удобнее смотреть на свои перепачканные грязью стройки ботинки. Почему бы он не решил, что Летиция для меня, это задевает его лично, иначе почему бы не съязвить или прятать взгляд.
— Ты же не узнаешь, правду я сказала или солгала. Так, к чему вопрос? — поворачиваю голову на него и в очередной — не подходящий как обычно — раз отмечаю, что детектив собой хорош. Характер ужасный, но на лицо вроде приятный, да и сложен вполне.
— Тогда солги мне. — он всё также не поднимает головы. Почему бы ему просто не посмотреть на меня? Почему бы просто не сказать одними лишь глазами, что его так растревожило.
Повторяю его позу, сложив руки на груди. Очень хочется прикрыть глаза. Отсутствие сна особенно сказывается на них. Вечно усталые их так и тянется потереть и привести в рабочее состояние. Сейчас сон последнее, что требовалось следствию.
— Умерла молодая девушка, лишь чтобы кто-то доставил своё послание. Сам как думаешь?
— Я не знаю, что думать. Там, на месте, ты… — усмехается, потирая подбородок. — Едва не пускала слюни. Тебя заводят такие дела. Это твой специалитет.
Я ведь и так знала — он копается в моём прошлом, но просмотр раскрытых и ещё подследственных дел совсем иное. До многого его даже допускать не должны. Были дела, когда сразу знаешь, что судьи отпустят и тогда проще оформить «при попытке к бегству» и «оказано сопротивление при задержании» и очередной подписанный допуск от штатного психолога ФБР.
Почему ты такой любопытный, Хоффман? Ну, твою-то мать, только не хватало, чтобы и тылы пришлось прикрывать. Работа на два фронта вынесет меня по итогу вперёд ногами и прямо на суд Всевышнему.
— Сейчас ты напугана. Не уверен насколько это по настоящему, но это факт. Ты мне скажи, что мне думать?
— Тогда начнём с самого начала. Почему…
— Звонок на телефон с таксофона. «Всё для драгоценной Лилиан. Ей понравится.»
Первое, что бросает — тон сказанного. Раздражённый. Ядовитый, даже бы сказала.
Второе, Хоффману самому не нравится этот самый тон сказанного.
Его могло задеть маленькое послание для меня? Интересно, но на это сейчас нет времени.
Третье, само послание.
— Во сколько был звонок?
— В четверть первого.
— До того как нашли Эриксон?
— Это звонивший навёл на адрес.
Блядь. Блядь. Блядь. Блядь.
Это не чёрная метка. Это грёбанный подарок к сегодняшнему дню. Тот же адресант, что и с письмами, только теперь с презентом. Для меня. Вот зачем был нужен вчерашний звонок. Ему нужно было на время вывести меня из игры и самый надёжный способ довести до срыва, к которому он старательно, шаг за шагом, меня вёл. Страма, вероятно, анонимно, конечно, навёл он. Вчера так не вовремя подошедшая девушка тоже часть его плана. Всё было под носом, а я была занята мужчиной по правую руку от меня.
— Внесёшь это в отчёт? — тот лишь мотает легонько головой.
— Они отстранят тебя, а мне нужно, что ты была рядом. — я, приподняв бровь, удивлённо поворачиваюсь на него.
— Это нахера же я тебе потребовалась?
— Тишину заглушаешь, думать помогает.
— Ты всегда такой противный, когда не выспишься, или сегодня какой-то особенный день?
Я подхожу к окну и пробегаю глазами по улице. Ничего или вернее никого. Уже позднее утро, скоро полдень все на работах. Скучной, на вроде клерка в какой-нибудь страховой, выискивая неточности в полисах или откровенно халтуря, в ожидания конца рабочего дня. Активной, вроде той, как у меня и Хоффмана или криминалистов, что всё ещё находятся на месте. Это я знаю точно. Фиск недавно отзванивался — отчитывался.
Никто не говорил, но все негласно поняли, что дело это теперь ФБР, а точнее моё и Тейлора. Плюшки, конечно, мне перепадут побольше: премия, пару дней отгулов, почётная грамота — очередная, будто от этого я буду работать лучше. Это всё будет потом. Сейчас я буду получать оплеухи одну за одной, причём не слабые. Конечно, я могу потом оторваться на Тейлоре, дело вроде мы вместе ведём, только хотелось бы сохранить хладнокровие, с которым работается лучше.
