Сто ложек кофе

      Ему здесь не нравилось. Хотя он не мог толком объяснить, где находится это «здесь», Винсент четко знал, что ему тут не нравится. Блеклые коридоры, в которых не было ни единого человека, кроме него, давно затихшие лифты… ему казалось, он теряется в этом сумрачном электрическом свете, в этих коридорах и палатах. Палатах! Ну конечно, стоило догадаться, куда забросит его кошмар.       Винсент поежился. Он отлично понимал, что это всего лишь сон, пусть снова мрачный и насыщенный неприятным ощущением чего-то призрачного и неотвратимого. Но не более, чем сон. Тем не менее, он также хорошо понимал, что пока не может проснуться, как бы того не хотел. Об этом Винсент предпочитал не задумываться, иначе мысль начинала пугать.       Если он здесь, значит, это неспроста. Помявшись некоторое время посреди коридора, где он так внезапно очутился, Винсент решил двигаться вперед. В конце концов, это лучше, нежели стоять на месте и бояться неизвестно чего.       Он не старался идти тихо, но его шаги словно увязали в окружающем пространстве, терялись и сливались с тишиной. А коридор казался длинным и ужасающе бесконечным.       Чтобы отвлечься от мыслей об окружающем, Винсент быстро оглядел себя: как ни странно, его внешнего вида кошмар не коснулся. Он оставался в темных джинсах и рубашке. Вот только руки, там, где старые шрамы покрывали татуировки из змей, теперь были плотно затянуты бинтами. Винсент нахмурился и еще быстрее пошел по коридору. До поворота оставалось совсем чуть-чуть, а, как известно, очередные ужастики из кошмара должны являться из-за угла.       Но монстра не было. Истекающего кровью трупа в полиэтиленовом мешке — тоже. За поворотом оказался всего лишь тупик с двумя дверьми в палаты по разным сторонам и человеком. Он небрежно прислонился к стене, скрестив руки на груди, его волосы были невероятно светлыми даже в тусклом коридоре, а на губах блуждала знакомая то ли усмешка, то ли улыбка. Как ни странно, Винсент даже не был удивлен этой встрече. Он спокойно поздоровался:       — Привет, Лукас.       — Давно не виделись, Винс. Вижу, ты даже не удивлен.       Уэйнфилд не ответил, только пожал плечами. В какой-то степени, видеть во сне мертвых даже проще, чем живых: не удивляешься их поступкам, не пытаешься решить возникшие с ними реальные проблемы. Мертвые — они из другого мира. Они вытащены из тех уголков подсознания, где стоит табличка «воспоминания». А память не может причинить боли, только если сам не позволишь ей этого.       — Ты не считаешь меня настоящим?       Винсент снова пожал плечами.       — Может, ты и прав, — вздохнул Лукас. — Никогда нельзя быть уверенным, это духи взаправду являются в наш мир, или наше сознание выкидывает кренделя.       Это определенно был Лукас. Винсент ничему не удивлялся и спокойно ждал. Не может же призрак стоять вечно и рассуждать о весьма отстраненных вещах? Но Лукас, похоже, никуда не торопился.       — Видеть во сне мертвых не так страшно, правда, Винс? Видеть их в жизни куда страшнее. Ты ведь помнишь это.       Руки будто бы обожгло, Винсент вскрикнул и увидел, что на бинтах выступают кровавые разводы, как будто старые шрамы, находившиеся под ними, вмиг стали свежими и вновь истекающими кровью.       — Какого черта?..       Он посмотрел на Лукаса, но тот пожал плечами, повторяя действие самого Винсента, еще минуту назад казавшееся таким правильным.       — Неужели ты думал, что можно так просто отмахнуться от прошлого? И от призраков. И… от меня.       Винсент не стал слушать. Он резко дернул на себя дверь одной из палат и вошел внутрь. Но оказался вовсе не в больнице, а в комнате в Доме. Той самой комнате, где еще недавно они были с Кристиной, где рассказывали страшные истории вместе с Фредериком.       Он видел себя. Лежащего на кровати и будто бы спящего. Рядом о чем-то беседовали Фредерик и Кристина, но их голосов не было слышно, как будто кто-то выкрутил ручку громкости до нуля. Анабель сидела на кровати и гладила руку того Винсента, что лежал. Анна тоже была здесь, стояла в тени и едва заметно улыбалась.       — Что ты мне дала? — глаза Винсента сощурились, хотя он понимал, что присутствующие в комнате не могут его слышать.       Руки невольно сжались в кулаки, отчего снова заболели старые шрамы. Впрочем, теперь они не были такими уж старыми: бинты промокли насквозь.       Она решила его отравить. Теперь это стало ясно, и оставалось только корить себя за то, что он не понял раньше. Не распознал. Не догадался, что Анна никогда не будет делать ничего просто так, по доброте душевной, особенно в тот день, когда истекает срок ее логичного пребывания рядом с Уэйнфилдами.       Ни для кого не было секретом, что Анна влюблена во Фредерика, давно и безнадежно. Винсент не мог бы сказать, влюбилась она после смерти Лукаса или до нее, по крайней мере, при брате она все тщательно скрывала. А потом это перестало быть секретом. И странное обещание, которое потребовал с Винсента Лукас незадолго до своей смерти, приобрело иной смысл. Оно держало Анну рядом с Уэйнфилдами, пусть и совсем не с тем братом, с кем она хотела быть.       Но теперь все должно завершиться. И Анна решила закончить по-другому.       Винсент обернулся к двери, из которой пришел. Она была едва приоткрыта, в щели виднелись тусклые стены больничного коридора.       — Зачем ты взял с меня это обещание? — прошептал Винсент. — Зачем ты хотел, чтобы я был рядом с ней? Или… она была рядом с нами?       Разумеется, в ответ он не услышал ничего, кроме тишины. А капельки крови успели добраться до его ладоней и теперь срывались с кончиков пальцев. Кап-кап. Единственные звуки, нарушавшие тишину. И где-то вдалеке было слышно, как течет вода, будто бы наполняя ванную. Как в тот день, когда его нашел Фредерик.       Оставалась дверь второй палаты, и Винсент, не задумываясь, вышел из комнаты и раскрыл ее.

