Хроники Офиса.

Больше всего в своей работе Ольга Сергеевна ненавидела корпоративы. Эти так называемые мероприятия по сплочению и без того плотного коллектива обычно представляли собой банальную пьянку, разбавленную танцульками и торжественной речью шефа. Шеф, конечно, начинал говорить трезвым, а спустя неизвестно сколько тостов неожиданно оказывался спящим с салате или танцующим на заплетающихся ногах с Адой Леонидовной, причем в такой позе, что здоровые люди изобразить не могут. Его лицо неизменно оказывалось в ее декольте. Сегодняшний корпоратив ничем не отличался от предыдущих, за исключением одного — мерзкий Коршун был трезв как стеклышко. Он каким — то одному ему известным способом умудрился смешать чай с водой до состояния щенячьей мочи и теперь налил это безобразие в бокал вместо шампанского, добавил кубик сахара, чтоб шипело, и просто ходил между дергающихся людей с гордым видом и иногда, когда коллега приставал к нему со скупой мужской слезой поведать о суровой жизни, он убедительно изображал осоловелые глазки и заплетающийся язык и поддакивал коллеге, пока несчастный не засыпал на его плече или на столе. После он аккуратно спускал неудачника на стул и растворялся в полутьме до следующего инцидента. Ольга Сергеевна, к счастью, тоже не пила. Она с удовольствием следила за Коршуном в надежде поймать его на чем — нибудь запрещенном. Противостояние его с Адой Леонидовной перешло уже в хроническую фазу и Ольге Сергеевне все — таки не терпелось увидеть его капитуляцию. Так она смогла бы оправдать свое отношение к ненавистному немцу. Его отчеты были лучше, чем у нее, процент дохода компании вырос за счет его новых методик. Так что теперь Бернд Генрихович перешел в разряд ее личных мстей. И он был к тому же видным мужчиной, как бы Ольга Сергеевна не пыталась скрыть сей факт.

***

Она замерла — дверь в туалет была приоткрыта, а за ней явно слышались звуки возни и подозрительные женские стоны. Похоже, Ада Леонидовна планировала любым способом затащить Бернда Генриховича в постель. Сам немец был зажат в углу у раковины, секретарша вцепилась одной рукой в его рубашку, а второй мяла его пах в надежде, что он возбудится и трахнет ее. Обычно это действовало. — Ну, давай же, котёнок, — и Ада Леонидовна, страстно простонав это, яростно впилась в его губы. Раздался звук сильной пощечины, потом возмущенное шипение немца:  — Что вы себе позволяете?!  — Ты за это заплатишь, Бернд!  — Вас следует уволить за столь вопиющее поведение, — и Ольга Сергеевна едва успела вжаться в соседний косяк потому, как дверь с грохотом распахнулась и, описав красивую дугу, шмякнула рядом с ее головой. Таким разъяренным она Коршуна еще не видела. Ада Леонидовна вышла из туалета спустя минут десять, и видно было, что она зла как тысяча чертей, а нос распух от слез. И было также понятно, что она проиграла.