К прочему достаточно Хоффмана, который и так посягнул на вещи, которые я так старательно закапывала в себе из года в год уже больше двадцати лет.
На подъездную дорожку сворачивает серебристый джип. Из него выбирается молодой мужчина лет тридцати.
Маркус Эриксон.
Его я не видела уже давненько. Ходили слухи, что тот устроил уже после пубертатный бунт с отцом и ушёл в армию. В прочем, там к нему нареканий не было, так что Маркус активно поднимается по карьерной лестнице. За это качество младший Эриксон мне также был симпатичен.
— Маркус приехал.
— Не думаю, что он нам расскажет хоть что-то полезное.
Улыбаюсь одним уголком рта. Хоффман давно потерял сестру. Он совсем забыл, как это быть заботливым братом, как быть членом небольшой, но семьи. А главное, что когда есть старший брат, младшие сестрёнки скорее пойдут к нему, чем к родителям. Последние чрезмерно чопорные или наоборот сверхопекаемые. Подростку нужен подросток, поэтому старший родственник пубертата самое то.
— Есть тайны, которыми мы делимся только с самыми близкими. Не важно как далеко, если человек в сердце.
— Так ты всё-таки человек. — делает он замечание и выходит из спальни.
— О, так ты всё-таки постоянно козёл. — иду следом за мужчиной.
Если это действительно подарок, то Миктиан даст о себе знать. Ещё не хватало, чтобы его «искусство» кто-то застолбил и приватизировал. Была бы возможность оформить патент он бы и этим не побрезговал.
Маркус, отходит от матери после объятий и кивает отцу.
Отношения за почти десять лет так и не наладились. Насколько это может повлиять на дело ещё не известно, но было бы хорошо, если они станут играть за одну команду и не собачиться каждые пять минут.
Младший Эриксон просит перенести разговор в какое-нибудь ближайшее бистро.
Вот это плохо. Значит, проблем будет больше, чем мне хотелось бы, раз он даже в одном доме с отцом не хочет находиться.
Через почти час разговора, я наконец-то сдаюсь и делаю глоток уже остывшего кофе. Дешёвого и оттого далеко не самого лучшего.
У Хоффмана получается лучше.
Зачем я делаю на этом пометку, решу потом. Сейчас всё внимание на Маркуса Эриксона, который за время беседы визуально никак не выдал ложь. Либо не врал вовсе. Только вот врут все и обо всём. Мелко или по крупному, но каждый привирает.
Маркус рассказывает, что при последнем звонке сестра была счастлива, никаких опасений не высказывала. Дома дела были в порядке. Ему она тоже рассказала про кемпинг. Он уверяет, что если бы за ней следили, то Летц обязательно ему бы рассказала. Про нового парня он не знает, она не упоминала кого-то нового имени. А вот имя бывшего назвал.
Оскар Дуглас.
Его оправдывает только то, что он молод, а значит моим сталкером он быть не может, следовательно, убивать Летицию ему тоже не зачем. Тем не менее, его имя в деле звучит очень часто. Моя паранойя не даст просто отпустить Дугласа и тех близняшек — Браунов. Их придётся допросить самой. Или хотя бы первый опрос доверить Хоффману.
В таких делах всегда самое отвратительное, что приходится доверять словам другого человека в устном иль в письменном виде. Делать то, что я не умею. Да и честно признаться не пытаюсь делать.
— Твои родители не сказали, что они встречались.
— Они начали встречаться в конце мая, прямо перед каникулами. И расстались около месяца назад.
— Скоротечно. Причину расставания знаешь?
— У них вышло всё как-то глупо. В их компанию влился новый парень. Он вроде как переехал сюда с семьёй. — вздох со стороны делающего пометки Хоффмана. Я пометки отучилась делать, когда из-за них же чуть не провалила дело. Пока на память нет жалоб, могу работать и так.
— Летиция бросила Оскара?
— Да, когда застукала их целующимися. Парень играет за другую команду.
— С таким не каждый день сталкиваешься. Летиция переживала? Мне бы не понравилось, что парень променял меня на другого парня, да ещё и в самом начале отношений.
— Может оно и к лучшему. Встречайся они дольше, не знаю, как она переживала бы. Но здесь мне даже показалось, что она приняла это с облегчением. — у мужчины зазвонил телефон. Извинившись, он поднялся и отошёл в сторону.