***

      — Мы ничего не можем сделать?       Кристина покачала головой:       — Не думаю.       Фредерик вздохнул, с трудом пытаясь сохранять спокойствие. Видимо, Кристина это почувствовала, потому что осторожно положила руку ему на плечо:       — Думаю, все будет в порядке, он же просто спит. Скоро проснется.       — Надеюсь на это, — он отодвинулся от Кристины. — Извини, я хочу немного побыть один. Если что — сразу зови, буду в соседней комнате.       Девушка кивнула, а Фредерик в последний раз посмотрел на брата и развернулся, чтобы выйти. Он не смотрел ни на стоявшую у стены Анну, ни на присевшую на кровать Анабель. Уэйнфилду казалось, часть его сознания тоже пребывает во сне, ему даже казалось, он смутно видит какие-то тусклые стены, длинные коридоры. Он потер вдруг занывшие запястья, и его взгляд замер на пятнах на полу. Опустившись на корточки, Фредерик коснулся их пальцами, потер, для уверенности даже понюхал.       — Что это? — спросила Кристина.       — Кровь. Немного и, кажется, свежая.       — Откуда здесь кровь?       Фредерик пожал плечами, выпрямляясь:       — Не знаю, но мне это не нравится.       Комната как будто давила на него, хотелось бежать и бежать, вперед, надеясь, что там будет что-то нужное и важное. Такое, что ускользало от взгляда раньше. Но Фредерик никуда не побежал. Он остановился в соседней комнате, где пол еще был усыпан цветами. А из-под них кое-где проглядывала бурая пентаграмма, нарисованная, кажется, еще в прошлой жизни. Только теперь она ярко светилась голубым, затмевая даже не успевшие догореть свечи. Она сверкала и пульсировала, будто сердце.       — Красиво, не правда ли?       В светло-голубом мерцании женщина, сидевшая на кровати, оказалась хорошо видна. Ее кожа была такого же мертвенного цвета, как сама пентаграмма, но Фредерика это ничуть не пугало. Он спокойно прошел по орхидеям и уселся напротив нее, прямо на пол, прислонившись спиной к стене.       — Здравствуй, Диана. Что это решила прийти?       — Сегодня такая ночь, мой дорогой. Ночь, когда призраки проникают на землю.       — Чтобы пугать живых?       — Чтобы рассказывать. Только в эту ночь смертные могут услышать.       — Мне кажется, — усмехнулся Фредерик, — в этом доме мертвых можно услышать всегда.       — О да, очень хорошее место для нас.       Фредерик устало вздохнул. Он уже порядком устал от призраков и прочей чертовщины. Спиной он прижимался к стене комнаты, где сейчас лежал его брат, и чувствовал, что тот еще спит. Это волновало куда больше, чем все, что могли рассказать призраки.       — Я хочу, чтобы ты послушал меня, — сказала Диана. — Послушал и узнал, кто меня убил.       — Тебе это так важно? Говори тогда быстрее.       — Ох, Рик, прояви хоть чуточку уважения к мертвым! Тем более, что Анна убила меня именно из ревности к тебе.       — Анна? Ты это серьезно?       — Абсолютно. Она не хочет делить тебя с кем бы то ни было.       Фредерик поморщился. Это вполне в духе Анны, ей плевать на то, что Фредерик не хотел ни ее, ни Диану. Было немыслимо, что Анна способна на убийство… Но если она полагает, что ее бог простит подобную деталь, то вполне может совершить еще и не такое.       — Мне очень жаль, — сказал Фредерик.       — Надеюсь, ты хоть немного мне сочувствуешь. Анна… она ведь только что отравила твоего брата.       — Она… отравила его? Зачем?       — Чтобы уничтожить. Ты отверг любовь женщины, и она легко перешла к ненависти. Она хотела причинить боль тебе.       Фредерик не мог этого понять, попросту не мог. Диана улыбнулась, холодно и мертво:       — Женщины — такие женщины, мой дорогой. Не пытайся понять нашу логику.       — Я убью ее, — пробормотал Фредерик.       — Зачем? Тебе мало призраков? Мой совет, Рик: оставь ее в покое. Она получит свое. Лучше подумай о брате и о том, зачем вы здесь.       — Зачем мы здесь? — тупо повторил Фредерик, не понимая, что имеет в виду Диана.       — Не ради Хэллоуина. Не ради призраков. Вы здесь, чтобы тайное, наконец, стало явным. Чтобы все древние истории получили свое завершение. Нельзя двигаться вперед, не отпустив прошлое.       Фредерик плотно сжал губы и ничего не ответил. Пока Диана говорила четко и ясно, все было понятно и не требовало пояснений. По большому счету, он даже не был удивлен, что именно Анна стала убийцей, что именно она пыталась отравить Винсента.       Но теперь призраки начинают разговаривать в своей обычной манере «понимай-как-хочешь», а у Фредерика больше не оставалось ни сил, ни желания на загадки. Он не хотел их знать, не хотел разгадывать. С него хватит. Он просто желал, чтобы проснулся брат, чтобы наступило утро, и они уехали из этого чертового дома, оставив всех призраков и убийц.       Диана подошла вплотную к Уэйнфилду, и он мог видеть на ней запекшуюся кровь.       — Спроси Элизу, — прошептала Диана ему на ухо. — Спроси Элизу, и она даст ответы на многие вопросы.