История с Оскаром, конечно, трагикомична, но всё же она пустая. Не представлял он угрозы для девушки. Судя по тому, что она уже наслышалась о нём, это спокойный, уравновешенный молодой парень. Никаких видимых проблем ни в школе, ни в колледже нет. По крайней мере, ничего значительного, что дошло бы до вездесущих соседей.
Девушки Брауны тоже угрозы не представляли. Во-первых, они девушки. Во-вторых, молодые. В-третьих, они души не чаяли в Летиции, как, собственно, и все остальные.
— Будто бы на твой характер нашёлся бы храбрец. — хмурюсь и поворачиваю голову к Хоффману. У меня прямо чёткое ощущение, что он так и хочешь сегодня со мной поругаться. Хуже день он этим точно не сделает, но вот эта пассивная враждебность — это что-то новое. Неужто всё и правда из-за полуночного звонка и сцены с Тейлором?
— Ну-у, ты же сыскался. Хотя постой, ты не храбрец. Ты глупец. — отворачиваюсь обратно, глазами ища Эриксона младшего. Только шестым чувством чую, что детектив улыбается уголком рта. Не сильно, чтобы не дай Бог заметила, но достаточно, чтобы утолить жажду в этой эмоции.
Удовлетворение.
На счёт него не уверена, но я точно удовлетворена хотя бы тем, что обиженка Хоффман вернулся к амплуа козла и мы говорим. Его холодная сдержанность — чисто профессиональная — мне не понравилась. Таких у меня вон весь офис ФБР. Нужна черта, за которую я буду хвататься для продления удовольствия.
— Давно ты знакома с ним?
— С Маркусом? С первых рабочих дней, можно сказать. До ссоры с отцом он часто приходил в офис.
— И что их развело?
— Гиперопека Летиции. Маркус настаивал, что она сама должна решать свою судьбу, а отец настаивал на том, что правильно.
— Откуда тебе это известно?
— Тебе не понравится мой ответ.
Маркус вернулся за столик. Нам снова обновили кофе и мы продолжили.
— Что-то важное?
— Проблемы с контрактом.
— Требуют возвращения?
— Наоборот. Дают отпуск. — он делает пару глотков, возвращает кружку на место и начинает её крутить из стороны в сторону. — Не хочу здесь задерживаться. Я приехал только из-за Летц.
— Мы остановились на разрыве твоей сестры и её уже бывшего парня. Ты сказал, что она словно выдохнула. Как это выражалось?
— Не знаю, как объяснить. Интуиция. Оскар её приземлял. Удерживал в реальности.
— Камень, тянущий на дно?
— Нет, не на столько. Она собиралась, например, в июле лететь в Париж. Она весь год работала, кое-что накопила.
— Но она не поехала.
— Нет. После того, как начинаешь с кем-то отношения выбираешь чаще его, чем себя.
— Она собиралась её осуществить? Свою мечту о Париже.
— Да, ближе к Рождеству. Этот год она хотела оставить учёбу.
— Летиция по обстановке в комнате мне показалась больше творческой личностью, чем приверженцем точных наук.
— Это отец виноват. Когда она сказала, что хочет преподавать, он не остался доволен. Она стала переживать, что будет недостойна отца. Вот и пошла, куда он ей посоветовал.
— Прости, но она явно была его любимицей. Едва он мог ей не простить выбор такого будущего. В перспективе она могла дальше пойти и атташе в посольство. Склонность к дипломатии у неё точно была.
— Вот и я ей это сказал.
— Итак. Рождество. Франция. Она одна?
— Вообще, мне кажется, она упоминала, что начала поиски компаньона.
— Но никого конкретно?
— К сожалению.
— Мы не нашли её телефон. У неё мог быть второй? Нам стоит целенаправленно его искать вместе с основным?
— Нет, не думаю. Она не скрывала ничего такого.
— Ваши родители даже не знали о её отношениях с Оскаром и планами на зимние каникулы.
— Она бы им рассказала. Позже. Просто я всегда всё узнаю первым. Узнавал. Жаль, что это потребовалось из-за…
— У неё был личный дневник?
— Нет. После того, как мама нашла её в детстве, она бросила эту затею.
— Твой отец упомянул, что она снимала видео. Знаешь что-нибудь об этом?
— Не припоминаю.
— Я также заметила, что на фото только близняшки и Оскар.
— Они знакомы с самого детства. Летц… Она их очень любила.
— У них не было ссор в последнее время? Может маленькая размолвка?
— Близняшки безобидные. А Оскару она помогала свидания организовывать. Жила как обычно.
— Знаешь ещё кого-нибудь с кем она собиралась на кемпинг?
— Джесс. Кэт с парнем. Кажется, его Томом зовут. Оскар с Лео. И сестрёнка.
— У неё могла быть связь с кем-то состоятельным?
— Спала ли она за бабки? На это намекаешь?
— Сегодня утром я пила кофе и наблюдала за прекрасным рассветом. За бегом жизни забываешь о таких приятных мелочах. Мне не было дело до того трахалась твоя сестра с кем-то вообще. А сейчас на меня насядет твой отец и не даст мне вздохнуть. Так что да, мне интересно могла ли твоя сестра наврать тебе и другим и завести отношения в тайне ото всех с кем-то при деньгах. Я лишь выполняю свою работу.
И я, и Хоффман видим, что младший Эриксон недоволен такой пламенной речью, но времени сейчас не было.
— Маркус, обстоятельства при которых была найдена твоя сестра вынуждают задавать такие вопросы. Я была в её возрасте. Я знаю какого это иметь секрет ото всех. Будоражит кровь.
— Меня долго не было рядом. Только созванивались. Спроси у Джесс. Если кто и появился, она бы первая это заметила. Летц неумело отговаривалась.
— Ты знаешь, что здесь написано? — протягиваю всё тот же злосчастный стикер.
— Нет. Похоже на испанский?
— Хорошо. Закончим на сегодня. Поедешь к родителям?
— Да. Мама, кажется, даже не поняла до конца.
Маркус поднимается, оставляет пару купюр на столике и уходит. Я вроде должна чувствовать вину — моя персона стала причиной смерти его сестры. Только мне безразлично. Она мертва, её уже не спасти, а вот то, что Миктиан сделал столь решительный шаг для меня как стартовый выстрел. Теперь нельзя отвлекаться, теперь он обязательно допустит ошибку, и я смогу встретиться лицом к лицу с человеком едва меня не убившим пару лет назад и вернуть должок.
— Убийца знает тебя. — детектив откладывает блокнот в сторону и заглядывает в меню. Кидаю взгляд на часы. Почти два. — Будешь что-нибудь?
— Я не голодна. И меня многие знают. — пересаживаюсь на место Маркуса.
Друг напротив друга, так нравится больше. Особенно стол, что отделяет не всегда сдержанного мужчину от моей хрупкой шеи и прекрасного лица.
— Ты не завтракала, скорее всего и ужинать не станешь, потому что будешь работать над окружением жертвы. Тебе нужно поесть.
— Нет, спасибо.
Он отпускает меню, так чтобы можно было смотреть на меня. Снова пытается прочесть. Понять. Продолжает узнавать по толике. Какой настырный он всё же, этот Хоффман.
— Судя по досье в твоём деле, ты родилась и воспитывалась в обыкновенной среднестатистической американской семье.
— Спасибо, я и сама знаю.
— Ставлю сотню, что не найдётся и десяти человек в штате, которые будут бояться есть еду приготовленную не ими или не у них на глазах. Не всё крутится вокруг твоей персоны, Хант.
— Да. Вокруг меня крутится только один глуповатый детектив. И я просто не голодна.
Пока он делает заказ, отписываюсь Тейлору и получаю в ответ, что тот ничего дельного не нашёл, скоро подъедет, расскажет. То же сообщает и Фиск.
— Они знают не Лилиан Хант, а мерзавку, занявшую её жизнь.
— Господи, ты снова? Мы разве не договорились, что это не твоя сфера деятельности?
Вместо ответа получаю только хмурый взгляд и тот не на меня. Оборачиваюсь в сторону входа. Мужчина за пятьдесят с букетом спатифиллумов. Не просто букетом, а точно в сотню и один. Типичный подарок на день рождение уже много лет подряд.
Мужчина, завидев нас, начинает стремительно приближаться. Улыбка появляется сама по себе, хотя я и пытаюсь придать лицу безразличный вид. Поднимаюсь и забираю непомерных размеров букет. Букет любимых цветов. Букет моих цветов.
— И как ты каждый раз меня находишь?