***

      Анабель тоже не стала сидеть рядом с Винсентом.       — Ты будешь здесь? — спросила она Кристину.       Та кивнула. И хотя Анабель предпочла бы остаться с братом, ей тоже хотелось немного побыть в одиночестве. Это самое верное дело в такую ночь.       Поднявшись с постели, Анабель прошелестела длинной юбкой в сторону двери. Анны в комнате уже не было, похоже, она успела незаметно уйти, но вряд ли это кого расстроило. Анабель не знала, насколько хорошо понимал Фредерик или тем более Кристина, но сама она не сомневалась в том, кто дал Винсенту что-то под видом снотворного.       Остановившись перед дверью, Анабель опустилась на колени и всей ладонью накрыла лужицу крови, непонятно как появившуюся. У нее не было идей, откуда она могла возникнуть, но девушка вовсе не была удивлена.       Не пытаясь вытереть испачканную в крови руку, Анабель поднялась и направилась в свою комнату.       Там висело большое зеркало. Купленное на одном из лондонских блошиных рынков и занимавшее значительную часть стены рядом с кроватью. В массивной раме оно казалось невероятно старым, хотя Анабель подозревала, что само зеркало гораздо новее этой рамы.       Остановившись перед ним, девушка несколько секунд смотрела на свое отражение, потом аккуратно приложила к стеклянной поверхности ладонь, будто хотела вытереть руку. Но вместо этого оставила только размытый отпечаток.       — Ты хочешь, чтобы кровь была повсюду?       Девушка вздрогнула:       — Разумеется, нет. У нее не очень приятный запах.       Послышался смешок. Потом что-то, отдаленно напоминающее шелест, и Анабель наконец-то подняла глаза на зеркало, на раме которого все еще лежала ее рука. Как она и ожидала, на нее смотрело вовсе не собственное отражение, а знакомые серые глаза на бледном лице среди вороха светлых волос.       — Здравствуй, Лукас. Долго же ты ждал, чтобы вернуться.       — Все имеет свой срок, моя дорогая.       Она боялась пошевельнуться, хотя знала, что это никак не повлияет на отражение. Если Лукас решил прийти, то уже не уйдет так просто, по крайней мере, не в эту ночь.       — Я вижу, теперь у обоих братьев по призраку и кошмару.       — У каждого собственное привидение.       — А я — твое любимое.       Анабель улыбнулась и кивнула. Разумеется, Лукас был ее призраком. Он всегда был ее. Что бы ни происходило, как бы все ни оборачивалось, он всегда был ее и только ее. И он знал это — знал при жизни и, разумеется, не забывал после смерти.       — Тебя сложно забыть, — согласился Лукас, прочитав ее мысли. — Ты знаешь, я бы никогда не смог.       — Но ты мог попытаться.       Он не ответил. Только его ладонь поднялась с другой стороны зеркала, как будто он хотел протянуть руку, коснуться Анабель. Но остановился рядом с рамой, его пальцы только опустились на ее ладонь.       — Ты ведь знаешь, это кровь твоего брата, — сказал Лукас.       Анабель кивнула. Она прикрыла глаза, ощущая холодное, но неуловимо знакомое прикосновение.       — Да, это кровь Винсента. Что с ним происходит?       — Он перешел грань, которую не стоило переходить. Но ты же понимаешь, твой брат слишком восприимчив, чтобы пройти мимо подобной ночи. Мимо подобной обстановки.       — Он скоро вернется. А почему вернулся ты?       — Мне захотелось. Разве ты не помнишь?       Анабель открыла глаза, чтобы встретиться с прямым, слегка насмешливым взглядом серых глаз. Ладонь Лукаса в последний раз скользнула по ее испачканным в крови пальцам и исчезла внутри зеркала.       — Разве ты не помнишь, моя дорогая? Значение имеют только наши желания.

***

      Винсент даже не удивился, когда дверь второй палаты вывела его в собственную ванную. Его удивил только тот факт, что в ней откуда-то появился второй выход. Даже не обратив внимания на слабо колышущуюся темную жидкость, Уэйнфилд направился к появившейся двери.       Это был лабиринт. Состоящий из странной темной субстанции, которая колыхалась почти также, как жидкость в ванной. Винсент сделал осторожный шаг вперед, не обращая внимания, что давит подошвами цветы, усеявшие то, что должно быть полом. Дверь за спиной захлопнулась, но Уэйнфилд не стал оборачиваться: он знал, в обратную сторону прохода нет, можно двигаться только вперед.       Когда братья учились в школе, был у них один знакомый, то ли Джон, то ли Дон. По имени его никто не звал, он был известен исключительно как Умник. Он был ходячей иллюстрацией к представлению о том, как должны выглядеть умники: маленький, щуплый, с большими очками и знающий абсолютно все. Много лет спустя он превратился в привлекательного молодого человека, сменил очки на линзы, увлекся спортом и сделал головокружительную карьеру в юриспруденции — Уэйнфилды не раз пользовались его услугами, и он навсегда стал мистером Рэнфилдом.       Как ни странно, в школе Умника тоже любили. Видимо, за его чувство юмора и за то, что он рассказывал не скучные факты, а интересные и познавательные вещи. Вместе с Винсентом они играли в настольную игру «Змеи и лестницы», которую все остальные почему-то очень не любили. И как-то во время нее Умник рассказывал о лабиринтах. О том, из чего они состоят и как из них выбираться. Было несколько способов, но Винсент запомнил только самый простой — потому что позже применял его на садовом лабиринте в доме каких-то знакомых родителей и остался в полном восторге.       Винсент подошел к стене лабиринта. В тусклом свете невозможно было определить, из чего она состоит, но по виду напоминала кусок колышущегося свежего мяса.       Простой алгоритм. Правило одной руки.       Поморщившись, Винсент поднял правую руку и прикоснулся к темной жиже. На ощупь стена оказалась холодной и влажной. Не отрывая ладони, он пошел вперед, стараясь смотреть под ноги, а не вокруг. И не обращать внимания на пульсирующую боль в руках, где бинты давно пропитались кровью.