— Шеф много платит.
— Всегда корыстные цели, да Э?
Откладываю цветы в сторону и пожимаю руку мужчине. Единственный после своего шефа, кому известно о том, что я есть и ещё собираюсь какое-то время быть. Единственный кто посвящён в мою тайну из посторонних. Хотя Э так давно работает на своего босса, что он сам уже давно стал членом семьи.
— Шеф передал ещё кое-что. — он протягивает открытку. На одной стороне изображение обыкновенного пляжа с зонтиком, прикрывавшим лежак, на другой небольшая подпись:
«Для моей малышки Спати. Ты оценишь, когда закончишь работу, а пока он тебя подождёт».
— Я говорил, что тебе не понравиться.
— Скажи, что я не злилась. И что жду Рождества, так же как и он. И что люблю его.
— Стандартный набор от госпожи Хант?
— Вы всегда знаете меня лучше меня самой, мистер Э. Хорошего полёта.
Мужчина кивает и спешит покинуть бистро. Не того он птица полёта, чтобы торчать в таких заведениях столь долгое время.
— Малышки Спати, значит? — Хоффман помахивает открыткой, которую я бросила на стол, пока прощалась с мистером Э. Я тянусь забрать картонку, но детектив откидывается на сиденье диванчика и обмахиваясь открыткой выжидающе ждёт объяснений, которых ему я давать совершенно не собираюсь. — И кто это был?
— Мистер Э. Или у тебя со слухом проблемы?
— А отправитель?
— Какая разница. На меня с моим-то характером кто позариться? — присаживаюсь на место, складываю руки в замок и кладу их на скрещенные ноги. Позы защиты, но именно это я и собираюсь делать: защищать себя и остатки своей некогда семьи.
— Ночью убивают девчонку, натыкают её вот этим добром, а теперь некто Э притаскивает от загадочного любителя малышки Спати те же самые цветы.
— Ты же детектив, ты же вычислил, что я была получателем каждого из этих посланий.
— Он мог убить.
— Не думаю, что ему хотелось бы лететь из Гонконга сюда только ради паршивки Эриксон. Как видишь, ему проще отправить мистера Э. — приносят заказ, который стал отчего-то мало интересен Хоффману.
Смотрю упорно только в глаза, не отвожу и даже, кажется, не моргаю. Есть вещи, которые я могу позволить ему узнать обо мне, но только не это.
Слишком личное.
Потому что семья — моё всё. У меня её остался всего один человек. И с тем не могу поддерживать связь, потому что врагов у меня больше, чем бывает посетителей в этом бистро за день.
— Всё очень серьёзно. — он снова переводит взгляд на те несколько строк-обращений ко мне. — Становится ясно, отчего агент Хант живёт не по средствам.
Улыбаюсь уголком рта, откидываясь на спинку дивана. Расслабляюсь, насколько позволяет обстановка. Эта скользкая дорожка — неверное слово и упаду в пропасть и потяну за собой единственного, кто никогда от меня не отворачивался. Последнего в этом паршивом мире, кто это заслужил.
— Только ты не похожа на содержанку. — прищуривается, возвращая взгляд.
Нет, содержанкой я никогда не была и никогда не стану. Родители постарались, чтобы хватило и мне и моим внукам. Никто тогда не знал, что весь заработанный капитал останется никому не нужным, да и достаться он никому не достанется.
Он протягивает мне открытку, которую я забираю с превеликим удовольствием и сжигаю прямо у него на глазах.
Всё и в правду серьёзно.
— Тебя разве не дело должно заботить?
— Девчонке мы уже не поможем. Торопиться некуда.
— А как же скорая поимка преступника в ближайшие сутки-пару?
— Сработано педантично чисто. Никого мы не найдём ни за сутки, ни за двое. Только если ты не начнёшь говорить.
— Откуда уверенность, что мне известно кто убийца?
— Теперь я убеждён, что ты не боишься. Летиция как этот букет — лишь знак внимания.
Хоффман смотрит внимательно, в упор. Однако, это только самый обыкновенный мужчина заинтересованной самой обыкновенной женщиной. Нет, он тоже подмечает какие-то детали, но не настырно ищет подвох в словах и действиях.
Не приятно это признавать, но это не вызывало привычного дискомфорта.