***

      Быть в одиночестве казалось непривычным. Странным. Неестественным. И хотя Фредерик знал, что ему стоит делать, он никак не мог сосредоточиться. Даже призрак Дианы исчез, а он продолжал сидеть на полу, прислонившись спиной к стене, и слушать собственное дыхание в мерцании пентаграммы.       Сами собой всплывали картины ночи больше года назад, когда погиб Лукас. Но Фредерик не сомневался, что дело не только в том. Не только в Лукасе.       — Элиза, — прошептал Уэйнфилд одними губами.       Ему показалось, будто лица коснулся легкий ветерок, но в остальном в комнате ничего не изменилось. Не возникло очередного силуэта с перерезанным горлом, не явилось лицо или что-то подобное. Даже голос в голове не возник. Но Фредерик знал, что таинственный призрак его слышит и слушает.       — Элиза, — повторил он увереннее. — Ты ведь сестра Кристины, правильно?       — Да, — прошелестел ответ. — Не бывает ничего случайного.       О да, в этом Фредерик не сомневался.       — Почему ты пришла именно ко мне?       — Ты и твой брат очень восприимчивы. Но у него собственные кошмары и призраки. Ты был чист, поэтому я выбрала тебя.       — Почему мы?       — Потому что вы наиболее близки к ним.       — К ним?       — К Лукасу и Кристине. Ты готов меня выслушать?       Как будто у него был выбор. Фредерик в этом сильно сомневался, к тому же, он хотел знать, что здесь все-таки происходит. Что такого связывает — или связывало — Кристину и Лукаса, какого черта делают все призраки вокруг, и когда, наконец, закончатся кошмары. Слишком много вопросов. Слишком много ответов хочет узнать человек, который даже о смерти друга не желает говорить правду.       — Да, — твердо сказал Фредерик. — Я слушаю тебя.

***

      Все разошлись, и это начинало раздражать. Кристина почти физически чувствовала, как каждый из находящихся в доме сидит в одиночестве и сходит с ума по-своему. Только ее пока не трогали никакие призраки, не было в прошлом страшных тайн и вообще закрадывалось подозрение, что она попала сюда по ошибке. По какой-то дурацкой нелепой ошибке.       Кристина посмотрела на Винсента: казалось, он спокойно спал. Если бы она с Фредериком не пробовала его разбудить и не знала, что из этого ничего не выходит, то не стала бы волноваться. Но сон, который невозможно прервать, особенно учитывая, что это Винсент, которому вечно снятся кошмары, все-таки внушал опасения.       Тем не менее, Кристина решила на некоторое время оставить Уэйнфилда и поискать кого-нибудь из остальных. Сначала девушка предполагала зайти в комнату с пентаграммой, но быстро передумала. Эти знаки на полу и цветы с тошнотворно-приторным ароматом производили отталкивающее впечатление. Комната Фредерика оказалась пуста, к Анне идти не хотелось, и Кристина постучала к Анабель. Ответом ей была тишина, но девушка все-таки решилась проверить и приоткрыла дверь.       Анабель была у себя. Она сидела на кровати, обнаженная, с распущенными волосами. А в руках у нее был череп, и в гладкой, как будто испачканной, кости отражались стоящие вокруг свечи. Тонкими пальцами Анабель бережно гладила череп, прижимая его к себе.       — Все хорошо, — шептала она едва слышно. — Ты навсегда мой, ты же знаешь. Не могло быть иначе. Никак не могло.       Она подняла голову и посмотрела на Кристину:       — Нет никаких призраков. Есть только мы.       Кристина закрыла дверь и вернулась в комнату к Винсенту. Ей расхотелось кого-то искать и что-то выяснять. Это не ее призраки. Но она понимала, что за череп так бережно прижимала к себе Анабель, и это знание ей совершенно не нравилось.       Присев на кровать рядом с Винсентом, Кристина подумала, что ей остается только ждать. Ждать и не выходить из комнаты, чтобы не видеть новых странных картин, способных выбить из колеи. Ей вполне достаточно. По крайней мере, на ближайшее время.       Судорожно вздохнув, Винсент сел на постели.       — Винс? — встрепенулась Кристина. — Все в порядке, Винс?       Судя по блуждающему взгляду, он не сразу понял, что происходит. Не сразу понял, что проснулся. Потом посмотрел на собственные руки, там, где были покрытые татуированными змеями шрамы. Ничего не изменилось. Только его правая ладонь была испачкана в чем-то темном, похожем на кровь, но это Уэйнфилд вроде бы принял как само собой разумеющийся факт.       С заметным облегчением Винсент вздохнул:       — Я все-таки выбрался оттуда.