— Советую во избежания лишних вопросов убрать его. — он кивает в сторону цветов, а сам насаживает на вилку несколько картофелин. Мне остаётся с ним лишь согласиться. Фиск и Тейлор начнут невольно интересоваться: откуда, от кого, в честь чего, в конце концов.
Я ненавижу этот день. Ненавижу все двадцать четыре часа в нём. Каждую одну тысячу четыреста сорок минут.
Ранний первый снег в Нью-Йорке приносит праздник каждому: от малого до великого. Ещё вчера синоптики обещали тёплый месяц с периодичными осадками, некритичными к слову.
Мужчина, спешащий в больницу к рожающей жене, воспринял его как хороший знак. Когда это в начале ноября выпадал снег, да ещё и так, что потребовалось чистить дороги машинами?
Отбивает ритм пальцами по рулю, ожидая зелёного сигнала светофора.
Нет, не припоминалось.
Зато припоминался список вещей от жены, который срочно ей потребовались: тот детский костюмчик, что они купили буквально неделю назад, обязательно с шапочками — они в верхнем ящике комода. Несколько сменных комплектов рубашечек и ползунков, туда же отправились пелёнки, памперсы, соски и бутылочка.
— А вдруг у меня не будет достаточно молока?
Она всегда переживала по пустякам. Он её успокаивал вместе с врачами: мол, в первые дни будет так казаться, но малышке всегда будет хватать молока. В случае, если она не будет набирать вес, тогда они обязательно подберут её питание для докорма, потому как полностью отказываться от кормления грудью жена не собиралась, да и врачи не советовали.
К списку были добавлены комплекты белья для самой супруги, так как ту увезли стремительно, не было тогда времени думать о каких-либо вещах.
Обязательно тёплые носки — ноги у неё постоянно мёрзли, так что мужчина вздрагивал до сих пор, когда в постели она прикасалась своими пальцами ног к его.
Ни в коем случае не брать вещи из среднего ящика, такие в люди нельзя, в них она выглядит не очень.
Он же каждый раз говорит, что выглядит она прекрасней всех этих мисс штата, мира, вселенной. И ведь не врёт. Она действительно была красива как в вечернем платье, что приходилось надевать на светский раут, так и в спортивных штанах с потёртыми коленками и выцветшей футболке с каким-то дурацким принтом, в которых она обычно наводила дома порядок.
— Да, я знаю, что мы можем позволить себе домработницу, садовника, кухарку и прочий персонал, но что тогда делать мне? — всегда повторяла она, в очередной раз прося его отодвинуть диван, под которым ужас как много скопилось пыли.
Тридцать девять лет спустя снега с утра не выпадает. И все спешат только по своим делам. Нет им никакого дела до других, даже до собственной семьи. Они не могут остановиться и на минуту, чтобы элементарно сказать кому-то люблю тебя.
Раздражают люди, которые не ценят, что имеют. Не ценят собственные жизни. Губят себя ради денег, карьеры, репутации или славы. Всё ведь это забудется рано или поздно. Память о них останется только пожелтевших от времени фотографиях и воспоминаниях действительно близких людей.
Захлопываю дверь машины и поворачиваюсь в сторону бистро. Столик, что мы выбрали у самого окна, так что даже характерные таким заведениям наклейки не мешают рассмотреть сидящего по ту сторону стекла детектива.
Он понимает.
Он знает, как ценно каждое мгновение.
Он чувствует себя виноватым, что не осознал этого раньше.
Да, я говорю, что у меня никого нет. Даже глупого цветочка или питомца, но где-то там, на другом континенте сейчас есть человек, которому я могу позвонить, если меня прижмёт, есть к кому прийти и кто без лишних вопросов примет.
У Хоффмана никого. Абсолютно. И всё же он не пишет черновики завещания, не оставляет перед сном идеальный способ самоубийства. Он цепляется за жизнь, даже осознавая, что тут нет ничего за что стоило бы держаться.
Когда я возвращаюсь в заведение, примечаю, что Фиск и Тейлор уже здесь. Отнесла называется цветочки в машину и впала в самоанализ.
Свободное место осталось рядом с Хоффманом и я про себя ликую. К этому типу я привыкла, к остальным не собираюсь. Мне детектива хватает с лихвой.
— Есть новости? — присаживаюсь и тут же слышу шорох, с которым тарелка с пирогом пододвигается ко мне. — Я не голодна. И мы тут работой заняты.
— Кофе паршивый, я понял, но пирог вкусный. Тебе надо слушать и жевать. Одновременно, понимаю сложновато, но уверен, ты сможешь справиться. — а потом отламывает кусочек своей вилкой и отправляет его в рот.
Язвительность язвительностью, а о моей паранойе ни слова. Беру лежащую рядом вилку и протыкаю пирог.
Вишнёвый.
— Ну? — улыбаюсь про себя. Недовольства у каждого из нас по горло, но работается мне с Хоффманом действительно в удовольствие. Тот понимает меня лучше, чем хотелось бы моей натуре, но что в радость агенту Хант.
Первым в себя приходит Фиск. Этот уже привыкший к нашему странному поведению. Тейлор словно для себя кивает и вроде присоединяется к нашему импровизированному собранию.
— У меня ничего. Все кого посадил Эриксон либо ещё не вышли, либо уже никогда не выйдут. Дела, что успел прочесать, обычно заканчивались максимальным сроком или смертной, так что это тупик. На мой взгляд.
— Ладно. Что с однокурсниками? — отправляю очередной кусочек пирога в рот и понимаю, что действительно вкусно. И что я голодна больше, чем обычно.
Это всё из-за нервов.
— Тоже глухо. С ними надо говорить по одному, но, мне кажется, мы время просто потеряем. Никто из них ярко не выделялся.
— Он же не новогодняя гирлянда, чтобы сиять.
Вздыхаю. Работу осложнять будет не только Эриксоны, но и эти двое: Хоффман и Тейлор. Отодвигаю тарелку и делаю глоток из кружки детектива. Моя отчего-то пуста.
— Самым одарённым перевожу — нет там никого, кто врал бы. Я тоже не считаю, что он стал бы светиться в колледже. Там много свидетелей. Кто-нибудь да приметил бы его.
— Ребята с кемпинга вернуться только завтра.
— Надо, чтобы они сразу попали к нам. Избежать лишних разговоров. Да и мало ли успеют сговориться. Нам это ни к чему.
— СМИ уже собралось у дома Эриксонов. Нам надо сделать заявление.
Пора бы. Время с нахождения Летиции прошло уже больше двенадцати часов. Припозднились. Почёсывая нижнюю губу, уставляюсь на вход.
Надо подумать.
Нам нужно правильно подать историю Эриксон или нас распнут или ещё хуже — начнётся паника.
Можем выдать сухие факты, но есть ушлые вроде Памелы Дженкинс, которые переврут всё и сами додумают. Статья выйдет разгромная для всех: погибшей, её семьи, спецов, что работают над делом и даже для убийцы.
Выдать чуть больше? Можем спугнуть. Это мне ни к чему. Второго шанса выйти на Миктиана может и не представиться. Для меня и сейчас загадка с чего он решил так открыто заявить о себе. Раньше его вполне устраивали ежегодные звонки с поздравлениями.
— Всё идеально.
— Что? — оборачиваюсь на подавшего голос Ричарда.
Расскажем только о девушке — Летиции Эриксон — дело только в разработке, прорабатываются версии. О записке ни слова, а о цветах надо сказать больше. Миктиан будет доволен, что я в восторге, как он и сказал Хоффману.
— Говорю, он чисто сработал. Не нашли ни отпечатков, ни волос, ни потожировых. Совсем ничего. Стерильно.
— Да. Да-да. Скажите своим, чтобы пока никаких заявлений. Если что-то утечёт в прессу, оформлю лично как пособника. Так им и скажите. С заявлением выступим завтра. Я и Тейлор. Дело всё равно перейдёт к нам. Роберт, ты ищи всё вот по этим. — продвигаю к нему листок с именами ребят с кемпинга. Завтрашний допрос нужно будет с чего-то начать, а я предпочитаю знать хоть что-то, прежде чем пускаться во все тяжкие. — Рич, на тебе коронеры. Их нужно поторопить.
Стерильно.
Ричард сказал там было идеально чисто. Никаких улик.
Так не бывает. А всё потому что отсутствие улик, тоже улика.
К такому масштабному преступлению нужны месяцы подготовки, выбрать жертву, найти подходящее время для похищения и вскрытия и обработки тела. Элементарно натыкать в тело цветы. Не может быть, чтобы всё складывалось идеально с первого раза.
Он тренировался.
Одно короткое смс рядом сидящему Хоффману.